– О-о-о! – прозвучал досадный болезненный стон. Это были первые звуки, раздавшиеся в полуденной тишине спальной комнаты.
Ирина с трудом открыла глаза, и уставилась взглядом в потолок с лепными гипсовыми карнизами. Во рту было сухо и противно, голова напоминала пустой чугунный горшок, тронь, зазвенит.
«Вот я напилась вчера, – первая дельная мысль проскочила в ее голове, – и зачем мне надо было так напиваться? Ведь пьянство не мой конек, – подумала она, вспоминая вчерашнюю вечеринку, на которую пошла с мужем, на свое удивление и изумление. – С чего это он вдруг расщедрился и решил взять меня на этот раут? Все время был рядом со мной и не забывал наполнять мой бокал, мило улыбаясь. На него это так не похоже. Вот, зараза, – воскликнула она мысленно, – под конец он подливал не сухое вино, которое я люблю потягивать, а что-то из других напитков, которых на этом вечере было в избытке. Потом я стала подпевать солисту, певшему на сцене, и муж сделал замечание, что с моим голосом только на унитазе из туалета кричать: «Занято». Это меня очень разозлило, и я гордо заявила ему: «Зато у меня очень громкий голос», и на пару с солистом стала орать песню. Но, правда, немного не рассчитала, он уже заканчивал петь, и в наступившей тишине мой голос прозвучал очень противно, напоминая истошный вопль кота, которому наступили на хвост. После этого муж с тихими проклятиями меня уволок с вечеринки, а я заливалась дурацким смехом, радуясь, что сумела досадить ему и его маска лицемерия дала трещину».
Стыдно за все это Ирине стало только сейчас, и она со стоном уткнулась лицом в подушку. Докатилась! Как она еще не начала прилюдно драться с мужем, ради противоречия ему. Ирина повернула налево голову, в ней гулко зашумело. «Какого черта все же я умудрилась напиться, – простонала она, вглядываясь в свое отражение в зеркало спального гарнитура. Потом она повернула голову направо, чтобы посмотреть в окно и понять, что сегодня творится на улице. Май месяц в этом году на удивление был жаркий. Но сегодня был пасмурный день. – Хорошо, не так жарко будет, и дождя бы, давно его не было, – прокомментировала она, и тут ее взгляд выхватил приоткрытый платяной шкаф мужа. Пустой. Там не было никаких костюмов, рубашек, которыми он был так набит, что не хватало на карнизе места для вешалок».
– Какого черта! – вслух высказалась она, поднимая голову с подушки. И тут же ее уронила. Голова закружилась с неимоверной скоростью, будто попала на карусель отдельно от тела. – Не поняла! – растерянно только смогла она сказать, делая ударение на букве «о».
Ирина знала, что ее муж ходит на сторону, на правую или левую, уже без разницы. Это все равно называлось одним словом – измена. Но она деликатно прикрывала глаза, понимая, что в таком поведении мужа, есть и ее доля вины. Началось это лет десять назад, когда Ирине заявили после семи лет семейной жизни, что ей не суждено иметь детей. Врачи только разводили руками, говоря, что у нее все нормально, но почему не зачинается ребенок не понятно. Короче, нонсенс. И это дало право Анатолию, мужу Ирины, начать паломничество по святым женским местам, но при этом о разводе никогда не возникал вопрос. Так что, адюльтер стал для Линева привычным делом, как, например, покушать хлеб. В отличие от него, Ирина в отместку, так и не сходила ни разу на сторону, не те принципы и не тот менталитет. Ладно, гулять, то он гулял, но уйти из семьи? Ведь стоптанные домашние тапочки удобнее новых ботинок, которые могут натереть мозоль, да и такая новость не желательна при его должности.
Вдруг Ирине припомнилось, как вчера на вечеринке, Толя встретился со своей секретаршей, и после того, как поговорил с ней несколько минут, что-то вложил ей в руку, и та исчезла. А были ли в шкафу вещи после возвращения с вечеринки. Да, кто бы дал на это ответ. Она точно не могла, потому что еще в машине отключилась. «Какой ужас, так напиться женщине, считающей себя леди!» – высказала критику в свой адрес Ирина. – Надо призвать на помощь Наташку. Может ей, что-нибудь известно, – выбирая ее номер телефона на сотовом, подумала она».
