Святослав Яров
Нефритовый след
– Привет, Женя! – по-приятельски поздоровался со следователем сыщик.
– А, это ты! Привет! – оторвавшись на время от писанины и посмотрев на Гришина, ответил тот. – Каким ветром?
– Сквозняком с самого верха! – съёрничал оперативник. – Прислан по высочайшему повелению.
Ширшов понимающе покивал.
– Понятно. Давно здесь крутишься?
– Да с полчаса уже.
– Что-нибудь надыбал?
– Ничего особенного. Разве что, личность потерпевшего установил. Некто Зубов Кирилл Максимович, пятидесяти двух лет от роду.
– Из чего сие следует? – Ширшов вопросительно посмотрел на него снизу вверх. – Неужто какие-то документы нашлись?
– Ага! – кивнул Гришин и отчитался по пунктам. – Чёрная бэха «Х5». Стоит в Успенском. Водительское удостоверение под козырьком. Фото в правах соответствует. В бардачке конверт с фотографиями. Всё!
Он протянул следователю смарт ключ. Тот взял его, повертел в руках, разглядывая так и этак, потом буркнул: «И на том спасибо». После чего спросил:
– Я так понимаю, фотки те ты уже переснял?
Гришин снова кивнул.
– Покажи! – велел Ширшов.
Андрей достал из кармана смартфон, зашёл в галерею и не спеша пролистал снимки, давая следователю возможность как следует их рассмотреть.
– Что за диски? – спросил Ширшов, в задумчивости пощипывая бородку.
– Понятия не имею, – честно признался Гришин. – Но в ближайшее время намерен это выяснить.
За годы работы Ширшов попривык к тому, что у оперской братии свой собственный, весьма своеобразный взгляд на то, что им, розыскникам, делать позволительно, а что нет. Была у них, как бы поделикатнее выразиться, привычка пренебрегать требованиями УПК. Гришин, в этом смысле, ничем от прочих не отличался. Ничего не попишешь – плоть от плоти. Нашёл машину? Прекрасно. Ну сделай всё по-человечески: сообщи следователю, он составит протокол осмотра, зафиксирует следы, изымет вещдоки, чтоб потом, в случае чего, комар носа не подточил. Таки нет! Вечно эти сыскари лезут поперед батьки! С другой стоны, действуй они всегда в строгом соответствии с законом, всякое серьёзное расследование продвигалось бы с черепашьей скоростью, а то и вовсе топталось на месте. Вот и приходилось закрывать глаза на некоторые мелкие шалости, вроде самочинного обследования автомобиля, что произвел Гришин, заподозрить которого в чём-либо кроме профессионального интереса, Ширшов ну никак не мог…
– Надеюсь, ты там не наследил? – исключительно для проформы поинтересовался он, прекрасно зная, что Андрей не из тех, кто позволил бы себе подобный прокол, и напомнил. – Мне, ведь, ещё официальный осмотр этой тачки производить.
Оперативник молча достал из кармана и продемонстрировал скомканные медицинские перчатки. Ширшов кивнул.
– Ладно. Будем считать, что я ничего не видел и не слышал.
– А у тебя какие-нибудь новости есть? – сочтя автомобильную тему закрытой, закинул удочку Гришин.
– Есть, как не быть! Только, сразу предупреждаю, от моих новостей тебе легче не станет, – глубокомысленно изрёк следователь.
– А мы не ищем легких путей! – парировал Гришин, хотя, такое начало его и не вдохновило.
– Я связался со Склифом. Потерпевший наш скончался по дороге. Не довезли, – сообщил Ширшов.
Это, действительно, не есть хорошо, мысленно согласился с ним Гришин. Но, как говорится, все мы во власти Всевышнего.
Далее последовал краткий диалог двух профессионалов, хорошо понимающих друг друга.
– Кому материал распишут, как думаешь? – спросил Гришин.
– И гадать нечего – мне! – Фыркнул Ширшов. – Возбудимся по сто пять, два. А там, как пойдёт.
– А не пойдёт, прекратишь по двадцать четвёртой, – закончил за него Гришин.
