Светлана Игоревна Бестужева-Лада
Берег любви
«Интересно, почему я прежде не замечал, как это красиво? Почему смотрел на Париж глазами своей драгоценной супруги? Может быть, стоит задержаться на денек-другой, побродить пешком по центру, посмотреть то, о чем только в детстве читал в романах Гюго и Дюма? И вообще посмотреть на город: ведь таких красивых балконов я никогда еще не видел. Да и сами дома: вроде бы, типовые, а каждый – на свое лицо. И как это они умудряются?»
Мысль мелькнула – и исчезла, как только Николай представил себе эти прогулки по жаре, в совершенно чужом городе, да еще без знания языка. Нет уж, надо ехать, куда посоветовала та милая девушка в самолете, – к океану. К прохладе, тишине, подальше от людей. Балкончики, конечно, штука хорошая, но они – высоко, а ходить придется по земле, где полным-полно людей и машин. Надоело…
А Париж никуда не убежит, если захочется – вернется сюда еще раз… осенью. Вон тот сад, который проплывает сейчас за окном машины, он, наверное, очень красив в желто-красной листве. Что это такое, интересно? Можно ли там гулять или это – часть какой-то собственности типа усадьбы?
Шофер, словно прочитав его мысли, слегка повернул голову и сказал:
– Пер-Лашез.
В первую минуту Николай ничего не понял, но потом вдруг его осенило: да это же знаменитое кладбище! Надо же, вот так, в тесном кольце жилых домов, окна которых смотрят прямо на старые могилы… Конечно, тут уже давно никого не хоронят, сюда экскурсии водят, зато тишина, покой, шелест листвы за окном…
А вот интересно, смог бы он жить в доме с таким видом?
И тут же Николай подумал, что не может вспомнить, какой вид открывается из окон его загородного дома. И тем более не может вызвать в памяти то, что находилось перед окнами его теперь практически заброшенной московской квартиры. Господи, он и квартиру-то, оказывается, не помнил! А ведь выбирал, радовался, со специалистами по дизайну советовался…
Квартира в центре, это точно. Наталья тогда без конца говорила о какой-то московской «золотой миле», о кварталах между Остоженкой и Пречистенкой, где только и могут жить «приличные люди». Что там можно видеть из окон? Наверняка, стену здания напротив. В лучшем случае – бесконечно скопление крыш, но уж точно не зеленый массив, пусть и небольшой. Да, правильно, с одной стороны окна выходят на довольно оживленную, хотя и узкую, улицу, с другой – в тесный дворик, где тихо, но почти никогда не бывает солнца. Зато престижно! Как ему надоел этот пресловутый «престиж», кто бы знал…
От этих невеселых размышлений его отвлек голос шофера. Машина уже стояла перед огромным зданием достаточно замысловатой архитектуры. Николай по привычке полез в карман пиджака за кредиткой, чертыхнулся, не обнаружив этого самого пиджака, на секунду испугался, что расплачиваться ему нечем, но тут же сообразил, что деньги – в кармане куртки, а куртка – рядом с ним на сидении. Не без труда, но расплатился с шофером, который, кажется, остался доволен странноватым пассажиром. А может быть, он и не таких еще повидал, при его-то профессии.
Теперь оставалось совершить еще один подвиг: отыскать кассы, купить билет до нужного города и разобраться с расписанием. И все это – без знания языка, без услужливых помощников-секретарей-переводчиков, к которым успел привыкнуть за последние годы. Все нужно было делать самому и писать жалобы, если что-то пойдет не так, как хотелось бы, можно было только на самого себя.
Но кому-то тому, главному, там, наверху, он для разнообразия, кажется, понравился. Кассирша в быстро найденных кассах почти сразу поняла, куда требуется билет, а фланировавший по залу полицейский неплохо знал английский язык. Везение продолжалось и после того, как обнаружилось расписание поездов: нужный ему поезд отходил через полчаса. Так что минут через пятнадцать Николай уже подходил к стоявшему на перроне поезду, готовому отвезти его к мечте. Точнее, увезти из вязкого и липкого кошмара последних дней.
