Светлана Сачкова
Люди и птицы
А Саша одобрил:
– Молодец! Пусть это будет твоим маленьким личным проектом.
Таня не нуждалась в его одобрении. Саша не слишком ей нравился, потому как был очень шумным, чересчур активным и ни в чем никогда не видел проблемы. Таня подозревала, что не от большого ума. К тому же он принес папе коньяк в пакете Beautiful Lady невообразимо уродливого, грязно-бирюзового цвета. При виде его у Тани возникла догадка: производители целлофановых мешков намерены истребить человечество. Это был второй тип пакетов, после «Марианны», который она ненавидела больше всего.
Таня в негодовании.
Дурак! В каждой бочке затычка!
Она по-прежнему старалась следить за тем, что происходило между Сашей и мамой. Но вскоре ей в этом начинании стала мешать сестра. Она подолгу смотрела на Таню: то задумчиво, не моргая, то насмешливо, прищурив глаза и прикрыв их длинными ресницами. Скорее всего, она решила, что Таня имеет на Сашу виды. Тот факт, что он женат, ее, разумеется, не смущал.
В один из особенно долгих взглядов сестры Таня поняла, что проигрывает ей ментальную схватку. Но тут у Лизы запиликал мобильник. Она поднесла его к уху эффектным движением и стала говорить в него томным и низким голосом.
Говорила она так громко, словно никого вокруг не было, оглушительно хохотала и даже не подумала отойти. Беседа за столом прекратилась, и Лиза разговаривала в одиночестве. Это было увлекательное представление, но только для непосвященных – для тех, кто еще не успел выучить наизусть все ее приемчики: изысканные жесты, богатую мимику и виртуозное владение голосом. Мама, тем не менее, всегда любовалась Лизой и сейчас тоже смотрела на нее с обожанием.
– Да ты че?! Ха-га-а-га-а!.. А он?! Да ну!.. Так ты б его сразу послала на три буквы… Дарлинг, ну ты же в курсе, что мужчину так не удержишь…
Сидящие за столом хлопают глазами и смотрят друг на друга неопределенно.
Хоть кто-нибудь здесь понимает, что такое поведение неподобающе?! Таня уже решила, что начинает сходить с ума. В эту секунду встал Макс с непроницаемым видом и отправился вон из комнаты; по пути он ловко избавил Лизу от телефона и отвесил ей небольшую, но очень обидную оплеуху. Она бросилась за ним с визгом, и было слышно, как где-то в недрах квартиры завязалась драка. Мама сумела усидеть на месте в течение секунды, а затем ринулась вслед за ними.
Вернулась она расстроенной. Почему-то надела очки. Когда мама надевала очки, она становилась похожей на испуганную стрекозу или бабочку. Ее круглые голубые глаза становились огромными, непонимающими. У Тани вдруг екнуло от жалости сердце. Она вцепилась руками в стул и стала считать про себя до ста, чтобы не расплакаться… Когда ее отпустило, происшествие было гостями забыто. Сергей только что рассказал о фильме про теракты во Франции, и разговор перешел к обсуждению исламского экстремизма.
Зоя, расправляя шелк на груди, авторитетно заявила:
– Исламский мир – это архаичная, застывшая цивилизация… Она сопротивляется всему новому и хочет утянуть за собой всех…
Сергей нежно поцеловал ей руку, но возразил:
– Это все слова. Они не объясняют, что именно заставляет этих людей стремиться к упрощению своей жизни, не принимать прогресс, отказываться от благ, развлечений…
– А что тут объяснять? Это отсталое средневековое сознание… Оно реагирует на все новое так же, как раньше в Европе реагировали на идеи Джордано Бруно…
Вступил Юра, папин однокашник:
– Эти люди вообще по-другому относятся к жизни. Это уже не люди, а что-то не похожее на людей. Для них главное – враг, главное – разрушать. Им незнакома тяга к созиданию.
Вокруг стола закивали.
И тут Таня брякнула, не удержавшись:
– А вы представьте: пустыня, сорок пять градусов. Какие-то глиняные хибары, драные халаты, блеют козы или бараны… Жажда, нищета. И вы там – навсегда. Наверное, оттуда и мир, и смерть, и их значение видятся немного по-другому?