– Сам всё знаешь! – усмехнулся Ширшов и, посерьёзнев, прибавил: – Но хотелось бы, чтобы всё-таки пошло. Так что, очень на тебя рассчитываю.
В переводе на нормальный, человеческий язык сказанное означало следующее. Поскольку по итогам перестрелки возле «Эрмитажа» следствие ЦАО обязано возбудить уголовное дело по статье «умышленное убийство, совершенное при отягчающих обстоятельствах», оно его возбудит. Некие неизбежные в таких случаях оперативно-следственные телодвижения выполнить придётся, но особой нужды рыть землю носом нет, так как в любой момент это дело можно прекратить в соответствии с пунктом четыре части первой статьи двадцать четвёртой Уголовно-процессуального кодекса на основании смерти подозреваемого…
Андрей, понятное дело, не впервые сталкивался с подобным стечением обстоятельств. Будучи по складу характера бойцом, сдаваться без боя он не привык, но прерогатива принятия решения о судьбе уголовного дела всецело принадлежала следователю. Оперская же доля – всестороннее содействие и выполнение поручений этого самого следователя. А соблазн избавиться от бесперспективного дела подогревался ещё и тем, что применение двадцать четвёртой не отражалось негативно на статистике, будь она неладна! Ведь, с некоторой натяжкой, конечно, преступление будет формально считаться не то чтобы совсем уж раскрытым, но, как минимум, не портящим позитивной отчётности, что и следственное, и розыскное начальство устроило бы целиком и полностью.
Впрочем, последние слова Ширшова пролились сладостным бальзамом на душу, потому как он недвусмысленно дал понять, что ежели розыск, в лице Гришина, горит желанием докопаться до сути произошедшего, флаг ему в руки и в довесок всяческая возможная поддержка со стороны лично Ширшова. Андрею такого заверения было вполне достаточно, потому как какой-нибудь другой следак – а они разные бывают – при наличии палочки-выручалочки, в виде упомянутой статьи двадцать четыре, и сам шевелиться не станет, и другим работать не даст.
Ну всё. Пора и честь знать, грубовато напомнил себе Андрей. Евгений Васильевич, так между прочим, приехал сюда не ради удовольствия со мной поболтать: ему работать надо. Да и мне тут больше делать нечего – вроде, всё что мог, выяснил. О! Чуть не забыл!
– Ты, Жень, когда изымешь те снимки… Ну, с дисками… Не знаю, кто там у вас фотографией занимается, но пусть сразу сделает с них копии покачественнее. Отложи для меня комплект-другой, – попросил Гришин.
– Да без проблем, – уверил его Ширшов.
– И ещё! – Продолжил сыпать просьбами Андрей. – Пока суд да дело, озадачил бы ты своего криминалиста, чтоб он у злодея, – Гришин кивнул на застреленного полицейским китайца, – пальчики откатал. В морге дактилокарту конечно заполнят – это само собой, но не ждать же пока они там раскачаются. Время – деньги! Один экземпляр, чтоб шустренько по нашим учётам пробить, второй для Интерпола. Попробую через них по-быстрому отпечатки прокрутить, вдруг чего вылезет…
– Интерпол? Сталкивался я с ними как-то раз – волокитчики те ещё! – поморщился Ширшов. – Сперва набегался подписи для запроса собирать, а потом ответа полгода ждал. Или ты надеешься обойти процедуру?
– Да хрен его знает! – честно признался сыщик. – Вроде как, у моего начальника есть завязки в Национальном центральном бюро… Ты сделай, а там, как выйдет: попытка ж не пытка!
– Сделаю, чего не сделать, – пообещал следователь, снова погружаясь в писанину.
А Гришин поспешил в управление.
Артефакты?