Поезд? Меньше всего это походило на поезд в сугубо российском, привычном понимании. Блестящая, обтекаемая, яркая сигара, или, если угодно, лежащая горизонтально ракета, готовая с места прошить любое расстояние в считанные секунды.
Хотя… секунды, это, конечно, сильно сказано. Время в пути составляло примерно три часа. По европейским меркам – целое путешествие. По меркам опять же российским, всего-навсего поездка на родимую дачу к любимым шести соткам кочек.
Правда, Николай уже и не помнил всех прелестей подобных вояжей; родители, царствие им небесное, подобной роскошью обзавестись не успели, а сам он начинал с полноценного загородного дома, минуя нормированные сотки, удобства во дворе и прочие «прелести» дачного житья-бытья.
Помнил только, как невероятно здорово было закатиться к кому-нибудь из счастливчиков – обладателей щитового домика у черта на куличках, жарить на костре шашлык, пить дешевенькое, кислое вино, петь под гитару… О сне никто и не думал, все были юные, здоровые, сутками могли, как бы сейчас сказали, «зажигать». А потом, как ни в чем ни бывало, отправляться по своим делам – к месту учебы или работы.
Как счастлив бывал он когда-то возле таких костров, рядом с какой-нибудь незамысловатой девчушкой. Как правило, и до серьезного-то не доходило, так, поцелуйчики да касание плеч. Но это самое касание давало куда больше, чем теперь приносят самые изысканные постельные радости…
Николай встряхнул головой. При мысли о «постельных радостях» тут же появлялось неотвязное видение: Ульяна Прекрасная, с заспанной, полу-испуганной, полу-недоумевающей мордашкой и ее так и оставшийся неизвестным юный партнер по койке. Разбросанная по всей спальне одежда, запах незнакомого мужского одеколона… да просто незнакомый запах! В общем, ничего приятного.
Хотя… Предшественницы Ульяны вряд ли соблюдали ему нерушимую верность, во всяком случае, иллюзий на сей счет Николай никогда не питал. Но хотя бы соблюдали видимость приличий, черт побери! Или это сейчас так принято: богатый содержатель для красивой жизни и молодые красавцы-жеребцы для радостей более интимных? Неужели он действительно настолько никудышний любовник, что с ним можно и вовсе не считаться – никуда, убогий, не денется? Пусть радуется, что ему вообще что-то обламывается от таких красавиц.
Но почему – никудышний? До женитьбы, кстати, проблем с женщинами у Николая никогда не было, и претензий он ни от кого не слышал, разве что упреки в легкомыслии и черствости. До женитьбы подруги ему втихаря не изменяли, если уж уходили, то после серьезной ссоры, или если вдруг встречали действительно «мужчину своей мечты». А легкомыслие и черствость… Так покажите мужчину, который хотя бы раз в жизни не услышал подобных упреков!
За невеселыми своими размышлениями Николай и не заметил, как оказался в вагоне. Тут его настроение вдруг и намного улучшилось, словно поднялась ртуть в градуснике, на который подышали. Мягкое кресло у огромного, чуть ли не во всю стену, окна, выдвижной столик, полно места, чтобы с комфортом устроиться, даже не устроиться – развалиться. И постараться насладиться путешествием по полной программе.
Ростом Николая Бог не обидел: за сто восемьдесят сантиметров парнишка перемахнул еще в седьмом классе, а после службы в армии добрал еще сантиметров шесть. «Кинг сайз», короче говоря, «королевский размер». Но с таким ростом всегда было проблематично удобно устраиваться в отечественном общественном транспорте, который, по-видимому, изначально рассчитывался на граждан сугубо средних параметров. А тут – пожалуйста, вытягивай ноги во всю длину, все равно еще останется свободное пространство до следующего ряда кресел.
