Святитель Афанасий Великий
О Воплощении
Αθανάσιος Αλεξανδρείας
Η ενανθρώπηση του λόγου
* * *
Перевод под редакцией проф. П. С. Делицына
© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018
Слово на язычников
1) Ведение богочестия и вселенской истины не столько имеет нужды в человеческом наставлении, сколько познается само собою, потому что едва не вопиет о себе ежедневно в делах и светлее солнца открывает себя в Христовом учении. Но поелику тебе, блаженный, желательно слышать о сем, то, по мере сил своих, предложу нечто о вере Христовой; тем паче, что, хотя и сам ты можешь найти это в Божием Слове, однако же с любовию слушаешь, что говорят и другие. Ибо как святых и богодухновенных Писаний достаточно к изъяснению истины, так и блаженными нашими Учителями сочинены об этом многие книги. И если кто будет читать их, то найдет в них некоторым образом истолкование Писаний и придет в состояние приобрести желаемое им ведение. Но поелику не имеем в руках теперь сочинений этих Учителей, то, чему научился я из них, – разумею же о вере во Христа Спасителя, – необходимо изложить и сообщить это тебе письменно, чтобы учения, заключающегося в слове нашем, не почел кто маловажным и не стал предполагать, будто бы вера во Христа не разумна.
Такие же клеветы в укоризну нашу слагают язычники. Они громко смеются над нами, указывая не на иное что, а только на крест Христов. Но тем паче можно пожалеть о бесчувствии их. Клевеща на крест, не видят они силы креста, наполнившей целую вселенную, не видят, что крестом стали явны для всех дела Боговедения. Ибо если бы сами они искренно вникли умом в Божество Христово, то не стали бы столько насмехаться; а напротив того, познали бы сего Спасителя миру, познали бы, что в кресте – не вред, но врачевство твари. Если с явлением креста уничтожено всякое идолослужение и крестным знамением прогоняется всякое бесовское мечтание; если единому Христу поклоняются и чрез Него познается Отец; если противоречащие постыжаются, и Христос с каждым днем невидимо преклоняет к Себе души прекословов, то вправе мы сказать язычникам: как же можно это дело признать человеческим, а не исповедать паче, что Восшедший на крест есть Божие Слово и Спаситель мира? Мне кажется, что с язычниками делается то же, что и с человеком, который бы стал унижать солнце, закрытое облаками, и потом – дивиться его свету, видя, что озаряется им вся тварь. Как прекрасен свет, а еще прекраснее виновник света – солнце; так, поелику наполнение целой вселенной Боговедением есть Божие дело, необходимо виновником и вождем в таком успешном действии быть Богу и Божию Слову.
Итак, сперва обличу, сколько могу, невежество неверующих, чтобы, по обличении лжи, сама собою воссияла, наконец, истина, и для тебя несомненно было, что уверовал ты в истину и, познав Христа, не впал в обман. Думаю же, что с тобою, как с Христолюбцем, прилично рассуждать о Христе. Ибо уверен, что ведение о Нем и веру в Него предпочитаешь всему.
2) В начале не было зла; потому что и теперь нет его во святых, и для них вовсе не существует оно. Но люди впоследствии сами против себя начали примышлять и воображать злое. Отсюда же, конечно, образовали себе и первую мысль об идолах, не-сущее представляя как сущее.