Полковник Кочнев, нынешний руководитель второго отдела, вполне соответствовал сложившемуся стереотипу полицейского начальства – ещё не стар, но уже далеко не молод, крепкого телосложения, объёмистая грудь, плавно переходящая в живот, и некое подобие «бобрика» на голове. Когда-то Николай Сергеевич трудился в розыске «на земле» и, как говорят, был разудалым опером – с огоньком! Раскрытия на гора выдавал, любо-дорого посмотреть! Но с чьей-то подачи попал сначала в небольшие руководители, потом в руководители рангом повыше, потом ещё выше и так далее… Трудно сказать, хорошо это или плохо, но продвижение по служебной лестнице быстро превратило его – как, впрочем, и многих до него! – из сыщика в администратора, озабоченного исключительно формированием положительной отчётности о деятельности подразделения.
Всё это в полной мере проявилось, когда Гришин, вернувшись от «Эрмитажа», первым делом заскочил к шефу в кабинет, чтобы тот получил свежую информацию, что называется, из первых рук и не имел бы бледного вида в присутствии вышестоящих руководителей, если кому-либо из них вздумается поинтересоваться конкретными обстоятельствами неприятного происшествия, приключившегося почти в самом центре Москвы. По мере того, как Гришин излагал фабулу, выражение лица Кочнева чугунно-мрачного постепенно сменилось на почти безмятежное.
Ещё бы! Перестрелка под самыми окнами Петровки 38, разумеется, взбудоражила городские власти, но страсти скоро улягутся, и останется лишь формальная сторона события: плохой парень по какой-то причине всадил пару пуль в какого-то человека, но добить не успел, потому что прапорщик патрульно-постовой службы прикончил плохого парня. Правда, тот на чью жизнь покушались, скончался по дороге в больницу, но это уже мелочи. Главное, что киллера ухлопали.
При таком раскладе у следствия всегда остаётся в запасе возможность воспользоваться формальной лазейкой в виде приснопамятной статьи двадцать четвёртой, чтобы прекратить дело. Не приходится сомневаться в том, что имело место тщательно спланированное убийство, а, как показывает практика, обычно со смертью исполнителя все ниточки, ведущие к организаторам и заказчикам надёжно обрываются. Опять же, будь этот Зубов видным государственным деятелем или другой какой значимой фигурой, никуда не денешься – рой до посинения, а так… Почти наверняка по прошествии некоторого времени следствие – там небось тоже не дурачки сидят! – с удовольствием прекратит дело и сплавит его в архив. А коли так, то с розыска взятки гладки, и показатели раскрываемости не пострадают… В таком примерно ключе рассуждал начальник отдела.
Пенять его за это было бы глупо, потому как «суум куиквэ». Что в переводе с благородной латыни означает «каждому своё». Кочнева заботила лишь красивая отчётность. А Гришину, к примеру, любопытно было бы разобраться в причинах, приведших к столь трагичному финалу. Выяснить, кем был по жизни Кирилл Максимович Зубов? Почему его хотел убить именно китаец? Что это за диски на фотографиях, и какое они имеют отношение, если вообще имеют, к убийству? В общем, много чего хотелось разузнать…
Дослушав до конца и по-видимому придя к умозаключению, что в общем и целом серьёзных неприятностей для него с этой стороны не предвидится, Николай Сергеевич отпустил своего сотрудника с миром, напутствовав напоследок:
– Ты, само собой, подключайся! Хотя… Ну, в общем, сам смотри… По обстановке…
Надо отметить, при необходимости руководитель отдела умел быть конкретным и жёстким до крайности. Но сейчас его можно было понять как угодно в диапазоне от «Наплюй и забудь» до «Если свербит, можешь заняться». Гришина такая расплывчатая директива вполне устраивала. Покинув начальственный кабинет, он спустился во двор, через главковский гараж вышел на улицу и отправился прямиком в дом №16 по 3-му Колобовскому переулку, куда, не так чтобы давно став начальником отдела, вынужден был перебраться из основного здания Петровки Лёшка Лавров – отличный товарищ, умница, интеллектуал, ну и до кучи один из лучших специалистов ЭКЦ.