Наташка ответила только после шести гудков.
– Ну, – промычала.
– Тебе, что тоже плохо?
– Нет, у меня глиняная маска на лице, – прошептала она.
– Ладно, тогда отвечай просто да или нет, – попросила ее Ирина вялым голосом. – У моего был роман с его секретаршей? Серьезный?
– Да.
– Насколько?
– Настолько.
– Говори яснее.
– Да, блин, ты же сама сказала да или нет, только говорить, – возмутилась Наташа громким голосом, – вот из-за тебя, маска треснула.
– Господи, да у меня в жизни трещина, а ты из-за маски переживаешь. Новую наложишь, а я вот нового мужа не смогу так быстро найти, – уткнувшись взглядом в лепнину карниза, произнесла Ирина.
– Что? – завопила Наташа, так что у Ирины зазвенело в ушах.
– Ой, только не надо так орать, без того тошно. Что тут такого? Толя, наконец-то, бросил меня, – поморщилась Ирина.
– Нет, нормально, у нее из дома муж ушел, она нормальным голосом разговаривает, – продолжала вопить Наташа, так что телефон пришлось отодвинуть на некоторое расстояние от уха. – Я же тебе говорила, что у тебя мужик совсем без тормозов стал. Он переспал с таким количеством женщин – страниц в энциклопедии и то меньше.
– Ну, ты и сказала, – попробовала Ирина протестовать, неужели она настолько плоха, что муж пускался во все тяжкие.
– А то, нет, – взвилась Наташа, – это только жена, как всегда все узнает в последнюю очередь, а всем и так было ясно, что у него со своей секретаршей крутой роман. Шесть месяцев уже длится, правда, а чтобы им после этого и не зажить вместе? – начала разглагольствовать она. – Чего мучаться на две квартиры, в одной удобнее и сподручнее. Да, и молодая она, не то, что мы, старые кошелки.
– Ну, ну, нам только по тридцать шесть, – запротестовала Ирина. – Это не целый век.
– Господи, о чем ты говоришь, только? Нам уже! – со злостью проговорила приятельница. – Кожа висит, морщины везде. Живот торчит, как подушка. Обвисшая грудь. А эта Толькина сияет и светится. Еще бы нет, молодая кожа, живот со спиной вместе, груди торчком.
– Этот недостаток быстро устраняется, – цинично высказалась Ирина, – еще пять лет, и ни того, ни другого у нее не будет.
– Но пока ведь есть! – заорала Наташа, выведенная из себя фразой Ирины, – я столько денег угрохала, чтобы хоть на свои года выглядеть. А у нее все забесплатно.
– Завелась, – простонала Ирина, обрывая ее монолог о женской красоте. На этот предмет Наташа могла говорить часами, – у меня муж ушел, а ты о своей попке обвисшей. Она-то при тебе, как бы то ни было остается.
– Да, лучше бы ее не было, – в сердцах воскликнула Наташа.
– Так, что, ты думаешь, он ушел к ней? – будто не слыша ее, спросила Ирина.
– Думаю, что да. Тем более, она в таком возрасте, что Толька от ее нее сможет ребенка заиметь.
Ирина промолчала. Это тема была для нее очень болезненной. Сердце ее защемило. Ребенок. Она мечтала о нем, как, наверно, только путник в пустыне мечтает о воде. А сейчас, кажется, это уже превратилось в навязчивую мысль. Ребенок начал ей снится во сне. Вот и сегодня, она нянчилась с ним. Она даже знала, какого пола он был. Мальчик, такой пухленький херувимчик, с завязочками на запястьях, сгибах рук и колен. Она закрыла глаза, вспоминая то видение. Какого же цвета волосы были у него, а глаза? И вообще, это было так приятно возиться с ребенком. Лучше бы она не просыпалась!
– Ирина, Ирка, ты слышишь, о чем я тебе говорю.
– Что? – медленно выплывая из воспоминаний о сне, спросила Ирина.
– Ладно, я сейчас смою маску и приеду к тебе. Решим, что тебе надо делать, – и телефон отключился, так что, Ирина не успела сказать, что приезжать ей сегодня не надо.