Она мгновенно пожалела о том, что открыла рот. На нее обратились странные взгляды. Так и надо тебе, нечего лезть в разговор, кому вообще твое мнение нужно!
Саша, однако, посмотрел на нее с интересом и хотел что-то сказать. Но папа опередил его:
– Исламская угроза отражает крах высокоразвитой цивилизации. Мозг человека устроен так, что он не может существовать в условиях, где ежесекундно надо делать выбор. Мы уже близки к клонированию людей, но мозг наш остался таким же, как и пятьсот лет назад. Темп жизни все ускоряется, и мало кому комфортно так жить. В ортодоксальных обществах главное – стабильность. Они хотят, чтобы завтра было как вчера.
Папа, разумеется, хотел Тане помочь. Но ей стало совсем неловко. Люди стараются поддержать некий уровень дискуссии, а она про баранов… Мама бросила в ее сторону такой взгляд, словно она прилюдно обмочила штаны. Тогда Таня постаралась незаметно встать и выйти из комнаты.
На кухне она села на подоконник и закурила.
Таня одна.
За окном плыли массы холодного воздуха и заставляли дрожать стекло. В щели дуло. Под фонарем во дворе бродила собака.
Она и не заметила, как на кухне возник Саша и тоже закурил.
– Слушай, а ты ведь журналист по образованию, да?
Он почесал подбородок.
– У меня тут наклевывается один проект. Хочу организовать журнал для женщин за рулем. Типа женский журнал, но про машины. Это будет просто бомба! Пойдешь ко мне работать?
Таня уставилась на него изумленно.
– Я… не знаю. А что вообще, где офис, сколько сотрудников? Кем, просто редактором?
Саша немного смутился:
– Ну, офиса нет пока, и сотрудников нет… Но все точно будет. И ты можешь мне помогать с нуля, и… почему редактором? Будешь этим… не знаю, какие там должности есть. Главным редактором…
Таня молчала, не понимая, как реагировать.
– Таня! – позвал Зоин приближающийся голос.
Саша затушил сигарету:
– Я к тебе заеду на днях, ладно? Чтобы все обсудить.
– А, вот ты где, – обрадовалась Зоя. – Курите?
Слои серого шелка вокруг ее шеи были как скрученный старый хобот. Она поправила волосы.
– Танюш, я хотела попросить тебя об одолжении… Дело в том, что мы с Сережей уезжаем в отпуск на пару недель, а песика совсем некуда пристроить. Ты же знаешь, у Сашиной девочки аллергия…
Не дожидаясь окончания, Таня покорно сказала:
– Конечно, Зоя, я возьму его к себе.
– Вот и прекрасно, вот и замечательно! Саш, завезешь Феденьку к Танюше на днях?
У Зои была машина, которую она прекрасно водила. Но эта женщина предпочитала никогда и ничего не делать сама.
Глава 4
О великих бизнес-идеях
Днем, когда во дворе практически не было людей, Саша разорвал пачку с солью и щедро посыпал ею машину. Посыпав, стал осторожно возить мокрой тряпкой, чтобы не поцарапать краску. Голубой металлик. Красавица.
Неподалеку на лавке сидел старичок в кепке и сером костюме. Прямо, будто примерный ученик, с палочкой, зажатой между колен. Он удивленно моргал на Сашу глазами. Щурился, чтобы рассмотреть получше.
– Сынок, – старик закашлялся. – А чем трешь-то ее? Специальным составом? Чтобы блестела или как?
– Ага, чтобы блестела.
Саша начал смывать все водой. Он по-прежнему не верил в существование ведьм в целом, но свою личную косматую старуху планировал изничтожить. Пускай перелезает в другую машину. Хоть в шкоду жены, хоть к соседу в кашкай. Главное, подальше от этой красавицы.
Протерев ее мягкой фланелью, Саша отошел в сторону и залюбовался.
– Хорошо блестит! – одобрил старичок.
– Ага!
На слепящем солнце машина переливалась грудами бриллиантов. Саша промакнул лоб и почувствовал жажду.
– Постережешь, отец? Я до магазина схожу…
– Постерегу, постерегу. Иди, не бойся.
