Светлана Викторовна Ильина
Билет на непридуманную пьесу
Глава седьмая
Ярко освещённая сцена выглядела необычно. Всё было не так, как привыкла Ксения, из-за этого она чувствовала себя неуютно. Модный режиссёр в трактовке "Евгения Онегина" отрицал и Пушкина, и Чайковского. Не было огромных белых кулис с автографами поэта, которые издалека напоминали русские берёзки, не было классической беседки, где няня вспоминала свою молодость, не было чистеньких крестьян, весело поющих песни.
Вместо этого на одном конце сцены стоял барский дом с наглухо закрытой дверью, а на другом агрессивная толпа взбунтовавшихся мужиков и баб наряжала в огородное пугало Ксению, которая абсолютно искренне изображала испуганную Татьяну Ларину.
Такова и была задумка модного режиссёра Плюшева Алексея Васильевича. Он хотел угодить дирекции театра, славившегося скандальными постановками ещё в советские времена. Но вместо того чтобы искать более глубокий смысл, Плюшев в каждой сцене просто усиливал нелепость и добивался только одного – эпатажа.
– Активнее, активнее дёргайте дверь! А вы держите, не пускайте их и пойте свою арию! – кричал Плюшев – молодой, уверенный в себе человек с растрёпанной причёской белокурых волос.
Мать и кормилица испуганно пели свои партии в доме, закрыв поплотнее дверь, из-за чего голоса их были еле слышны. И неудивительно, что они спрятались – подвыпившие крестьяне поистине со зверскими лицами ломились в барскую усадьбу.
– А вы, девушка, да-да, высокая, – будете заводилой… Берите подружек и водите хоровод…
Юлька собралась взять за руки подруг, но Плюшев усложнил задание:
– Учтите, вы до этого месяц пили водку, а теперь надо развлекать барыню… Сделайте соответствующее выражение лица… Как какое? У вас болит голова, похмелье. Не знаете?
– Я не страдала похмельем, поэтому не знаю, – отрезала Юлька под хохот мужчин, – может, вы покажете, как это изобразить?
Режиссёр ловко запрыгнул на сцену, скорчил страдальческую гримасу и пошёл в воображаемом хороводе.
– Так понятно?
– Понятно, только не очень хочется выглядеть пугалом, – проворчала Юля.
– Ничего, потерпите, сегодня роль настоящего пугала исполняет Татьяна, – с этими словами Плюшев подмигнул покрасневшей Ксении.
Роль, которую получила Ксения, ничего, кроме раздражения, не вызывала. Она ощущала себя бесправной рабой сцены, которая не могла ничего изменить.
Вчерашний урок у Юрия Павловича оставил в её душе глубокий след. Но как можно было изображать наивную чистую девушку, если тебя одели в костюм огородного пугала? И всё-таки Ксюша постаралась. Она отрешилась от внешнего мира и попыталась подумать о словах Татьяны:
Как я люблю под звуки песен этих
Мечтами уноситься иногда куда-то,
Куда-то далеко…
"Никогда эти слова не были актуальны так, как сегодня", – подумала она и чуть не рассмеялась.
Еще смешнее получилось, когда Ольга воскликнула, глядя на Ксению:
Мамаша, посмотрите-ка на Таню!
Пока Ларина вглядывалась в дочь и отмечала:
А что? И впрямь, мой друг,
Бледна ты очень…
Ксения набрала побольше воздуха, чтобы спеть, не давясь от смеха:
Я всегда такая, не тревожьтесь, мама!
В этот момент за кулисами послышался откровенный хохот хористов, во все глаза следивших за Ксенией в нелепом наряде. Дирижёр гневно застучал палочкой и остановил оркестр. Плюшев недоумённо вертел головой, не видя ничего смешного в своей модерновой постановке.
Сцену письма именитый режиссёр перенёс из спальни на берег реки, но Ксении было уже всё равно, главное – можно было спеть так, как учил её вчера Юрий Павлович. Она должна была изобразить смятение, и это ей было близко, так как в душе Ксюши тоже всё перепуталось: и желание сделать карьеру, и чувство одиночества, и тоска по большой любви. Она пела, ощущая настоятельную потребность поделиться своими переживаниями со зрителями:
Пускай погибну я, но прежде
я в ослепительной надежде
блаженство темное зову,
я негу жизни узнаю!..