На самом деле Ирина подозревала, что Наташка спешила к ней не из лучших побуждений, как-то оказать поддержку или посочувствовать, просто та хотела узнать побольше нюансов об уходе ее мужа. «Любопытство, не порок», – пробормотала она, и, закутавшись в одеяло, решила еще немного поспать. Толку сейчас никакого от нее не будет, если она вскочит, и будет носиться по квартире, выясняя, куда направился муж и что он с собой забрал. – Через пять часов результат будет тот же, так что спешить некуда. Беда от меня никуда не уйдет, а мне и без того плохо, – подумала Ирина. – Спешить теперь некуда, красоту наводить не для кого».
Ирине снилось, что она в ресторане, но почему-то там наигрывали только по полкуплета попсовых песен. Она проснулась и поняла, что это дверной звонок заливается музыкой.
«Не открою, – зло подумала Ирина, – не то состояние, чтобы выслушивать Наткины нотации».
Но приятельница была из настырных, она начала долбить ногами в дверь, а потом зазвучала бодрая музыка из «Ночного дозора», говоря, что Натка додумалась позвонить на сотовый. Ирина стойко не отвечала. Звонки прекратились, прозвучал сигнал, что поступило сообщение. Ирина лениво включила его. Что интересно там пишет Наташа?
«Зараза, открой дверь, иначе вызову ментов, слесаря, скажу, что ты решила покончить с жизнью».
Это уже было серьезно, Натка могла такое сделать, для нее это к тому же было бы и развлечением. Себя людям показала бы, власть ощутила, и скажут потом, что сердобольность проявила.
Ирина выползла из-под одеяла, оказалось, что она спала, в чем мать родила. Интересно она сама раздевалась или Толик помог. Какой заботливый. Всовывая руки в рукава халата под заливающийся музыкой дверной звонок и сотовый, она поморщилась. Голова до сих пор не представляла собой ничего хорошего.
– Ну? – распахнув дверь, раздраженно спросила Ирина.
– А, значит, живая, – задев плечом, прошла мимо нее Наташа.
Ирина посмотрела на лестничную площадку, не дай бог уже слесарь там стоит, но, не обнаружив никого, с облегчением закрыла ее и поплелась на зазвучавший голос Наташи из гостиной.
– Так, он что ничего не забрал из дома? – И не дождавшись ответа, воскликнула, – уважаю таких мужиков. Джентльмен.
– Ага, – шлепнулась Ирина на диван, – гулял десять лет при совместной нашей жизни, переспав со всем, что движется не свыше пяти километров в час, ушел, бросив жену, и при этом джентльмен, – саркастически проговорила она.
– Ого! Значит, еще не все потеряно, если можешь рассуждать в таком духе, – усаживаясь в кресло, сказала Наташа. – А то я, когда стояла под дверью, думала, то ли скорую вызвать, то ли похоронную команду, – и, вытащив пачку сигарет из сумочки, изящно прикурила одну.
– Ну, и дурацкие у тебя шутки. Прошу, не кури здесь, ты же знаешь, что Толик не …Вот, черт, – схватившись за голову, простонала Ирина.
– Да, привычки трудно искоренять, – с иронией протянула Наташа, глубоко затягиваясь, и выпуская дым, – а насчет шуток ты не права. Знаешь, сколько богатых женщин после ухода мужиков кончают самоубийством. Нет, то не богатые, а уже бедные, пытаются отправиться на тот свет иной. Все дело в том, что после ухода мужика не на что жить. Вот, скажи-ка подруга, с чем ты осталась? – будто между делом, поинтересовалась она.
– Не знаю.
– Ну, ты даешь, ее муж оставил, она спит, как будто он на работу ушел. Ты, что хочешь на панели жизнь кончить?
– Меня туда не возьмут, возраст не тот, – усмехнулась Ирина, оглядывая ленивым взглядом квартиру.
– Глубокой ночью и с большим количеством водки на трешку потянешь, – цинично высказалась Наташа.