Создатель мира и Царь царей Бог, превысший всякой сущности и человеческого примышления, как благий и все превосходящий добротою, сотворил род человеческий по образу Своему, собственным Словом Своим, Спасителем нашим Иисусом Христом, и чрез уподобление Себе соделал его созерцателем и знателем сущего, дав ему мысль и ведение о собственной Своей вечности, чтобы человек, сохраняя это сходство, никогда не удалял от себя представления о Боге и не отступал от сожития со святыми, но, имея в себе благодать Подателя, имея и собственную свою силу от Отчего Слова, был счастлив и собеседовал с Богом, живя невинною, подлинно блаженною и бессмертною жизнию. Ни в чем не имея препятствия к ведению о Боге, человек, по чистоте своей, непрестанно созерцает Отчий образ, Бога Слова, по образу Которого и сотворен, приходит же в изумление, уразумевая Отчее чрез Слово о всем промышление, возносясь мыслию выше чувственного и выше всякого телесного представления, силою ума своего касаясь божественного и мысленного на небесах. Когда ум человеческий не занят телесными предметами и не примешивается к нему совне возбуждаемое ими вожделение, но весь он горе и собран в себе самом, как было в начале: тогда, преступив за пределы чувственного и всего человеческого, парит он в горних, и, взирая на Слово, видит в Нем Отца Слову, услаждаясь созерцанием Его и обновляясь в любви к Нему. Так и Священные Писания о первом сотворенном человеке, который на еврейском языке назван Адамом, говорят, что в начале с непостыдным дерзновением устремлен был он умом к Богу и сожительствовал со Святыми в созерцании мысленного, какое имел в том месте, которое святой Моисей, в переносном смысле, наименовал раем (Быт. 2, 8). А к тому, чтобы видеть в себе Бога, достаточно душевной чистоты, как и Господь говорит: «блажени чистии сердцем; яко тии Бога узрят» (Мф. 5, 8).
3) Таким, по сказанному, Создатель соделал род человеческий и желал, чтобы таким же и пребыл он. Но люди, вознерадев о совершеннейшем и поленившись постигнуть его, охотнее взыскали того, что ближе к ним; ближе же к ним были тело и телесные чувства. Посему уклонили они ум свой от мысленного, начали же рассматривать самих себя. А рассматривая себя, занявшись телом и иными чувственными вещами, и обольщаясь этим, как своею собственностью, впали в самовожделение, предпочетши собственное созерцанию Божественного, и закоснев в этом, не хотя оставить ближайшаго к ним, смятенную и возмущенную всякими вожделениями душу свою подавили плотскими удовольствиями; наконец же забыли о своих силах, дарованных Богом вначале. Что это истинно, – можно видеть то и на первосозданном человеке, как говорят о нем Священные Писания. Пока ум его устремлен был к Богу и к созерцанию Бога, – он отвращался от воззрения на тело. Когда же, по совету змия, оставил мысль о Боге и начал рассматривать себя самого, тогда впал в плотское вожделение. «И уразумеша, яко нази бегла» (Быт. 3, 7), и уразумев, устыдились. Узнали же наготу свою не столько по недостатку одежд, но и потому, что совлеклись созерцания Божественного и обратили мысль к противоположному. Ибо, уклонившись от мысленного устремления к Единому и Сущему (разумею Бога) и от любви к Нему, вдались уже в различные и частные пожелания тела. Потом, как обыкновенно бывает, допустив в себя вожделение каждой вещи и вдруг многих вещей, начали иметь привязанность и к самим вожделениям; а потому стали бояться оставить их.
От сего произошли в душе и боязнь, и страх, и удовольствие, и мысли свойственные смертному. Душа, не желая оставить вожделений, боится смерти и разлучения с телом; снова же вожделевая и не достигая подобного прежнему, научается убивать и делать неправду. А почему и это делает душа, уместно будет объяснить это по мере сил.