Предстоящие три часа, таким образом, выглядели очень даже привлекательно. А когда поезд незаметно, очень мягко тронулся и довольно быстро набрал «крейсерскую» скорость, Николай понял, что не ошибся в выборе дальнейшего маршрута своей импровизированной поездки. За окном проносились незнакомые, но крайне приятные для глаза пейзажи с домиками-игрушками, ухоженными полями и небольшими рощицами, удушливая жара осталась где-то там, в Париже, а в вагоне было тихо, прохладно и даже уютно.
Вместо обворожительной стюардессы, правда, имелся проводник, но и против этого Николай ничего не имел, тем более что молодой человек вполне прилично объяснялся на английском языке. Помимо всего прочего, он проинформировал пассажира-иностранца, что при поезде имеется вагон-ресторан, а если нет желания туда идти, то можно заказать еду и напитки прямо на место. Все доставят максимум через десять минут, если, конечно, не захочется чего-то эксклюзивного. Тогда, разумеется, придется подождать, но тоже не слишком долго.
– А что вы можете предложить? – заинтересованно осведомился Николай, к которому вместе с нормальным, почти хорошим настроением вернулся и аппетит.
– Лично я – ничего, – приятно улыбнулся проводник, – но ресторан может предложить очень многое. Вот меню, выбирайте, а я потом сделаю заказ по телефону.
– Вот так даже? – в очередной раз поразился Николай. – Такой сервис в поезде, с ума сойти можно.
Многоопытный, судя по всему, проводник даже глазом не моргнул. Что взять с иностранца? Тем более, не англичанин, не американец и уж точно – не немец. Судя по акценту – откуда-то с восточных окраин Европы, а там еще не успели привыкнуть ко многим достижениям цивилизации. Возможно, его теперешний клиент и в подобном поезде-то оказался впервые в жизни.
– Морскую кухню не рекомендую, – с доверительным видом добавил проводник. – Вы едете в Бретань, там и попробуете свежайшую рыбу, прямо из океана. А на нашей кухне…
Николай подумал, что в таком поезде рыба может быть максимум вчерашней, что в России однозначно считается «первой свежести», но спорить с проводником не стал, тем более что морская кухня особых восторгов у него никогда не вызывала. Жареная треска – это когда-то было сказочно вкусно, как и судак «по-польски». Обычно дело ограничивалось кильками в томате или – если уж очень повезет – селедкой из бочки.
Но это было давно. А с тех пор, как появилась возможность есть любую икру хоть ложками, а осетровым балычком или кетой закусывать пиво, Николай к дарам морей и рек стал крайне равнодушен. А уж всякие изыски типа устриц, омаров или акульих плавников откровенно недолюбливал: вкус в общем-то специфический, на гурмана. Даже раков, которые в России традиционно считаются лучшей закуской к пиву, никогда не любил, равно как и отечественный хит – воблу. Все равно самая лучшая рыба – это колбаса. Причем любая.
Колбаса в меню ресторана тоже нашлась. Правда, в виде блюда под названием «маленькая закуска». По какому-то наитию Николай решил ограничиться только им, плюс бокалом хорошего пива. И не пожалел.
«Маленькая закуска» оказалась огромным блюдом с мясным ассорти. В любом московском ресторане из него сделали бы по меньшей мере четыре порции, причем средних размеров. И хлеб оказался необыкновенно хорош: белый, теплый, ничем не напоминающий ту безвкусную жвачку, больше всего похожую на вату, которую продают в той же первопрестольной под гордым именем «французских багетов».
А пиво… оно и во французском поезде пиво. Хотя… Николай внезапно вспомнил рекламный ролик, который частенько крутили по телевизору, и хмыкнул. «Неважно, где ты находишься, важно, какое пиво ты пьешь». Чепуха. Неважно, какое пиво ты пьешь, важно, где ты находишься. В данное время он находился там, где ему было почти хорошо. Нет, не почти, просто хорошо. А главное – спокойно: телефон отключен, никто не пристает с псевдоважными деловыми (и не слишком деловыми) вопросами, и вообще ничего из себя не изображать. Просто сидеть в мягком кресле, пить пиво и закусывать. Красота!