– Извини, но я сейчас не в состоянии думать о проблемах глобального масштаба. Мне плохо понимаешь? А ты еще больше усугубляешь мое состояние возней, что мне осталось, а чего нет. Что оставил все мое, от меня никуда не уйдет, – устало проговорила Ирина, и, забравшись с ногами на диван, легла головой на его подлокотник и закрыла глаза.
– Так, так, – проронила Наташа, между затяжками сигареты. – Значит, помощь моя тебе не требуется?
– Сама разберусь, – буркнула Ирина, не открывая глаза.
– Ну, хорошо, не будут навязываться, – обиженно протянула Наташа.
– Послушай, – резко поднялась Ирина, понимая, что не хорошо отталкивать приятельницу, какие бы у той намерения не были. С Наташей они общались с тех пор, как их мужья прокрутили какую-то совместную сделку лет десять назад. Ближе нее, никого из женщин их круга не было. – Не могу сейчас я об этом думать, – вышагивая по гостиной, раздраженно проговорила она. – Вот приведу себя в порядок, посмотрю на себя красивую в зеркале и скажу, как хорошо, что он вообще свалил. Не надо мне теперь думать о его рубашках, подбирать грязные носки по всей квартире, и ждать, думая, где он сейчас и с кем. Понимаешь, ты? – встав напротив сердобольной приятельницы, прошептала она, поджимая губы.
– Тебе и правда не мешало бы привести себя в порядок, – глядя на нее ошеломленно, произнесла Наташа. С синевой под глазами и опухшим лицом, взлохмаченными короткими русыми волосами, стоящими торчком, до которых не добралась сегодня расческа, Ирина напоминала без преувеличения ведьму из сказки. Ей сейчас надо рыдать, беспрестанно выжимая платок от слез, а у нее ни одной не выпало. – Ладно, отдыхай, – и, покривив душой, предложила, – позвонишь, когда помощь потребуется.
Но Наташа знала, что Ирина не из тех, что любят выносить на публику сор из избы и делиться о своем несчастье с другими. Афиширование не в ее чести. До этого у них не было стрессовых ситуаций, чтобы определить, как будет та или иная вести себя в них. Все было прекрасно у них. Богатые мужья, они не работающие, точнее бросившие работу, зачем при таком достатке надрываться на ней, когда и без того забот хватает. Одну только красоту поддерживать, сколько времени в день надо.
– Ну, пока, – сухо распрощалась с Ириной Наташа, без обычных причмокивания губ возле лица, чтобы не испачкать помадой друг друга.
Закрыв дверь, Ирина, как привидение прошлепала на кухню. Что ни говори, но Натка права, надо приводить себя в порядок, и посмотреть с чем она осталась после ухода Толи.
Пока закипало кофе в турке, ее одолевали мысли о жизни. На что ей жить? Семнадцать лет назад она занималась на дому расчетом бухгалтерии от двух ларьков, с которых и начался их совместный бизнес с мужем. Год спустя их стало три, а еще через полгода они открыли свой первый продуктовый магазин. На волне низкой конкуренции в торговле они за три года потом открыли еще два, и тогда она по просьбе мужа, и по своему желанию, бросила работу. Выяснилось, что Ирина никак не может забеременеть, а биологические часы материнства тикали с бешеной скоростью, поэтому пришлось срочно заняться собой. За пять лет она прошла через такое количество врачей государственных и частных клиник, что сбилась через некоторое время со счета. А о том, сколько дней провела на больничных койках, не стоило говорить и вспоминать. Пять лет мытарств, и в итоге она услышала неутешительный диагноз. Они не понимают, из-за чего у нее не происходит оплодотворение. Но один из врачей, лечивших ее, оставил надежду на призрачную мечту: «со временем может наступить беременность, и Вы родите ребенка. А пока – это не в ваших силах и не в наших. Ждите».
«И когда это время интересно придет, в пятьдесят, что ли?» – едко усмехнулась Ирина, вспомнив его слова.