4) Уклонившись от созерцания мысленного, употребляя во зло частные телесные силы, услаждаясь рассматриванием тела, замечая, что удовольствие для нее есть нечто доброе, душа в обольщении своем злоупотребила наименованием доброе и подумала, что удовольствие есть самое существенное добро; как и человек, помешавшийся в уме, просит меча на всякого встречного и думает о себе, что поступает в этом благоразумно. Полюбив же удовольствие, душа начала различными способами воспроизводить его; потому что, по природе будучи деятельною, хотя отвращается от доброго, однако же не прекращает своей деятельности, и потому обращает свою деятельность уже не на добродетель и не на то, чтобы созерцать Бога, но, остановясь мыслию на не-сущем, употребляет способности свои превратно, пользуясь ими для измышленных ею вожделений; ибо сотворена свободною, может как преклоняться на доброе, так и отвращаться от доброго; отвращаясь же от доброго, непременно останавливается мыслию на противном тому. Но не может вовсе прекратить свою деятельность, будучи, как сказано выше, деятельною по природе, и сознавая свободу свою, видит в себе способность употреблять телесные члены на то и на другое, и на сущее и на не-сущее. Сущее же – добро, а не-сущее – зло. И сущее называю добром, поколику оно имеет для себя образцы в сущем Боге; а не-сущее называю злом, поколику не-сущее произведено человеческими примышлениями. Тело имеет у себя глаза, чтобы взирать на тварь и из примечаемого в ней всестройнаго порядка познавать Создателя. У него есть слух для слышания Божиих словес и Божиих законов. У него есть руки для произведения ими необходимого и для молитвенного воздеяния их к Богу. Но душа, уклонившись от созерцания того, что добро, и от обращения на то своей деятельности, в заблуждении своем обращает уже ее на противоположное. Потом, как сказано выше, усматривая свои способности и злоупотребляя ими, воображает, что может обратить и телесные члены на противоположное. Посему, вместо того чтобы рассматривать тварь, обращает она глаз на вожделения, доказывая сим, что и это ей возможно; и думает, что, однажды устремив свою деятельность, сохраняет она свое достоинство и не погрешает, делая, что можно; не знает же, что сотворена не просто устремлять свою деятельность, но устремлять, на что должно. Посему-то и Апостольское слово заповедует: «вся ми леть суть, но не вся на пользу» (1 Кор. 10, 23).
5) Но человеческая дерзость, имея в виду не то, что полезно и прилично, а что возможно, начала делать противоположное. Потому и руки подвигнув на противное, стала ими убивать, и слух употребила на преслушание, и иные члены, вместо законного чадородия, – на прелюбодеяния, и язык, вместо благохваления, – на хулы, злословие и ложные клятвы, опять и руки – на татьбу, и на то, чтоб бить подобных нам человеков, и обоняние – на разнообразие благовоний, возбуждающих к похотливости, и ноги – на скорость «излияти кровь» (Притч. 1, 16), и чрево – на пиянство и на пресыщение без меры.
Все же это – порок и душевный грех, и не иное что сему причиной, как отвращение от совершеннейшего. Представь, что ездок, сев на коней на ристалище, не обратит внимания на цель, к которой ему должно направить свой бег, а поворотив в другую сторону, просто погонит коня, сколько может (а может он, сколько хочет); и иногда направит коней на встречных, а иногда погонит их по стремнине, несясь, куда увлекается быстротою коней, между тем как думает, что и при таком беге не минует цели, потому что в виду у него одна скорость езды, а не смотрит на то, что далеко он от цели. Так и душа, совратившись с пути к Богу и сверх меры понуждая телесные члены, лучше же сказать, гоня с ними и себя, погрешает и делает себе зло, не примечая, что сбилась с дороги и удалилась от истинной цели, на которую взирая христоносный муж, блаженный Павел, сказал: «к преднамеренному теку, к почести вышнего звания Христа Иисуса» (Фил. 3, 14). Так Святой, имея целию добро, никогда не делал зла.
6) Некоторые из эллинов, уклонясь с пути и не познав Христа, утверждали, что зло существует самостоятельно и само по себе: и в этом погрешают они по двум отношениям. Или Создателя лишают достояния быть Творцом сущего. Ибо не будет Он Господом сущего, если зло, как они говорят, само по себе имеет самостоятельность и сущность. Или опять, желая, чтобы Он был Творцом всяческих, по необходимости делают Его и Творцом зла; потому что, по словам их, и зло – в числе существ. А это окажется нелепым и невозможным; потому что зло не от добра, не в нем и не чрез него. Ибо не будет уже то и добром, что имеет смешанную природу или стало причиною зла.
