Стелла Александрова
Невезучая
Глава 1
Мне всегда не везло. Началось это с того, что я никогда не видела свою маму. Она умерла при родах. Воспитывал меня отец. Он так и не решился жениться после ее смерти, но был мне хорошим отцом, так что я не страдала от отсутствия мамы.
Поняла я, что у меня ее нет, только в трехлетнем возрасте. В детский сад на праздник Восьмое Марта были приглашены мамы. Каждый ребенок, кроме меня, сидел за столиком со своей мамой. Она пила вместе с ним чай, ела пирожное. Все, кроме меня, сидели с женщинами! Вот тогда я поняла, как в моей жизни не хватает мамы. Я громко закричала: «Хочу маму! Где моя мама?» Потом последовало рыдание, а я сразу повзрослела. С этого возраста я начала отсчет своим неудачам, завела мысленно свою тайную черную книгу.
В детстве, юности, этих неудач было, как беспризорных собак в нашем военном городке. Так что я не буду отдельно останавливаться на каждом случае, а только перечислю их: разбитые коленки, швы и вздохи сожаления; удаленный аппендицит на грани между жизнью и смертью; неожиданная двойка, после пятерок; синяк на лице соседа по парте, за то, что дразнил меня. И куча таких мелочей, портивших жизнь моему отцу, за что он меня всего лишь журил, а мне было потом очень стыдно. Еще я беспрестанно искала себе маму, в каждой подруге отца. Лишь после двенадцати лет, подслушав нечаянно разговор отца и его очередной пассии, я поняла, что до меня этим женщинам нет никакого дела, им был нужен мой отец, а для меня была бы прямая дорога в интернат после их обручения.
Когда мне исполнилось 18 лет, я уехала в Москву, чтобы больше не только своим поведением, а и своим видом, не огорчать отца. То, что я творила в столице, это знаю только я. Огорчений для отца стало меньше, потому что он не знал, чем я там занимаюсь, но в черную книгу меньше не стало попадать моих неудач.
Второй крупной неудачей в своей жизни, я посчитала провал на конкурсе – отборе. К концу обучения на курсах делопроизводителей, к нам пришли работодатели из иностранных фирм. Из-за незнания языков, ваш покорный слуга соответственно отбор не прошел. Пришлось устроиться в строительную фирму. Каждый божий день я ходила на строительную площадку, и в зависимости от сезона глотала пыль, месила грязь, разбивала каблуки на бездорожье. Но мечта работать в иностранной фирме, заставила меня заняться изучением иностранных языков. Я учила немецкий, английский, французский, итальянский. Последний язык стала учить для успокоения своего «эго», доказывая сама себе, что я все могу. Пять лет ушло на то, чтобы уметь бегло говорить на них и писать.
Кажется, я уже стала только приближаться к своей мечте, работе в иностранной фирме, а не в строительной, где кроме знания русского языка и мата, другой не требовался, как заболел отец. Мой загранпаспорт, полугодичная виза в Италию, где первую очередь мне хотелось посетить Венецию, теперь не имели никакого значения. Соседка отца прислала мне телеграмму с пометкой срочно, где черным по белому, точнее желтому (бланк был такого цвета), было написано, что у отца обнаружена язва желудка.
Эту новость и свои чувства, я внесла тут же в свою черную книгу, чем увеличила его содержимое на два пункта. Первое, что отец болен, а второе, что он ни словом, своей дочери, то есть мне, за это время не обмолвился о своем плохом здоровье. Я посчитала себя бездушной дочерью, эгоисткой, думающей только о себе, чем пополнила еще на один пункт свою книжку, и стала собирать чемодан для поездки к отцу.
В первый день сборов, очень много размышляла и пришла к выводу, что кроме отца у меня никого нет, а это значит и у него также. Поэтому решила, собирать не только чемодан, но и себя полностью. Для чего я уволилась с работы, набила барахлом четыре ящика багажа, чтобы отправить их поездом в город к отцу.