Николай подумал было, что снова придется три часа не курить, но порядки на железной дороге оказались значительно либеральнее, нежели в самолете. Для курящих имелся специальный отсек с креслами и диванами, где, судя по всему, была и отменная вентиляция: запах табака практически не ощущался. Впрочем, и курильщиков было немного. Пожилой джентльмен с трубкой, типичный коммивояжер с американскими сигаретами и пара молоденьких девушек с какими-то непонятными сигаретками.
Девицам было очень весело, они строили глазки всем подряд и хихикали. Николай привычно насторожился, но тут же вспомнил, где он находится и в каком виде. Нет, расчетом тут и не пахло: молодые грации кокетничали исключительно из любви к искусству, а не в попытках завлечь в свои сети миллионера. Тем более, что ни один из трех курящих мужчин по внешнему виду на миллионера ну никак не тянул. Так, средней руки буржуа.
Одна, черненькая, очень стройная даже подошла к Николаю с новой сигареткой в прелестных, пухлых губках. Прикурить решила. Николай щелкнул зажигалкой, девица что-то прощебетала…
– Не понимаю, – покачал головой Николай.
Брюнетка напряглась и выдала что-то по-немецки.
– Не понимаю, – повторил Николай.
Девушка хихикнула, игриво прикоснулась пальчиком к подбородку чудака-иностранца и вернулась к подружке. Было похоже, что неудача ее ничуть не расстроила. Да и наверняка она ни на что серьезное не рассчитывала.
«Играют… котята, – подумал Николай, – отворачиваясь от девиц к окну. – Такие прелестные, забавные… беспомощные, в общем-то. Хотя, наверное, уже не очень беспомощные. А скоро вырастут кошечки, отточат коготки и начнут охоту за глупыми, толстыми котами. Всюду одно и то же…»
Он вдруг вспомнил, как познакомился с Натальей. Девушка пришла в его офис наниматься референтом по объявлению. Красотой она не поражала, фигурка, правда, была первоклассная. Вряд ли, впрочем, ее бы взяли на работу: менеджер по кадрам предпочитал набирать женский персонал по принципу «отрада для глаза, услада для рук» и, по слухам, устраивал соискательницам весьма своеобразные кастинги.
Судя по всему, от «кастинга» Наталья отказалась. Николай столкнулся с ней, когда она выходила из лифта на первом этаже, очень серьезная и очень грустная. Такой образец чистейшей прелести: белокурые локоны, минимум косметики и очень скромные туфельки на стройных ножках. Трудно было вообразить себе что-либо менее соответствовавшее вкусам искушенного кадровика.
– А почему такая печаль? – неожиданно для себя спросил Николай у блондинки.
Та вскинула на него большие голубые глаза и просто ответила:
– Не взяли на работу.
– Чем объяснили?
– Просто сказали, что я не подхожу.
– А вы не согласны?
– Не согласна, – тихо, но твердо ответила отвергнутая. – Я знаю два языка, стенографию, компьютер.
– Так вы хотите работать референтом?
– Не секретаршей же! – вдруг обдал его ледяным презрением белокурый ангел.
И Николай почувствовал, что его вольной, холостяцкой жизни приходит конец…
Через месяц ухаживаний, цветов и маленьких сувениров Наташа разрешила себя поцеловать. А еще через две недели согласилась выйти за своего страстного поклонника замуж, очередной раз удивив его скромностью запросов. Она не хотела ни роскошного свадебного платья, ни белого лимузина, ни медового месяца на яхте в Средиземном море. Только обвенчаться – и все. Разумеется, после официальной регистрации, но обязательно обвенчаться. И не в каком-нибудь помпезном храме, а в маленькой церквушке, затерявшейся в старомосковских переулках.
– Это моя любимая церковь, – сказала она тогда. – А замуж я выхожу один раз в жизни. Когда все так серьезно, роскошь – это пошло.
– Я не крещеный, – растерянно ответил Николай.
