Святослав Коровин
НГРД

Полная версия

Новый год

«Новый год – это всегда что-то особенное. Время радости, оптимистичных планов, надежд, долгих весёлых каникул… и немножко волшебства…»

(Олег Рой)

Антон Спиридонович не любил Новый год. С детства ему хотелось куда-нибудь спрятаться от шума, связанного с этим праздником, фейерверков, застолий, притворной радости от подарков и обязательного салата Оливье с мандаринами. Вообще, у него была аллергия на цитрусовые – может быть, с этим и связана его неприязнь к празднику.

Детство Антон провел в Ленинграде. Родители водили его на ёлки, и на них ему никак не хотелось верить в то, что сотрудник какого-нибудь дома культуры в красном кафтане и с ватной бородой имеет хоть какое-то отношение к смене цифр в календаре.

Один раз летом Антон увидел, как соседка Тетя Оля вынесла сушиться во двор красный постиранный кафтан, мешок и искусственную бороду. Её муж был завхозом в районном ДК. Так ещё раз подтвердилась версия Антона о том, что Дедом Морозом может быть кто угодно. Даже завхоз.

– Тётя Оля, а ваш муж это Дед Мороз? – спросил он тогда соседку.

– Нет, – смущённо улыбнулась соседка, – просто дедушка нам на лето сдаёт свою шубу на хранение.

– И бороду?

– И бороду. Ты в школу-то когда идёшь?

– Первого сентября! – гордо ответил тогда семилетний Антон Спиридонович.

– Станешь октябренком, потом пионером. Пионер всем ребятам пример.

– Не хочу быть примером!

– А красивый значок и галстук хочешь?

– Галстук хочу, а значок со знаменем у меня уже есть.

Значок Антон выменял у соседа, отдав ему старый патрон. Дома у Антона патронов было много – его отец Спиридон Карпович с войны хранил их в картонной коробке на антресолях.

– Авось понадобятся, – говорил он.

Став школьником, Антон попал на знаменитую Кремлевскую Ёлку. Но и там Дед Мороз не внушил доверия. Он хоть и был гораздо красивее обычного из ДК, но все равно напоминал завхоза.

На следующий год впервые родители разрешили Антону встречать Новый год с ними ночью. У Антона ещё теплилась надежда, что завхоз вместо Деда Мороза поздравлял их только потому, что настоящий Дед Мороз появляется только по ночам…

31 декабря отец принёс домой чудо техники – черно-белый телевизор. Пока мама со старшими сёстрами готовили салаты, папа колдовал с антенной.

– Папа, а что смотреть будем?

– Новогоднее обращение Генсека.

– А Генсек – это фамилия Деда Мороза?

– Не совсем Деда, да и не Мороза вовсе, – улыбнулся папа. – Это наш самый главный коммунист.

Без десяти полночь вся семья была за столом. На столе стояло несколько бутылок шампанского, графин с соком, салатница, с горкой полная фирменного маминого Оливье, тарелки со всякой снедью.

Старшие сестры пересмеивались и посматривали на бутылку – они были уже взрослыми, им уже можно пить щекочущее нос пузырьками шампанское!

– А что это Генсек решил в Новый год обратиться, – мама в красивом платье в горошек кивнула на телевизор, – может случилось что?

– Новый год случился, – хихикнул изрядно захмелевший папа: он уже успел выпить пару-тройку кружек пива.

– Никогда не поздравлял, а тут…

– А тут решил поздравить. Что гоношишься-то зазря, ну, ей-богу!

– И это мне говорит убеждённый коммунист, – улыбнулась мама, а сестры прыснули со смеху.

– Так я не всерьёз же, – выпив, папа всегда становился веселее. – Это присказка такая, дурья твоя башка. О, смотрите, начинается.

Папа встал из-за стола, подошёл к телевизору и прибавил звук.

– Дорогие соотечественники, дорогие товарищи и друзья, – в кадре появился грузный мужчина с густым бровями. – Идут последние минуты 1970 года. Наш народ провожает его с сознанием исполненного долга, с великолепным настроением…

Первоклассник Антон смотрел на «главного коммуниста» как заворожённый. Человек на экране внушал доверие, казался добрым и самым-самым умным.