Из-за сосредоточенности на своей проблеме, она то впадала в депрессию, то в истерику, и перестала интересоваться семейным бизнесом. А когда поняла, что выжидание лучше, чем биться головой об стену и рвать на себе волосы, решила вновь погрузиться в работу. Но ей не нашлось места на их фирме. Муж объяснил это тем, что ею уже много упущено, да и нет смысла теперь этим заниматься, когда бизнес процветает и без ее вмешательства, и помощи. Ей была отведена роль домохозяйки и благодарного слушателя мужа. С ней он делился своими успехами в делах, в том числе, и неприглядных. О таких делах, можно рассказывать, лишь тому, кто находится в одной упряжке с ним.
А шесть лет назад, Толя, каким-то образом пробрался в мэрию города, и стал заведующим в имущественном отделе. После этого, о работе для Ирины, речь вовсе не возникала. К этому времени она сама поняла, что ее поезд ушел, к тому же ей не больно-то уже хотелось напрягаться целыми днями на одном месте и забивать голову цифрами.
Теперь уровень ее практики уже не тот, и в сфере экономики произошло много изменений. Значит, по этому профилю ей не светит работа, остается в официантки податься? Что-что, а деньги-то она умеет считать. Но возьмут ли? Возраст уже не тот, а стажа в трудовой книжке наберется разве что на социальную пенсию. И что ей светит в будущем? Бедная старость.
– Вот, черт, – воскликнула она, увидев, что кофе из-за ее размышлений убежало, залив конфорку и плиту.
После двух глотков черного кофе, в котором и топор бы не утонул, она почувствовала, что в голове стало проясняться, и она даже смогла позлорадствовать. На ее имя были оформлены квартира, и две машины иномарки: темно-синяя «Ауди» модели А 6, и темно-коричневая «Пежо» 307 модели.
– Анатолий это сделал для того, чтобы в случае чего не остаться без ничего, – засмеялась горьким смехом Ирина, – каламбур. Ха, ха, ха, – вырвался у нее нервный смех, который перешел в истеричный хохот, а потом и вовсе в рыдание.
Опустив голову на стол, она заливалась слезами, понимая, что теперь ей рассчитывать не на кого. Пусть муж, живя с ней рядом, не был без ума от нее, и у них остался только пепел от их любовного костра, но все же он оберегал ее от всех житейских проблем. А в мире богатых с обедневшими дружбы не водят. Им вместе никогда не идти в ногу.
– А-а-ах! – звучал женский стон.
– М-м-м! – ей вторил мужской, и обладатель его конвульсивно дернувшись несколько раз затих, уткнувшись головой в подушку.
– Я чуть не умерла, – простонала Виолетта.
– И куда вознеслась бы в рай или ад? – с сарказмом спросил Кирилл, ложась спиной на подушку, и прикуривая с удовольствием сигарету. Года, а их у него уже было сорок два, напоминали о себе, из-за того, что он любил хорошо поесть, а о спорте и не задумывался. Когда? Утром работа, вечером женщины и выпивка. Но, вот уже полгода у него только одна пассия, но она такая горячая, изматывает так, будто бываешь на марафонской дистанции.
– Конечно в рай, – с небольшим жеманством ответила женщина и тоже закурила.
– Боюсь, тебя туда не возьмут, – выпустил он кольца дыма к потолку.
– С чего это вдруг? – с серьезным видом поинтересовалась она.
– Ты изменяешь мужу, а это грех, – усмехнулся Кирилл.
– А тебе, между прочим, тоже не светит это место, – с едкой улыбочкой на пухлых губах проговорила Виолетта.
– А я тут причем? Я никому не изменяю.
– Ты чужую жену соблазняешь, – воскликнула она с довольным видом, что смогла сказать умную вещь.
– Кто говорил бы, – сжал он пальцами сосок ее груди, – у тебя такой вид соблазнительный, что мимо не пройдешь.
– Правда? – с придыханием спросила Виолетта.
– Конечно, бросай своего вояку, на что он тебе нужен? Денег ноль, в перспективе ничего утешительного. Не надоело мотаться по гарнизонам и пользоваться казенной мебелью?
– До чертиков, – вздохнула Виолетта. – Зато дочь от него без ума.
– Ну и что, так и будешь гробить свою жизнь из-за дочери? Состаришься, вспомнить не о чем будет.
– Даю гарантию, что коснись мне подать на развод, дочь останется с отцом.
– Так и пусть остается, большая ведь уже.
