Светлана Каныгина
Насекомое
И всё же Антон Иванович был здесь не один. Так случилось, что вместе с ним закрытым ото всего оказался мотылёк- небольшая, дымного цвета бабочка. В день приезда хозяина дома, незадолго до рассветного часа, он появился из кокона под оконной рамой в гостиной и с той минуты неустанно бился в стекло, пытаясь вырваться наружу. Там, за непонятной ему прозрачной преградой, среди зелёных трав и масляно-жирной листвы деревьев, вокруг пышных цветов бульденежа, сирени и вишни кипела жизнь. Мотылёк был восхищен её великолепием. Ах, как она была пленительна и прекрасна! Как притягательно дрожали листья на ветру, как завораживающе играли тени в густо украшенных цветами кустах дикой розы! Как же красиво и как близко было всё то, что мотылёк видел по ту сторону стекла! Ведь он был совсем рядом! Казалось, что ещё немного усилий и невидимая стена поддастся его натиску и наконец выпустит на волю. Но, каким бы страстным не было желание мотылька покинуть свой плен, сколько бы он не искал выхода- всё напрасно. Окно было закрыто. Вот уже два дня оно удерживало мотылька в своей тюрьме. Два дня он встречал здесь рассвет; с борьбой и мучительной грустью наблюдал недосягаемую прелесть пролетающих за окном мгновений и к закату, совершенно обессиленный, замерев, провожал последние лучи солнца. Пыльная портьера, мёртвое дерево оконной рамы и скользкая гладь стекла- это всё, что окружало его здесь, всё, к чему он мог прикоснуться. Открытый миру и так жестоко отгороженный от него, мотылёк был невыносимо одиноким. Он страдал, неслышно и невидно никому терзался горькой тоской.
Встретив ночь второго дня, исполненный ярких мечтаний о свободе, мотылёк уснул. В это же время, на софе, стоящей в углу гостиной, задремал и Антон Иванович. Оба они, усыплённые полным беззвучием старого дома, погрузились в мир своих грёз и, ничем не потревоженные, мирно проспали до самого утра.
Однако, пробуждение обитателей дома было ранним. Появившийся неизвестно откуда, кот уселся на подоконник окна гостиной и своим заунывным мяуканьем бесцеремонно вторгся в их спокойный сон. Заря ещё только занималась и Антону Ивановичу, свернувшемуся под пледом на старой софе, совсем не хотелось подниматься. Терпеливо дождавшись, когда нудная песнь за окном смолкнет, он с облегчением вновь задремал. Но кот будто бы знал об этом. Словно того и выжидая, он снова мяукнул и этим окончательно разбудил хозяина дома. Теперь уютно продавленная, софа стала казаться Антону Ивановичу жёсткой, плед жарким, а всё что было вокруг- раздражающим. Несносное животное лишило его сна. Вместе с ним пропало и чарующее чувство тоски, так старательно взращиваемое на протяжении последних двух дней. Оставив постель, Антон Иванович отправился на кухню, но так и не найдя там ничего, что могло бы помочь ему снять раздражение, вернулся обратно. Он сел за пустой стол и лениво осмотрелся вокруг. Подёрнутая паутиной люстра, радиоприёмник с наклеенным на него уже почти выгоревшим изображением автомобиля, тумба, гобеленовое кресло и стоящий рядом с ним круглоголовый торшер на длинной треноге, несколько мягких стульев и полированный сервант с наброшенной на него кружевной салфеткой- всё это было так давно ему знакомо, так хорошо изучено, что уже почти слилось со стенами дома, потеряв свою физическую значимость. А ведь когда то было иначе. В кресле под светом торшера любила засиживаться вечерами жена Антона Ивановича. Книги, что она тогда читала, до сих пор были здесь, за стеклом серванта, но уже давно забытые и больше неинтересные никому. Пылящееся на тумбе радио, прежде замолкало только перед отъездом хозяев дома и снова играло, как только они оказывались здесь. На этих стульях, собираясь за столом в дни застолий, сидели члены семьи и их друзья. А софа, уже совсем ветхая и потерявшая вид, некогда была излюбленным местом для дневного сна матери Антона Ивановича.