– Окреститесь.
– Но я не верю…
– Ваше право.
– Разве можно креститься без веры?
– А если бы Вас крестили при рождении? Вы же тогда и не соображали бы ничего.
Николай махнул рукой. В конце концов, не обрезание же его заставляли делать! Теоретически он и без того христианин, по месту рождения – православный, так почему бы не исполнить просьбу обожаемой невесты?
– Только крест носить не буду, – выдвинул он последнее условие.
Наташа только плечами пожала…
Она все устроила: Николая окрестили, а на следующий день, после быстрой и формальной процедуры в ЗАГСе, состоялось венчание. Такой красивой, как в церкви, Наташа не была уже никогда: она вся точно светилась изнутри. Потом был скромный ужин в закрытом загородном ресторане. А потом начался кошмар.
За почти двадцать лет почти сознательной жизни отношения Николая с женщинами складывались по-всякому, но никогда не доводилось ощущать себя насильником и грубым животным. А именно таким он оказался в первую брачную ночь, когда молодая жена рядом с ним сначала точно оцепенела, а потом…
До сих пор он не мог забыть дикого крика своей молодой жены, до сих пор у него перед глазами стояло видение залитой кровью постели. До этого ему как-то не приходилось лично иметь дело с невинными девицами, но разговоров в мужских компаниях наслушался предостаточно, и никогда ни о чем подобном не слышал. Да, пищат, кое-кто вскрикивает, пятна крови на простыне или еще где-нибудь. Но чтобы такое… Врагу в страшном сне не пожелаешь увидеть: полное впечатление того, что он вонзил в девушку нож, да еще повернул несколько раз в ране. Для верности, так сказать.
Потом горько рыдала то ли от боли, то ли от стыда, то ли еще от чего-то. Она ничего не пожелала объяснить, никогда и потом не объясняла, но не давала забыть о том, какой кошмар ей пришлось пережить по его милости, и какую огромную жертву принесла и продолжает приносить, исполняя пресловутый супружеский долг. Если бы не желание иметь детей, хотя бы одного ребенка, Николай давно оставил бы жену в покое. Но брак без детей, да еще такой брак представлялся ему ничем не оправданным абсурдом.
И вот теперь апофеоз этого абсурда плюс стечение всевозможных малоприятных обстоятельств сорвал его с места и погнал через половину континента невесть куда и непонятно – зачем. Что он, на самом деле, забыл в этой самой Бретани, на огромном полуострове, выдающимся в Атлантический океан между Бискайским заливом и проливом Ла Манш? Почему просто не поехал в какой-нибудь подмосковный клуб для избранных клиентов и не попытался прийти в себя и, так сказать, восстановить дыхание после всех этих заморочек? Создал сам себе новую проблему, никто, между прочим, не заставлял. Ну что ж, сам создал, сам и решать будет. По ходу дела.
Николай вернулся на свое место в вагоне и звонком вызвал проводника.
– Вы не знаете, какое место в Бретани самое безлюдное?
– Ну, вы же едете в Круазик… – слегка растерялся проводник.
– Еду, – согласился Николай. – Но если туда прибывают экспрессы из Парижа, то об уединении вряд ли можно мечтать. А вот какой-нибудь удаленный пляж…
– Думаю, что от Круазика вам нужно ехать в сторону Ля Боля, – услышал он после довольно продолжительной паузы-раздумья. – Там с одной стороны – солончаки, с другой – океан, а между ними – сосновый лес и десятикилометровый пляж…
– Какой-какой?
– Десятикилометровый, – с явным удовольствием повторил проводник. – Считается самым красивым пляжем в Европе. И, кстати, самым безлюдным, такой вот парадокс.
– Даже так, – протянул Николай. – Что ж, звучит заманчиво. А как туда добраться? Мне нужно будет взять такси?
– А по-другому вы туда и не попадете. Есть, конечно, рейсовые автобусы из Круазика, но это…
– Да, это сложно, – согласился Николай.