– Смотри! Если что, кричи: пожар!
Дедуля остался доволен ответственным поручением, а Саша отправился к продуктовому. Взял себе пива и старику – бутылку лимонада.
В магазине был отдел, где грузин торговал овощами и фруктами. Он сидел, прикрыв глаза; муха ползла по его лицу. А бабушка с болоньевой сумкой обращалась к нему просительно, тихо:
– Нет испорченных яблочек? Не отдашь бабушке?
Грузин приоткрыл один глаз и два золотых зуба:
– Дорогая, плохиэ по половинэ цена.
– А… вот два с плесенью. Кто ж их купит? Отдай бабушке…
– Пятдэсат рублэй кило.
Саша уже отошел, но вернулся и сунул ей сотню. И быстро удалился, чтобы не слушать благодарственных причитаний. Которых, впрочем, не последовало. Бабушка молча взяла купюру и, проигнорировав оживившегося продавца, купила в другом отделе мороженое.
Дома он залез в душ и вымылся с солью, скрипевшей на нем, будто стеклянная крошка; вышел весь красный, горячий, с ощущением, будто с него содрали кожу.
Сел перед телевизором и стал катать шарики от плоскостопия. По комнате бесшумно передвигалась помощница по хозяйству. Для Саши она была мутным пятном, плывущим по периферии поля зрения. Блаженное утро перетекало в жаркий дремотный день; по комнате гулял сквозняк, шевелил шторы и гнал по коже мурашки. Саше стало так хорошо, что глаза его сами начали закрываться, рука дернулась и через пару секунд непременно выпустила бы пульт…
Но тут его мозг заработал в полную силу – потому что телевизор произнес слово «биде».
Саша сел прямо и захлопал глазами, чтобы прийти в себя.
Что такое биде? Предмет роскоши, но в то же время и гигиены. В Москве сотни тысяч квартир, планировка которых не подразумевает установки биде для человека скромных возможностей. Этот человек не будет вскрывать пол и прокладывать лишние трубы. Однако и он, может статься, был бы не против омыть интимные части свежей водой.
Дело в том, что двадцать минут назад, когда Саша использовал по назначению туалетную бумагу, его посетила гениальная идея. Однажды Хитоми пересказала ему забавный случай, произошедший с иностранным студентом в японском Макдональдсе; в рассказе фигурировал обычный японский унитаз с множеством функций. При нажатии определенной кнопки из-под сиденья выезжала трубка и орошала водой гениталии. Но в случае с иностранцем она полила одежду, очки и прическу, поскольку он был с умной техникой незнаком и заглядывал под себя, пытаясь отследить ее действия.
Когда Саша вспомнил историю про любопытного очкарика, у него захватило дух. Он был немного знаком с установкой сантехники, и додуматься, как превратить любой унитаз в биде, труда для него не составило. Вот оно, превращение: нанимается слесарь, который проводит под стульчак тонкую загнутую трубку, а ее, в свою очередь, подключает к трубе с водой. Нужны разветвитель и лишний вентиль. Элементарно. Трубка, правда, ездить не сможет, а будет все время торчать. Но у нас и не Япония… В общем, делов – на час, а за такую работу можно брать пару сотен американской зелени. (Но возможна и гибкая система скидок.) Саша предвкушал, как тысячи москвичей, узнав о подобной услуге, бросятся занимать очередь перед его дверью. Он уже сочинял рекламные слоганы и собирался, насытив столицу, наладить дело и в Питере. А там, возможно, и в регионах… В конце концов, кому не хочется ощутить себя благородным доном хотя бы на пять минут. Пускай дядя-Петя-охранник-в-школе пьет горькую и едва помнит буквы, но и ему не чуждо здоровое тщеславие. А его жене, измордованной тете Даше, будет приятен подарок с тонким намеком на драгоценность женского здоровья[7].
Саша поддался мечтам и уже видел новую девушку, которую придется нанять ввиду шквала звонков, уже чувствовал ее упругую круглую задницу… Но тут в комнату вошла жена с высокомерным выражением на лице и сказала:
– Обед на столе. Мы поели.
И села в соседнее кресло.
