Светлана Лубенец
Фенечка для фиолетовой феи
Глава 1
Мотоцикл не роскошь
Конечно, у него был не навороченный байк, а всего лишь старенький мотоцикл «Иж», который ему наконец-то отдали в полное владение. Мотоцикл долгое время ржавел на даче, поскольку отец давно уже подарил свое сердце бежевой «Ниве». Конечно, «Нива» – это вам не «Мерседес» или «Ауди», но для дачных дорог с ухабами и рытвинами – самое то.
Вместе с отцом они привели «Иж» в порядок: вычистили его, смазали, где надо, заменили кое-какие мелкие детали, а также руль, седло и багажник. Уже без отца, совершенно самостоятельно, он выкрасил мотик черной эмалью из баллончика, а на баке с двух сторон красной краской через трафарет сделал рисунки летучей мыши. Старший брат на день рождения подарил ему клевый мотоциклетный шлем – фирменный, с темным тонированным стеклом, а двоюродная сеструха помогла специальным степлером насажать на старую кожаную куртку металлические заклепки. Мама долго ругалась, поскольку считала, что они с Веркой испортили еще вполне годную для носки вещь, но потом вынуждена была смириться. Конечно, куда денешься: теперь ведь на куртке останутся дырки, если заклепки снять.
Мама вообще была недовольна всеми: и отцом, и братом, и Веркой, и, главное, конечно, мотоциклом. Она кричала, что мальчик еще несовершеннолетний, что у него нет прав и что на дорогах его непременно собьют оголтелые «новые русские» на своих «шестисотых». На это отец отвечал ей, что права сын непременно получит в свое время, а ездить пока будет только по их дачному поселку. Он считал, что на их разбитую дорогу хозяин «мерса» свернет только в состоянии крайнего расстройства нервной системы, чего у них, у «новых русских»-то, ввиду наличия большого количества денег, никогда не бывает. Последним отец выдвинул такой аргумент: заниматься мотоциклом в сто раз лучше, чем сидеть на чердаке у бабки Старостиной и вместе с другими неприкаянными парнями курить какую-нибудь гадость.
На подобное заявление мама не смогла сразу ничего ответить и временно замолчала, обдумывая новое контрнаступление. И поскольку вышеназванное мамино обдумывание несколько затянулось, сын, заправив узкие черные джинсы в высокие шнурованные ботинки, каждый вечер отправлялся на своем мотоцикле гонять по поселковой дороге. Иногда он уезжал и гораздо дальше поселка, но родители, к счастью, пока об этих дальних его вояжах не догадывались.
Глава 2
Фиолетовая Фея, Овца Долли и другие
Ксения нехотя собиралась в школу. Угораздило же родителей поменять квартиру на другую именно в этот район! Тут все какие-то недоделанные. А как ее вчера в классе рассматривали… будто она какое-то насекомое! Конечно, сами они не такие: приглаженные, одинаково причесанные… ну просто клонированные овцы. Особенно противной показалась одна девчонка в белых кудряшках, у которой аж губки скривились на сторону, когда она увидела фиолетовую стрижку Ксении. Вылитая овца! Точно! Пожалуй, эту, в кудряшках, стоит звать Овцой Долли. Ксения тихо рассмеялась.
А классная руководительница! Как ее там зовут? Инесса Аркадьевна, что ли? Или не Аркадьевна… Она тоже прицепилась к фиолетовым волосам: убрать! состричь! перекрасить! Похоже, эта Инесса умеет говорить только восклицательными предложениями с глаголами в повелительном наклонении. Но это ей не поможет, Ксения не станет ни стричься, ни перекрашиваться. Она имеет право ходить с волосами любого цвета, поскольку на учебе это никак не отражается. Ксения так и сказала об этом классной даме, ткнув ей в нос свой прошлогодний дневник, где, кроме пятерок и четверок, других отметок не значилось. Но Инесса все равно продолжала восклицать: сменить цвет волос на менее вызывающий!