…Кончаю, страшно перечесть
Стыдом и страхом замираю,
Но мне порукой ваша честь.
И смело ей себя вверяю!
После исполненной Ксенией последней ноты почему-то наступила тишина. Плюшев сидел, задумчиво подперев голову рукой, а все остальные ждали приговора.
"Что-то не так… Я что-то спела не так, "– застучало в голове у Ксюши.
– Превосходно! – наконец крикнул режиссёр, – оставим, как есть. Удачное решение встать в конце сцены на колени, Ксения Александровна.
У Ксении отлегло от сердца.
После первой части репетиции все потянулись в буфет. Ксюша не проголодалась, но хотела увидеться с Олегом. Пока она переодевалась, все уже ушли. Ксения задумалась о своей роли и не заметила, как свернула в незнакомый коридор, где свет был очень тусклый. Она поняла, что заблудилась и уже решила вернуться, как открылась дверь, и в коридор вышел Стасов. Здесь, оказывается, была его гримёрная.
– Ксения, вы ко мне? – удивлённо спросил он.
– О нет, Дмитрий Алексеевич, я, похоже, заблудилась.
Краска залила ей щёки, и она радовалась тому, что здесь было мало света.
– Вы в буфет? Пойдёмте вместе, я покажу вам другую дорогу.
Они пошли по лабиринтам коридоров, и Ксении показалось, что Стасов выбрал самый длинный путь.
– Вы превосходно спели сцену письма, я просто потрясён, – доброжелательно начал Дмитрий. – Вы занимались с вокалистом?
– Да, спасибо, я рада, что это заметно. Юрий Павлович очень хороший педагог.
– Такой старенький, с бородкой?
– Да, вы его знаете?
– Знаю… Ксения, прошу вас: давайте перейдём на "ты". Зачем нам такие формальности? Неужели мы не можем быть друзьями?
Стасов остановился перед большим освещённым холлом, словно не желая выходить на свет. Лицо его осталось в тени, и его чёрных глаз было почти не видно.
– Мы уже с вами обсуждали этот вопрос, – тихо ответила Ксения, – вы можете называть меня, как вам удобно, а я пока не могу, извините.
– Меня радует слово "пока"… Надеюсь, со временем мы всё-таки станем друзьями.
Ксюша не ответила и с радостью заметила Олега, призывно машущего ей рукой.
– Извините, меня зовут.
Она убежала и не видела, что к Стасову с другой стороны холла решительно направлялась Юлька.
Стасов не мог оторвать взгляд от убегающей Ксении. Он ощущал в ней и темперамент, и глубину чувств, и богатые внутренние силы. От музыки она мгновенно преображалась – в ней загорался огонь, и это приводило Стасова в восторг, а она совершенно не отдавала себе отчёта в своей власти над ним. Он сам не понимал, к чему приведёт его увлечение этой девушкой, была ясна только цель – добиться её любви во что бы то ни стало, и это придавало смысл его жизни, ставшей в последнее время мучительной в своём однообразии и цинизме.
– Дмитрий Алексеевич, можно вас на минутку? – услышал он, очнувшись от мыслей, и посмотрел на другую женщину, явно искавшую его внимания.
Подошедшая Юля была эффектной высокой, жгучей брюнеткой. Вполне могла бы сойти за его сестру – узбечку, если бы не такая белая кожа. Она казалась очень красивой, но Дмитрию была милее её подруга с простым, искренним характером, без жеманства и любования собой, какой была и девушка Аня из его детства…
– Что вы хотели? – сухо спросил он.
– Дмитрий Алексеевич, я тоже хочу быть солисткой, я уже вам говорила, – просительным тоном заговорила Юля, – возьмите меня под своё покровительство.
Она подошла совсем близко и вступила в тень, где продолжал стоять Стасов.
– Я не решаю, кому быть солистом, – наконец, ответил он, недовольно глядя на девушку.
– Ах, кто же не знает, какой вес имеет ваше слово перед директором театра и дирижёром. Кто не мечтает попасть к концертмейстеру Плетнёву? Ну почему одним всё, а другим ничего?
– Если вы имеете в виду Пономарёву, то она не по моей протекции стала солисткой – её взяла Образцова.
– Бросьте вы, – вдруг развязно произнесла Юлька, – если бы не Плетнёв, никто бы ей не дал ни одной роли.