Больше всего в обращении Генсека Антону понравилось про луноход:

– Небывалых успехов добились наши наука и техника, первую колею на лунной поверхности проложил именно наш «Луноход-1».

Весь остаток праздничной ночи Антон думал о Генсеке. Этот Генсек оказался чудеснее любого Деда Мороза: запускает стройки, собирает невиданный урожай, отправляет луноходы в космос и отлично обходится без дурацкого кафтана с ватной бородой и покрашенного гуашью носа.

– Папа, а нет же никакого Деда Мороза! – когда все засобирались спать сказал Антон.

– А кто же тебе новогоднее настроение приносит и радость дарит?

– Генсек!

Папа погиб через год. Заснул в сугробе 30 декабря 1971-го. Соседи нашли его тело только утром следующего дня. Мама много плакала, но вскоре вышла замуж за директора дворца культуры Савушкина. Они оба погибли в Грузии, когда Антон заканчивал школу: их машина сорвалась с горного серпантина. Как успокаивали врачи, смерть была мгновенной. Хоронили в закрытом гробу. В тот год всесильный Генсек ввел войска в Афганистан.

Антон в Афган попал сразу после училища. Младший лейтенант десантных войск – гордость страны, исполняющий интернациональный долг.

На войне довелось отпраздновать очередной Новый год. Ночь тогда была тихой, даже можно сказать что мирной. А потом под утро загорелся один из БТРов: то ли сам, то ли местные «помогли».

Антон первым заметил огонь и кинулся за огнетушителем. До огнетушителя не добежал. Услышал выстрел и почувствовал резкую боль в ладони. От неожиданности и боли споткнулся и потерял сознание.

Очнулся в госпитале без двух пальцев.

– Повезло, что не насмерть, – пробасил здоровенный мужик в белом халате, – зато всю жизнь холостым будешь. Оттяпали тебе средний и безымянный. Боевой патрон, холостой офицер.

Шутка доктора была настолько корявой и неуместной, что Антон засмеялся. Не из-за шутки, а из-за абсурдности ситуации.

– Хотя и неженка – делов-то, как два пальца об асфальт, а он сознание на два часа теряет! Думали, уж, что не вернёшься, – продолжил доктор, – и как тебя с таким отношением к боли в армию-то взяли?

Пророчество врача не сбылось – женился он через месяц после комиссации: встретил студентку с филологического и практически сразу сделал ей предложение.

Когда пришли девяностые, Антон решил как все в то время заняться бизнесом. Ничего особо не умея, открыл ларёк у одной из станций метро: торговал сигаретами, алкоголем, шоколадками и прочими предметами «первой необходимости».

Страна менялась на глазах. В телевизоре появились экстрасенсы, а на рынках календари с голыми женщинами и иконами. В эпоху смуты каждый искал свою отдушину, прятался от серого в разноцветных пятнах рынков мира.

Наступающий новый 1992 год Антон встречал на рабочем месте. Торговля шла бойко: то и дело кому-то нужны были спирт, дешёвая водка или недорогие презервативы. Никакого новогоднего настроения. Праздник был чисто номинальным.

В три часа ночи к ларьку подъехала чёрная «семёрка», из которой вылезли три бритоголовых парня в кожанках.

– Тук-тук, с Новым годом, – один из них постучал по стеклу прикрытого окошка.

– И вас с праздником, чего желаете?

– А желаем мы ящик шампанского.

– Ящика нет. Три бутылки осталось.

– Давай хотя бы три…

Платить ребята отказались. Разбили витрины и сообщили Антону, что теперь они его крышевать будут:

– Стекла тебе завтра вставим, но если от наших услуг откажешься, то спалим твою лавку к едрене фене. Возможно, что вместе с тобой.

Антон до утра просидел в ларьке, охраняя товар и кутаясь в припасенное на всякий случай ватное одеяло.

Утром стекла вставили трое подвыпивших мужиков. Представившись, что они «от Принца», отказались от денег:

– Ты Принцу отдай, он нам платит.

Принца вычислить удалось довольно просто. Оказывается, его знали практически все торгаши на районе. Антон встретил его во дворе дома. Как описывал эту встречу милицейский протокол, «произошла словесная перепалка, переросшая в драку, в результате которой гражданину Принцеву А. С. были нанесены травмы средней степени тяжести».

