Стелла Александрова
Невезучая
– Вы подбираетесь к моему отцу мелкими шашками. Бесконечная, наивная улыбочка! Смущенные красивые зеленые глазки!
«Вот, гад! Где он нашел у меня красивые глаза? За двадцать пять лет своей жизни, сколько раз смотрелась в зеркало, ни разу в своем отражении не видела никакой красоты», – подумала я, а этот нахал, продолжал обливать меня грязью дальше.
– А отец, мой. Как о Вас высказывается. Так что? Дальше осталось ждать только адюльтера? Богатства захотелось?
Я сидела словно пришибленная, ничего не говоря ему в ответ, как будто меня ударили пыльным мешком из-за угла, а он произносил дальше свою обличительную речь, как обвинитель на суде.
– Сынок, ты едешь домой, подвези, пожалуйста, и Оленьку, – тощим голоском изобразил он своего отца. – Ну, я подвезу, – зарычал он дальше, – я так подвезу его дорогую Оленьку, – здесь в его голосе уже проскользнули нотки бешенства, что мне даже стало страшно, – что ее сам дьявол не отыщет.
На мое счастье, мои глаза посмотрели в окно, и я увидела, что мы подъезжаем к моему дому.
– Остановите машину! – закричала я.
Неожиданно он резко затормозил и я, ударившись головой о переднее сиденье «Мерседеса», тихо сползла на пол, и впала в прострацию.
– Приехали, – услышала я его далекий голос, будто у меня в ушах была вата. – Была бы у меня возможность, Вы уже с обеда у нас не работали.
От удара головой мне стало так плохо, что меня даже затошнило. В душе я отправила отца и сына к чертовой бабушке, и, не сдержав досады, застонала.
– Ну, что еще?
Но не дождавшись от меня ответа, он, наверно, оглянулся, и не найдя меня на сиденье, бросил взгляд за него. Я услышала чертыханье, звук хлопнувшей дверцы, щелчок дверцы возле меня. Олег Петрович вытянул меня из машины, поставил на ноги.
– Ради бога, извините, – пробурчал он.
Только я не поняла за что, за клевету или за резкое торможение? Но мне уже было не до него, когда я почувствовала под ногами крепкую опору. Я встряхнулась, как пес, после купания, повела плечом, гордо подняла голову, и, набрав больше свежего воздуха, презрительно выдавила:
– Садист.
Твердо, ставя ноги, на мокрую землю, и молясь, чтобы моя походка не была, как у пьяного, я шла и бормотала про себя, что хотелось бы высказать, этому мистеру Ханже. Но правда, уже было поздно дискутировать, так как я стояла на пороге дома.
Отец встретил меня старческим всплеском рук, удивившись моему виду. Мало того, что я была мокрой, успела вымокнуть пока шла от машины к дому, так и грязной. Грязь я собрала, валяясь на коврике машины.
– Папа, дай мне, пожалуйста, горячего чаю с малиной, – опережая его вопросы, попросила я. – И позвони, будь добр, Петру Григорьевичу, и скажи ему, что я увольняюсь.
Восклицания отца:
– Что случилось? Почему ты решила уволиться?
Я не стала слушать, а отправилась прямиком в свою комнату, мысленно добавив еще один пункт в черном списке книги о своей невезучей жизни.
Когда ко мне в комнату влетел отец, расплескивая чай из чашки, я, как ни в чем не бывало, сидела и читала книгу, точнее изображала.
Увидев такую мирную картину, отец опешил, и резко остановился, пролив остатки чая.
– Ты часом, не заболела дочь?
– Да, ты что, пап, я здорова, и чувствую себя прекрасно. Спасибо за чай, – сказала я и взяла из его рук пустую чашку, пока он ее не выронил, услышав от меня последние новости.
– Так почему же ты увольняешься? – присев на кровать, рядом со мной, спросил он.
– Скорее всего, это меня уволили, – пробурчала я, разглядывая на дне чашки ягоды малины.
Подожди, – вздохнул отец, – ничего не пойму. Объясни с самого начала, что с тобой сегодня произошло.
– Абсолютно ничего, – веселым тоном соврала я. Огорчать и расстраивать отца, не было ни какого желания, поэтому я постаралась за беззаботной маской скрыть свои неурядицы.