Я прожила в Москве семь лет, но, уезжая, оставляла этот город без сожаления. Увы, мое сердце никто из мужчин не затронул, а значит, разбитым я его не считала. Таких наивных дурочек, как я, каждый год приезжает в столицу не меряно, потому и принцев на всех не хватает.
Подруг я тоже не приобрела, потому что это слово происходило от слова друг. Претендентов на это место было много, но все они проваливались на первых этапах конкурса – отбора. Между прочим, он был жесточайший. Я искала себе подругу, чтобы могла на нее полностью положиться. Но, увы, мне попадались только такие, которые были готовы высосать из меня все, в чем они нуждались. Я понимала, что мои нужды больше, чем их, и обрывала с ними всякую связь. Внутреннюю, внешнюю. Так что поплакаться в жилетку о последних приобретенных неудачах было некому, поэтому, сетуя про себя, а иногда вслух, я собралась ехать к отцу с семилетним самостоятельно приобретенным жизненным багажом.
Самостоятельные годы меня закалили. Я старалась огорчения принимать без разочарований. Главное жива, здорова, а неудачи можно и пережить, потому что на моем пути они не последние. А невезение я считала своим роком, от которого невозможно никуда деться, поэтому не стоит перегружать сердце глубокими переживаниями. Но болезнь отца, меня достала, так как кроме него, у меня–то из родни никого не было. А сиротой, почти каковой, я считалась с детства, быть не очень приятно.
Перед отходом поезда с вокзала, я позвонила отцу. Он был дома, и вкратце рассказал историю своей болезни и спасения. При очередном приступе он потерял сознание. Соседка, зашедшая занести газету, взятую оказией с почты, нашла его в этом состоянии и вызвала скорую.
– А сейчас я чувствую себя прекрасно, так что можешь и не приезжать, – сказал мне на прощание отец.
«Вот оно что, значит, я ему не нужна».
Я остановилась в раздумье возле поезда, стоит ли заносить такое отношение отца ко мне в черный список. Но тут дернулся состав моего поезда, и я не додумав, не успев капнуть слезинкой на перрон, понеслась к своему вагону.
Белорецк встретил меня сыростью и промозглым ветром. Здесь на Урале осень уже вступила в свои полные права, в то время когда в Москве еще можно было понежиться на солнышке, и я выехала в шелковом пиджачке. Натянув сверху плащик, который тоже был на рыбьем меху, я забралась в городской автобус, но пока добиралась до дома, заморосил неожиданно дождь. Вообще это громко сказано, дожди осенью никогда не были неожиданными здесь, они просто лили, не переставая. В итоге, пока я добиралась от автобусной остановки до дома, таща чемодан и несколько пакетов под непрекращающимся дождем с ветром, на крыльце я оказалась замерзшей, промокшей, продрогшей, так что мечтала только о двух вещах: горячем чае и теплом одеяле.
Вошла я тихо. Отец сидел в своем любимом кресле, уткнувшись в телевизор. Сколько я помню себя, столько я помню это кресло, которое при переездах в первую очередь погружалось в контейнер, потому что его приобрела мама. Скрип половицы выдал меня, и отец резко обернулся.
– Ольга! – увидев меня, воскликнул он. – Ты что меня до инфаркта хочешь довести, напугав? Мало тебе моей язвы? – и схватился за сердце. – Еще одна такая выходка, и можешь снова вызывать «скорую».
– Здравствуй, папа. Ты мне не рад? – подходя к нему, спросила я его и, обняв, поцеловала в жесткую щеку.
– Еще как, рад, девочка. Да только сейчас стал такой развалиной, что и радость мне даже противопоказана. Почему не сказала, что приезжаешь?
– Хотела сделать сюрприз.
– С плачевным исходом? – смеясь, поцеловал отец мои осунувшиеся щеки за два дня тряски в поезде. – Все путешествуешь?
– Да, как сказать? – протянула я, примостившись на подлокотнике его кресла.
– А ты скажи, что первым тебе пришло в голову после моего вопроса, – усмехнулся отец.
– Может, в начале поедим, выпьем горячего чаю? А почему я должна первой рассказывать? Это, кажется, меня вызвали, чтобы рассказать, что ты здесь натворил.