А потом она сменила тему: стереть с ногтей черный лак! Ксения посмотрела на свои ногти. Лак начал шелушиться, и если бы не Инесса, она, пожалуй, и сама бы его стерла, но теперь… Ни за что! Ксения достала с полочки свой любимый ядовито-зеленый лак и на облупленные места насажала яркие фосфоресцирующие пятна. Вот теперь Инесса наверняка свалится со своих тонкокаблучных копытец!
А как она вчера вздрогнула, когда Ксения представилась классу:
– Золотарева Ксю.
– Как-как? – переспросила Инесса.
– Ксю, – повторила Ксения.
Инесса пожевала губами и, будто обращаясь к душевно больной, с присюсюкиванием спросила:
– Может быть, ты разрешишь называть тебя Ксюшей?
– Нет! Не разрешаю! – жестко ответила Ксения любимыми классной руководительницей восклицательными предложениями. – Или Ксю, или Ксенией! Никаких Ксюш! Мне не пять лет и даже не десять!
По классу прокатился ропот удивления пополам с недовольством. Ну и что? Какое ей до них дело? Она с независимым видом прошла на своих огромных платформах на указанное место. Когда она села на стул, то разрез длинной узкой юбки разъехался в стороны до самого бедра. Инесса этого видеть не могла, зато парень, сидящий на другом ряду против Ксении, покраснел, отвел глаза и в ее сторону больше не смотрел. Ой-ей-ей! Какие мы нежные! Какие целомудренные! Можно подумать, телик не смотрит или журнальных обложек в киосках не видел! У Ксении, между прочим, все при всем: и ноги длинные, красивые, и ничего лишнего она в разрезе не демонстрирует. С чувством меры у нее все в порядке.
С ее экспериментами с внешностью даже родители смирились. Правда, когда Ксения выкрасила волосы фиолетовой краской, мама тоже возмущалась, так что пришлось долго доказывать ей, что это идеальный дополнительный цвет к зеленоватым глазам и к любимому зеленому свитеру. Убедить маму, похоже, не удалось, но от Ксении она все же отстала. Махнула рукой, как она говорила.
Ксения запихнула в рюкзачок последний учебник и отправилась в школу. В вестибюле в качестве дежурного администратора учащихся встречала директор школы Алевтина Николаевна. Она поманила Ксению к себе, отвела к окну и, положив руку ей на плечо, сказала:
– Мне не хотелось бы тебя огорчать, но твоя одежда и макияж выглядят слишком вызывающе.
Ксения, поежившись, стряхнула с себя руку директрисы и напомнила ей:
– Школьную форму отменили уже лет десять назад.
– Ты права, – вынуждена была признать директриса, – но существуют определенные нормы. Рабочая одежда, а в школе вы именно работаете, должна отличаться от той, в которой ходят на пляж или на дискотеку.
– Что вы, что вы! – Ксения невинно захлопала зелеными ресницами. – На дискотеку я одеваюсь абсолютно по-другому!
Она надеялась, что директриса завизжит от злости, над чем можно будет и посмеяться, но та оказалась человеком других правил.
– Понятно, – сказала она, подхватив тон Ксении. – Вероятно, ты ходишь на дискотеку в пионерской форме. Это похвально, но все же завтра прошу тебя заменить зеленую тушь для глаз на черную или коричневую, топик – на рубашку или блузку, закрывающую живот, а брюки – на другие, нейтрального цвета. О волосах мы уже говорили, повторяться не будем, а вот помаду, пожалуй, тоже стоит отметить. У тебя в ней такой вид, будто ты сейчас вгрызешься мне в шею. Я запрещаю тебе пугать младшеклассников!
Закончив свою речь, Алевтина Николаевна вернулась на покинутый пост. Ксения стояла в состоянии некоторого замешательства. Да… Так с ней еще никто не разговаривал! Что ж, приятно встретить достойного собеседника. Но даже директорская ядовитость не заставит Ксению изменить себе.