– Ленка журнал привезла из Америки, – продолжила она. – Там написано, что американские мужики – удаляют волосы со всего тела. Ходят в салоны, им все эпилируют. Полностью! Даже мошонки у них лысые.
У Саши сразу испортилось настроение. Он насупился, потом встал и попытался сказать как можно более равнодушным тоном:
– Ты возбуждаешься от звука собственного голоса. Знаешь, Гитлер получал оргазм во время своих выступлений.
Недавно он смотрел передачу про фюрера по Discovery.
Жена пожала плечами:
– Я думала, тебе это будет интересно.
А потом, еле слышно:
– Инфантил.
Когда он размешивал в супе шлепок сметаны, в столовой появилась его падчерица Оксана. Обычная десятилетняя девочка, с жидкими русыми волосами и светлыми ресницами. Ушастая. В руках она держала чашку чая и печенье; чашка накренилась так, что содержимое ее вот-вот должно было пролиться. Однако все обошлось: шумно вдохнув, девочка звякнула чашкой об стол. И села напротив.
– Я не хотела, чтобы вам было скучно. Обедать одному, – пояснила она.
Она всегда называла Сашу на «вы», еще с тех пор, как выучилась говорить. Почему, он не знал. То ли жена подучила, то ли сама девочка чувствовала, что он ей чужой. Это «вы» равно шокировало их родственников и посторонних – и у всех вызывало вопрос, почему Саша до сих пор не заводит своих детей.
Он заглотил полбутерброда, а Оксана деликатно захрустела печеньем. Не слишком быстро и не слишком громко – ровно так, как надо. Странно. Раньше она на стремилась поддерживать компанию: наоборот, пряталась в своей комнате и старалась лишний раз не выходить.
– Ой, дядь Саш! Как вам идет эта футболка! – воскликнула она неожиданно, так что кубик картошки брякнулся с его ложки в суп.
Саша жевал и пытался осмыслить происходящее. Точно. В последнее время Оксана сама шла на контакт. Он припомнил еще парочку ситуаций, когда она затевала разговор или вызывалась помочь с какой-нибудь ерундой.
Девочка отвела прядь волос с лица и выработала, как электростанция, лучезарную улыбку.
– Как ваша машина, дядь Саш? Все нормально?
– Надеюсь, что на этот раз все нормально. Тьфу-тьфу…
– Тьфу-тьфу-тьфу, – поддержала Оксана.
И продолжала смотреть на него с напряженным интересом.
Саша затосковал. Он не знал, как и о чем говорить с ребенком.
– Эммм… Как дела в школе?
– Хорошо. Хотя… я не очень хорошо учусь.
– Да? Почему?
Она пожала плечами:
– Не знаю. Не получается.
Саше вдруг стало ее жалко – бесцветную, маленькую. Никакую.
– У тебя скоро день рожденья, что ли?
Оксана растерялась и стала смотреть вниз, на колени, теребить платье.
– Нет. Только через полгода будет.
– Может, тебе что-то нужно? Игрушку? Или там… платье?
– Нет, спасибо. У меня много платьев.
Она опять смотрела на него и улыбалась. Саша пробубнил:
– Ну круто. Что много.
Расправившись с супом, он начал жевать котлету. В ней чего-то не хватало, но он не сразу понял, чего. Падчерица наблюдала за ним:
– Несолено, да? Я сейчас.
Она вскочила и быстро вернулась с солонкой. Когда Саша тряс ею над котлетой, его осенило: Оксана вела себя в точности как женщина, желающая заполучить в свои сети мужчину. Она пыталась его обаять.
Эта предупредительность с ее стороны вряд ли равнялась симпатии. Вполне возможно, что Саша ей вовсе не нравился. С чего ей питать к нему добрые чувства? Он не обращал на падчерицу внимания, порой просто не замечал, даже когда она торчала перед глазами. Зато она, подрастая, начала понимать, от кого в этом доме зависит благополучие маленькой девочки. И теперь инстинктивно старалась расположить Сашу к себе. Тем более что облака ядовитого газа, наполнившие дом, токсичные отходы супружеской нелюбви, давно просочились и в детскую комнату.
Оксана начала собирать посуду.
– Наелись, дядь Саш?
– Ага. Спасибо.