– Ты, как была себе на уме, такой и осталась, – рассмеялся отец. – До сих пор увиливаешь от вопросов. Что ж, начнем с чая.
Пока отец заваривал чай, разогревал ужин, я сменила дорожную одежду на домашний халат, на ноги натянула шерстяные носки отца, так что их немного надо было придерживать, чтобы не потерять по дороге. На кухне я забралась с ногами на стул, приложила озябшие ладони к чашке с горячим чаем и с облегчением вздохнула. Я смотрела на суетящегося отца с любовью. Этот человек мог бескорыстно помогать мне, не требуя ничего взамен. И я сказала, что правильно сделала, приехав и переехав к отцу. Вместе нам будет легче перенести невзгоды и разделять радости. А проверку на друга с отцом уж точно не надо проводить, он меня никогда и ни за что не подведет.
– Судя по выражению твоего лица, ты отсекаешь какую-то часть твоего жизненного пути. Я прав? – прищурился, спрашивая, меня отец.
– Да, ты прав, папа. Я решила уехать из Москвы. Скоро мои сундуки прибудут багажом, так что от меня ты не отделаешься.
– Не пожалеешь? Ведь наш город по сравнению с Москвой деревня. Конечно, ты со своей профессией делопроизводителя, сможешь найти работу. Но знания иностранных языков здесь не больно-то требуются. А это значит, ты постепенно потеряешь квалификацию переводчика.
– Ну, что ж, будем работать днем, а вечером заниматься языками, то бишь репетиторством. – – Согласен? – спросила я, заглатывая с голоду большой кусок хлеба.
Отец с умилением посмотрел на меня, тщательно прожевывающую пищу, улыбнулся ласково.
– Мудрое решение.
Напившись, наевшись, а, также обсудив с отцом погоду, здоровье, соседей, мы перекочевали с кухни в зал. Он устроился в кресле, я разомлевшая от тепла и еды, свалилась на диван. Под включенный телевизор я задремала и забылась легким сном. Проснулась от стука. Отца в комнате не было.
– Пап, пап, – позвала я его.
– Разбудили, все же, – разочарованно вздохнул он, войдя в комнату. – Соседи приходили, справиться о моем здоровье.
– А, – протянула я, и опять уткнулась в подушку.
До постели я в этот вечер не дошла, так и проспала всю ночь на диване, любовно укрытая отцовским пледом.
Завтракать мы с отцом сели только часов в десять, отсыпалась я после поезда так, как будто сдавала на пожарного. За окном на удивление светило солнце.
– Три дня моросил нудный дождь, наконец-то закончился, – довольным голосом произнес отец. Не прогуляться в такую погоду было бы большим грехом, и мы с папой решили выбраться в свет. В этом городе я прожила всего лишь год, поэтому, взяв на себя роль гида, отец рассказал, какие изменения произошли здесь или там за семь лет. Скорость нашей прогулки не превышала скорости черепахи, и потому я могла, слушая и разглядывая город, заодно подумать о своей дальнейшей судьбе. Сведения, которые отец выкладывал с точностью военного, без прикрас, не мешали мне углубляться в собственные личные дебри. По словам папы, в городе была ужасная безработица, а кто работал, тот получал гроши или и тех не видел.
«Н-да, – усмехнулась я про себя, – не успела взлететь с розовыми мечтами, как уже опустили на землю».
– А ты, куда думаешь податься? Какие намерения по поводу работы? Может, отдохнуть желаешь, отпуск устроить?
– Если есть вариант работы, хоть сию минуту займусь делом.
– Ну, что ж, – усмехнулся отец, – сама напросилась. Помнишь, вчера соседи приходили?
– Ну, – протянула я безразлично.
– Так вот, наш сосед по меркам нашего города солидный новый русский. Хотя, его фирма лишь филиал, но для нас и этого достаточно. Он занимается металлом, сотрудничают, аж с заграницей. Так вот, к чему я веду этот разговор. Ему срочно нужна секретарь-референт, со знанием английского и немецкого.