Андрей усмехнулся, вспомнив с какой неохотой Алексей Николаевич покидал свою, можно сказать, эксклюзивную лабораторию на шестом этаже. Вообще-то, экспертно-криминалистический центр уже много лет назад переехал на новое место жительства, в этот самый 3-й Колобовский, но Лёшка уже тогда был на особом счету, его ценили и предпочитали держать под рукой. Вероятно потому-то и было позволено небольшой группе криминалистов, в которую естественно входил и Лавров остаться в прежних, с позоления сказать, апартаментах. Но всё течёт, всё изменяется. Не то чтобы Алесей Николаевич так уж стремился к карьерному росту, однако в прошлом году получил майора и сразу был назначен начальником отдела криминалистических исследований. Как он не упирался, пришлось покинуть Петровку и перебазироваться в Колобовский, где дислоцировались его подчинённые. Такая вот история! Впрочем, как эксперт-криминалист широкого профиля он по-прежнему был востребован, и довольно часто привлекался руководством для проведения наиболее сложных исследований. На дружеских отношениях эта передислокация, понятное дело, никак не отразилась и помехой общению не стала, ибо пять минут пешком – не расстояние…
Здание, в котором располагался сейчас ЭКЦ, когда-то, ещё в досоветский период – да и в советский тоже – было тюрьмой и изначально называлось, вроде бы, Сретенским арестным домом, переименованным при Советской власти в Сретенскую тюрьму, кажется. Потом здесь лет на тридцать, а то и сорок, поселился топографический политехникум. Теперь вот строение опять вернулось в лоно министерства внутренних дел. Как ты его не реставрируй, не модернизируй, кого ты туда не заселяй, а тюряга она тюряга и есть, подумал Андрей, пройдя через арку внутрь замкнутого типично тюремного двора.
В кабинет Лаврова он вошёл уверенно, без стука, потому как встреченные по пути сотрудники услужливо проинформировали его, что шеф на месте.
– Мои поздравления! – едва открыв дверь, с порога огорошил друга Гришин.
– В каком смысле? – Растерянно уставился на него Алексей Николаевич, ещё секунду назад что-то увлечённо выискивавщий в интернете.
– Так, у тебя ж сегодня годовщина! – пожав другу руку, торжественно напомнил сыщик, у которого была прекрасная память на даты. – Сегодня ровно год, как ты стал начальником отдела!
– Нашёл с чем поздравлять. – Отмахнулся Лавров.
– Ну, как? Не тяжела шапка Мономаха? Погоны майорские не жмут? —продолжал балагурить оперативник, устраиваясь на одиноком стуле, приставленном к письменному столу.
– Терпимо, – односложно ответил Лавров, давно уже свыкшийся с подходцам Гришина. – Можно подумать, что ты только за тем и пожаловал, чтобы поинтересоваться. Ищи буратин в стране дураков! Выкладывай, зачем заявился?
– Ну, во-первых, тебя проведать… – сказал Андрей, и это было если не чистой правдой, то уж не огульным трёпом точно. Выкроить время, чтобы так просто повидаться и перекинуться парой слов, когда ещё удастся, а тут прекрасный повод совместить приятное с полезным. Лавров это конечно же прекрасно понимал.
– Верю, – кивнул он. – Переходи к во-вторых.
– Отрадно слышать речь мужа, а не мальчика, коим ты был с десяток лет назад, – безжалостно исковеркал Гришин строку из Пушкина, давно перекочевавшую в разряд крылатых фраз и, достав из кармана «Самсунг», занялся манипуляциями, бормоча себе поднос. – Тут, понимаешь… Такая фигня… Вот!
Он нашёл то, что искал и протянул приятелю смартфон.
– Полистай! Там семь фоток подряд идут.
Какое-то время криминалист внимательно вглядывался в экран, так и этак перемещая картинки, потом вернул «Самсунг» хозяину и задумался. Тогда Гришин обратился к нему с простым, но всеобъемлющим вопросом:
– И что это такое, по-твоему?
Лавров с ответом медлил. Он устало снял очки – видно, притомился за день, в компьютер глядючи, – и, подслеповато сощурившись, принялся протирать линзы бархоткой. Покончив с это процедурой, он водворил очки на переносицу и наконец высказался:
– Трудно сказать. Качество изображения – не фонтан. Опять же, непонятно, каковы их реальные размеры? Может, они огромные, а может, совсем мисипусечные. В живую увидеть никак?