И некоторые еретики, отпав от церковного учения и потерпев крушение в вере, в безумии своем приписывают также злу самостоятельность. Кроме же истинного Отца Христова, воображают себе иного бога, и сего нерожденнаго творца зла и виновника злобы признают и создателем твари. Но не трудно опровергнуть их Божественным Писанием и тем же самым человеческим разумом, которым, измыслив сие, приводятся они в беснование. Так Господь и Спаситель наш Иисус Христос, подтверждая слова Моисеевы, что «Господь Бог един есть» (Втор. 6, 5), говорит в Евангелии Своем: «исповедаютися, Отче, Господи небесе и земли» (Мф. 11, 25). Если же един Бог, и Он – Господь неба и земли; то как быть иному Богу, кроме Его? Где будет признаваемый ими бог, когда в целом объеме неба и земли все наполняется единым истинным Богом? И как иному быть творцом того, над чем Господь есть сам Бог и Отец Христов, по Спасителеву слову? Разве скажут, что злой может быть господом и принадлежащего благому Богу, как бы в равновесии с Ним. Но если станут утверждать это, то смотри, в какое впадут нечестие. Между равномощными невозможно будет найтись превосходнейшему и совершеннейшему. Ибо если без воли одного существует другое, то в обоих – равная сила, и в обоих – немощь; в обоих – равная сила, потому что бытием своим превозмогают изволение друг друга; и в обоих – немощь, потому что, когда не хотят они, против воли выходит дело; и благий существует против воли злого, и злой – против воли благого.
7) С другой стороны, можно сказать и сие. Если видимые вещи суть произведения злого; – что будет произведением благого? Ибо ничего не видим, кроме единой твари Создателя. Что же служит и признаком бытию благого, когда нет Его произведений, по которым бы можно было познать Его? Ибо Создатель познается из дел. Да и вообще, как будут два существа противоположные друг другу? Или что будет разделять их, чтобы существовали они одно вне другого? Вместе им быть невозможно; потому что разрушительны одно для другого; не могут же существовать и одно в другом, потому что не соединимо и не подобно естество их. Следовательно, разделяющим их окажется нечто третие; и оно будет также бог. Но неизвестным останется, к какому естеству принадлежит сие третие, к естеству ли доброго или к естеству злого; к естеству же того и другого принадлежать ему невозможно.
Итак, поелику такая мысль их оказывается нетвердою, – необходимо просиять истине церковного ведения, а именно что зло не от Бога и не в Боге, что его не было в начале, и нет у него какой-либо сущности; но люди, с утратою представления о добре, сами себе, по своему произволу, стали примышлять и воображать не-сущее. Как смежающий глаза, когда солнце взошло и вся земля осиевается светом его, вымышляет себе тьму, хотя и нет тьмы, и потом ходит, блуждая как во тьме, нередко падая, приближаясь к стремнинам, сам же остается в той мысли, что нет света, а есть тьма; ибо думая, что смотрит глазами, вовсе ничего ими не видит – так и душа человеческая, смежив око, которым может созерцать Бога, измыслила себе злое, и на него обратив свою деятельность, не знает, что, представляя себя делающею нечто, ничего она не делает; потому что воображает не-сущее, и не такою уже остается, какою сотворена; но в какое смешение сама себя привела, такою и оказывается. Ибо сотворена была созерцать Бога и озаряться Им; она же, вместо Бога, взыскала тленного и тьмы, как негде и Дух говорит в Писмени: «Сотвори Бог человека правого. И сии взыскаша помыслов многих» (Екк. 7, 30).