– Почему же ты тогда увольняешься? – удивление отца уже было безграничным. – Тебя Петр обидел?
Я чуть не подавилась малиной, которую жевала, смакуя аромат.
– Ты, что, пап, – воскликнула я, – этот человек на святого потянет. Он, как божий одуванчик.
– Тогда в чем дело, ты мне объяснишь, в конце концов, – взорвался в прямом смысле отец.
– Надоело мне там работать, – тоном капризной девицы, протянула я. Ну, не рассказывать же ему, что меня заподозрили во флирте с начальством. Его еще удар хватит в придачу к язве.
– И все? – настороженно спросил отец.
– И все, – сделав глупенькие глазки, твердо ответила я. – Я позвоню Петру Григорьевичу и скажу об этом сама.
Решив, не откладывать дело в долгий ящик, я направилась в зал. Набирая медленно номер домашнего телефона шефа, я думала:
«Как бы тактичнее объяснить свой отказ? Чтобы такого придумать? – Мозг лихорадочно, пытался что–то сочинить, но ничего не подходило к данной ситуации. – Надо было притвориться больной перед отцом, тогда и шефу было бы легче соврать. Потом болезнь затянулась бы, к этому времени, и сыночек уехал, и секретарша из отпуска вернулась. Разговора о том, чтобы вернуться на работу не должно быть. После такого оскорбления, еще и работать на него? Вот, уж дудки. Пусть сами пашут на себя. Олег Петрович, если так нуждается, сам садится за этот компьютер, и делает переводы.
Трубку телефона в доме Шубиных поднял Олег Петрович.
«Вот, черт, – припомнила я нечистого, – вспомни дурака, а он тут, как тут, – усмехнувшись, я сладким голосом пропела.
– Здравствуйте, можно Петра Григорьевича к телефону?
– Здравствуйте. А кто его спрашивает? – спросили вежливо у меня, но вопрос был не риторическим, цербер держал охрану.
– Ольга. Бывший его секретарь.
На другом конце воцарилось молчание, видно, пережевывали мысленно «бывший».
– Не понял, как это бывший? Вы ведь работали сегодня, никто Вас не увольнял.
В голосе моего бывшего босса было столько недоумения, что я почувствовала, как во мне поднимается волна злорадства. «Поделом тебе, будешь знать, как разговаривать с подчиненными». О! Если бы рядом не стоял отец, я ему так ответила, что воспоминание обо мне, его еще долго бросало бы в дрожь.
– Вот я и объясню Петру Григорьевичу, причину моего увольнения, – стараясь сдержать язвительный тон, вежливо объяснила я.
– Минуточку.
Петр Григорьевич не заставил себя ждать.
– Слушаю тебя, Оленька, – мягко произнес он.
Мне стало вдруг стыдно, что я собираюсь оставить такого прекрасного человека без работника, что он вновь начнет страдать от невозможности самому сделать работу секретаря, но тут воспоминания о сыне, отбросили мои сомнения.
– Петр Григорьевич, я больше не могу у Вас работать, – стараясь сдержать грусть, твердо сказала я.
– Что такое? – удивленно спросил он. – Ведь ты только сегодня была здорова.
– Дело не в болезни, Петр Григорьевич.
– Так в чем же, зарплата не устраивает?
– Объяснять придется очень долго.
– Так я не тороплюсь, мне для любимой секретарши времени не жалко.
Я думаю, если его сын стоял рядом, эти слова дали ему пищу для дополнительного размышления.
А мне стало так жалко себя, я подумала, и чего я такая невезучая, и слезы чуть не закапали в трубку.
– Извините, Петр Григорьевич, но я все равно не могу больше у Вас работать, – повторила я свои слова и положила трубку, не дожидаясь ответа.
– Ничего не понимаю, – произнес рядом со мной стоящий отец, его слова прозвучали, будто заела пластинка.
– Я тоже, – устало сказала я. Разговор с шефом отнял у меня все силы. – Пойду, посплю, – промямлила я и потащилась в спальню, оставив недоуменного отца одного.
Скинув с себя свитер, юбку и колготки, я с блаженством залезла под одеяло.