– Вот как? А вы уверены, что вам дадут? – усмехнулся Стасов, – кроме того, мало, чтобы вам дали роль, её надо хорошо исполнить. Мне понравилась сегодня Ксения. Сцена письма была спета превосходно.
– И всё-таки мне кажется, что вы к ней неравнодушны, поэтому и хвалите.
– Вы не забываетесь в своих предположениях?
Юлька подошла к нему ещё ближе и жарко зашептала:
– Да кто же не видит, что она вам нравится? Может, только эта наивная дурочка и верит, что роли ей падают за дивное пение. А вы тоже наивный человек, господин Стасов, не замечаете очевидного…
– И чего же я не замечаю?
– А то, что она влюблена в другого, и у вас нет никаких шансов ей понравиться.
– Почему вы так решили? – резко спросил он, схватив Юльку за руку.
– Смотрите, что я нашла в каюте Олега, флейтиста, – она показала Ксюшину серьгу, – узнаёте?
– Нет, не узнаю, это чья?
– Да Ксении же… Как вы, мужчины, невнимательны! На теплоходе я лично видела, как она выходила утром из его каюты, а потом зашла и обнаружила её серёжку на кровати. Видите, как всё прозаично, и не надо никаких ухаживаний, она уже давно сделала свой выбор.
В глазах Стасова стало темно. Он и сам не ожидал, что так отреагирует. В следующий момент он понял, что сжимает горло девушки, а та испуганно смотрит на его разъярённое лицо.
– Все вы бабы… – Стасов грязно выругался, – что тебе надо от меня? Роль примадонны?
– Дмитрий Алексеевич, – промурлыкала Юлька, отрывая руку Дмитрия от своего горла и ласково обнимая его за шею, – да мне не роль нужна, а вы…
В буфете было многолюдно, и Ксения поняла, что поговорить с Олегом не получится. Она видела, что он был рад встрече с ней, но вид у него был озабоченный. В его руках были исписанные нотные листы – их камерный ансамбль снова собирался выступать в одном из музеев Петербурга.
Рядом с Олегом сидели Лёва и Вадим, рассматривая ноты и что-то бурно обсуждая. Ксении они улыбнулись, как старой знакомой, но чувствовалось, что новая партитура интересует их больше.
Олег ей иногда напоминал мальчишку, хоть он и был старше её. В его облике было что-то хулиганское и бесшабашное. Она вспоминала его горящие глаза, когда они летели на шаре, и понимала, что в его душе живёт жажда жизни, жажда новых знаний, новых впечатлений. И, судя по его увлечённым друзьям, ему удавалось заинтересовать и их, уже много повидавших на своём веку, но не остывших душой.
Ксения не стала влезать в разговор, она взяла кофе и просто наслаждалась дружеским теплом, которым веяло от этой компании. Пожалуй, ни с кем ей не было так спокойно, как с этими ребятами – отличными музыкантами, которые всегда были полны творческих планов.
Перерыв закончился, и Ксения, договорившись, что Олег подождёт её после репетиции, пошла в гримёрку готовиться к следующей сцене.
Удивительно было то, что в сцене объяснения Татьяны и Онегина не было вокруг крепостных крестьян в виде диких зверей. Девушки отпели милую песню "Девицы, красавицы, душеньки, подруженьки", собрали все ягоды со сцены и ушли, оставив Татьяну одну. Ксения без всяких помех прониклась волнительным чувством, которое должна испытывать героиня после откровенного письма к своему возлюбленному. И когда рядом появился Стасов, неподдельный страх сжал её сердце.
Вы мне писали, не отпирайтесь.
Я прочёл души доверчивой признанья…
Но вас хвалить я не хочу;
Я за неё вам отплачу…
Странно, что строгая холодность, которую ждала Ксения, превратилась в жёсткую отповедь. Она не понимала – это так и задумано или лично Ксения в чём-то провинилась? Но ведь Стасов только что говорил ей, что она пела прекрасно.
Учитесь властвовать собой;
Не всякий вас, как я, поймёт.