Судили Антона быстро, в результате он уехал на пять лет в колонию общего режима. Жена перестала писать практически сразу. От одной из сестёр Антон узнал, что она «загуляла» с каким-то прибалтом. Через год Антона известили, что он разведен, а ещё через год, что амнистирован.

Домой ехал в холодном почтовом вагоне, дав «на лапу» машинисту. А в Москве выяснилось, что дома-то и нет никакого: бывшая жена продала их квартиру и укатила в Эстонию. Но все оказалось не так плохо – Антону она купила участок с избой в далёкой деревушке Черничное.

– Ну откуда ж я знаю, как она все это повернула, – развёл руками бывший сосед по лестничной клетке за рюмкой водки. – У неё хахаль непростой. Весь упакованный, на «мерсе» ездит. То ли бандит, то ли дипломат – хрен теперь разберешь, где кто.

– Денег дай в долг на билет. Как разберусь, что к чему, так тебе переводом верну.

– Да я так дам. Я же дачу продал, деньги есть. Для любимого соседушки ничего не жалко, – бывший сосед тоже был ВДВшником, – А этих с-сук проучить надо как следует. Всех этих с-сук. Разворовали страну, Афган просрали, государство просрали, все просрали. С-суки!

Через три дня Антон был в Черничном. Купленный женой дом оказался не так уж и плох. Просторный, с резными наличниками, с погребом и чердаком. Видно, что продавали его впопыхах: в погребе нашлись консервы, а во дворе брошенный прямо в снег велосипед.

Через неделю Антон познакомился с Натальей – вдовой, живущей через дом. Наталья помогла Антону с работой на почте – велосипед пригодился: почтовое отделение обслуживало три деревни, каждое в пяти километрах от Черничного, пешком не находишься!

У Натальи была дочка, которая, лишь закончила школу, умотала в Екатеринбург, где поступила в Университет.

Жизнь вокруг словно бы замерла в какой-то не самой худшей своей точке. Всё стало просто и понятно: никуда не нужно бежать – знай крути себе педали, да радуйся свежему воздуху, полям и величию протекающей рядом реки. Но Новый год, несмотря на все старания жены, он так и не полюбил. Остался этот праздник всего лишь датой. Да, датой символичной, но не шумной – так, посидеть перед телевизором, да спать пойти.

В тот год Наталья поехала на новогодние к дочке:

– Ты же всё равно не празднуешь, а я хоть Машку увижу. Она квартиру сняла, зовёт всё.

– Езжай, конечно, – Антон вдохнул сизый папиросный дым. – Привет передавай.

Весь следующий день Антон Спиридонович провёл в домашних заботах: разгрёб снег во дворе, наколол побольше дров, разобрал вещи в шкафу – это подлатать, это погладить, это на тряпки.

За три часа до полуночи, закинув на плечо лыжи и спортивную сумку, вышел во двор.

А воздух-то какой!

Через улицу шумели соседи – приехала молодёжь.

Антон Спиридонович закрыл за собой калитку и закурил.

– С наступающим, Антон Спиридонович, – это сын соседки, выгружая что-то из белой «Нивы», заметил его.

– И тебе, Семён, не хворать.

– Куда собрались в такой час, да ещё и с лыжами?

– По грибы, – пошутил Антон Спиридонович.

– Тётя Наташа уехала?

– Да, уехала. У дочки решила погостить.

– Грустно, наверное, одному? Приходите к нам, мы фейерверки запускать будем.

– Ой, не любитель я лишнего шума, – махнул рукой Антон Спиридонович.

– Ну, как знаете, – Семён взвалил на себя большущий клетчатый баул и поплёлся к своему дому.

Покурив, Антон Спиридонович втоптал в снег окурок и пошёл в сторону реки.

Ух, какая зима в этом году! Трескучая, морозная! Не зря рябина осенью от ягод гнулась.

Шёл вроде не долго, но продрог. Морозный воздух царапал лицо и студил носоглотку. Хотя, как не долго – минут сорок, наверное.

Фонари кончились метрах в двадцати от берега.

Перехватив поудобнее лыжи, Антон Спиридонович, увязая по колено в снегу, спустился на лёд.

Где-то сзади бухнул и зашипел, распадаясь на огоньки, фейерверк.