– Где же они потеряли прежнюю, с такой крутого места работы, – едко усмехнувшись, произнесла я. – Не выдержала темпа работы? Теперь ищут еще одну бедняжку?
– Увы, не угадала, – засмеялся отец. – Она со своим женихом укатила на месяц за границу. До последнего дня она искала себе замену, но так и не нашла. Кроме языка, надо знать компьютер. Ну, и как бывает, одни знают один язык, другие – другой или только компьютер. Все иметь сразу ни у кого не сподобилось.
– А ты что уже замолвил за меня словечко?
– Да, пока ты дрыхла, без задних ног. Но точный ответ ты дашь сама.
– А ты справишься один дома, со своей болезнью?
– Отчего же нет? – быстро ответил отец вопросом на вопрос.
– Тогда пойду работать, – я вздохнула, – в эту для нашего города крутую фирму.
Еще раз, вздохнув с сожалением, я пополнила на один пункт свою черную книгу. Видимо, точно, отец во мне не нуждается. Промелькнувшее разочарование на своем лице, я попыталась тут же скрыть.
Следующее утро началось, как все мои дни в Москве, с раннего подъема. Дом наш находился в старом районе города, до места работы мне пришлось идти пешком и потратить более получаса. Но, если бы ждала автобус, то наверно к обеду только добралась. Как мне пояснил отец, этот вид городского транспорта ходил нерегулярно, из-за напряженки с топливом. Он мне еще что-то объяснял, почему так, но дослушивать его было некогда, и я полвосьмого вылетела из дома.
Сосед, мой будущий работодатель, Петр Григорьевич встретил меня с широкой радостной улыбкой. Улыбка так, скрасила его морщинистое худое лицо, что он сразу потерял свои двадцать лет из шестидесяти.
– Олечка, здравствуйте, – сказал он проникновенным голосом. Выйдя из-за стола, он направился ко мне, и, взяв обе мои руки в свои, мягко пожал. Посмотрев пристально в мои глаза, подтолкнул меня кожаному креслу, усадил в него, и еще проникновеннее проговорил, – я так рад, что Вы согласились. Два дня я ужасно страдаю.
Видимо, им срочно требовался секретарь – референт, не то я не слышала бы таких словоизлияний. А он тем временем изобразил, что он переносит, на сей момент, адскую муку, и я не выдержав, рассмеялась. Ему бы на подмостках выступать, а он тут талант в землю зарывает. Ой, извините, в металл.
– По Вашему виду, и словам, можно сделать заключение, что Вам не отвечают взаимно на любовь, – добавила я, прикидываясь дурочкой, что не поняла, в чем его проблемы.
Но как же я плохо знала Петра Григорьевича, он, не меняя мимики, на своем лице, подхватил мой шутливый тон.
– Оленька, только Ваша любовь, – он сделал паузу, – к компьютеру и языкам спасет меня.
Я, услышав слово «любовь», состроила было гримаску. Мое первое и мгновенное предположение было, что эта старая коряга, просто-напросто ловелас: седина в бороду, бес в ребро, но, дослушав его, рассмеялась.
– Хорошо, Петр Григорьевич, я спасу Ваше бедное сердце. Не то, тоже заработаете, от нервного напряжения язву, как мой отец.
В голове мелькнуло, а не из-за меня ли отец заработал язву? Но Петр Григорьевич, «ковал железо, пока горячо», как говаривал один советский подпольный мультимиллионер. Он в прямом смысле, вытащил меня из кресла.
– Пойдемте. Я покажу Вам Ваше рабочее место и фронт работы.
В курс дела я вошла быстро. На первый момент требовался перевод писем из-за границы. Язык в них был местами технический, но мне привезли для этого специальный словарь, так что перевод не занял много времени. Счастливый Петр Григорьевич покинул меня, забрав перевод писем, и чмокнув меня в щеку. Работа не представляла для меня ничего нового, и потому к концу рабочего дня, я не чувствовала усталости, но мой шеф любезно предложил мне вернуться домой в его машине. Отказываться не было смысла, так как мы жили рядом, и я с радостью согласилась. Но больше я с ним не шутила, он мой босс, этим было все сказано.