А развалившаяся в кресле жена не удостоила Сашу и взглядом, когда он проходил мимо. «Хоть бы ты у своей дочери поучилась, дура…» – подумал он и неодобрительно покачал головой.
Ближе к вечеру Саша заехал на работу с инспекцией. Для вида: ему просто не хотелось оставаться дома. Там жена все отравляла своим присутствием, и он даже не мог думать спокойно.
Саша обошел цех, где узбечки и таджички управляли овощерезками, разводили водой уксусную кислоту и вымачивали сухой соевый продукт, называемый спаржей. Когда-то ему самому нравились все эти кислые грибы и баклажаны – теперь же от одного запаха становилось дурно.
Потом он снова оказался за рулем. И стал колесить по городу, обгоняя, глазея, газуя. Не двигаться или двигаться медленно, он не умел. Его подгоняло ощущение огромного количества возможностей, поджидавших буквально за каждым углом. От него требовалось только одно: не проворонить. Саше мнилось, будто он находится на пороге чего-то глобального.
Мелькали пыльные улицы, приземистые особняки, лупоглазые бизнес-центры. Заходящее жаркое солнце светило прямо в глаза. Саша поменял направление. И снова белый шум: автобусы, остановки, бабушки, дети, собаки, самосвалы, магазины, учреждения. Из этого потока должна была выкристаллизоваться Идея. И она-таки родилась и заняла полагающееся ей место рядом с превращением унитазов в биде.
Такие идеи Саша называл про себя остаповско-бендеровскими. Это значило, что даже ему самому они казались слегка идиотскими. Но он вспоминал биографии знаменитых антрепренеров и урок, который усвоил в процессе их чтения: великие бизнес-идеи многим поначалу казались дичью.
Сашина очередная придумка исходила из того, что миллионы людей мечтают остаться в истории, но не имеют возможности. Решить эту проблему проще простого. Нужно издать толстую книгу с отменной полиграфией (как вариант: с золотым тиснением) и разместить на каждой странице краткую информацию о том или ином человеке плюс его снимок. Мол, есть на свете такой-то Иван Иваныч, экспедитор, увлекается собиранием винных пробок, а у него жена, собака и дочь. И вот вам, пожалуйста, фото: пухлый жизнерадостный мужичок.
На соседней странице Елена Сергеевна, вдова, музработник; отменно готовит и любит индийские фильмы. Посмотрите, как ей идет нежно-розовый цвет.
И так далее. Все это – за определенную плату. Расставшись с небольшой суммой, ничем не примечательный человек получает место в коллективном фотоальбоме, среди своих современников. Книга распространяется по библиотекам, а также поступает в продажу; в будущем любопытный читатель возьмет ее в руки и станет рассматривать. Какие люди жили в начале двадцать первого века? Как они выглядели? Кого любили? О чем думали? Таким образом, память в веках Иван Иванычу и Елене Сергеевне обеспечена.
Все это следовало обдумать. Провести небольшой опрос и узнать, насколько интересной людям покажется такая затея. После чего опубликовать рекламу, хотя бы даже в газете «Из рук в руки», и нанять девушку, которая будет сидеть за компьютером, отвечать на звонки и вводить данные. А уж набрав достаточное количество кандидатов на вечность и взяв с них деньги вперед (скажем, по двести долларов с носа), заказать книгу в любой типографии. Простой, великолепный план!
Чрезвычайно обрадованный собственной неукротимой смекалкой, Саша заехал в пивной ресторан и отужинал шницелем с тушеной капустой, хотя было еще только шесть часов. Затем продолжил кататься по городу, размышляя о книге вечности. Если все сложится, можно будет наладить их регулярный выпуск. Мало, что ли, дураков на свете?
Саша уже видел себя во главе удивительной империи удивительных бизнес-проектов. Магнат, воплощающий самые небывалые ваши фантазии, берущий под крыло фриков и чудаков, покровитель мечтателей. Визионер, разбогатевший на маленьких и простительных человеческих слабостях. О нем будут писать в газетах, ставить его на обложки журналов. Он уже начал сочинять ответы на вопросы интервьюеров…
Однако в Сашины мечты то и дело вторгался посторонний образ – маленькой девочки с тревожным взглядом. Он возвращался к сцене с котлетой, как будто кто-то тащил его туда за шиворот.