К беде неопытность ведёт…
Голос его был злым, а взгляд тёмным. Ксения с удивлением осознала, что Дмитрий вовсе не был сейчас Онегиным. Может быть, в самом начале сцены он ещё пытался соответствовать своей роли, но чем дальше шло действие, тем больше ей казалось, что слова он говорит одни, а смысл вкладывает совсем другой. В его интонации звучала не холодная отповедь Петербургского щёголя, а обвинение ревнивого мужа.
"Онегин" взял её за руку и больно сдавил. Она чуть не вскрикнула… Здравый смысл ей твердил, что Стасов не имеет над ней никакой власти, и всё это происходит не по-настоящему, а только лишь на сцене. И когда погаснут огни рампы, власть его голоса и взгляда закончится. Но сердце не слушало трезвые рассуждения и испуганно билось под тяжестью мрачного взгляда партнёра. Она ощущала, что должна бороться, но не находила сил, едва осознавая, что делает. Разум подсказывал позаботиться о том, чтобы выражение её лица не выдавало внутреннюю борьбу, но силы её были на исходе, и тогда Ксения просто отвернулась от Стасова.
– Стоп, стоп! – крикнул Плюшев, – отлично придумали, господин Онегин, – возьмите Ларину не под руку, а за руку, да-да, вот так, а теперь сожмите её хорошенько, а лучше потащите за собой.
– Но мне же больно, – пожаловалась Ксюша.
– Ну-у, потерпите немного ради искусства, – удивлённо протянул Плюшев, искренно не понимая, отчего капризничает солистка.
Стасов словно и не выходил из роли. Он с каким-то садистским удовольствием схватил её за руку и зло потянул за собой.
Нет, с ним творилось что-то ненормальное – они только что общались почти как друзья, а сейчас он выглядит словно дракон, из пасти которого вместо звуков вырывается пламя.
– Дмитрий Алексеевич, вы уже можете меня отпустить, – строго сказала Ксения за кулисами, чувствуя, что Стасов всё ещё крепко держит её за руку. – И я не понимаю, зачем так хватать меня, будто мы висим над пропастью. Может, вам плохо? Сходите к врачу.
Стасов отпустил её руку, но продолжал стоять рядом и молчать, глядя на неё злым взглядом. Ксения потирала запястье.
– Ой, даже синяк образовался… Что я теперь мужу скажу, кто меня за руки хватал. Боюсь, он не поверит, что так задумано режиссёром, – размышляла она вслух, решив игнорировать непонятную задумчивость Стасова, который стал уже не только пугать, но и раздражать.
– Вашему мужу про вас предстоит ещё много интересного узнать, – наконец, тихо сказал Стасов.
Брови Ксении поползли вверх.
– Что вы имеете в виду? У меня от мужа нет никаких тайн.
Тень сомнения промелькнула на лице Дмитрия, но высказаться он не успел – за кулисы вбежала Юлька.
– Вот вы где! А я вас ищу. Дмитрий Алексеевич, подвезёте меня, как обещали?
Стасов медленно перевёл взгляд на Юлю и кивнул.
– Пойдёмте…
Он резко повернулся и ушёл, не попрощавшись. Ксения с удивлением наблюдала, какой радостной походкой за ним засеменила приятельница. "У них, похоже, роман. Вот удача, – глядишь, перестанет ко мне со своей дружбой приставать," – с облегчением подумала она.
Глава восьмая
Ксюшу разбудила хлопнувшая входная дверь – Гриша ушёл на дежурство и придёт, по обыкновению, только поздно вечером. Можно поваляться и почитать в своё удовольствие.
После завтрака она занялась уборкой, и первое, что надо было сделать – вынести мусор. Открыв дверь на лестницу, Ксения увидела соседку по площадке, которая стояла рядом со старшей дочкой и протягивала ей в руки переноску, где жалобно мяукал маленький чёрный котёнок. Девочка не хотела брать сумку и громко плакала.
– Мы не можем его оставить себе, я тебе уже объясняла – у меня аллергия.
– Мамочка, ну пожалуйста, я очень хочу, мама… – всхлипывала девочка.
– Здравствуйте. Что случилось? – спросила Ксюша.
– Здравствуйте, извините, если вас разбудили. Моя красавица вчера взяла котёнка, якобы на передержку всего на один вечер, а сегодня отказывается нести назад, – говорит, что он никому не нужен. А мы тоже не можем его взять – у меня аллергия.
– Простите, а как вас зовут? Всё время хотела познакомиться, да не решалась.