Когда она вошла в кабинет географии, новые одноклассники встретили ее настороженным молчанием. Под взглядами двух десятков пар глаз она гордо прошествовала к своему месту. Сесть на стул она не успела, потому что парень, сидящий сзади, сощурившись, остановил ее вопросом:
– В пупок не дует?
– Закаленный! – мгновенно отреагировала Ксения и, кивком показав на его махровую толстовку, спросила: – А ты не потеешь?
Кто-то в классе коротко хихикнул, и снова воцарилась напряженная тишина.
– А я временами проветриваю, – не смутился парень и так рванул «молнию» на груди, что она тоненько взвизгнула.
– Ой, посмотрите, – нараспев проговорила та самая девчонка, которую Ксения про себя окрестила Овцой Долли. – Сейчас Германович нам стриптиз организует. Ты бы вышел, Стасик, из-за стола, а то плохо видно!
– Тебе, Брошка, смотреть нельзя: ты очень впечатлительная, – весело посматривая на Долли, отозвался тот, кого назвали Стасиком Германовичем. – Влюбишься – за уши не оттащишь!
Одноклассники облегченно рассмеялись, напряжение ослабло, а Овца Долли села на свое место, бросив Германовичу через плечо:
– Гляди, как бы тебя оттаскивать не пришлось!
Ксения тоже опустилась на стул. А Германович, кажется, ничего. Веселый и не злой. Только вот имя… Стасик… Не имя, а пирожное со взбитыми сливками… Интересно, почему Овцу называют Брошкой? Может быть, из-за волос? Под лучами солнца, бьющего в окно, ее кудряшки блестели и отливали платиной. Пусть они себе блестят хоть бриллиантами, но для Ксении эта девчонка навсегда останется Овцой Долли.
Ксения почувствовала взгляд сбоку и повернула голову. Парень, который вчера жутко покраснел при виде ее разреза, поспешно отвел глаза. Ксения тихо, но так, чтобы он слышал, пробубнила:
– Прости, но сегодня я в брюках.
Она нагнулась над рюкзаком и поняла, что вообще-то промахнулась: короткий ядовито-розовый эластичный топик самым коварным образом полез вверх. Еще немного, и Германович будет иметь счастье видеть, какое на ней белье. Ксения резко выпрямилась. Придется весь день сидеть с железной спиной. Удовольствие, прямо скажем, ниже среднего. Ладно. Придется потерпеть. Завтра она вместо топика и бирюзовых брюк наденет облегающую блузочку кислотного оранжевого цвета и, пожалуй, опять ту юбку с разрезом. Пусть парнишка порадуется. Она бросила взгляд на соседа справа. Он взгляд почувствовал, потому что лицо его мгновенно сделалось багровым. Ксения подождала, пока багровость с его лица доползет до шеи, презрительно хмыкнула, отвернулась и придвинула к себе учебник географии.
После уроков по дороге к дому ее догнал Германович и пошел рядом. Некоторое время они молчали, потом он сказал:
– Мне кажется, на твоей голове не хватает ирокеза.
– Да? – Ксения, не ожидавшая такого заявления, слегка опешила.
– Ага! Я прямо вижу его – фиолетовый гребень ото лба к затылку. Тебе пойдет.
– Ну что ты! – пришла в себя Ксения. – Это же вчерашний день! Я, знаешь, обдумываю другой вариант: может быть, остричься наголо? Как ты думаешь?
– Полностью одобряю! – Германович показал вытянутый вверх большой палец. – А вообще-то… ты откуда взялась такая?
– Какая?
– Ну, такая… экстремальная. – Германович широко и обезоруживающе улыбнулся. И Ксения, которая уже готова была сказать ему какую-нибудь гадость, резко расхотела это делать.
– Вообще-то мы переехали из другого района, – улыбнулась она в ответ.