За ужином я решила расспросить отца про босса или соседа, это как уж приятнее ему на слух. Мы с отцом переехали сюда, когда он вышел в отставку. Он сразу же устроился работать вахтером на завод и когда я уезжала в Москву, он еще работал, но в связи с тяжелой экономической ситуацией в городе и в стране пошли сокращения, и он оказался не у дел. Уже год, как он жил на одну пенсию, но по нему было видно, что ему, привыкшему строго распределять бюджет, пенсии хватало.
– С Петром мы подружились, когда ты уехала в Москву. Он из потомственных металлургов.
– Да, ну, – заинтересовано протянула я, – а по его телосложению не скажешь, что он стоял у мартена.
– Не ерничай, – одернул меня отец. – Не смотри, что он худ, как твой старый велосипед, зато жилист. Его предки занимались металлом еще при Демидове, который и основал этот завод. В годы перестройки, его сын, работавший вместе с ним, тут же перестроился. Он понял, что, продавая чужой труд, можно заработать больше денег. Тонкости начала его деятельности я не знаю, потому что, когда мы переехали сюда, сын Петра и Анастасии правил балом уже в Москве.
– Как жаль, что я не встретилась с ним там и не познакомилась, – вздохнула я, изображая притворное сожаление, – если он похож на папочку, то моя мечта сбылась бы.
– Тебя при рождении не Ольгой надо было назвать, а ехидной, – заметив театральность моего вздоха, сказал, улыбаясь, отец. – Ладно, слушай дальше, о твоем характере потом поговорим. Все, что я сейчас расскажу, это слова Анастасии. Она рада, что под старость, может себя чувствовать белым человеком, она бесконечно благодарна ему и без ума от него. Петр-то в начале не хотел руководить этой фирмой, стеснялся, говорил, что его теперь барыгой будут называть. Короче, стереотипное мышление старой гвардии, – усмехнулся отец. – Но сын его переубедил, попросил немного поработать, а там видно будет. Но самым веским аргументом было: «кому же мне доверится, как не отцу». Вот и пашет теперь Петр. Так что ты своим характером, старайся не обижать его.
– Ну, ты пап, и сказал! – воскликнула я в недоумении, глядя на него. Даже перестала жевать. – Как это подчиненный может обидеть шефа?
– Понимаешь, он сам был в этой шкуре, и знает, как это чувствовать себя, когда тебя ругает начальство. Он с персоналом вежлив до одурения, это мне его жена говорила. Но, сын, полная противоположность отца, без мыла хоть куда залезет, и морду может набить, не моргнув глазом.
– Так, – протянула я, – значит, мне нужно остерегаться сыночка, а не прямого моего начальства. Но сына, кажется, бояться нечего. Он в Москве, за этот месяц, я надеюсь, у него здесь не возникнут интересы или неотложные проблемы, и мы не встретимся. И как хорошо, что я не встретилась с ним в Москве, не то, вместо приятного знакомства получила бы по морде от этого грубияна. А он, что из этих новых русских получается? С толстой – претолстой цепью на шее и крестом, который через каждые два слова, говорит в натуре и трясет пальцами?
Последние мои слова отец, не дослушал и зашелся в смехе, подавившись едой. Когда он откашлялся, в начале вытер слезы, только потом заговорил:
– Да, так ведут себя, только «быки», это тоже подвид типа новых русских. А этот одевается так, что даст фору любому иностранцу – бизнесмену. Речь у него настолько правильная, что, кажется, он филологический закончил.
– Знаешь, пап, каким бы он ни был, лучше мне с ним не встречаться. Надо от таких всегда подальше держаться. Видела я таких в Москве, холодный презрительный взгляд. Поведение такое, что будто они пупы земли. Он, что часто здесь бывает?
– Когда как. Но в две недели обязательно, за отцом присматривает, чтобы не обижали.
– Ладно, один его визит, если не будет докапываться, я переживу, а там уже и уходить придется, – с оптимизмом подвела я черту под нашим разговором.