Он очень четко представил себе как, не зная ни слова по-французски, будет трястись в рейсовом автобусе (который, между прочим, еще где-то нужно отыскать) и таращиться в окно, чтобы не пропустить «подходящее место» для высадки. Но и таксисту ведь нужно будет дать хоть какой-то адрес…
– Вы не напишете, что нужно будет сказать шоферу? – использовал Николай прием, уже проверенный на стюардессе. – По-французски я, видите ли, не говорю.
– Нет, проблем, месье!
Проводник начертал на фирменном бланке какую-то фразу.
– А что это значит? – полюбопытствовал для порядка Николай.
– То, что вы хотели. Уединенное место на Берегу Любви…
– На каком берегу?
– На Берегу Любви, – повторил проводник, не понимая, что так изумило этого чудаковатого иностранца.
«Ну, конечно же, Берег Любви! Ох, уж эти французы! Без „амур-тужур“ – никуда, похоже, всю жизнь только об этом и думают. Мне сейчас только амуров и не хватало, хоть бы и на берегу. Забраться неизвестно куда и угодить в местечко с таким водевильным названием! Нет, уж если не повезет, так не повезет капитально. Даже с географией».
– И на берегу с таким названием мало народа? – грустно осведомился Николай.
– В том месте, название которого я написал, практически никого, кроме местных жителей не бывает. Глушь, месье, полная глушь. Но если поехать в Ла Боль… О, это настоящий бриллиант на Западном берегу. Собственно, это и есть настоящий берег любви. Уединенные местечки, отели, рестораны…
– Спасибо, я понял, – перебил его Николай. – Отели и рестораны – это последнее, что мне нужно. Сойдет и закусочная.
– Воля ваша, месье.
«Вот это он правильно сказал, – подумал Николай, глядя вслед уходящему проводнику. – Моя воля. Главное – я сейчас свободен, пусть и на время. Никто меня не будет дергать по пустякам, доставать со всякими как бы важными глупостями… Собственно, главное даже не это. Главное – понять, что я свободен. Осознать это состояние. И перестать копаться в переживаниях, точно гимназистка какая-нибудь. Что было, то было, изменить в прошлом уже ничего нельзя. А вот просто отдохнуть от… От чего?»
Ответ на этот вопрос нашелся не сразу. Поезд уже прибыл в пункт назначения, Николай вместе с остальными пассажирами вышел на привокзальную площадь, нашел стоянку такси и даже успел каким-то невероятным способом договориться с одним из водителей, заплатив ему вперед вполне приличную сумму. И только уже сидя в машине, которая явно знавала лучшие времена, и глядя в окно на медленно заходящее солнце, он понял.
Отдохнуть нужно было от самого себя. Когда-то у него такой проблемы не могло возникнуть просто по определению. Студенческие годы промелькнули, оставшись в памяти как кошмар зубрежек в период сессий и замечательные недели «на картошке» или в строительных отрядах летом. Десять рублей считались колоссальной суммой, а наличие отдельной комнаты хотя бы в общежитии – неслыханной роскошью и огромной привилегией.
Проблем «с предками» у него отродясь не было, хотя бы потому, что отец ему был неизвестен, а мать сбило машиной на улице уральского города, когда Николаю едва исполнилось семь лет. Вырос он в семье двоюродной тетки, добрейшей женщины, но совершенно затюканной жизнью с пьяницей-мужем и тремя собственными детьми. Она по-своему любила племянника, потому и не отдала в детский дом, как все вокруг ей настоятельно советовали, но… не скрывала своего облегчения, когда племянник более или менее благополучно закончил школу и был призван в армию.
После армии Николай на Урал уже не вернулся: поступил в нефтехимический институт, добился стипендии и места в общежитии. Вот тогда-то и начались золотые денечки, о которых он теперь с такой ностальгией вспоминал. И, не развались с грохотом и треском «нерушимый Союз», трудился бы сейчас на какой-нибудь буровой вышке в Сибири или в Заполярье. Но судьба распорядилась иначе.