– А в том, вашем, районе все такие… фиолетовые?
– У нас там всякие, – почему-то вдруг обиделась Ксения. – А вот Стасиков, – она нарочно просюсюкала его имя, – не наблюдалось.
– Стасик – это для избранных, – резко затормозил Германович, оглядывая ее снизу доверху, – а для тебя я – Стас или Станислав Сергеевич! Сечешь? – И, не дожидаясь ответа, он пошел в противоположную от нее сторону.
Ксения поморщилась. Пожалуй, она переборщила. Германович ей понравился. И чего ее понесло? Может, в самом деле обриться наголо? Вот Станислав Сергеевич вздрогнет!
С порога, не сняв обуви, мама тоже запела песнь про фиолетовые волосы:
– Ксения, хватит нас срамить! Я прямо не знала, что сказать вашей директрисе. Со стыда с тобой сгоришь, честное слово!
– Ты что, ходила в школу? – изумилась Ксения.
– Я не ходила в школу. Зато я приходила на обед. Лучше бы не приходила… – Мама наконец переобулась в тапочки. – Звонила Алевтина Николаевна и очень просила разобраться с твоей головой.
– Разбирайся! – Ксения, дурачась, стала на колени и склонила шею перед мамой. – Руби!
– Мне не до шуток! – рассвирепела мама. – Я уже устала отвечать на вопросы знакомых, почему моя дочь ходит, как кикимора с детского утренника. По-моему, они считают, что у тебя не все дома.
– Вот видишь! Скоро и Алевтина Николаевна будет того же мнения и от тебя отстанет.
– Ксения! Мне стыдно! – Мама перехватила другой рукой хозяйственную сумку, которую на нервной почве забыла отнести на кухню. Из объемистого нутра сумки торчали две желтые куриные ноги со скрюченными когтистыми пальцами. – Я обещала директору, что ты перекрасишься в нормальный цвет.
– Мамочка! – Ксения вскочила с колен. – Мой взгляд, например, оскорбляет средневековый костюм Алевтины Николаевны в такую… жуткую клеточку… Я же ничего, терплю. Почему я в угоду ей должна перекрашивать волосы?
– Потому что у людей не бывает фиолетовых волос! У них от природы другой цвет, понятно?
– Да? А разве от природы у людей бывают сиреневые губы? Зачем ты их красишь в такой странный цвет?
– Ксения! Мне уже за сорок. Я – взрослый человек, в конце концов!
Раздраженная мама ходила взад и вперед по комнате, угрожающе размахивая сумкой с курицей. Желтые ноги по-прежнему жалко кривили пальцы с синеватыми когтями.
– И почему это вам, взрослым, все можно? Кто так распределил? Кому мешают мои волосы?
– Знаешь что… – Мама перестала метаться и села на диван, как в вагоне метро, поставив сумку себе на колени. Куриные когти царапали ее вздымающуюся в волнении грудь. – Существуют определенные нормы поведения. Ты же не пойдешь по улице голой, хотя это никому не помешает.
Ксения задумалась, потом вытащила из маминой сумки пакет с когтистой птицей и заявила:
– Так и знай. Я не стану перекрашиваться. Ни за что! Твоя директриса, конечно, может попытаться выгнать меня из школы, но я тогда… пожалуюсь в ООН на ущемление моих прав. Ясно?
– Ну нет! Хватит! – Мама вырвала из рук дочери птицу прямо за желтые ноги. – Или ты перекрашиваешься, или…
– Что «или»?
– Или… – мама беспомощно хватала ртом воздух, – или… я не хочу тебя знать!
И тогда Ксения резко развернулась, схватила со стула свитер и выбежала из квартиры. Из ослабевших рук мамы с противным чмоком упала на пол несчастная кура, единственный молчаливый свидетель их разговора. Из-под ее закрытого сморщенного века выкатилась мутная размороженная слеза.