– Ты, что, как можно бросить ребенка?
– Дурочка ты, Виолетта, – туша сигарету в пепельнице и поднимаясь с постели, сказал Кирилл. – Я тебе предлагаю обеспеченную жизнь, а ты отказываешься. А от твоего майора, как от кошки – ни шерсти, ни молока.
– Что?
– Что слышала? – натянул он халат, и встал перед ней, глубоко засунув руки в его карманы.
– Нет, это правда, ты хочешь, чтобы я жила с тобой? – вскочила Виолетта на постели ногами.
– Не люблю два раза повторять, – тоном крутого бизнесмена произнес Кирилл, кривя уголок рта.
– Я согласна!
– И дочь оставишь? – с недоверием взглянул он на нее.
– Да, – кинулась она в его объятия. – Мне пора и о себе подумать.
Кирилл ее подхватил и они, смеясь, закружились по комнате.
– Давай уедем из этого вонючего городка, – остановившись и поставив Виолетту на пол, переводя дыхание, предложил Кирилл.
– Правда? О, неужели я покину его? – радостно завизжала Виолетта. – А я думала, что и помру здесь, – прижавшись к нему, с придыханием произнесла она.
– Да, думаю, надо выходить на просторы. Поедем в Краснодар. Там у меня брат живет, и тоже занимается бизнесом. Он давно предлагал мне войти в долю, только я все никак не решался отсюда уехать. Иди-ка детка на кухню, приготовь что-нибудь поесть, – шлепнув ниже спины, сказал Кирилл. – На сытый желудок и проблемы лучше решаются, их у меня сейчас появилось выше крыши, а я пока схожу, душ приму.
– Кирилл, мне бы домой, – взглянув на часы, показывающие восемь вечера, пришла в себе Виолетта.
– А на кой, черт тебе сейчас туда спешить? Ты же согласилась со мной жить, – вразумил ее любовник. – Можешь с сегодняшнего дня начинать жить со мной.
– Нет, сегодня не получится, – стараясь сохранить остатки пристойности, с задумчивым видом протянула она. – Мужу надо сказать, с дочерью поговорить.
– Ну, знаешь, подруга, так ты ко мне и до Нового года не переедешь, и из городка мы никогда не уедем. Не будешь рядом со мной, я и продажу своих магазинов не буду начинать. А ты сама понимаешь, что переезд надо начинать сейчас весной, чем зимой. Ладно, давай топай к своему драному майору, забудь о том, что я говорил, – и он стал подталкивать ее к выходу, несмотря на то, что она обнаженная.
– Кирилл, – залилась смехом Виолетта, пытаясь легкомысленным видом снять напряжение появившееся между ними, – ты что так и выставишь меня в подъезд? А, я поняла. После этого мне только и останется, что бежать к тебе.
– Какая ты догадливая, – ухмыльнулся он. – Ну, что переезжаешь ко мне сегодня? Я помогу перевезти вещи, – поцеловал он мочку ее уха, и Виолетта почувствовала, как ее пронзило желание. Она еле слышно застонала. – Ну, вот видишь, – прошептал с придыханием Кирилл, оставляя цепочку поцелуев на ее шее, – насколько мы с тобой совместимы.
– Да, мой любимый, – согласилась с ним Виолетта и приникла в долгом поцелуе к его губам, который привел их к более решительным действиям, из-за чего они на полчаса снова потеряли возможность говорить.
– Я перееду к тебе сегодня же, – сказала Виолетта, как только освободилась от объятий любовника. – Ближе к ночи поедем ко мне. Муж уже находится на дежурстве, а дочь надеюсь, в это время будет спать. Мне не хотелось бы видеть на прощание ее глаза обвиняющие и упрекающие.
– Мама, а что это ты так поздно сегодня? – раздался голос дочери, как только Виолетта перешагнула порог своей квартиры спустя три часа и включила в прихожей свет. Кириллу пришлось быстро отпрянуть назад и остаться на подъездной площадке.