Один из его однокурсников сначала на волне перестройки, а потом уже при «диком капитализме» исхитрился создать довольно крупную фирму текстиля и изделий из него. Пригласил Николая «в долю», хотя прекрасно знал, что денег у его приятеля нет. Но также знал, что голова у Николая работает отменно.
И не прогадал однокурсник: за год с помощью Николая удвоил первоначальный капитал и последовательно начал набирать обороты. При всем том оказался порядочным человеком и когда в недоброе время оказался в неподходящем месте и получил совершенно случайную, не ему вовсе и предназначавшуюся-то пулю, Николай остался единственным законным владельцем фирмы. И хотя первоначально не слишком-то увлекался, по его словам, «тряпочным бизнесом», то затем незаметно для себя втянулся и даже почти полюбил свою работу.
А потом пришли настоящие деньги… и закончилась относительно спокойная и достаточно приятная жизнь. Началась жизнь «нового русского», точнее, состоявшегося олигарха, который, правда, политику обходил стороной, законы старался не нарушать и вообще быть настолько честным, насколько это позволяли устоявшиеся уже к этому времени правила игры. Но если ему доставлял удовольствие процесс зарабатывания денег, то все остальное с ними связанное, навевало, в общем-то, смертельную скуку.
Долгое время он упорно сопротивлялся попыткам своих помощников заставить его переехать из вполне устраивавшей его «двушки» в Сокольниках, которую он любовно обустраивал собственными руками и которая его вполне устраивала. Более того, он, как ребенок, радовался, что может оформить кухню в стиле «хай-тек», поставить туда не традиционно-белый, а отливающий хромом холодильник, что у него не «кухонный уголок» с дурацким диванчиком и неудобным столом, а маленькая барная стойка с высокими креслами перед ней.
Ему доставляло огромное наслаждение выйти голышом из новехонькой ванной комнаты, прошлепать по кафельному с подогревом полу в кухню и нажать кнопку кофейного автомата, соответствующего по стилю холодильнику, микроволновке и всей прочей кухонной утвари. Нравилось закуривать первую сигарету, любуясь в окно на парк, красивый в любое время года. Вообще нравилось начинать вот так каждое утро.
А в большой комнате он соорудил практически настоящий камин, только внутрь вставил электрическую имитацию пламени. И ничуть его не огорчало, что это – декорация, а не живой огонь, наоборот, на душе становилось как-то тепло и уютно. Очень он любил приводить новых подружек к себе в гости и угощать их вином, сидя на медвежьей шкуре перед камином. Шкура, между прочим, была настоящая.
И все, что происходило потом под тихую музыку из навороченного музыкального центра, тоже радовало. И спальня, где только и помещалась кровать, да шкаф-купе, казалась просто райским уголком. В общем, в той квартире он был по-настоящему счастлив до тех пор, пока как-то незаметно не поменялся контингент его подружек и не слишком известная, но очень амбициозная фотомодель, переступив порог его жилища, разочарованно протянула:
– Так ты живешь зде-е-сь?
– Да, – даже растерялся он, – здесь. Правда, классно?
– Классно? – фыркнула девица. – Сейчас модно иметь двухэтажную квартиру, и чтобы спальня – как тренажерный зал. И камин должен быть настоящим. И вообще в таких домах уже живут только неудачники. Ладно, раз уж пришли…
Неудачником себя Николай, естественно, не считал, и поэтому всерьез не обиделся. Но осадок, как говорится, остался. Любопытства ради он поинтересовался, как живут его «коллеги по цеху», и пришел к выводу: фотомодель права. Как бы ему ни нравилось его жилище, статусу оно уже категорически не соответствовало. Нужно было с этим что-то делать.
Знакомые риэлторы быстро подобрали ему нечто более подходящее. От двухэтажных апартаментов он тогда, правда, отказался наотрез: на кой черт нужна эта беготня по лестницам из спальни в кухню? В новой квартире был огромный холл, плавно переходивший в тоже не маленькую гостиную, кухня находилась на специальном подиуме, спальня по размерам равнялась всей его прежней квартире, а в ванной комнате появилась хитрая штука под названием «джакузи».