– С новым счастьем, – пробубнил Антон Спиридонович и пошёл через реку.

Ветер на реке дул ещё сильнее. Оно и понятно – на берегу деревья сдерживают, а тут раздолье.

Лёд был неровный, весь в каких-то колдобинах, идти приходилось аккуратно.

Снова небо сзади окрасилось огнями фейерверка. Эхо разнесло глухой «бум» по реке и вернуло его с того берега.

Праздник…

Летом-то проще, на велике до реки, а потом на лодке, а зимой только на свои две ноги и надейся.

Хотелось курить, но не хотелось снимать варежки. Значит, потерпит.

А вот и берег.

Как-то ученик-буддист увидел своего учителя на другом берегу и крикнул ему: «Учитель, как мне попасть на тот берег?». Учитель посмотрел на него и ответил: «Так ты и так на том берегу». Вспомнилась почему-то эта старинная притча Антону Спиридоновичу.

От берега в сторону леса тянулась дощатая дорога, но по доскам идти в темноте – не самая лучшая идея: скользко.

Кое-как справившись с лыжными креплениями, он оттолкнулся палками и пошёл параллельно чернеющим из-под снега доскам. Метров через сто свернул – до заимки вела хорошо утрамбованная лыжня. В темноте она едва виделась на снежной тропе, но хорошо чувствовалась ногами – как будто по рельсам ехал.

А вот и деревня. Покосившиеся запертые ворота, хлипкий забор из ветшающих досок, одинокий фонарь во дворе. Тишина. Хотя нет, не совсем: со стороны домов слышалось мерное тарахтение генератора.

Сняв лыжи, Антон Спиридонович открыл ворота и пошёл к одному из срубов. Откуда-то из сугробов с лаем выскочила дворняжка.

– Спокойно, Рим, свои.

Рим узнал гостя, завилял хвостом, закружил.

Дверь избы открылась. На пороге в прямоугольнике света силуэт:

– Антон, ты?

– Я, Никифор. А что, кого-то ещё ждёшь в такое время и в такую погоду?

Вдалеке ухнул очередной салют: отсюда из-за деревьев вспышки не было видно, но река разнесла звук на многие километры.

– Мало ли кто ещё тут бродить может, – ответил Никифор и махнул рукой. – Заходи, не мёрзни.

Никифор был младше Антона Спиридоновича на десять лет, но из-за бороды выглядел как минимум ровесником.

Войдя в сени, Антон Спиридонович поставил лыжи в угол, снял с плеча сумку:

– На, вот. Здесь консервы, лекарства, всё, что просил. Как жена, дети? Спят?

– Я к Никодиму их ночевать отправил. Это только мы с тобой полуночничаем, да ваши ещё за рекой колобродят, огоньки в небо словно китайцы какие запускают.

– Почему китайцы? – Антон Спиридонович снял куртку, повесил её на крючок и, присев, стал расшнуровывать ботинки.

– Читал, что китайцы все эти салюты и фейерверки выдумали. Палят небо потехи для, никакого уважения к матушке-природе. А в чём потеха-то – бух и всё!

– Зато красиво – а что было ещё ответить в оправдание соседям.

– Красиво, это, когда истинно! А искры в небо пускать – это красоту божию оспаривать. Ладно, в небе самолёты летают – они за надобностью, а эти все развлечения зачем?

– Говорю же, красиво,

Они зашли в комнату.

– Красиво, это когда закат на реке, красиво, когда туман поутряне, снежное поле до горизонта красиво. Совсем люди от природы отделились, совсем позабыли, что настоящее, а что ложное.

– Ну и бог с ними, – Антон Спиридонович сел на лавку у стола.

Комнату освещала тусклая лампочка. В углу окладом блестели иконы, пол укрывали цветастые коврики.

– Бог-то, может, и с ними, да они не с богом, – афористично ответил Никифор и сел на лавку напротив. – Рассказывай, как твои дела?

– Потихоньку. Жена с дочкой в Екатеринбурге, в деревне к празднику готовятся. Шумно там. Знаешь же, что не люблю я Новый год. Хоть и символичный день, но не праздничный.

– Знаю-знаю твои истории. Для меня-то это и вовсе ничего не значащая дата. Мы-то, как сам знаешь, осенью празднуем.