«Все пройдет, – прошептала я себе, – и все ты переживешь. Было бы здоровье, да чистая совесть». Перевернувшись на живот, я взбила под головой подушку, усмехаясь, когда бы я еще во время обеда так поспала, и уснула.
Проснулась я от легкого прикосновения к своему плечу и от настойчивого шепота отца:
– Оля, Ольга, к тебе пришли.
Я, не спеша, открыла глаза. За окном сгустились вечерние сумерки, и в комнате было темно, лишь свет из коридора освещал немного.
– Кто? – промычала я, до сих пор не отошедшая от сна.
– Олег.
– Какой Олег? – не поняла я, лихорадочно припоминая своих поклонников с таким именем.
– Сын Шубиных.
– А что ему надо? Когда я уходила с работы, компьютер был цел, винчестер не очищен.
– Он ждет тебя, выйдешь ты к нему или нет?
– В таком виде? Немытая, нечесаная? – спросила я, сразу проснувшись, как услышала кто этот неожиданный посетитель.
– Так приведи себя в порядок и выходи, – как маленькой девочке пояснил отец. – Он сказал, что пока не поговорит с тобой, ни за что не уйдет.
– Вот какой настырный, – разозлилась я. Но потом решила снизойти до страждущего, пообщаться со мной, – ну что ж, пусть пока дожидается.
– Хорошо, я ему скажу, что ты встала, и скоро выйдешь, проговорил с облегчением отец, и тут же ушел.
– Дождется он меня скоро, – процедила я сквозь зубы, и свесила с великой ленью ноги с кровати.
Потянулась, зевнула. Ну, раз ему надо со мной поговорить, я спешить не буду. Мне этот разговор вообще не интересен, знаю, чем это все закончиться. Разругаемся в пух и прах. А то, и морду можем друг другу набить. С него точно станется, сказала я себе, припомнив слова отца. Поковырявшись в шкафу, я достала джинсы, одела свитер. Причесала волосы, забрала в хвост. Тушь немного растеклась под глазами, обмакнув ватку в молочко, я ее подтерла. Подвела губы и глянула на часы. Вот, черт! Даже не торопясь, на все про все, ушло всего лишь десять минут. Посидеть, потянуть время, пусть побесится? Но нет, не стоит, будить зверя.
Олег Петрович и отец мило беседовали, когда я вошла в зал. Лениво оглядев, красавца-бизнесмена с ног до головы, я подошла к окну и села на стул возле него, лишь бы быть от этого мужчины подальше. За последнее время, я заметила, что у меня на него стойкая аллергия.
– Пойду, поставлю чайник, сказал отец, и скрылся по направлению к кухне.
– Что Вы себе позволяете? – резко спросил Олег Петрович, как только остались мы одни.
– А Вы? устало ответила я на его вопрос вопросом.
Он опешил и замолчал. Я безучастно вглядывалась в сумерки за окном и не собиралась продолжать разговор.
– Хорошо, может, я был не прав, отчеканивая каждое слово, проговорил он.
– Может? – усмехнулась я.
– Послушайте, – не выдержал бедняжка моего тона и воскликнул, – да всю жизнь, начальство и подчиненные страдают друг от друга, но это не значит, что тут же надо бросать работу или избавляться от работников.
– А теперь, послушайте Вы, – вскочила я со стула и подошла к нему, – Вы сказали, что была бы возможность, то тотчас бы уволили меня. Так вот, я вам не дала такого шанса, ощутить радость при моем увольнении, потому что уволилась сама. А сейчас можете уходить, чтобы Вы мне не сказали, мне не хочется это слышать и слушать. – Напоследок я решила проявить себя вежливой, – до свидания, – сказала я и пошла к себе в комнату.
Я шла к себе, стиснув зубы, и думая, что больше он меня, никогда не побеспокоит после такого разговора. Но, как я все же наивна. Такие господа, любят оставлять последнее слово за собой. Услышав за спиной шаги, я думала, что это идет отец, расспросить о моих переговорах с боссом. Я обернулась и увидела, что ошиблась.
– Вы маленькая испорченная дрянь. Если вы завтра не пойдете на работу, я сделаю так, что Вы об этом горько пожалеете.
Это я-то наивная девушка? Да, это вот он метр восемьдесят пять и тридцать лет от роду, наивный до умопомрачения. Пугать меня? Он, что думает, я так привязана к этому городу? И теперь мне останется бежать на работу к нему или рыдать безработной?