Вот, пожалуй, она, да еще настоящий камин еще как-то примиряли Николая с его новыми хоромами в районе Сретенки. Но уютно ему там никогда не было. Вида из окна, как такового, не было, потому что окна выходили на глухую стену дореволюционной еще постройки дома, ждущего капитального ремонта. Кухня просто раздражала, потому что являлась как бы частью гостиной, а там уже в полном неглиже ходить как-то неприлично. А спальня была слишком большой для одного человека, тем более для Николая, у которого привычка к маленьким комнатам, по-видимому, уже перешла на генетический уровень.
Фотомодель, с которой начались все эти превращения, их уже не увидела: роман с ней продлился около двух недель и окончательно разочаровал Николая. Но ее преемницы, как он ни старался выбрать, при ближайшем рассмотрением оказывались почти клоном: идеальная внешность, стремление любой ценой сделать карьеру и неуемная страсть к деньгам, а также к дорогим подаркам. И уж конечно ни на одной из них ему не хотелось жениться и, тем более, стать отцом ребенка с такой матерью.
На этом фоне Наталья вначале действительно показалась оазисом, идеалом и чистейшим образцом чистейшей прелести. Подлинная ее сущность начала проявляться лишь через несколько месяцев после свадьбы, в результате чего пришлось сначала снова менять квартиру – «чтобы перед людьми не было стыдно», потом строить загородный дом, тоже с оглядкой на «других», потом…
Потом выяснилось, что ему самому все это даром не надо, а супруга все равно остается хронически недовольной и им, и их жизнью. Слабым утешением служило то, что жены деловых партнеров тоже постоянно жаловались друг другу и вообще всем, кто хотел слушать, на свои «лучшие половины». Исключений из этого правила практически не было. Самое забавное же, с точки зрения Николая, заключалось в том, что для каждой из этих «олигархинь» их нынешний образ жизни был сказкой, фантастикой, недостижимой мечтой. Мечта сбылась…
Наталья оживала только тогда, когда устраивала приемы в собственном доме. Не часто, раз в несколько месяцев, но такие, о которых потом «все говорили». Николай никак не мог понять, почему прием у его жены сделался чем-то вроде «пропуска в высший свет». Умом Наталья не блистала, угощение у них было примерно таким же, как в тех домах, куда их приглашали… И тем не менее, попасть к ним в дом было не просто, и уж если кто удостаивался такой чести, то старался, чтобы об этом узнало как можно больше людей.
Возможно, все дело было в том, что Наталья умела убедить окружающих в собственной уникальности и недоступности. Эдакая загадочная Снежная Королева с вечно печальными, задумчивыми глазами, которая вынуждена жить среди мелких проблем с мелкими людьми, не способными понять возвышенность ее духовных устремлений. И если ее подруги (хотя подругами этих дам можно было назвать с очень большой натяжкой) открытым текстом жаловались на своих мужей, любовников, детей и прислугу, то Наталья ограничивалась чуть слышными вздохами и короткими репликами типа: «Ну, надо же уметь себя сдерживать. Проблемы сейчас у всех, время такое…»
Ну, в общем-то, известно, что у всех свои проблемы: у кого щи пустые, у кого жемчуг мелкий. Николай, который лучше других знал, что бывают жизненные ситуации покруче и пострашнее, чем те, с которыми сталкивались (если сталкивались) его супруга и их знакомые, оказался прочно заключенным в круг людей, проблемы которых относились именно ко второй категории. И постепенно с ужасом начал понимать, что и сам становится таким же: может нахамить официанту в ресторане, резко одернуть ни в чем неповинного служащего, думать, что все можно купить за деньги и, главное, покупать. Покупать дорогие костюмы, которых у него и так была полная гардеробная, какие-то запонки, булавки для галстуков, вычурные и бессмысленные для российских дорог автомашины, женщин…