– Ты, что это не спишь? – с раздражением прошептала она, увидев ее в дверях детской комнаты в ночной сорочке, которая из-за худобы висела на ней, как мешок. Виолетта, всегда с досадой отмечала, что Веста, несмотря на красоту имени, сама не отличалась ею. Да, еще в придачу к очкам, в роговое оправе, эти скобы на зубах. Вот так посмотришь на свою двенадцатилетнюю дочь и поморщишься, думая, за что ребенка Бог наказал, не дал ему красоту матери и отца.
– Тебя жду. Папа тоже ждал, хотел поговорить с тобой.
Виолетта поморщилась.
– Да, я кассу сдавала, выявилась недостача. Пришлось все по новой пересчитывать, – начала она оправдываться перед дочерью. – Вот и припозднилась маленько.
– Ага, всего лишь на четыре часа, – с сарказмом сказала дочь.
– Ну, ну, поговори еще с матерью, – приструнила ее Виолетта.
– Ладно, пошла, я спать тогда, – зевнула Веста. – Там на плите есть макароны по-флотски.
– Ой, спасибо дочка, – отблагодарила ее непутевая мамочка, не собиравшаяся даже притронуться к еде, после того, чем поужинала у Кирилла. Да, и волновало-то ее сейчас больше, как бы быстро и тихо собрать вещи и умотать из квартиры.
Веста проснулась и, не открывая глаз, подумала, что она отлично выспалась, а вставать, судя по тишине в квартире, еще рано. Потянулась, открыла глаза и увидела, что сегодня на улице стоит ясная солнечная погода. Скосив лениво глаза на будильник, полюбопытствовать который час, она в ужасе раскрыла их. Десять часов утра. Они проспали, мама на работу, а она в школу. Веста с криком:
– Мама, мама, мы опоздали, – понеслась в зал, где на раскладном диване обычно спали ее родители.
Забежав туда, увидела, что диван, как стоял со вчерашнего утра собранный, так и продолжает стоять, и даже подушки на нем, на которых долго в ожидании матери валялась Веста, лежали в том же положении.
– Мама, – растерянно произнесла тихо Веста, – а потом закричала в голос, – мама, мама, ты где?
Смутное предчувствие нехорошего поселилось в ее сердце. Она побежала на кухню, и, поняв, что в ней нет смысла искать следы матери, кинулась в прихожую. Включила свет, и ей тут же бросилось в глаза, что нет ни одной пары обуви матери. Ни туфель, ни босоножек и даже домашних тапочек. На стенной вешалке не висел ее летний плащ с кожаной курткой, а на полках не стояли ее сумочки, косметика. Веста побежала снова в зал и распахнула платяной шкаф стенки. В нем сиротливо висели на трех плечиках папины вещи и праздничное платье Весты. В ужасе она смотрела на это и боялась подумать, что мама ушла из дому и бросила ее и папу.
Веста бросилась звонить в магазин матери. Она спросит у нее, почему в доме нет ее вещей.
– Здравствуй, Весточка, – ответила ей сменщица мамы, тетя Люба. – Но сегодня не ее смена, и понятия не имею, где она. Хотя, вот тут мне Алевтина Васильевна говорит, что она уехала вместе с Кириллом Борисовичем. А он, сказал, что его не будет почти месяц. А что случилось, Веста? Она не предупредила тебя об отъезде?
– Нет, – всхлипнула девочка, – и все свои вещи забрала.
– Да, ты что! – с интересом отозвалась женщина.
– Я даже не знаю, что думать, – откровенно призналась она, не понимая, что такое лучше бы скрывать.
– А папа? – продолжала любопытствовать женщина.
– Он тоже, – беззвучно проливая слезы, ответила девочка.
– Ничего себе! – воскликнула довольным голосом Люба, она первая кто узнал ошеломляющую новость о побеге жены майора Краина с предпринимателем Доротовым. Но, опомнившись, что если для населения городка это будет способ хорошо почесать языки, то для дочери Виолетты – это беда. – Весточка, ты не огорчайся заранее, может, мама предупредила папу, – успокаивающим голосом проговорила она. – Может, мама, куда отдохнуть поехала.
– Мне, не сказав? – с недоумением спросила Веста, но плакать перестала.
– Все может быть. Дождись папу, детка. А ты откуда звонишь? Ты что, не в школе? – но ответы на эти вопросы ее не интересовали, на прощание она дала один совет, прежде чем бросила трубку и стала делиться с товарками свежей новостью. – Не расстраивайся, все образуется.