– Пошел к черту, дурак, – жестко сказала я, и скрылась за дверью своей комнаты, завершив таким образом, словесную дуэль своей победой.
Прислонившись спиной к двери, я усиленно прислушалась к звукам в коридоре. Через несколько секунд раздались шаги по направлению к залу. Я тихо приоткрыла дверь.
– До свидания, Максим Сергеевич, раздался голос Олега Петровича. – Нет, спасибо, чай я не буду пить.
Чаем еще его поить! Жирно будет.
– Пап, а обычно, на сколько дней приезжает Шубин? – войдя на кухню, спросила я, после того, как услышала, что за Олег Петровичем закрылась входная дверь.
– Дня на два, на три. А что?
– Значит, осталось ждать максимум два дня, пока отсюда он отчалит, – прищурив глаза, усмехнулась я.
– А зачем он к тебе приходил? По поводу работы? Ну, как поговорили?
– Да, так маленько. – Я улыбнулась, вспомнив, как заставила его уйти ни с чем. – А покушать есть чтонибудь?
После сна и битвы с представителем сильного пола у меня разыгрался зверский аппетит. И мы с отцом на пару, загремели кастрюлями, чтобы приготовить ужин.
Завершали мы вечер вновь перед телевизором. Папа с газетой в руках, я с мыслями в голове, то ли пустыми, то ли дельными. Они у меня так и вертелись вокруг разговора с боссом, заставляя меня мысленно восклицать: «Нет, но каков наглец!» За сюжетом фильма на экране я не следила, сюжет прошедшего дня был для меня наиболее интересен. И как же он хотел меня заставить пожалеть из-за моего неповиновения ему? Занесет в черный список для всех предприятий? Так можно на лотки выйти торговать, какая никакая, но все же работа. Может, через отца попытается воздействовать? Но, тогда я его занесу в черный список. Но, такое вряд ли случится. Отец, отзывался о нем с восторгом, хотя и говорил, что хватка у него бульдожья. Но законы чести, что отец ставит превыше всего, Олег Петрович, видимо не нарушает. В таких размышлениях я провела все время до одиннадцати вечера. Заметив, что на экране, уже нет ничего интересного для меня, я зевнула и оправилась спать, пожелав спокойной ночи отцу.
Мой сладкий утренний сон был прерван отцом. Он теребил меня за плечо.
– Пап, мне не нужно идти на работу, – недовольным тоном пробормотала я, и уткнулась носом в подушку.
– Тебе письмо, засоня.
– Прочту, когда встану, ведь нигде не горит.
– Горит! Его тебе водитель Петра Григорьевича привез.
– Что? – воскликнула я.
Сна, как не бывало. Что этот наглец, еще надумал? Сам уже боится со мной связываться, других подсылает? Наверно, какой-нибудь ультиматум мне выставляет, думала я, в нетерпении разрывая неаккуратно конверт.
«Уважаемая Ольга Максимовна!
Приношу свои извинения за свое бестактное поведение. Очень прошу Вас помочь моему отцу. Шубин О.П.
P.S. Когда получите это письмо, меня уже не будет в городе».
Во, дает! – только и смогла воскликнуть я.
– Что такое, Олечка? – спросил отец.
Я посмотрела на него и скривила губы.
– На работу приглашают. Просят выйти, помочь.
– А ты что? – с блеском интереса в глазах и едва улыбаясь, спросил он.
– А он что? – засмеялась я.
– Кто просит-то?
– Большой босс. Мистер Задира.
– С чего это у вас с ним с первой встречи нашла коса на камень?
– Пусть не задирает нос. Мы тоже не лыком шиты.
– Ох, молодежь, – покачал головой сокрушенно отец. – Мы с его родителями так прекрасно ладим между собой. А Вы, как кошка с собакой. Так ты идешь на работу или нет?
– Собираюсь, – вздохнула я. – Не бросать же Петра Григорьевича одного с компьютером и ворохом бумаг.
– Я горжусь тобой, – саркастически улыбаясь, ответил отец.
Петр Григорьевич встретил меня, как будто ничего и не было. С одной стороны это было хорошо, не надоедали расспросами, что, да почему. Но с другой стороны, было обидно, что он не извинился за своего высокомерного баламута.