Соседка улыбнулась. При улыбке щёки у неё округлялись, придавая лицу мягкое и доброе выражение. Ксюше она всегда нравилась, чем-то напоминая воспитательницу из детского сада, которую она любила.
– Меня Любой зовут, а вас?
– А меня Ксенией. Может, вы зайдёте вместе с вашим зверем ко мне? Мы что-нибудь придумаем, – предложила Ксения.
Катя, дочка соседки, не дожидаясь маминого решения, шмыгнула в открытую дверь Ксюшиной квартиры, а Люба вздохнула и последовала за ней.
– Хорошо, пойдёмте, Миша пока спит.
Девочка выпустила котёнка из переноски, и тот испуганно осматривался. Люба и Ксюша уселись на диван и наблюдали за ним.
– Что же мы можем придумать, Ксюша?
– Давайте я возьму вашего котёнка, а Катя может в любое время приходить ко мне и играть с ним, – предложила она.
– Вот спасибо, – заулыбалась соседка. – Я бы и себе оставила, да нам и так болячек хватает, – снова вздохнула она.
– А можно мне на пианино поиграть? – спросила девочка.
– Конечно, только негромко, а то ещё рановато, – разрешила Ксения, – ваша дочка учится музыке?
– Нет, но мечтает, да пока возможности нет. Мишу столько по врачам таскаю, что уже никаких сил нет Катю водить в музыкальную школу.
– А чем младший болеет? – поинтересовалась Ксюша.
– ДЦП. С ним надо заниматься – врачи говорят, если не опускать руки – можно минимизировать последствия.
– А почему вы всё время одна? Где ваш муж? – задала вопрос Ксения, который мучил её каждый раз, когда она видела соседку с тяжёлыми сумками в руках.
– Муж нас бросил, когда узнал, что второй ребёнок родился больным, – спокойно ответила Люба. – Но платит алименты, я не жалуюсь.
Тягостная пауза повисла в комнате. Ксюша не знала, как реагировать на такое…
– А хотите, я буду заниматься с Катей, да и Миша может присутствовать, вдруг ему на пользу музыка пойдёт. Я знаю, что хорошая музыка действует на детей благотворно.
– Ой, спасибо, конечно, – почему-то засмущалась соседка, – но… вы знаете, у нас просто нет лишних денег, чтобы платить за уроки.
– Не надо денег, – горячо сказала Ксюша, – я, конечно, нечасто смогу заниматься, но когда буду свободна, с удовольствием поучу Катю музыке. Согласна, Катюша?
Белоголовая, такая же как мать, девочка, смешно наморщив носик, весело кивнула.
– Ну вот и договорились, – обрадовалась Ксюша не меньше, чем мать свалившейся на неё двойной удаче.
– Спасибо вам, Ксения.
Они ещё поболтали на разные темы, перешли на "ты", и обе почувствовали, что утро выдалось невероятно удачным – Люба решила проблемы с котом и музыкой, а Ксюша нашла подругу, в которой так сильно нуждалась после приезда из далёкой Сибири обратно в Петербург.
Люба с дочкой ушли, а Ксения посмотрела на котёнка и забеспокоилась – а как Гриша отнесётся к его появлению? Ей захотелось сделать что-нибудь приятное для мужа, чтобы загладить свою вину. В чём она провинилась конкретно перед Гришей, ей было непонятно, но, судя по его постоянно недовольному лицу в последнее время, – во многом.
Ксения сбегала в магазин за продуктами и стала готовить праздничный ужин. Руки машинально резали мясо и овощи, а голова переключилась на вчерашнюю репетицию. Что происходит со Стасовым? Но задав вопрос, Ксюша поняла, что обманывает сама себя, не признавая очевидного – он влюбился в неё, и это её страшно тяготило. Как бы поменьше с ним сталкиваться? Вряд ли это получится, потому что по рекомендации Плетнёва её поставили и на "Евгения Онегина", и на "Снегурочку", и на "Царскую невесту". От мысли, что придётся столько репетировать с пугающим её своей страстью человеком, да ещё такие сложные роли, у Ксюши заболел желудок. Она не заметила, как начала напевать арию Татьяны из заключительной сцены: "Но я другому отдана, и буду век ему верна…"
Да, хорошо, что она замужем. Но в последнее время отчуждение, выросшее между ней и Гришей, всё больше её тревожило. Раньше их брак создавал ощущение, словно она живёт в надёжной крепости, куда не доберётся дракон. А чем хуже становились отношения, тем более слабой она себя чувствовала, будто крепость эта рушится, и она остаётся беззащитной перед безжалостным миром.