Веста положила гудящую трубку, и подняла глаза. Из зеркала, висевшего над телефонной полкой, смотрела на нее невзрачная девочка. Светлые прямые волосы делали ее безликой. Круглые очки скрадывали васильковый цвет ее глаз, превращая их к тому же еще и в совьи. Рот, вообще, лучше не открывать, чтобы не показывать скобу, выпрямляющую ее выступающие вперед два передних верхних зуба. А тело такое тощее, что, чтобы не одели на нее, все сидело некрасиво. Мама все время вздыхала над ней, когда примеряли обновы, и, видя, что ничто не красит ее дочь. «Наверно она меня бросила из-за этого, – с горечью подумала Веста. – А папу-то за что? Он такой красивый и хороший».
Губы девочки задрожали, и она зарыдала в голос. Она прекращала плач на полчаса, чтобы восстановить дыхание, и начинала снова, бродя по квартире в ночной сорочке, и открывая и закрывая шкафы, но, видя, что в них не осталось ни одной вещи матери, она принималась плакать с новой силой. Она пыталась осмыслить поступок матери.
Ее родители не могли найти общего языка с тех пор, как переехали в это городок, как мама говорила, медвежий угол, и она здесь изнывала от тоски и потому пропадала по вечерам, чтобы развлечься. Потому из-за этого они ссорились, и, наверно, маме все это надоело. Она давно поговаривала, что ни посмотрит, ни на что, и когда-нибудь умотает отсюда. И вот уехала. Но эти размышления никак не укладывались в голове Весты, она только знала одно, что мама ее бросила.
Краин возвращался домой, как обычно с суточного дежурства, в восемь часов вечера. Но что-то в поведении людей заступающих на смену его насторожило. Они, здороваясь с ним за руку, пристально вглядывались в его лицо, будто пытаясь прочесть его мысли. Не случилось ли что с Вестой и Веткой? – думал он, едя в автобусе, курсирующем между полком и городком. В последнее время поведение жены его угнетало, слишком уж веселая она была, несмотря на то, что веселиться не от чего было. Зарплата прежняя, кроме покупки необходимого, они не могли ничего лишнего себе позволить. Игорь мысленно усмехнулся, хотя жене каждый месяц необходимы новые вещи, на них-то и уходит львиная доля зарплаты. Про себя Игорь и не вспоминал вовсе. Работает в форме, выходных дней настолько мало, что можно обходиться из гражданских вещей одной рубашкой и парой штанов на все оставшиеся случаи жизни.
Сосед по подъезду, встретившийся ему возле дома, поздоровался, странно глядя на него, и быстро прошел мимо. Где-то на лестничной площадке третьего этажа, Игорь услышал звуки, то ли плача, то ли воя, доносящихся сверху. Только, когда он приблизился к дверям своей квартиры расположенной на пятом этаже, понял, что это детский плач. Он быстро открыл дверь своим ключом, и, шагнув за порог, крикнул:
– Веста, Веста!
– Папа, папа, – выбежала из своей комнаты его дочь в ночной сорочке с опухшим от слез лицом, и кинулась к нему.
–Что случилось, Весточка? Двойку получила? – присаживаясь на корточки, нежно спросил он.
– Мама, – всхлипнула она, обнимая его за шею и прижимаясь к нему худеньким тельцем, – мама ушла.
– О, а я думал, что серьезное произошло, – облегченно вздохнул он, еще не обращая внимания, что в прихожей отсутствуют привычные для него вещи жены, – к ночи ведь вернется.
– Нет, – завыла дочь, – она не придет, она бросила меня. Она вчера ночью ушла, когда я спала.
Только тут глаза Игоря заметили, что полка под зеркалом не ломится от женской косметики, она совершенно чиста, а под ней не стоят выстроенные в ряд женские сумочки. Его брови в удивлении приподнялись, и он оглядел прихожую, сверху донизу. Мнение, обо всем этом, он не захотел высказывать дочери и решил оставить при себе.
– Ну-ка, Веста, дай я разуюсь, – поднялся он с каменным лицом.