«Ладно, переживу, – сказала я себе, сидя за компьютером, – осталось работать без году неделя, и адью, как говорят французы. Так, что не лезь в бутылку, и не строй из себя жертву».
После этого случая жизнь моя потекла размеренно. Возобновились наши встречи с соседями. Вот только теперь разговоры об их сыне меня раздражали. Я старалась этого не показывать, но видно пару раз выражения неудовольствия промелькнуло на моем лице. По неволе стала для них плохим собеседником.
Я дорабатывала последний день, размышляя, что надо искать новое место работы, когда позвонила Инесса, которую в данное время замещала. Она поздоровалась, представилась и попросила ее соединить с Петром Григорьевичем.
– Петр Григорьевич, Инесса на проводе, – сообщила я шефу, мысленно прощаясь с работой и с ним.
Через несколько минут он попросил меня к себе в кабинет. Я тяжко вздохнула. «Что ж, мои предположения оправдались. Сейчас получу расчет, и никто мне больше не будет трепать нервы. Радуйся, – сказала я себе, но почему–то ощущения радости не возникало».
Какое-то чувство прозябания, существования, а не полной жизни довлело надо мной, после отъезда московского начальства. Когда он был здесь, я кипела гневом, ненавистью к нему, за его высокомерное обращение ко мне. Адреналин вырабатывался так, что наверно его заряды почувствовал на себе и мой отец, потому что он позавчера заявил мне, что я стала какая-то тихая. Точное его высказывание было такое:
– Ты какая-то тоскливая стала, скучная. А при Олеге искрила энергией.
Я фыркнула в ответ, но в душе отметив, что кое в чем он прав.
Вот теперь я направлялась к шефу, чтобы выслушать его, что моя работа ему больше не требуется, а это значит, что мистер Задира больше меня не будет беспокоить ни своими речами, ни своим видом.
– Присядь, пожалуйста, попросил меня шеф в кабинете.
Я присела на краешек кресла, подозревая, что разговор будет недолгим, поэтому падать в нутро мягкого кресла не было смысла. В душе я была благодарна Петру Григорьевичу, пытавшему смягчить свое заявление об отказе мне в работе.
– Олечка, звонила Инесса. – Он замолчал на несколько секунд. – Нет, я лучше начну с другого, Олечка, произнес он мое имя вдохновенно.
«Чего он тянет кота за хвост, – раздраженно подумала я про себя, – я не такая уж маленькая, чтобы услышать, что меня увольняют с работы и ударится в плач. И без того понимаю, что с завтрашнего дня, мне здесь делать будет нечего, – но услышанное мною, меня шокировало».
– Не хотела бы ты работать у нас постоянно?
В ответ на его вопрос, я открыла в удивлении рот.
– Я знаю, что ты начала поиск новой работы, и надеюсь, ты еще не определилась с ней. Понимаю, что ты после того случая с Олегом, не горишь желанием остаться под его началом. Я прошу прощения за его поведение, хотя до сих пор не знаю, что Вы не смогли поделить, из-за чего возникло у вас с ним непонимание друг друга. От него я ничего не добился, может, ты расскажешь?
Я представила, как он себя будет чувствовать неудобно в моем обществе, когда я расскажу, в чем нас подозревает его сын. Поэтому тоже решила отмолчаться, и решительно покачала головой.
– Ну, вот, и ты туда же, – вздохнул он. – Но я прошу забыть тебя эту размолвку между вами, и начать работать у нас постоянно. Олег, хорошо отозвался о твоей проделанной работе, – подлил он меда в свою речь.
Я засмеялась.
– Лесть Вам не к лицу, – смеясь, сказала я, но в голове у меня шла серьезная борьба между «за» и «против» работе в фирме Шубиных.
Я мгновенно представила, как мы вновь встретимся с Олегом Петровичем, и, скорее всего, поубиваем друг друга. Нет, не пистолетами, а взглядами. Но какая это будет жизнь. Она будет полна энергии. А что меня ожидает, если я уйду на другое место работы? Скучное прозябание. Но тут мне опять вспомнился он. Его красивое лицо, крепкое высокое тело. В душе я с первого взгляда влюбилась в него. Как он мне нравится! Я чуть не простонала эти слова вслух. Вот этого я и боялась. В конце концов, я выдам себя однажды своим взглядом, свое преклонение перед ним, и в итоге получу в ответ его презрительный взгляд. Он, точно, жил не для того, чтобы однажды достаться мне. Романтичной невезучей провинциалке. Нет, оставаться нельзя.