– Увы, – с сожалением развёл руками Андрей. – Пока только в таком виде. Могу, если понадобится, раздобыть оригинальные фотографии, с которых переснимал. Там качество на порядок выше. Но это только завтра… – сразу оговорился оперативник, прикинув, что для Ширшова суета сует в самом разгаре, и теребить его сегодня по поводу снимков было бы свинством, тем более что особой спешности, вроде как, покуда нет. – А что касается размера, кто ж его знает… – Гришин озадаченно поскрёб затылок и вдруг встрепенулся, озарённый догадкой. – Стоп! Так его ж вычислить – раз плюнуть! На обратной стороне одной фотографии была пометка, ну, типа, что снято в натуральную величину. Формат снимков половина А4, выходит…
Он бесцеремонно выдернул из подставки для канцпринадлежностей линейку и следующие несколько минут занимался измерениями на экране своего смартфона, подсчётами при помощи калькулятора и записью чисел на первом попавшемся под руку листке со стола Лаврова.
– Готово! – констатировал сыщик, жутко довольный своей смекалистостью. – Если я ничего не напутал, наружный диаметр колеблется от десяти до тринадцати сантиметров, а диаметры отверстий – от двух с половиной до четырёх… Что скажешь?
– Скажу, что свои подсчёты ты проделал на обратной стороне постановления о назначении экспертизы, – без особого восторга, но спокойно заметил криминалист, забрав у Гришина испещрённый цифрами листок, и, на всякий случай, убрал его куда подальше, на другой конец стола.
– Ну, пардоньте! – покаянно извинился сыщик.
– Да ладно. Бывает. – Понимающе вздохнул Лавров, видимо и сам не единожды грешивший подобными вещами, и принялся рассуждать вслух. – С размерами вроде попадаем… – Он задумался, прикидывая что-то в уме, потом высказал новое пожелание:– Знать бы ещё материал, из которого эти кургляши нарезаны…
– А это имеет значение? – встрял в его рассуждения Андрей.
– Если это то, что я думаю, то имеет! – уверил товарища криминалист и снова посмотрел на экран смартфона. – Вообще-то, похоже на нефрит, но на деле может оказаться чем угодно.
– Относительно материала, я пас! – отрицательно мотнул головой оперативник и тут же настоятельно потребовал. – Ну а если нефрит, тогда что? Будь человеком, поделись соображениями!
– Честно говоря, делиться-то особо нечем, – почесав висок, нехотя признался криминалист. – Могу в меру моих скудных познаний высказать обоснованное предположение.
– Давай предполагай!
– Я думаю, это «би».
– ?
– Древнекитайские артефакты в форме дисков с отверстием посередине. Делались из нефрита, – отвечая на немой вопрос Андрея, пояснил Лавров. – Для китайцев это – национальный камень. Камень неба, земли, мудрости, вечности, бессмертия и бог ещё знает чего самого важного и сакрального. Не знаю, как сейчас, а древности он ценился чуть ли не дороже золота, и позволить себе иметь изделия из нефрита мог далеко не каждый. Следовательно, вещицы эти могли себе позволить люди небедные…
Алексей замолк, то ли давая другу время, в полной мере оценить значимость нефрита для жителей Поднебесной, то ли просто собирался с мыслями, чтобы приступить к дальнейшим разъяснениям.
– Если с нефритом полная ясность, то с самими дисками дело обстоит много хуже. Сплошные загадки. Неясно, каким образом они вообще изготавливались, как древние мастера умудрялись добиваться идеальной формы диска и высочайшего качества обработки поверхности при допотопных технологиях. Изначальное назначение дисков тоже до сих пор неизвестно, потому как письменных свидетельств не сохранилось. Бесспорно лишь, что такие диски находили в захоронениях аристократии высокого ранга. Вот, собственно, и всё, что я могу тебе сообщить. Понимаю, что негусто, но чем богаты… – Он невесело усмехнулся. – А вообще-то, на них сейчас мода! В качестве заманухи эти таинственные «би» срабатывают безотказно. Я, помнится, и сам повёлся. Лет семь тому назад прочёл о них где-то и заинтересовался со страшной силой. Правда, очарованье длилось недолго – через пару дней так же быстро остыл.