На часах было полшестого, ужин был готов. Ксюша посмотрела в зеркало, какая она растрёпанная, и стала искать свою любимую расчёску, чтобы расчесать непослушные вьющиеся густые волосы.
"Куда девалась моя щётка? – бегала она по квартире, ругая себя за рассеянность и неаккуратность, – и с собой на гастроли я её не брала… Где же она?"
Щётка нашлась в спальне, где Ксюша никогда не расчёсывалась, потому что не любила находить свои волосы в разных местах. Странно… на щётке были чьи-то чёрные длинные волосы. Может, Маргарита Львовна воспользовалась её расчёской? Хотя она такая брезгливая, даже чай пьёт только из своей, специально выделенной для неё, чашки.
Но думать было некогда, Гриша вот-вот придёт. И точно, только Ксюша успела переодеться и причесаться, как щёлкнул замок и зашёл любимый муж. Сегодня он даже не задержался.
– А это чудо откуда? – услышала Ксюша и побежала объяснять, откуда взялся котёнок.
Гриша был не очень доволен, но, почуяв приятный запах запечённого в духовке мяса, сменил гнев на милость.
– А что ты сегодня дома? – активно жуя, спросил Гриша. – Я думал, приду – опять пустой холодильник, тебя нет, можно сразу спать ложиться.
– У меня выходной, – рассеянно ответила Ксюша, испытывая непреодолимое желание рассказать про Стасова. Правда, она не знала, как на это отреагирует Гриша, ведь он и его мама предупреждали о нравах, царящих в театре. – Как у тебя дела на службе?
Гриша пожал плечами.
– Нормально, может быть, пошлют в командировку на Байконур.
– Когда? – вскинулась Ксюша.
– Ещё не знаю, может, через месяц. А что ты так испугалась?
– Не знаю… Мне нужна твоя поддержка.
– В чём?
– Во всём… в последнее время мы отдалились друг от друга, я чувствую себя одинокой. Почему так? Почему у нас так мало общих тем для разговора, отчего мы никуда не ходим?
– Мы, по-моему, и раньше так жили, – спокойно заметил он, – и тебя всё устраивало. А сейчас тебе стало одиноко?
– Но мы можем что-нибудь изменить к лучшему?
Не глядя ей в глаза, он снова пожал плечами и продолжал с аппетитом есть, словно Ксюша говорила о какой-нибудь ерунде.
– Ты не ответишь мне? – тихо спросила она.
Гриша отложил вилку и сцепил руки в замок перед собой, будто приготовился к обороне.
– А что мне отвечать? У тебя уже давно своя жизнь, а у меня…– он запнулся, – своя. Так уж получилось.
– Как-то это безнадёжно звучит, – протянула Ксения, – мы идём к разводу?
– Я не знаю, – раздражился Гриша, – мне сейчас не до этого. Чего ты от меня хочешь?
– Но тебя хоть интересует моя жизнь? – дрожащим голосом спросила Ксюша, – я тебя вообще интересую как женщина?
– Интересуешь… но можно я пойду отдохну? Я очень устал, спасибо за ужин.
Гриша засел за компьютер, как это уже часто делал в последнее время, и весь вечер, не отрываясь, играл в войнушку. А она сидела на кухне за празднично накрытым столом и понимала, что всё это никому не нужно и ничему не поможет.
Ночью ей приснился сон, будто её заперли в башне какого-то высокого неприступного замка, откуда она так и не смогла найти выход. Ксюша стояла у окна, смотрела на облака и маленькую деревеньку вдали. И вот уже она летит на шаре над этой деревней, но рядом не Олег, а спиной к ней стоит какой-то незнакомый мужчина. Наверное, пилот, подумала она, но в следующий момент мужчина повернулся – это был Стасов… Он подошёл к ней поближе, поднёс к лицу какой-то пушистый предмет и стал засовывать его в рот и в нос, словно кляп… Она закричала и проснулась.