– Не могу, Петр Григорьевич, – выдавила я из себя, потому что мое желание в душе было прямо противоположное сказанному.
– А может, стоит хорошенько подумать? Мы платим тебе здесь зарплату больше, чем где бы ты ни было.
– Но общение с вашим сыном обходиться мне дороже, – неожиданно вырвалось из меня. Я понимала, что это откровенная грубость, но, кроме извинения, простите, – не смогла больше ничего сказать.
Минуты две мы молчали, как два нахохлившихся попугая. Петр Григорьевич, сильно нервничал, судя по его резким движениям, он то перекладывал книгу с одного края стола на другой край, то, не знай зачем поднял телефонную трубку, и, услышав резкий гудок, тут же ее бросил, то принялся листать городской телефонный справочник. Я уже собралась подняться с кресла и уйти, когда он с жалобной гримасой сказал:
– Неужели тебе, не жаль меня, такого мягкотелого и снисходительного. И где мне теперь искать секретаршу, которая не будет ездить на мне?
Это было правдой. Петр Григорьевич знал свои слабости, знал, что это знаю и я, поэтому теперь открыто играл на моем одном неплохом качестве для него. Я не была врединой по отношению к нему. Этот факт очень хорошо сыграл на моей струне жалости, и я пошла на попятный шаг. Но без условий это была бы не я, и потому сделала первое заявление на постоянном месте работы.
– А Вы оградите меня от посещений вашего сына?
Петр Григорьевич посмотрел с недоумением на меня. Потом громко рассмеялся.
– Тебе не кажется, что ты уж слишком овечкой прикидываешься? Я знаю, что в последнюю вашу встречу с Олегом, ты настолько вывела его из себя, что он только и мог бормотать в явном бешенстве: « Во, нахалка!».
– Значит, он будет недоволен, увидев меня вновь здесь, – прикусив нижнюю губу, резюмировала я.
– Против твоей профессиональности он ничего не имеет против. Тебе бы только твой язычок иногда придерживать в общении с молодыми людьми, – с сарказмом проговорил шеф, намекая под молодыми людьми своего сына, – со мной ты никогда себе такого не позволяешь.
– Так Вы же и не молодой, – ударила я его тем же концом, невинно улыбаясь, – да и не придираетесь по пустякам.
– Значит, тебя все это устраивает?
– Да, как будто бы, – промямлила я, поняв, что мой мягкотелый шеф в своих мягких руках опытного сталевара поставил крест на моих предубеждениях против работы у них.
– Ну все, тогда иди, работай. С сегодняшнего дня ты у нас постоянный работник, секретарь-референт.
Я театрально тяжко вздохнула, показывая всем видом, что до чего я несчастна и замучена, и направилась к двери. Я уже дошла до нее, когда меня посетила гениальная, но в той же мере и бредовая идея.
– Петр Григорьевич, а нельзя мне на время приезда вашего сына брать отгулы?
– Сумасшедшая, – скривив губы и округлив глаза, выдавил он. – Такого чуши за все годы моей работы мне ни разу не доводилось слышать. С тобой не соскучишься. Иди, – тяжко вздохнул он, – работай. Окунись в рабочую атмосферу. Может, твои мозги вновь примут правильное направление, когда ты сядешь за компьютер.
«Благие намерения, но верится с трудом, – пробормотала я про себя, усиленно вдавливая кнопки на клавиатуре, что набрать ответное письмо в далекую страну – солнечную Италию, где говорилось, что визит к ним обсуждается. – Везет же Шубину, не только деньги делает, но и путешествует по странам, о которых я могу лишь мечтать, – уже без всякой театральности вздохнула я, и погрузилась в перевод текста письма».