Глава 3
Ужас, Летящий На Крыльях Ночи
На улице было прохладно и темно. Ксения шла по тротуару и продолжала мысленно спорить то с мамой, то с директрисой. Потом она вспомнила Темку, своего приятеля по старой школе. Он отрастил густые пепельные волосы почти до пояса, и никто ничего против этого не мог сделать. Единственная уступка взрослым, на которую он пошел, состояла в том, что в школе он перетягивал волосы резинкой в хвост. Кроме невозможной для восьмиклассника прически, Темка еще и весьма неординарно для средней школы одевался. Его черные джинсы были сплошь перечеркнуты специально, с большим искусством выполненными горизонтальными прорехами. При этом длинные ноги молодого человека напоминали два ствола березы в негативном изображении, а именно: белые неровные полоски на черном фоне. Прорехи Темка небрежно скалывал большими английскими булавками и никак не реагировал на едкие замечания противников его стиля, что он как-нибудь чего-нибудь себе такое уколет, о чем потом всю оставшуюся жизнь будет долго и слезно жалеть. Джинсовая куртка Темки была украшена разноцветными надписями на непонятном языке, выполненными необыкновенно ядовитыми маркерами. Вместо школьной сумки или рюкзака он носил учебники и тетради в холщовой суме на длинной, плетенной косичкой лямке. Ребята за эту суму на лямке через плечо называли его бурлаком, с внешним видом коих они ознакомились на литературе, изучая бессмертное творчество поэта Некрасова Н.А. Глядя на Темку, Ксения и выкрасилась в фиолетовый цвет. Она не была влюблена в него, но ей очень хотелось понравиться ему, стать Темке другом, а для этого надо было как-то соответствовать ему. Темка фиолетовость Ксении мгновенно оценил, взял ее в свои оруженосцы и в короткое время научил быть абсолютно независимой от взглядов и мнений окружающих, то есть от серой толпы. Темка очень огорчился, когда узнал, что Ксения переезжает на другой конец города. Он подарил ей на прощание кожаный браслет с бахромой, который лично изготовил из брошенной матерью старой сумки. Первое время он позванивал ей, узнавал, как дела, а потом звонки его прекратились. Ксения подумала, что он нашел другую понимающую его подругу, и не обижалась.
За размышлениями и воспоминаниями Ксения не заметила, как вышла на старую окружную дорогу. Она остановилась у фонаря возле остатков чугунного ограждения и задумалась. Что дальше делать? Придется возвращаться домой, ведь больше идти все равно некуда. Неужели придется им всем, взрослым, уступить?
Ксения совсем было собралась с силами, чтобы повернуть к дому, когда прямо перед ней тормознул мотоцикл.
– Хочешь прокачу? – спросил мотоциклист, не снимая шлема с тонированным стеклом.
Ксения в испуге отшатнулась.
– Не бойся, – усмехнулся парень. – Я тебя знаю. Ты Ксения Золотарева из 9-го «В».
– Допустим… А ты кто?
– Ты не знаешь… Я из другого класса…
– Из какого?
– Это для тебя имеет значение?
– Конечно, имеет. Может, ты все врешь… Ну-ка, скажи, как зовут нашу директрису? И вообще, почему ты не снимаешь шлем?
– Нашу директрису зовут Алевтиной Николаевной, а вашу классную – Инессой Аркадьевной. И если ты хочешь… – Парень взялся рукой за свой шлем.
– Погоди, – остановила его Ксения, – не снимай. Ты прав: это не имеет значения. Так даже интереснее!
– Тогда садись… Сейчас машин здесь немного. Такую скорость разовьем – мало не покажется!
– Давай! – махнула рукой Ксения и села на мотоцикл позади парня.
– Держись крепче! – крикнул парень, и они полетели.
