Светлана Медофф
Как Никита Кожемяка и Змей Горыныч Русь делили
С уязвимым местом зверя
Оказалось очень просто:
Нежной была кожа шеи,
Что под самой головой.
Видела княжна, что часто
Змей чесался о деревья,
И, когда он спать улёгся,
Там пошкрябала рукой.
Змей от новых ощущений
Чуть не умер в одночасье:
На молекулы распался,
Вертикально улетел.
А она, как между прочим,
Говорит: «Чуть не убила!»,
Ящер глупо рассмеялся.
Ослабев и подобрев,
Ей сказал: «Ну что ты, крошка,
Ты убить меня не сможешь,
А кто может, тот не знает –
Он не князь, не богатырь,
А обычный сыромятник.
Знаю, что зовут Никита…
Есть пророчество такое –
На душе моей волдырь».
Так впервые Змей Горыныч
Разболтал большую тайну,
И судьбы его к закату
Покатилось колесо:
Понеслась с запиской Жучка,
Побежали скороходы,
Взмыли в небо почтальоны,
Кони понесли гонцов.
И Никиту Кожемяку,
Очень сильного, большого,
Вроде даже холостого,
Скоро в Киеве нашли.
Но с Горынычем сражаться
Наотрез он отказался,
Когда посланные старцы
Уговаривать пришли.
Просто он не мог поверить,
Что способен на такое,
Никогда в руках оружия
Кожемяка не держал.
И в расцвете сил погибнуть
В его планы не входило,
Жизнь одна и, как ни странно,
Самому ещё нужна.
Старцы князю доложили,
Он пошёл к Никите лично.
Тот, работая руками,
Кож двенадцать сразу мял,
Но, увидев государя,
Испугался, растерялся,
Неуклюже поклонившись,
Их нечаянно порвал.
Снова отказал Никита,
Потому что огорчился.
Не то слово – разозлился,
Не на князя – на себя,
На свою смешную робость,
И, конечно, кожи жалко:
Сколько времени и денег,
Сколько вложено труда!
После, поостыв, казнился,
Обзывал себя невежей,
Трусом, стервом и холопом
И всю ноченьку не спал.
Думал о княжне с почтеньем,
О Горыныче со страхом,
Отца с матерью покойных
Со слезами вспоминал.
Рассудил пойти наутро
Сообщить, что он согласен
Русь от чудища избавить
Или голову сложить.
На рассвете лишь уснувши,
Он проснулся поздновато.
Чувствует, его избушка,
Словно студень, вся дрожит.
Вышел на крыльцо Никита:
Не тайфун идет, не войско,
А тьма-тьмущая детишек,
Свет-княгиня во главе.
Он не знал, но догадался –
Очи в пол-лица пылают,
Во всё белое одета,
Белый плат на голове.
Когда князь ни с чем вернулся,
Она выход подсказала:
Ребятню послать и чтобы
Шли девчонки впереди,
То есть будущие жертвы
Или бедные сиротки,
И чтоб все в мольбе держали
Свои ручки на груди.
Вслед за ней, как по команде,
Дети на колени пали,
Разрыдался кожемяка,
Еле-еле мог дышать.
Говорит: «Не надо, встаньте,
Сам я к вам идти сбирался…
Только пусть мне кто покажет,
Где Горыныча искать».
Стал готовиться Никита:
Закупил пеньки три пуда
И смолы бочонков восемь
Для доспеха – так верней.
И просмоленной верёвкой
Обмотался, сделав панцирь,
Руки притрусил песочком,
Чтоб не выскользнул злодей.
Когда князь это увидел,
У него упало сердце:
Что за недоразуменье!
«Эй, найдите ему щит,
Шлем, броню и меч булатный», –
Закричал, но парень твёрдо
Молвил: «Голыми руками
Мне сподручней победить,
А доспехи по размеру
Всё равно ведь не отыщем».
Так Никита безоружный
И пошёл на ратный пир.
Провожатой была Жучка.
Прибыли к пещере ночью –
Плавала луна в тумане,
Словно в сыворотке сыр.
Богатырь полез на кручу,
Над норой, как царь, уселся
И позвал: «Вставай, вражина,
Выходи на смертный бой!»
Змей, себя не утруждая,
Полыхнул огнём из пасти –
Всё обуглилось у входа,
Затвердел песок слюдой,
Закипел родник в ложбине –
И опять уснул беспечно,
Думая, что гость незваный
В кучку пепла обращён.
Но опять кричит Никита:
«Вылезай, урод трусливый,
Или ты меня боишься?
Так я не вооружён!»
Чудище вконец проснулось,
Высунулось из пещеры –
Никого. И осторожно
Двинулось ещё вперёд.
Не успело оглянуться –
Кожемяка прыг на спину
И связал узлом скорняжным
Две башки его из трёх.
Тяжело дышать змеищу,
Хочет сбить врага быстрее:
По спиняке хвост лупасит,
Щёлкает зубами пасть,
По земле кататься начал,
Чтобы раздавить Никиту,
Ну а тот вцепился в шею,
Как заразная напасть,
Как болотная пиявка,
И сидит неуязвимый,
Рассудив, что безопасней
Ему места не найти:
Змей себя палить не будет,
Не укусит – не достанет.
Наконец устал Горыныч
И взмолился: «Отпусти!
Развяжи меня, Никита! –
Он, конечно, догадался,
Кто таков его обидчик, –
А не то как разозлюсь,
Полечу сейчас на Киев,
Не смогу – пойду ногами,
Буду рушить всё на свете,
Уничтожу вашу Русь».
Богатырь ему: «Навеки
Уберёшься восвояси.
Чтобы только на картинках
Личность видели твою.
Чтоб забыли люди горе,
От которого страдали,
Чтобы дети удивлялись,
Подбирая чешую».
Змей на это рассмеялся:
«Остроумно, но нечестно!
С русичами я сроднился,
И к тому ж у нас ничья!
Давай так: поделим землю
На две части вот отсюда.
Слева, на востоке – ваша,
А на западе – моя».
Призадумался Никита:
«Как делить, что неделимо,
Что принадлежит народу,