Что за ерунду он нес? «У тебя скоро день рожденья?» Серьезно?! Мог бы и запомнить за десять лет. Все эти годы, что они прожили вместе, Саша почти не принимал участия в жизни Оксаны. Он, разумеется, не сказал ей ни одного грубого слова и выполнял все, что от него требовалось. На автомате, потому что так надо. Но не пытался с ней подружиться или хотя бы общаться, как с человеком.
Во-первых, он не был силен по этой части. Нельзя ожидать от обычного дуболомистого мужика, что он будет чуток по отношению к чужому ребенку, да еще и без всяких подсказок. Отсюда во-вторых: во всем была виновата жена. Даже в лучшие времена его просто брали прицепом в зоопарк, и он плелся сзади, отбывая повинность. А в последние несколько лет, когда отношения с женой окончательно испортились, он и вовсе избегал общения с домашними.
Сейчас Саше вдруг стало стыдно. Что он, изверг какой-нибудь? Рядом с ним живет человек, который для него – невидимка.
И который ни в чем не виноват.
Саша резко свернул – так, что засвистели шины: решил заглянуть в «Детский мир» на Лубянке и купить Оксане классный подарок. Доехал он быстро, поставил машину на подземную парковку. А потом два часа ходил по торговому центру, разинув рот.
Он что-то слышал про реновацию магазина, куда в детстве его водили в качестве бонуса за хорошее поведение. Но не представлял, что с ним стало. От обилия красоты у него закружилась голова. Когда часы в главном атриуме начали показывать компьютерную графику, он стал снимать шоу на телефон и чуть не прослезился.
Но когда по итогам двух часов у него стали отваливаться ноги и в глазах зарябило, Саша понял, что уйдет без подарка. Проблема была в том, что он ничего об Оксане не знал. Играет ли она в куклы? Любит ли наряжаться? Может, читает книги? Обожает головоломки? Мультики? Вышивает, наконец?[8]
Он применил испытанное средство: пристать к продавщице. Но та отвела его к полкам, где были выставлены игрушки для десятилеток, и через десять минут он отчаялся выбрать что-то из тонны мультяшных фигурок, странных зверей и предметов, назначения которых он не понимал вовсе.
Мелькнула мысль – отложить все это на недельку. Но Саша был не из тех, кто что-то куда-то откладывает.
Он начал искать решение. О том, чтобы спросить жену, речи не шло. Тем не менее, посоветоваться с женщиной было необходимо. И тут его осенило: Анастасия Викторовна! У нее целых две дочери. Пускай они давно уже выросли, но их мать должна была разбираться в том, что нравится девочкам.
Саша чихнул и нажал кнопку звонка. Анастасия Викторовна отперла дверь и увидела Сашу, который опять чихнул, громогласно.
– Ты что, Саша, простыл? – спросила она вместо приветствия.
– Здрасте. Пыли наглотался.
– Да, у нас тут сто лет не убирали. Заходи.
Анастасия Викторовна была в китайском халате с драконом. Она наклонилась, чтобы достать ему из калошницы тапочки. Через расширившуюся пройму халата Саша увидел одну отвисшую грудь и сказал:
– Я ненадолго.
Снял ботинки и попытался влезть в тапочки, но ничего не вышло.
– Давай я тебя чаем напою, – предложила Анастасия Викторовна. – Есть вкусный торт, медовик.
Она прошла на кухню и поставила чайник. После чего закурила, а Саша уселся за стол.
– Курить хочешь?
Саша взял сигарету из пачки на столе и тоже закурил. Они молча затягивались и рассматривали друг друга. У Анастасии Викторовны были глубокие носогубные складки и темные морщины на шее, как будто ее недавно душили леской. Но такие же прозрачно-голубые глаза, как в Сашином детстве. Она почти не моргала и не стеснялась пристального мужского взгляда.
Он только сейчас понял, зачем на самом деле приехал. Нет, порыв обрадовать падчерицу был искренним… Но вот Анастасия Викторовна пришла ему в голову неспроста.