Работа и шеф мне нравились, и слова отца подтвердились впервые же дни. Петр Григорьевич за мои упущения не то, что не придирался, он даже не делал замечаний. Он так вежливо и тактично попросил меня исправить мои ошибки, что мне стало стыдно. И мне оставалось, больше не совершать их, чтобы не краснеть перед Петром Григорьевичем. Более благожелательного шефа я не желала, и потому к концу моей второй недели работы на него, мы понимали друг друга с полуслова. За это время я успела подружиться и с Анастасией Юрьевной. Несколько раз мы вчетвером встречались по вечерам, чтобы попить чай, обговорить последние новости, сыграть в лото. Первое наше знакомство с Анастасией Юрьевной мне запомнилось надолго. Она целый вечер следила взглядом за мной. Я не выдержала, и сама пристально заглянула в ее глаза. Но и смутилась отменно, не в моем характере так вести себя. Анастасия Юрьевна благосклонно улыбнулась мне. Я успокоилась, поразмыслив, что, скорее всего она присматривалась ко мне, есть ли с моей стороны ей опасность остаться без мужа.
С шефом после этого у нас установились доверительные отношения, но без всякой фамильярности. Иногда он подвозил меня на работу или на обед домой. Но всегда старался после работы отвезти домой, за что я была ему бесконечно благодарна. И так, казалось, что я нашла себе работу, о которой только можно мечтать.
Но рано я радовалась, что нашла такую приятную работу с приятным шефом. В один прекрасный день, хотя по погоде он не был прекрасен, но я была в приподнятом настроении, из-за того, что так удачно сложилось у меня с работой, все пошло на перекос.
В этот день я пришла на работу, как обычно, к восьми часам утра. Сняв верхнюю одежду, и переобувшись из отсыревших ботинок, на улице шел мерзкий моросящий мелкий дождь, в туфли, я уселась за стол, включила компьютер. Вытащив из сумочки косметичку, я решила взглянуть в зеркальце, и оценить ущерб, нанесенный моему макияжу, дождем и холодным ветром. Так и есть, один глаз поплыл сильно, черный круг от туши вокруг него делал мое лицо пострадавшим от кулака. Другой не мешало бы немного подвести. Попутно с загрузкой компьютера, я решила подправить стрелки глаз и нанести немного туши на ресницы. Из-за двери кабинета Петра Григорьевича доносились оживленные голоса. Собеседником шефа, судя по густому и поставленному голосу, был мужчина. Но мне это было не в новинку, часто было так, что до моего прихода на работу, шеф был у себя и занят.
Я успела подвести один глаз и приступить ко второму, когда дверь шефа распахнулась. Отрывая взгляд от зеркала, я смущенно улыбнулась и подняла голову, собираясь извиниться за свой вид, и тут же вскочить по первому его пожеланию. Но улыбаться мне долго не пришлось. На пороге кабинета стоял высокий красавчик шатен. В изумлении я раскрыла рот. Ладно сидевший на нем дорогой костюм, наводил на мысль, будто он в нем и родился, и от кого производителя он был, точно не могу сказать, так как не смотрела лейбл, но он был в нем ослепителен. Это был мужчина моей мечты. Я видела много мужчин – бизнесменов в Москве, но ни один из них не затронул моего сердца. А на этого взглянула и поняла, что я пропала. При том по-крупному. Видимо, мое восхищение явно отразилось на моем лице, потому что мой взгляд выхватил его губы, нижняя была чуть полновата верхней, но они так брезгливо кривились, что мой рот расплывшийся в идиотской обожающей улыбке, приподнимая уголки губ, принял тут же прямо противоположное направление.
– Чем это Вы тут занимаетесь, дорогая?
