Святослав Романович Шевченко
Вагон «milleНИАЛ»
к дождю raindrops rising without a sun вверх
вспять aiming slowly for your eyes и обратно
там raindrops rising without a sun прохлада
время tears are crawling up your face дар
близко aiming slowly for your eyes беги!
дикий aiming slowly for the sky зверь
пламя raindrops rising внутри
беги! you say беги!
вопреки где
нет стены
БЕГИ!
* * *
– Ну ты дал жару!
– Как в последний раз!
– На меня ещё силы остались, а?
– Чё это с ним?
– Связь с Юпитером потерял, ха-ха, чудик!
– Может ему чаю навести?
– Точно. И покрепче.
– Нахуй твой чай. Пойдём лучше покурим.
Меня зацепили за руки и потащили по полу в тамбур.
В тамбуре воняет рвотой и мочой. Я молча встал и закурил. Ветерок нежно ласкал обтёсанную спину.
Сигарета оставила горечь и сухость во рту. До сих пор не понимаю, как однажды угораздило в шутку взять с кухонного стола самую первую половинку маминой глупости, и поджечь её у себя во рту с соседом Гришкой на отшибе спальника.
Половинка глупости отняла за пять лет четверть здоровых лёгких и тонны воды, никак не утоливших жажду, и ещё несколько тысяч хороших и красивых слов, унесённые вместо с дымом из души прочь.
И продолжает отнимать. Предупреждение Минздрава всегда звучало в моей голове не как предостережение, а как призыв к действию.
Вечер.
Узкая дорога.
Страсть и сладострастие пьянит ноги!
Шатаешься в эйфории вправо-влево,
«Век магазина. Лучшее время!», —
Крутишь в голове иллюзии деспота,
С привкусом зубного скрежета.
Эпоха эгоистов, спроса и предложения.
Скандируют монеты нового поколения:
– Жизнь одна, живём – будто десять! Жизнь одна, живём – будто десять!
Кричали незнакомые друзья.
Точно. Спасибо, что напомнили.
Жизнь одна, живём – будто десять!
Жизнь одна, живём – будто десять!
Незнакомый друг, вернее, подруга, неожиданно прервала молчание, выпуская пышный ком дыма:
– Что с тобой, дружище?
– Я… Заебался летать. Устал.
– Бестолочь. Ты хоть знаешь, что такое анатомия падения?
– Нет.
– Полёт – это плавание брасом по небесному отражению.
– Метафора успеха? Который на самом деле тоже самое дно, только вверх ногами?
– Что-то типа. Сложная хрень, сразу не выкупить.
– Поясни.
– Анатомия падения такова, что пока мы падаем, мы проплываем небосвод, который равен расстоянию полёта по водной глади, независимо от её течения. – задвинула она.
– Не знал, что ты учёный.
– Брось. Любому школьнику понятно, что у всего есть своё дно. Или фундамент. На чём-то всё стоять должно? Ну или держаться.
– Получается, что так…
– Главное в анатомии падения – это линия пересечения. – сказала он, положа руку мне на плечо. – Дно и высота, по сути, одно и тоже.
– Одно и тоже… – повторил я, разглядывая уголёк сигареты.
– Давай, я пошла. Как проветришься, заходи в купе номер 4. – сказала незнакомая подруга, выкинув сигарету на пол и зайдя в вагон.
Надоело мне всё.
– Раз полёт – это падение, а дно есть потолок, то…
Я открыл дверь входа/выхода. Встал спиной к пролетающей, что называется, «жизни» и…
Оттолкнулся…
* * *
Секунда падения, несколько кувырков по плоской земле, и я лежу на спине. Надеюсь, черепахам не тяжело от моих 80+.
Огляделся вокруг.
Высокая трава, мошки, огни последнего вагона, светлячки на куртке…
В общем, красиво.
Надо мной больное небо: чёрная плоть и неизвестная науке сыпь из белых точек.
Неуютная тишина меня пугает. В шуме как-то привычнее.
Я редко замечал, что вне вагона целый мир. Необъятный и колючий. Во всех смыслах. Всё как-то не доводилось. Между станциями пять минут остановки.