Мотоцикл ревел и урчал. Ветер так сильно бил в лицо, что Ксения захлебывалась и не могла дышать. Она пряталась за спину мотоциклиста, кашляла, смеялась и визжала от восторга. Мимо с бешеной скоростью проносились столбы, деревья, огни. Встречные машины действительно попадались редко. Большинство автолюбителей предпочитали новое, недавно проложенное почти рядом шоссе. У Ксении жутко замирало сердце, когда все-таки из-за спины или навстречу со скоростью, не меньшей, чем их собственная, неслись машины.
Развернувшись так круто, что Ксения чуть не вылетела из седла, мотоциклист остановил свою машину возле школы.
– Супер! – восхитилась она. – Здорово!
Мотоциклист посмотрел на нее сквозь шлем, потом опять поднял руки, чтобы его снять. И Ксения снова остановила его:
– Пожалуйста, не надо… Все так необычно! Знаешь, я буду звать тебя Ночным Мотоциклистом! Ты еще как-нибудь покатаешь меня, Ночной Мотоциклист – Ужас, Летящий На Крыльях Ночи?
– Может быть, – ответил парень, опустил руки на руль, газанул, и его мотоцикл скрылся за школой.
Поскольку Ксения, как всегда, училась ровно и хорошо, учителя во главе с директрисой очень скоро стали делать вид, будто не замечают несколько странный цвет ее волос и экстремальность одежды, в которой она ходила в школу. Но Ксения прекрасно понимала – стоит ей сделать хоть один промах, как все начнется сначала, поэтому дома занималась серьезно и много. В классе старалась держаться независимо и не обращала никакого внимания ни на прищуры Германовича, ни на презрительные взгляды Овцы Долли с компанией.
Первые недели сентября стояли по-летнему теплыми, и Ксения очень огорчилась, когда пришлось все-таки доставать куртку. Однажды после уроков она по привычке выскочила на улицу раздетой. Холодный ветер через ворот и широкие рукава блузки моментально пробрался к самому телу. Ксения ойкнула, шмыгнула назад, в вестибюль, и направилась к гардеробу.
– …И эту фиолетовую чувырлу, – услышала она конец чьей-то фразы и остановилась в дверях. Хохот и сдавленное хихиканье раздались из-за ряда вешалок, еще заполненных куртками и плащами. – Я тебе говорю, он на нее запал. Предлагаю предпринять следующее…
Ксения узнала голос Долли, и действительно тут же прямо на нее вышла Лена Брошенкова, или, по-местному, Брошка, с курткой в руках. Она вздрогнула от неожиданности, увидев Ксению, но тут же собралась и перешла в наступление:
– Подслушиваешь? Нехорошо.
– Больно надо! Я куртку забыла. – Ксения сдернула с вешалки свою джинсовку. – А фиолетовая чувырла – это, конечно, я?
– Ну что ты! Как можно? – из-за вешалок показалась Диана Резцова. – Фиолетовая чувырла – это солистка группы «Киви». А ты у нас – Фиолетовая Фея. Фиолет – суперкласс!
– А-а-а! – отозвалась Ксения. – Тогда совсем другое дело! – Она усмехнулась и пошла к выходу.
Что эти две курицы задумали? Конечно, они говорили о ней, нет никакого сомнения. Что же они собираются предпринять, зачем и, главное, когда? Что там Брошенкова говорила? Кто-то на кого-то запал… Может, все-таки не про нее? Она не замечала, чтобы на нее кто-то западал. Хотелось бы, конечно… Но Германович, похоже, не может простить ей «пирожное со взбитыми сливками». Дурак! Ах да, она совсем забыла, что есть еще Сережа Григорьев! Как же, как же! Сосед справа, который никак не может выдержать ее взгляда и все время отворачивает лицо. Но вряд ли Долли с Резцовой беспокоятся о Григорьеве. Какой-то он невыразительный. Ксения попыталась вспомнить, какие у Григорьева глаза, но так и не смогла. Слишком быстро он их отводит в сторону. Все-таки хорошо, что она забыла куртку. Надо быть начеку! На всякий случай…