Слова были настолько вежливы и красивы, насколько был презрителен тон обращения ко мне. Он приподнял руку, посмотрел на свое запястье, на котором красовались золотые часы, скорее всего «Ролекс», потому что я впервые видела такую марку часов. Золотистый цвет браслета и часов отлично сочетался с его галстуком, на котором рисунок был вышит золотыми нитями. Я поняла, что выставила себя полной дурочкой, пристально разглядывая черный сверхмодный переливающийся костюм в мелкую белую полосочку. Растаяла в полном смысле слова от его мужественной красоты. Его нос был чуть крупноват в крыльях, но общее впечатление с пронизывающими миндалевидной формы серыми глазами, приятно очерченными губами, было очень даже ничего. Он напомнил мне актера Вельяминова, играющего председателя в фильме «Вечный зов», и который безумно в детстве нравился. Теперь осталось мне только собрать крохи своей гордости, и показать, что я не западаю на красивых и богатых мужчин.
Я уже собралась открыть рот и сказать: «А Вам какое дело?», как заметила за спиной этого любопытного «Варвары» своего шефа. Петр Григорьевич настолько был щуплым по сравнению с этим мистером, потому-то я и не увидела его в начале.
Он выступил вперед и поздоровался со мной.
– Оленька, ты как всегда вовремя, – улыбнувшись, заметил он, – вот познакомься с моим сыном, а также с вышестоящим начальством. Прошу любить и жаловать Олег Петрович. Олег, – он посмотрел на сына, – это мой секретарь Ольга, временно замещающая Инессу.
Призвав в помощь свою гордость, я холодно сквозь зубы выдавила:
– «Здрасьте».
Во время представления меня Петром Григорьевичем, я в начале застывшая от наглости или хамства моего вышестоящего, как теперь поняла начальства, а потом от удивления, сидела с тушью в руках. Отложив его, я приподнялась, и наклонила голову.
– Будут какие-нибудь распоряжения, Петр Григорьевич? – игнорируя его сыночка, спросила я у шефа.
– Нет, Оленька. Пока ничего нового, занимайся текучкой, – сказал он и направился к выходу.
Я опустила взгляд на монитор и услышала снисходительный голос главного начальника:
– Зато у меня есть. В следующий раз попрошу Вас макияж наводить дома, а не в рабочее время.
У меня от такого замечания, высказанного в презрительно ленивом тоне, перехватило дыхание. Я вскинула голову, он, что же не видит, что на улице идет дождь?
– В следующий раз, – еле сдерживая в себе бешенство, в которое он меня ввел, четко произнесла я, как на плацу сержант, говорит зеленым солдатам, – чтобы сохранить мой презентабельный вид, не сочтите за труд, подвезите меня до работы.
На последних словах я сделала ударение. Сарказм и яд так и сыпались с моих едко усмехающихся губ. В душе я вздохнула с облегчением и с радостью, что теперь он поймет, после моих слов высказанных таким тоном, что я не попала под его обаяние.
После этого несколько секунд мы мерили друг друга холодными и презрительными взглядами. О! Я хорошо поняла, что говорили мне его серые глаза, как можно мокрой курице, это я себя имела в виду, так разговаривать с таким божеством, как он. Но мои зеленые глаза, сказали ему: «Чихала я на тебя и твою работу. Могу уволиться в сию минуту, все равно работа временная». Я думала он взорвется от бешенства, до которого довела, но я его недооценила, он молча, круто развернулся и вышел из офиса. Мой взгляд выхватил, кислую мину на лице Петра Григорьевича и его глаза, смотревшие на меня с укоризной: «Что с тобой, деточка?»
После их ухода я рухнула в кресло и выдохнула:
– Фу.
Гнев кипел во мне так круто, что мне показалось, будто из моих ушей уже повалил пар.
«Каков наглец! Каков нахал! Если он такой умный, почему бы, ему не сделать один логический вывод, что от дождя все мокнет и расползается. Тьфу, ты! А, вообще, этот нарцисс видит и слышит, кроме себя еще кого-нибудь? Да, какая разница между отцом и сыном. Этому красавчику на подиум только идти, чтобы, дефилируя по нему, демонстрировать себя, – не удержав своих эмоций, я фыркнула вслух. – Вот повезло, так повезло, знакомство с начальством начать с пререканий. А ведь я, так себя никогда не вела, – я вздохнула и добавила, – нагло. И что на меня нашло? Неприязнь с первой минуты общения. А сколько он здесь еще пробудет? Так и взорваться можно, если реагировать так нервно».