Так произошло и образовалось вначале изобретение и примышление зла людьми. Но нужно сказать уже и о том, как люди дошли до идолобесия. Из сего узнаешь, что изображение идолов было вовсе не от благого, но от злобы. А что имеет худое начало, то, будучи всецело худо, никогда ни в чем не может быть признано добрым.
8) Душа человеческая, не удовольствовавшись примышлением зла, постепенно начала вдаваться еще в худшее. Познав различия удовольствий, утвердившись в забвении Божественного, услаждаясь же телесными страстями и имея в виду одно настоящее и уважение к нему, душа помыслила, что нет уже ничего, кроме видимого, но одно преходящее и телесное – для нее добро. Совратившись же с пути и забыв о себе, что сотворена по образу благого Бога, не созерцает уже, при помощи данных ей сил, того Бога Слова, по Которому и сотворена, но, став вне себя самой, останавливается мыслию на не-сущем и воображает его. И это как бы зерцало, в котором одном могла видеть Отчий образ, закрыв в себе множеством столпившихся телесных вожделений, не видит уже того, что должно умопредставлять душе, а носится повсюду и видит одно то, что подлежит чувству. От сего, исполнившись всяких плотских вожделений и смущаемая уважением к чувственному, наконец, того Бога, Которого предала забвению в уме, воображает в телесном и чувственном, имя Божие присвоив видимому, и то одно прославляя, что ей кажется угодным и на что взирает она с приятностию. Итак, идолослужению предшествует зло как причина. Люди, научившись примышлять себе не-сущее зло, вообразили себе также и не сущих богов. Представь, что погрузившийся в глубину не видит уже света и вещей, видимых при свете, потому что глаза его обращены вниз и над ним лежит глубокий слой воды; ощущая же одно то, что находится во глубине, думает он, что, кроме сего, нет уже ничего, а, напротив того, эти видимые им вещи составляют все в собственном смысле существующее. Так и в древности обезумевшие люди, погрузившись в плотские пожелания и мечтания, предав забвению и понятие и мысль о Боге, при слабом своем рассудке, лучше же сказать, при отсутствии разума, видимые вещи вообразили себе богами, прославляя тварь паче Творца и обожая скорее произведения, нежели их виновника и создателя – Владыку Бога.
Но как, в приведенном выше примере, погружающиеся в глубину чем более сходят вниз, тем в большую стремятся тьму и глубь; так было и с человеческим родом. Ибо не просто впали люди в идолослужение, и не остановились на том, с чего начали; но в какой мере закосневали в прежнем, в такой же изобретали себе новые суеверия и, не зная сытости в прежних своих худых делах, пресыщались новыми, преуспевая в срамоте, далее и далее простирая свое нечестие. Об этом свидетельствует и Божественное Писание, говоря: «егда приидет нечестивый во глубину зол, нерадит» (Притч. 18, 3).