На лице, действительно, лежало что-то мягкое и пушистое и мешало дышать. Ксюша повернула голову и увидела котёнка, забравшегося на её подушку. Хвост он положил ей на лицо, поэтому во сне Ксюше показалось, что не хватает воздуха. Рядом безмятежно спал Гриша, вволю наигравшись в компьютерную войнушку. Он напоминал большого ребёнка, с которым не получилось найти контакт. Сначала вроде было всё хорошо, а потом вдруг – раз… что-то или кто-то встал между ними.
Преодолеть отчуждение так и не получилось, и Ксюша поняла, что надеяться она должна только на свои силы.
На следующий день у неё было занятие с Юрием Павловичем. Старичок выглядел больным: на шее у него был тёплый шарф, а из рук он не выпускал носовой платок. Однако Юрий Павлович сразу успокоил Ксению:
– Не волнуйтесь, деточка, я вас не заражу, меня просто продуло. Знаете, наверное, для нас стариков одно дуновение ветра, и пиши пропало.
Но Ксюша не боялась заболеть, хотя она и сама себя не очень хорошо чувствовала. Это было не физическое, а душевное недомогание, и ей нужна была поддержка, чтобы его побороть.
Как только они стали заниматься, душевные проблемы Ксюши рассеялись как дым. Юрий Павлович тоже забросил свой платок и, начав объяснять ей приёмы, которые надо применять при пении партии Снегурочки, оживился.
– Постарайтесь представить, что вы не поёте, а играете на скрипке Страдивари. Уберите все эмоции, ведь поёт не настоящая женщина, и даже не молоденькая девушка, а сделанная из снега куколка. Она не знает любви, не понимает страсти, не чувствует человеческое тепло. Сможете так?
– Постараюсь, Юрий Павлович, – задумалась Ксения, – вы считаете, у меня получится?
– Милочка, голосок у вас молодой, и это получится у вас гораздо лучше, чем любовная страсть Татьяны, хотя я уверен, что и Ларина вам удалась. Так ведь?
– Наверное, – ответила она, раздумывая, стоит ли рассказывать, в какой необычной постановке она участвует.
– Вот ещё что, Ксюшенька, есть два типа певцов: первый живёт жизнью воображаемого персонажа и попадает под его влияние, а значит, тратит душевные силы и голос без всякой жалости. А второй – лепит его по собственному образу и подобию, вкладывает в него частичку себя, меняет его, делает его уникальным. Вы слышали, как Вишневская пела Купаву? У неё получилась такая живая, умная, красивая героиня, что артисты все как один утверждали, что от такой женщины Мизгирь не ушёл бы к бездушной Снегурочке. Понимаете, как можно спеть одну и ту же роль, в которой, казалось бы, нельзя изменить ни одной ноты?
– Я понимаю, а что вы имели в виду, когда говорили, что можно зря тратить голос? Форсировать?
– О, форсируют только неумехи, но даже опытные певцы иногда попадают в западню.
– В какую?
– Вот послушайте анекдот или быль, это как вам будет угодно. Как-то Россини услышал тенора Дюпре в "Вильгельме Телле", и в антракте со слезами обнял его.
– Почему вы плачете, маэстро? – спросил удивлённо Дюпре.
– Я плачу о тех, кто не слышал тебя сегодня, и, может быть, никогда и не услышит.
– Отчего же? – испугался тенор.
– Оттого, что твой дивный голос осуждён на преждевременный и полный упадок. Милый мой, надо петь "процентами" с капитала, а не транжирить сам капитал, не думая о будущем.
И ведь Россини оказался прав – Дюпре вскорости потерял голос, поверив обманчивому богатству своей физической природы. Не будьте такой расточительной, дорогая девочка, берегите себя и пользуйтесь не только нежным голоском, который подарила вам природа, а мастерством. А ещё лучше продумайте, какие роли вам можно петь, а какие не стоит. Если потеряете себя, восстанавливаться будет трудно. Но… Снегурочка вам очень подходит. Помните, она никого не любит, а лишь ищет свою любовь, поэтому не приписывайте ей чувств, которых у неё нет, она только мечтает о них.
Но я возьму у матери-Весны
Немножечко сердечного тепла,
Чтоб только лишь чуть теплилось сердечко.
Последние слова запали в сердце Ксюши, и, придя в пустую квартиру, она поняла, что мечтает о сердечном тепле не меньше Снегурочки.