Настроение у меня было в конец испорчено. Чтобы я ни делала, чем бы ни занималась, у меня из головы не выходил этот надутый индюк, вспоминая его, я мысленно в его адрес посылала нелестные эпитеты. Но в один из таких моментов, я рассмеялась вслух: «У бедняжки, наверно уши горят. Но так ему и надо, пусть не обижает беззащитных девушек. Думает, приехал из Москвы, так все тут перед ним расстилаться будут? Я сама оттуда, так что всеобщего поклонения ждать? А Петр Григорьевич, туда же, мог бы в мою защиту пару слов сказать. А, вообще, чего я так много о нем размышляю? Не много ли чести?»
Сказав так, я успокоилась, и ушла головой в работу. Обед уже был на носу, так что дела запланированные, из-за спеси некоторых (не будем показывать пальцем), невозможно было отложить.
В час раздался сигнал автомобиля, это Петр Григорьевич, дал мне понять, что ждет меня подвезти до дому на обед. В считанные секунды, я выключила компьютер, прихватила плащ и обувь в руки, не теряя времени на переобувание, и закинув сумочку на плечо, понеслась к машине.
– Ой, спасибо, Петр Григорьевич, – воскликнула я, запрыгивая на заднее сиденье. Я с благодарностью, подняла взгляд от ручки дверцы, которую захлопнула, на шефа и столкнулась с холодным взглядом своего утреннего оппонента, про которого усиленно, старалась забыть.
Он усмехнулся, и, устремив свой взгляд вперед, завел двигатель. А Петром Григорьевичем, моим непосредственным начальством, в машине и не пахло. Как только, я обнаружила это, первым моим действием было выйти из машины, что я и попыталась сделать. Но быстро нажать на ручку дверцы мне помешали, сумка, сползшая с плеча, и обувь в моей руке. Добравшись до ручки, я стала упорно на нее нажимать, но дверца почему-то не открывалась.
– Ручку сломаете, – донесся до меня ленивый бархатный голос. – Дверцы автоматически заблокированы.
– Откройте, – процедила я сквозь зубы, – или я разобью стекло.
– Бейте, – равнодушно сказал, мой похититель, и вывел со стоянки автомобиль, – Вам же и придется платить.
Метод терминатора, конечно, был мне не по карману. В этой машине, я разве только за ручку одну могла оплатить из своего кармана, поэтому я затихла снаружи, но, кипя изнутри, злясь, процедила:
– Что Вам от меня нужно?
Олег Григорьевич взглянул в зеркало заднего обзора, чтобы посмотреть на меня. Видок, я думаю, у меня был еще тот. Вся запыхавшаяся и растрепанная в битве с дверцей, и поминутно, нервно поправляющая, соскальзывающий с плеча ремешок сумочки.
– Поговорим о моем отце, – жестко заявил он.
– И надолго ваш разговор затянется? Меня дома ждет на обед отец.
– Две минуты.
Он замолчал, ну, а я, ни за что не стала бы первая затевать разговор, разве, что силой меня заставили бы. Так что я ждала, и думала, что же он мне хочет сказать о своем отце.
– Вы знаете, что мой отец женат? – тон, каким был задан этот вопрос, меня удивил, в нем была агрессия.
– Ну, да. Я и маму Вашу, Анастасию Юрьевну прекрасно знаю, – стараясь не обращать на его провокационный тон, спокойно ответила я.
– Значит, прекрасно, – протянул с ехидцей в голосе он.
– Так, мы же соседи, почему бы и нет? – недоумевая, что за допрос устроил он мне, спросила я.
– Вы яркая лицемерка, – жестко бросил он.
От такого комплимента, я в удивлении разинула рот. Придя в себя, я разозлилась, и мой мозг стал усиленно думать, как ему в ответ съязвить понаглее и нахальнее. Но ничего на ум ни шло, а он тем временем продолжал издеваться надо мной.