– Что так? – заинтересовался Андрей, знавший его, как человека увлекающегося, целеустремлённого и, как правило, на полпути не тормозящего.
– Всё просто. Чтобы ты понимал, самые ранние из нефритовых дисков датируются аж четвёртым тысячелетием до нашей эры. Ты только вдумайся: они – ровесники египетских пирамид! А некоторые даже постарше на лет этак на тысячу.
– И что с того? – Непонимающе пожал плечами оперативник.
Лавров посмотрел на него, как учитель на двоечника, скверно усвоившего урок.
– Андрюша, а позволь спросить: много ли тебе известно о пирамидах? Кто строил? Как стоил? Для чего? – и сразу внёс уточнение. – Я не о фантазиях на тему говорю, а о… – Криминалист даже прищёлкнул для убедительности пальцами. – Некой истине, пусть не абсолютной, но хотя бы более-менее объективной, подкреплённой боллее вескими доказательствами, чем голое теоретизирование. Нас от того Египта отделяет огромный временной пласт. Слишком много воды с тех пор утекло. Как следствие, имеет место катастрофический недостаток, если не сказать, полное отсутствие источников достоверной информации. Понятно, что околонаучной литературы пруд пруди, и псевдонаучного, зато, чрезвычайно популярного кино понаснимали море. Только всё это – по большей части чепуха и бред, эксплуатирующие неуёмное людское любопытство.
Андрей промолчал. Лёшка, конечно, прав. Казалось бы, пирамида Хеопса исследована-переисследована, а на выходе сплошь и рядом одни версии, никакими серьёзными аргументами не подкреплённые.
– Тоже и с нефритовыми дисками. – Безнадёжно махнул рукой Лавров и, скривившись в скептической ухмылке, посетовал: – Объективных сведений практически нет, а переливать из пустого в порожнее – занятие неблагодарное. Напоминает стрижку свиньи: визга много, шерсти чуть! Ну и я, чтобы не было мучительно жаль потраченного впустую времени, с темой этой быстренько распростился.
– Угу… – отвечая каким-то своим мыслям, буркнул оперативник. – Значит, этим штуковинам, – он кивнул на смратфон, – может быть больше пяти тысяч лет?
– Этим вряд ли, – возразил криминалист. – Насколько мне известно, самые ранние «би» вообще не имели никаких отличительных признаков: просто гладкая поверхность и всё. Резные узоры и всякое такое появились гораздо позже. Так что, дели пополам, не ошибёшься…
– То есть, им где-то две с половиной тысячи лет?
– Возможно, – пожал плечами Лавров. – Но учти, то, что ты мне показал вполне может оказаться и подделкой.
– Уж как водится, учту! – охотно согласился Гришин и дурашливо пролопотал. – Чать, не впервой! Нешто ж мы не понимаем!
– Перестань ёрничать. – Поморщился Лавров. – Лучше расскажи, откуда фотографии взялись?
– Про сегодняшнюю войнушку у сада «Эрмитаж» слышал? – спросил оперативник.
– Само собой, – подтвердил криминалист. – Не в лесу живём.
– Вот оттуда и взялись. В машине убиенного обнаружены. А теперь прикинь, киллер – китаец, а терпила зачем-то возил с собой фотографии предположительно древнекитайских артефактов, которые с учётом возраста просто обязаны стоить серьёзных денег… Лично меня это наводит на нехорошую мысль: не за эти ли самые «би» товарища ухлопали?
– Вполне вероятно, – не стал спорить Лавров и вынужденно признал. – Тогда тебе моей убогой информации будет явно недостаточно.
– Правильно понимаешь, – поддакнул Гришин. – А хотелось бы быть во всеоружии и с этим вопросом разобраться от и до. Ты только представь, что за этими фотографиями стоят реальные бесценные раритеты! Чем чёрт не шутит! У тебя же в научных кругах завязки всегда были, может, пошаришь в закромах и порекомендуешь какого-нибудь особо подкованного в древней истории китаеведа или как их там правильно называют….