Моя постоянная работа ничем не отличалась от временной, поэтому переход для меня был безболезненным. Меня лишь преследовали неотступно думы о моем молодом боссе. Я страшилась новой встречи с ним, как черт ладана. Усиленно наделяя его всеми мерзкими качествами новых русских, я старалась его очернить в своих глазах, в своем сердце. Но через несколько дней поняла, что это безуспешно. Молодой Шубин меня притягивал, как магнит, все сильнее и сильнее. Разумом я понимала, что никаких серьезных отношений между ним и мной никогда не будет, разве что, только с его стороны могли быть – несерьезные. Это в том случае, если я сама из-за своей глупой влюбленности в него, преподнесу себя ему на блюдечке. Ни один холостой мужчина в трезвом уме и памяти, никогда не откажется от женского внимания. Но, каково придется мне после окончания легкого романчика? Я буду себя так презирать и ненавидеть, что впору закончить свою жизнь самоубийством, что, конечно, я никогда не сделаю, а значит, придется нести на себе крест отвергнутой, и чувствовать себя униженной, и вывалянной в грязи. Я понимала, что он высокомерен, спесив, но как говорят, «любовь зла полюбишь и козла». Конечно, молодого Шубина с большой натяжкой можно было назвать козлом, но для меня это слово было в самый раз, чтобы мое сердце не тянулось к нему.
Утром следующего дня Петр Григорьевич объявил, что завтра приезжает его сын.
– Постарайся быть вежливой с ним, – попросил он меня.
– Конечно, – коротко и кротко ответила я, мысленно намечая план своего поведения с московским начальством.
Конечно, я буду при нем нема, как рыба, ласкова, как кошка. Но при случае, не откажусь укусить его, как акула, или оцарапать, выпустив коготки, как тигрица.
Как назло, утро следующего дня выдалось хмурым. Мерзкий мокрый снег валил так, что не было видно соседних домов. Но видимость меня мало волновала, сырой снег залепил бы мне лицо и смыл мне макияж, уже при выходе из дома. Это значило, что мне вновь пришлось бы поправлять макияж на работе.
«А может, вообще, не краситься, – мрачно глядя в окно своей спальни, размышляла я, сидя перед зеркальцем, держа тушь в руках. Я тяжко вздохнула, – может снег прекратит валить, когда я соберусь выйти из дома? – мечты наивные, сказала я сама себе, и еще раз вдохнув, стала накладывать тушь на ресницы».
Разглядывая подведенный глаз, я услышала автомобильный гудок за окном.
– Ольга, – заглянул ко мне в спальню отец, – Петр Григорьевич, видимо, решил сегодня обезопасить тебя от своего сыночка. – Увидев удивленное выражение на моем лице, он пояснил, – машина его стоит под окном, так что пошевеливайся.
– О, черт, – вскликнула с досадой в голосе, – мне нужно еще один глаз покрасить, пап, скажи, пожалуйста, пусть он меня подождет.
– Ладно, крикну ему в форточку, что через десять минут выйдешь, – быстро согласился со мной отец. Он был уже в курсе моих перипетий на работе и знал об ожидаемом приезде Шубина–младшего.
Вспоминая впоследствии свои действия, думаю, что торопливость притупила мое сознание, не то, я была бы намного внимательнее. От напутствия отца:
– Веди себя примерно, дочь, – я отмахнулась, подхватывая в одну руку зонт, в другую плащ.
Этот глаз, который пришлось красить второпях, снег, летящий в лицо так, что мне до машины пришлось бежать бегом и в слепую, укрывшись зонтом, и я видела только свои ноги и колеса, ожидающей машины, сделали меня суетливой и бестолковой.
Задняя дверца приоткрылась, я нырнула на заднее сиденье спиной, закрыла зонт и дверцу машины. Развернулась лицом к пассажиру, находящемуся рядом со мной, и поняла, как жестоко ошиблась, предполагая, что это должен быть Петр Григорьевич. Я наткнулась на насмешливый взгляд серых глаз. Мое «Здрасьте», утонуло где–то в желудке, а вслух я смогла только отчетливо чертыхнуться. Молниеносно промелькнуло в мыслях, что я его еще не раз вспомню за эти дни.
– Это что, новое приветствие у девушек? – услышала я голос с язвинкой. – Поехали, Андрей, – приказал он водителю, с интересом разглядывавшего нас в зеркале заднего вида.