9) Как скоро ум человеческий отступил от Бога, люди, ниспадая в понятиях и помыслах, прежде всего воздали божескую честь небу, солнцу, луне и звездам, подумав, что они – не только боги, но и виновники всего прочего. Потом, еще ниже нисходя омраченными помыслами, наименовали богами эфир, воздух и что в воздухе. Поступив же далее во зле, возвеличили уже богами стихии и начала телесного состава: теплоту, холод, сухость и влажность. И как совершенно упадшие влачатся по земле, подобно земляным улиткам, так злочестивейшие из людей, пав и унизившись в представлении о Боге, в число богов включили, наконец, людей и изображения людей, как еще живых, так уже и умерших. А возжелав еще худшего и остановившись на том мыслию, божественное и премирное Божие имя перенесли уже на камни, на дерева, на пресмыкающихся в воде и на суше, и из бессловесных – на животных свирепых; им стали воздавать всякую божественную честь, отвратились же от истинного, действительно сущего, Бога Отца Христова. И, о если бы хотя на этом остановилась дерзость неразумных и не сквернили они себя большим злочестием, простираясь еще далее! Ибо некоторые до того унизились мыслию и омрачились умом, что измыслили себе, и вместе обоготворили, даже то, что вовсе никогда не существовало и чего не видно между сотворенными вещами. Смешав и разумное и бессловесное, сочетав между собою несходное по природе, кланяются они тому, как богам. Таковы у египтян боги с песьими, змеиными и ослиными головами, а у ливиян Аммон с головою овна. Иные же, взяв отдельно телесные члены: голову, плечи, руки, ноги, – каждый член включили в число богов и стали обожать, как будто не довольствуясь поклонением целому телу в его совокупности. Другие простерли далее свое нечестие, и обоготворив то, что было предлогом к изобретению сих богов и к собственному их злонравию, то есть сластолюбие и вожделение, – и сему кланяются. Таковы у них Эрот и Афродита в Пафосе. Другие же, как бы соревнуя друг другу в худом, дерзнули причесть к богам своих государей и детей их, или из почтения к властвовавшим или страшась их самоуправства; таковы в Крите пресловутый у них Зевс, в Аркадии – Гермес, у индов – Дионис, у египтян – Изида, Озирис и Ор. И ныне Антиноя, любимца римского царя Адриана, хотя знают, что он человек, и человек не благонравный, но весьма развратный, чтут, страшась того, кто дал о сем повеление. Ибо Адриан, находясь в Египте, когда умер служитель его сластолюбия Антиной, любя юношу и по смерти, повелел воздавать ему божескую честь; а тем и сам себя обличил, и вместе дал знать вообще об идолослужении, что не иначе изобретено оно у людей, как из вожделения к воображаемому. Об этом свидетельствует и Божия премудрость, говоря: «начало блужения умышление идолов» (Прем. 14, 12).
И не дивись тому, что говорю, не почитай сего превосходящим вероятие. Не так давно бывало (а может быть, и доныне это соблюдается), что сенат римский о своих от начала бывших царях, или о всех, или о ком изволит и заблагорассудит он, делал постановление: «быть им в числе богов»; и предписывал воздавать им божескую честь. Если которые ненавистны сенату, то объявляет он природу их, и как врагов именует людьми; а которые угодны ему, тем за доблестные дела повелевает воздавать божескую честь, как будто сенаторы имеют власть делать богами, хотя сами они – люди, и не отрицают о себе, что они – смертные. А между тем надлежало бы, чтоб делающие других богами тем паче сами были боги; потому что творящее должно быть совершеннее творимого; и кто судит, тот необходимо выше подсудимого; и кто дает, тот, без сомнения, чем одаряет других, то и сам имеет; как и всякий царь, конечно, что имеет, то и дарит, и сам – лучше и выше приемлющих дар. Посему, если и они, о ком хотят, о тех и делают поставления: «быть им в числе богов»; то прежде самим бы им надлежало быть богами. Но это-то и достойно удивления, что они, умирая как люди, тем самым показывают лживость своего приговора о тех, которые обоготворены ими.
10) Но обычай этот не нов и не в римском начался сенате, напротив же того, с давних времен получил начало и наперед замышлен с понятием об идолах. Ибо древние, пресловутые у эллинов, боги: Зевс, Посейдон, Аполлон, Гефест, Гермес, и – женского пола: Гера, Деметра, Афина, Артемида, удостоены именования богов по указам известного по истории у эллинов Фесея. И давшие указы, умирая, оплакиваются как люди; о ком же дали они указы, тем поклоняются как богам. Какое противоречие и умоисступление! Зная давшего указ, предпочитают ему тех, о ком дан указ.
И пусть бы еще идолобесие их ограничилось только мужами и не перенесло божеского именования и на женский пол! Ибо и женам, которых не безопасно принимать в общее совещание о делах, воздают божескую честь и чтут их. Таковы те, которых, по сказанному выше, указано чтить Фесеем; у египтян же: Изида, Кора и Неотера, а у иных: Афродита; ибо имена других, как исполненные всякого позора, не почитаю позволительным и повторять.