– Ты бы, чем в очередной раз это рассказывать, чаем напоил, а то холодно.

– Само собой. У меня и медовушка есть.

Никифор встал, достал из печи ухватом пахнущий картошкой горшок и поставил его на стол:

– Чем богаты…

– Так давай тушёнку откроем, я же консервов принёс.

– А, давай.

Никифор сходил в сени и вернулся с блестящей банкой, достал с полки консервный нож и воткнул его в крышку, пробив жесть.

Тушенку Никифор бросил в горшок, перемешал и разложил еду по тарелкам. После, открыв погреб, он спустился по деревянной лестнице. Вернулся с двумя бутылками медовухи.

– Эх, Никифор, давай-ка с чаю начнём, а то не отогрелся.

Никифор достал с полки электрический чайник, налил в него воды из ведра и воткнул вилку в розетку. Чайник Никифору подарил прошлой зимой Антон Спиридонович.

– А зима-то хорошая в этом году. В прошлом хлябь была до февраля, а тут прям настоящая.

– Да, снегу много, – ответил Антон Спиридонович. – Посижу чуток и в лес на пару часиков на лыжах пойду.

– Странный всё-таки у тебя обычай по ночам гулять.

– Душа иногда просит одиночества, а ночью в лесу его предостаточно! – улыбнулся Антон Спиридонович. – Дома отвлекает всё. То соседи что-то затеют, то дела какие поделать надо. А в лесу мчишь себе по проторенной лыжне, и словно бы и в нигде находишься.

– Наедине с природой одиночество особое, природа сама ведёт по заветным тропам и дарит всю себя без остатка, – согласился хозяин избы.

Чайник закипел, Никифор разлил кипяток по кружкам, на двоих заварил один пакетик – экономил.

Антон Спиридонович посмотрел на часы: через час Новый год.

– А я тебе, Никифор, подарочек принёс, – он прошёл в сени, достал из бокового кармана куртки маленький радиоприёмник и запасные батарейки, – Повеселее тебе будет.

– Спасибо, – улыбнулся Никифор. – Я, конечно, и без этого не грущу, но иногда всё же и музыку послушать можно.

– Да и новости, между прочим! А то сидишь тут, ничего не знаешь: в газете новость, дай бог, через неделю прочитаешь, а телевизор и вовсе не жалуешь.

– И то правда.

Антон Спиридонович включил приёмник, из динамика послышалось шипение. Вытащив антенну, покрутил ручку настроек, поймал волну, заиграло что-то джазовое.

– Не знаю, все ли станции в этой глуши поймаешь, но слышишь, играет же!

– Слышу. Хорошая музыка, добрая. Ты запиши мне циферки этой волны. Хорошая, наверное, волна, раз такое включают.

– Запишу-запишу – Антону Спиридоновичу стало как-то особенно тепло на душе от того, что Никифору понравился подарок.

Они ели, слушая, как неизвестные музыканты плели свое звуковое полотно. Сколько лет этой музыке? Двадцать, сорок, шестьдесят? А ведь как приятно звучит, и как точно рифмуется с ночным окном и снегом за ним.

Выпив чай, Антон Спиридонович налил медовухи.

– Вкусная она у тебя! Главное не перебрать.

– Да, знай меру, а то хмельного не пущу в лес.

– Да я и сам пьяный не пойду. Не враг себе!

Минутная стрелка старого будильника, стоящего на подоконнике, почти подползла к цифре двенадцать. Музыка в динамике стихла. Послышался голос диктора:

– Передаём новогоднее обращение Президента.

– Уважаемые граждане! Дорогие друзья! Совсем скоро под бой курантов уйдёт в историю 2010 год, – наполнил комнату голос Президента. – Мы провожаем его, вспоминаем радостные и грустные моменты, надеемся, что наступающий будет хорошим и удачным для каждого из нас, для всей нашей необъятной Страны!

– Эх, всё было, – ловя каждое слово, звучащее из динамика, буркнул Никифор, – и хорошее, и плохое.

– У новогоднего праздника есть своя неповторимая атмосфера. Этот праздник наполнен особой теплотой и искренностью. Всего через несколько мгновений наступит Новый год. Давайте поздравим друг друга с этим, пожелаем любви, взаимопонимания и счастья! И пусть сбудутся все наши самые заветные мечты! С новым, 2011 годом! – подытожил Президент. Через несколько секунд послышался бой курантов.