– Синологами их называют, – на автомате отозвался Лавров, который похоже уже начал перебирать в голове возможные варианты. – Давай, я прикину, а вечерком тебе наберу.
– Замётано, – сказал Андрей, вставая со стула.
Остаток дня промелькнул незаметно. В начале седьмого позвонил Лавров.
– Всё в порядке. О встрече я договорился, но ехать нужно прямо сейчас.
– Ну, Лёшик, ты даёшь! – подивился Андрей расторопности друга.
Однако тот почему-то воспринял его слова совершенно превратно, как этакий эмоциональный укор за излишнее форсирование событий, и стал оправдываться:
– Так, это не я. Обстоятельства так складываются. Человек завтра улетает на месяц… – попытался он обосновать возникшую спешку.
– Да расслабься ты! – успокоил его Андрей, быстро сообразив, что сам невольно спровоцировал эту покаянную речь. – Я ж в порядке комплимента за скорость брякнул. Всё путём. Сейчас так сейчас. Паршиво, конечно, что качественных фотографий под рукой нет… Попробуем обойтись тем, что есть! Пункт назначения – Институт Востоковедения?
– На сей раз МИД, – торжественно объявил конечную точку маршрута криминалист.
– Не понял… – растерянно протянул Гришин.
– По дороге всё объясню, – пообещал Лавров. – Заезжай за мной через четверть часа.
– Лады, – произнес Гришин и, положив трубку на рычаг, в задумчивости забарабанил пальцами по столу, ломая голову, при чём здесь МИД?
Погрузившись в гришинский «фокус», друзья выехали на Садовое в сторону Смоленской-Сенной и сразу увязли в едва ползущем потоке машин. Давно доказано: ничто так не располагает к обстоятельной беседе, как стояние в пробке.
– Ну, рассказывай, какие такие эксперты по истории Китая завелись в МИДе! – предложил Гришин.
– С чего ты взял, что они водятся в МИДе? – не без издёвки откликнулся Лавров. – Ты спрашивал о пункте назначения, я ответил.
Логично, – не мог не согласиться сыщик.
– Один-ноль в твою пользу, – признавая свой прокол, объявил он.
– Человек, который в состоянии помочь разобраться с твоими дисками, никакого отношения к этому ведомству не имеет, – невозмутимо продолжил криминалист, пропустив мимо ушей реплику приятеля. – Просто, через… – он прервался, чтобы взглянуть на часы, – …через двадцать пять минут он будет на подземной парковке рядом с мидовской высоткой. Смоленский бульвар, 30. Знаешь, где это? – Андрей кивнул. – Вот там мы с ним и переговорим.
То, что встреча назначена на парковке Гришина позабавило.
– Как в кино про шпионов! – усмехнулся оперативник. – Что, нельзя было другое место выбрать? Например, где-нибудь в кафе пересечься?
– Значит, нельзя, – спокойно парировал Лавров. – Я же сказал, он завтра улетает на месяц – кстати, в Китай, – и на сегодня у него куча дел запланирована. Борис Олегович – серьёзный бизнесмен. Затевает с китайцами какой-то совместный с проект, для реализации которого требуется господдержка российской стороны, и сейчас решает какие-то вопросы с одним из замов моего однофамильца, – намекая на министра иностранных дел, сообщил Лёша и укоризненно посмотрел на приятеля. – Я уговариваю занятого товарища выделить нам полчасика, а тебя место встречи, видишь ли, не устраивает.
– Да всё меня устраивает, – уверил его Андрей. – Только я чем дальше, тем меньше понимаю, кто он такой: бизнесмен или синолог?
– А это тот редкий случай, когда одно гармонично уживается с другим, —легко нашёлся с ответом Лавров.
– Хочешь сказать, что он параллельно ещё и наукой занимается? – с недоверием в голосе спросил Андрей.