Не только в древности, но и в наши времена, многие, утратив самых любимых ими братьев, сродников и жен, и жены, утратив мужей, – когда сама природа показала, что утраченные были смертные люди, – но по причине великой о них скорби, изобразив их на картине и выдумав жертвы, поставили на показ, а жившие впоследствии, ради изображения и художникова искусства, стали таковым кланяться как богам, поступив вовсе неестественно. Ибо родители оплакивали изображенных на картине вовсе не как богов; а если бы признавали их богами, то не плакали бы о них, как об утраченных. Поелику они не признавали их не только богами, но даже и вовсе существующими, то изобразили их на картине, чтобы, видя напоминаемое картиною, утешиться в их несуществовании. И сим-то безрассудные молятся как богам, и воздают им честь, подобающую истинному Богу! В Египте и доныне еще совершается плач об утрате Озириса, Ора, Тифона и других. Додонские утвари и кориванты в Крите доказывают, что Зевс не бог, а человек, и рожден плотоядным отцом. И удивительно то, что самый мудрый и много похваляемый у эллинов за то, что уразумел Бога, т. е. Платон, идет с Сократом в Пирей, поклониться изображению Артемиды, сделанному человеческим искусством!
11) О таковых и подобных этим изображениях идолобесия давно, и задолго прежде, научило Писание, говоря: «Начало блужения умышление идолов: изобретение же их, тление живота. Ниже бо быша от начала, ниже будут вовеки: тщеславием бо человеческим внидоша в мир, и сего ради краток их конец вменися. Горьким бо плачем сетуя отец скоро восхищенного чада образ сотворив, егоже тогда человека мертва, ныне яко жи́ва почтé; и предаде подручным тайны и жертвы: потом временем возмогший нечестивый обычай, аки закон храним бысть, и мучителей повелением почитаема бяху изваянная. Ихже бо в лице не могуще чествовати человецы далняго ради обитания, издалеча лице изобразивше, явный образ почитаемаго царя сотвориша, яко да отстоящаго аки близ сущего ласкают с прилежанием. В продолжение же нечестия и не разумеющих понуди художниково искусство. Сей бо хотя угодити державствующему произведе хитростию подобие на лучшее: множество же человек привлечено благообразием дела, прежде вмале чествованнаго человека, ныне в бога вмениша. И сие бысть житию в прельщение, яко или злоключению, или мучительству послуживше человецы, несообщно имя камению и древам обложиша» (Прем. 14, 12–21).
Так, по свидетельству Писания, началось и произошло у людей изобретение идолов. Время уже представить тебе и обличение идолопоклонства, заимствовав доказательства не столько отвне, сколько из того, что сами язычники думают об идолах.
Если кто возьмет во внимание деяния так называемых ими богов (начну сперва с сего), то найдет, что они не только не суть боги, но даже гнуснейшие были из людей. Ибо каково видеть у стихотворцев описанные распутства и непотребства Зевсовы? Каково слышать, что Зевс похищает Ганимеда, совершает тайные прелюбодеяния, боится и мучится страхом, чтобы против воли его не были разорены троянские стены? Каково видеть, что он скорбит о смерти сына своего Сарпедона, хочет помочь ему и не может, что против него злоумышляют другие так называемые боги, именно: Афина, Гера и Посейдон, а ему помогают женщина Фетида и сторукий Эгеон; что Зевс преодолевается сластолюбием, раболепствует женщинам, и для них вдается в опасности, принимая на себя мечтательный вид бессловесных животных, четвероногих и птиц; и что еще укрывают его от отцова злоумышления, Крон же, который сам обрезал отца, связан им? Посему, справедливо ли предполагать богом того, кто совершил такие черные дела, каких общие римские законы не дозволяют делать и простым людям?