Когда-то Саша боготворил эту женщину. До восемнадцати лет он жил в интернате; ему было тяжко и одиноко. У него не было друзей. Иногда ему хотелось умереть, он об этом размышлял подробно и долго. Единственным его конфидантом и другом была в то время Анастасия Викторовна.
Да, и еще богиней секса.
Только сама она об этом не знала.
Черт знает, почему Саша выбрал ее в качестве объекта одержимости. Не симпатичную учительницу по литературе, которой было всего-то лет двадцать пять, не девочку постарше или, наоборот, помладше, не кинозвезду. У него была целая параллельная жизнь – в собственном воображении, – где он был крутым, решал вопросы, ворочал деньгами. А она была рядом, восхищалась, поддерживала. Живая Анастасия Викторовна даже не подозревала об этой части своей биографии. И так странно было видеть ее, когда она приезжала вместе с Зоей его навестить.
Потом все прошло, разумеется. Он поступил в институт, влюбился, начал салатный бизнес, женился. От Анастасии Викторовны стал держаться подальше и старался забыть о своей мальчишеской дурости. Когда вспоминал, мучился жгучим стыдом.
А еще через несколько лет ему стало все равно. Подросток, помешанный на тетке, которая годилась ему в матери, и молодой мужик, презиравший себя за то, что мог в эту тетку втюриться – оба стали казаться ему одинаково смешными.
Вот что делает время.
Но бесследно все это не прошло, что-то осталось. Недавно за праздничным столом Саша подкладывал Анастасии Викторовне заливное, а ее шея покрывалась красными пятнами. Подливал ей вина, а она трепетала и комкала дрожащей рукой салфетку. Ему это нравилось. Он делал это специально.
Наверное, поэтому и приехал. Потому что мог.
Анастасия Викторовна затушила окурок и водрузила перед Сашей чашку с кипятком. Ей не пришло в голову поинтересоваться, зачем он пришел, а он отчего-то забыл сказать.
– Ой, – встрепенулась Анастасия Викторовна, – сейчас покажу тебе новые Лизкины фотографии! Вообще класс! Вот увидишь!
С необычайной прытью она выбежала из кухни и вернулась с альбомом в руках. Начала благоговейно листать его и показывать Саше снимки, на которых Лиза, приоткрыв рот, якобы думала о чем-то нездешнем.
– Красивая, правда? Невероятная девочка… Ну, что скажешь?
Саша невнятно хмыкал в ответ.
Анастасия Викторовна нависла над ним и тревожно пыхтела над ухом.
– Ну, ты чего? – обидевшись, она ткнула его в плечо. – Разве не нравится?
– Ну да. Нравится. Очень.
В эту секунду произошло нечто из ряда вон: Саша протянул руку и взялся за голую грудь Анастасии Викторовны, завидневшуюся в глубине халата. Сделал он это на автомате, неожиданно для себя. И теперь ума не мог приложить, что ему предпринять дальше.
У Анастасии Викторовны округлились глаза; она тоже замерла, соображая, как быть. Саша руки не отдергивал, так как отдернуть ее означало бы поступить еще более глупо. Жаркая кровь прилила к его щекам, и щеки начали нестерпимо гореть. Тогда он вспомнил, как иной раз людей выручает беспримерная наглость, и резким движением раздвинул полы халата.
Анастасия Викторовна стояла теперь перед ним совершенно голая. Кожа на ее животе была дряблой, а лобок – неухоженным. Но в глазах ее показалось нечто вроде насмешки. Она смотрела на Сашу с вызовом, маскируя им смятение женщины, которую уже давно никто не хотел. Тогда Саша, теряя рассудок от запредельности происходящего, просунул руку ей между ног. После чего они сцепились и группой, напоминающей контуженого паука, засеменили в гостиную.
– Саша, закрой шторы, – пискнула Анастасия Викторовна.
Последним, что она запомнила из того странного вечера, был приближавшийся к ней огромный мужчина. Голый двухметровый Саша с руками, как суповые тарелки, двигался подобно горе. Его невероятная масса содрогалась и колыхалась. Когда Анастасия Викторовна перевела взгляд пониже, она увидела гигантского размера мошонку, из которой запросто могла бы получиться дамская сумка[9].