– Хоть не празднуем, но давай за Новый год всё-таки хлебнем, – Никифор плеснул гостю ещё медовухи, а сам поднял кружку с чаем. – Чтоб сытно было, чтобы зла больше на свете не становилось…

Они ещё немного посидели. Говорили обо всём и ни о чём. Тихонько играло радио, а за окном медленно падали хлопья снега.

– Ладно, пойду я. Ты спать будешь, или зайти на обратном пути?

– Не ночной я человек, не обессудь, лягу.

– Ничего страшного. Зайду к тебе как-нибудь. Надо, может, ещё чего?

– Да ты, вон, целую сумку принёс, – смущённо ответил Никифор. – На пару месяцев точно твоих подарков хватит.

– Ты бы сам хоть ко мне зашёл, с женой познакомился.

– Моя земля здесь, – коротко ответил Никифор. – А тебе как гостю всегда рад!

– Как знаешь.

Антон Спиридонович вышел в сени, надел куртку, зашнуровал ботинки.

Миновав двор, протопал за ворота, встал на лыжи, оттолкнулся палками и помчал вглубь леса.

Уже несколько лет на Новый год он приходил к Никифору, и каждый раз уезжал на лыжах в лес. Это стало своеобразным новогодним обычаем: тишина, снег, морозный воздух и звёздное небо.

И раз, и два, и три – дорога вела в гору, отчего приходилось прилагать большие усилия, отталкиваясь палками.

С тропинки свернул направо, вошёл в лыжню, проторенную охотниками.

За рекой снова послышались залпы и характерное шипение фейерверка.

Морозный воздух пах особым зимним холодом. Чистый воздух, лесной.

И раз, и два, и три – дальше будет легче. Под горку всегда легче.

Сколько он уже прошёл? Километра два-три, не больше, а уже подустал. Неужели старость подкралась за этот год ещё ближе?

Вдруг сверху небо плюнуло снопом искр. Что это? Точно, не фейерверк! Раскалённая искра упала на рукав, оставив прожженную крапинку.

Антон Спиридонович поднял глаза: в небе плясали с тихим треском электрические разряды.

– Что за дела? – вслух спросил он. – Эй, кто тут балуется?

А потом сверху стали падать горящие куски чего-то… Чего?

– Эй!

Ощущение было, будто где-то над верхушками деревьев горело и разваливалось что-то большое.

Впереди на тропинку упал кусок листового металла метр на метр, если на глаз. Затем ещё один.

Антон Спиридонович съехал с тропы под деревья и присмотрелся. Искры плясали вокруг чего-то непонятного. Чего-то медленно опускающегося с неба. Чего-то огромного. Чего-то, что больше, чем самолёт или вертолёт.

Острая боль! Это ещё один лист железа, спланировав сверху, воткнулся в плечо Антона Спиридоновича, прорвал ткань, порезал мышцы, расколол кость…

– Чёрт…

Теряя сознание, Антон Спиридонович смотрел на свою руку, лежащую в метре от него. Рука продолжала сжимать лыжную палку. Вспышка!

Больше всех времён года он любил лето. В детстве дача, а когда постарше – пионерский лагеря. В лагерях всегда было весело: играли в зарницу, праздновали день Нептуна. Весёлое беззаботное детство и стройная с горнами и красными флагами юность.

Антон неплохо рисовал, из-за чего его часто просили изобразить что-то для стенгазеты. Красивые газеты с карикатурами и злободневными стишками, которые писал его друг Коля, вожатые с гордостью демонстрировали родителям в родительский день: мол, смотрите, как мы живём, какие мы весёлые, красивые и талантливые!

В лагере он первый раз остался наедине с девушкой. Это было последнее лагерное лето, старший отряд. Девушку звали Иоланта – стройная кареглазая прибалтийка с дерзкой мальчиковой стрижкой. После отбоя они ускользнули из корпуса, перелезли через забор, убежали в лес, где долго целовались на опушке при свете августовской луны. На следующий день разъехались по домам – конец смены. Больше он не видел Иолу, но навсегда запомнилось ощущение её горячих губ и гибкого тела под его руками.

В общем, лето Антон Спиридонович любил больше Нового года…