12) По обилию примеров напомню из многого немногое: видя беззаконные и безнравственные поступки Зевса с Семелой, Ледой, Алкменой, Артемидой, Латоной, Майей, Европой, Данаей и Антиопой или зная его бесстыдное отношение к собственной сестре, которая была ему и сестрою и женою, кто не предал бы его поруганию и смертной казни? При том же, он не только прелюбодействовал, но и возводил в ряд богов своих детей, рожденных от прелюбодеяния, прикрывая видом обоготворения собственное беззаконие. Так сделались богами Дионис, Геракл, Диоскуры, Гермес, Персей и Сотейра.
Также, зная непримиримую между собою вражду так называемых богов в Илионе за эллинов и троян, кто не осудит их в бессилии, потому что из ревности друг к другу раздражали и людей? Или, зная, что Диомедом ранены Арей и Афродита, а Гераклом – Гера и преисподний, которого называют адским богом, Персеем же – Дионис, Аркадом – Афина, что Гефест сринут и стал хромым, – кто не заключит худо об их природе и не откажется утверждать, что они – боги? Слыша же, что подлежат они страданию и тлению, не признает ли их не более как людьми, и людьми немощными, и не станет ли скорее дивиться тем, которые наносили им раны, нежели им раненным?
Или видя прелюбодеяние Арея с Афродитой и Гефеста, устраивающего ловушку для них обоих, видя также, что другие так называемые боги, призванные Гефестом посмотреть на это прелюбодеяние, идут и смотрят на их бесстыдство, кто не посмеялся бы и не признал бы их недостоинство? Или кто не посмеялся бы, видя бражничанье и дурачество Геракла с Омфалой?
Нет нужды и обличать с усилием сластолюбивые их поступки, превосходящие всякую меру любодейства, – также изваяние богов из золота, серебра, меди, железа, камней и дерева; потому что все это само в себе ненавистно и само собою показывает в себе признак заблуждения. А поэтому жалеть наипаче должно о тех, которые вводятся этим в обман. Ненавидят они любодея, который приступает к женам их, но не стыдятся боготворить учителей любодейства; сами воздерживаясь от кровосмешения, они молятся тем, которые делают это; и признавая деторастление злом, они чтут тех, которые повинны в нем; и что по законам непозволительно у людей, то не стыдятся приписывать так называемым богам своим.
13) Притом кланяющиеся камням и деревам не примечают, что ногами они попирают и жгут подобные вещи, а часть тех же вещей именуют богами. Что не задолго прежде употребляли на свои нужды то самое, сделав из сего изваяние, в безумии своем чествуют, вовсе не примечая и не рассуждая, что кланяются не богам, но искусству ваятеля. Пока не обтесан еще камень и не обделано вещество, – до тех пор попирают их и пользуются ими на потребы свои, часто и низкие; а когда художник, по науке своей, приведет их в соразмерность и напечатлеет на веществе образ мужа или жены, тогда, свидетельствуя благодарность свою художнику и купив их у ваятеля за деньги, кланяются уже им как богам. Не редко же и сам делатель истуканов, как бы забыв, что им они сработаны, молится собственным своим произведениям, и что недавно обтесывал и обрубал, то, по искусственной обделке, именует богами. Ежели бы и следовало удивляться чему в истуканах, то надлежало бы похвалить художество искусника и сделавшему не предпочитать того, что сделано им; потому что не веществом украшено и обоготворено искусство, но искусством – вещество. Посему гораздо было бы справедливее, чтоб кланялись они художнику, а не произведениям его; потому что он был еще прежде сделанных искусством богов, и как ему хотелось, так и сделаны они. Теперь же, отринув справедливое, не уважив науки и искусства, кланяются тому, что сделано по науке и искусству. И когда сделавший человек умирает, – его произведения чествуют, как нечто бессмертное, хотя они, если бы не прилагать о них ежедневного попечения, без сомнения, по природе своей, уничтожились бы со временем.
