Светлана Каныгина
Насекомое
Гостиная старого дома постепенно наполнялась мутными, зависающими в воздухе извилистыми дымными облачками. Медленно, почти незаметно глазу, они тянулись по комнате, словно туманом оплетая её и всё более сгущаясь. Вскоре и стулья, и сервант и кресло, и торшер, и Антона Ивановича, сидящего за столом- всё окутал дым. Тяжёлая рыжая портьера, закрывающая окно, теперь оплетённая полупрозрачными рюшами дыма, казалась уже не такой громоздкой и будто бы плыла в туманной пелене, двигаясь не то вниз, не то вверх. В полумраке гостиной она горела точно светильник, озаряя его сиянием утреннего солнца, пробивающегося сквозь плотную вязь её нитей.
А за портьерой, отгороженный ею от происходящего в доме, по-прежнему был мотылёк. На рассвете, едва только солнечный луч коснулся оконного стекла, он вновь бросился на неприступную прозрачную стену; снова и снова тщательно ощупывал её в поисках спасительной прорехи и решительно атаковал ударами крыльев, пытаясь разрушить. Хрупкий и почти невесомый он бился с ненавистной ему преградой из последних сил, теряя их и ослабевая.
Время мотылька уходило. Он чувствовал это, знал, что от его жизни осталось совсем немного. Всё явственнее ощущая слабость, он останавливался, чтобы передохнуть и с тоской смотрел на мир за окном. Мотылёк наблюдал за обитателями сада и понимал, что они тоже смотрят на него, видят, как он страдает, как угнетён, но продолжают жить, будто не замечая этого. Такая спокойная холодность, такая понимающая отстранённость и жестокое безразличие почти до физической боли ранили душу мотылька. Принять это ему было невыносимо тяжело, но ещё труднее было осознавать, что тот яркий и живой мир, из которого безучастно смотрят десятки глаз, так и останется для него недостигнутым. Терзаемый муками одиночества и окружающим равнодушием он противостоял уже сам себе, не позволяя смириться. Борясь с усталостью и отчаянием, он вновь бросился на стекло и, не сводя взгляда с ослепляющего его солнца, в последнем порыве осыпал его ударами.
Внезапно портьера позади мотылька распахнулась. Мутные волны дыма хлынули к окну, и рука хозяина дома настежь отворила форточку. Испуганный мотылёк отпрянул назад, взвился вверх, и, описав кривую петлю над Антоном Ивановичем, полетел по гостиной. С ужасом он метался по окутанной белым туманом комнате, не понимая, где оказался. Всё вокруг мотылька будто перемешалось и он, натыкаясь то на стены, то на потолок всё больше терял рассудок. Дрожа от захлестнувших его страха и волнения, он то кружил на одном и том же месте, то бросался из стороны в сторону, как вдруг, вновь оказался перед окном. В исступлении, с яростью мотылёк кинулся к нему, готовый умереть, но стекло, будто внезапно растворившись, выпустило его наружу. Мгновение, и мотылёк был среди благоухающих трав и цветов, ошеломлённый и задыхающийся от свободы. Боясь спугнуть этот, кажущийся наваждением миг, трепеща всей душой, он застыл на бутоне розы, но затем, не помня себя, понёсся над садом. Облетев сирень у окна, он тронул сладкий цветок вишни, спустился к утопающей в тени кустов траве, вновь взмыл вверх к пышным и пряным буклям бульденежа и, восхищённый, бросился к сверкающему в небе солнцу.