Я чувствовала себя полной идиоткой, наверно и лицо мое выражало то же самое, так как я никак не могла себя взять в руки от неожиданной встречи с молодым боссом.
– Я вспомнил, как в последнюю встречу Вы мне выговаривали, что неплохо бы заезжать за вами в дождливую погоду, чтобы не пострадал макияж, нанесенный дома. Надеюсь, за пять шагов, пройденных Вами до машины, он не пострадал?
Я бы этому мистеру Всепомнящему, за его сарказм в голосе, с удовольствием ответила бы едким словечком, но присутствие водителя в машине, заставило меня сдержаться и сохранить остатки моего разума и воспитания. Переварив в себе недовольство моим попутчиком, я вежливо ответила:
– Нет. Благодарю Вас за вашу помощь. А также, желаю Вам доброго утра.
– Я вижу, Вы не такая язва, какой прикидываетесь, – шепотом произнес он, чуть наклонившись ко мне.
Его приглушенный насмешливый голос, запах приятного мужского одеколона, заставил еще энергичнее побежать по моим венам кровь. Она ударила мне в лицо, и чтобы скрыть свое волнение, я отвернулась к окну и не стала продолжать разговор. Не дождавшись от меня ответа, мой оппонент, откинулся на спинку сиденья. Я решила тоже расслабиться, посмотрела вперед, но дорогу заметало так, что кроме снега, я ничего не видела, и потому мои глаза поневоле косили в сторону соседа. На его губах играла сардоническая усмешка. Ну, чем не дьявол во плоти, и он видимо ожидал, что я вступлю с ним в перепалку.
«Я его немного разочаровала», – усмехнулась про себя едко, стараясь вызвать в себе антипатию к нему. Но, увы, его мужская аура была так сильна, что я внутренне млела, сидя рядом с ним и ненавидела себя за это. О! Как же он все-таки хорош в своем дорогом, но с виду очень простом костюме. Да, у богатых есть такие причуды платить огромную, по моему мнению, катастрофически огромную сумму денег, за одежду с виду неброскую. Но мой косящий взгляд выхватывал также, что ширина плеч и грудь не набивные, и не искусство портного. По-моему мнению, я рядом с ним в своем простом черном пальто с рынка, смотрелась, как серая мышка. Вот в эту минуту из-за его богатства у меня и проснулась к нему злость. Я стиснула зубы и стала дожидаться момента, когда он обратиться ко мне, чтобы ему хорошенько наподдать. Вот и отвечу, как он того заслуживает, но, увы, удача всегда на стороне тех, кто богат. Автомобиль подъехал к офису. Я молча, с ретивостью молодого козленка, выбралась из машины, ожидая услышать за собой тяжелые мужские шаги. Мое ожидание не оправдалось даже, когда я входила в офис. Сглотнув свое разочарование, при этом, понимая, что я для него лишь развлечение в его командировке, направилась к своему рабочему месту.
На стук моих каблучков из кабинета вышел Петр Георгиевич.
– Здравствуй, Оленька.
– Здравствуйте, Петр Георгиевич.
– Тебя подвезли?
– Да, спасибо, что побеспокоились.
– Отнюдь.
Я удивленно посмотрела на него. Он, как ни в чем не бывало, продолжил:
– Это, Олег. Надо же, как запало ему в память твое замечание о женской красоте и превратностях погоды, – посмеиваясь, договорил он.
Я улыбнулась вежливо в ответ, но мне не было до смеха. Значит, я все же была права в своих подозрениях, развлекается большой богатый мальчик.
– Будут новые распоряжения в связи с приездом Олега Петровича? – поинтересовалась я официальным тоном, стерев улыбку с лица.
– Нет, работаем в штатном режиме. Олег, пробудет три дня. Завтра у нас совещание с поставщиками металлолома, а послезавтра он вылетает в Италию.
– Да, Вы что? – воскликнула я. Размах бизнеса молодого Шубина вызывал у меня и раньше восхищение. Но поездка в Италию, в страну моей мечты, это совсем другое дело. Куча вопросов возникло у меня в голове, но задать я их не успела, а Петр Григорьевич похвастаться своим сыночком, так как в приемную ворвался объект нашего разговора, и я решила быстро ретироваться с его глаз в туалетную комнату, чтобы не схлопотать замечания.