– Возможно я открою тебе секрет, но, чтобы досконально изучить тот или иной вопрос, совершенно не обязательно формально принадлежать к научному сообществу, – наставительно заметил криминалист.
– Так он что – дилетант? – Не поверил своим ушам Гришин.
– В общем, да, но не совсем, – не то чтобы подтвердил, но и не опроверг его предположения Лавров. – А если и так, что с того? Шлимана, между прочим, тоже считали дилетантом, а он раскопал-таки Трою…
Такой витиеватый ответ Андрея не слишком устроил, но он предпочёл пока не углубляться в детали и лишь скептически поинтересовался:
– А где ты этого Бориса Олеговича раскопал?
– В позапрошлом году в Пушкинском музее проходила выставка «Древний Китай: ритуал и музыка». Там нас и познакомили. Фамилия его Рахманов. Он был одним из устроителей. В седьмом году в Питере «Китайская бронза древних времен» выставлялась, так он к этому тоже руку приложил… Разговорились. Очень приятный дядька. Интеллектуал. Во всём, что имеет отношение к Древнему Китаю ориентируется на ять – так, во всяком случае, мне показалось. О том, о сём потолковали: само собой, о терракотовой армии, о могиле Цинь Шихуанди… Помянул он и нефритовые диски… Я тогда уже по разговору понял: товарищ в теме по-взрослому. Но сам понимаешь, тусовка! Поговорили, визитками обменялись и разошлись. А сегодня, после разговора с тобой, я о нём вспомнил. Прежде чем ему звонить, навёл справки в среде признанных, так сказать, официальных синологов. Действительно, Рахманов, как китаист-любитель, на слуху. Как говорят, отлично владеет китайским. Заявил о себе ещё в середине восьмидесятых. Очень немногим негражданам Китая удалось поучаствовать в раскопках терракотовой армии, а он каким-то образом умудрился…
– Ты же сказал, что он – любитель, – прервал его сыщик, заметив в словах некоторое несоответствие. – Разве возможно было такое с советские времена, что бы не пойми кого за границу отправили археологией заниматься?
– Вот любишь ты, Андрюша, цепляться к словам! – подосадовал на него Лавров. – Это на сегодняшний день он – любитель, а до девяносто первого года был вполне легальным сотрудником Института Востоковедения. После истфака МГУ его туда распредели. И всё у него на научном поприще складывалось неплохо – дело шло к защите кандидатской, но после того как грянул ГКЧП, карьере тогда совсем ещё молодого археолога естественно пришёл копец.
– Это почему же? – спросил Гришин.
– Утверждать не берусь, но полагаю, по той же причине, по которой недавнего выпускника университета ни с того, ни с сего направляют в не куда-нибудь, а в Китай, с которым отношения тогда только-только теплеть стали, да ещё и в Сиань на раскопки Восьмого чуда света, как теперь терракотовую армию называют.
– Связи? – предположил Гришин.
– Родственные, – подтвердил Лавров. – Причём на очень высоком уровне, и привязка к китайским делам прямее прямой. Его отец Олег Борисович Рахманов в первые послевоенные годы работал в генконсульстве в Харбине, экстерном окончил факультет истории международных отношений Народного университета в Пекине, исполнял обязанности второго секретаря, первого секретаря, потом советника посольства СССР в КНР… Больше двадцати лет там проторчал, но потом случилась «культурная революция», хунвейбины, Даманский… Короче, его отозвали, и начиная с шестьдесят восьмого года родитель трудился на родине, причём посты занимал солидные: входил в состав высших партийных и государственных органов, избирался делегатом партийных съездов, членом Ревизионной комиссии, кандидатом, а затем и членом ЦК КПСС… Ну там много чего ещё было в том же духе… Можно сказать, принадлежал к партийной элите.
– Впечатляет, – прокомментировал услышанное Гришин.
– Это ещё не всё, – Лавров, видно, серьёзно покопался в биографии старшего Рахманова. – Помимо того Олег Борисович был ещё и очень авторитетным учёным-китаистом, доктором исторических наук, профессором академии МИДа, председателем Центрального правления Общества советско-китайской дружбы и много кем ещё…
