Светлана Храмова
Штопальщица
Иешуа молча взял карточку и поцеловал Наташину руку. Что-то в нем на миг мелькнуло рабское, затравленное. Но руку целовал так же, как и в тот, первый раз. Коротко и с достоиством.
– Наташа, спасибо. – Он помолчал и добавил, неожиданное: – Ты меня так любишь, ты так добра! Я никогда не видел женщин, подобных тебе хоть в чем-то. Спасибо. – Слезы мерцали в глубине его удлиненных глаз, слегка восточный разрез, откуда? Необычно, Наташа любовалась. Она каждой черточкой его любовалась, подолгу молча рассматривала. Инопланетянин. Мой американский опыт. Моя жизнь, мой настоящий мужчина, мой единственный.
Сейчас ее американский опыт стремительно направился к черной лестнице, пробормотав по пути, что спешит, ему срочно нужно уйти.
Вернулся он только к ночи следующего дня. Появился неслышно, дети уже давно спят. Тишина. Когда он возник в дверном проеме спальни, Наташа вздрогнула.
Она бросилась к нему, обняла – но он мягким жестом ее отстранил. Из сумки, висевшей на спине, вытащил небольшой бумажный пакет, положил на столик у кровати.
– Наташа, это подарок тебе. Разверни сама.
Она почему-то сразу поняла, со странным предчувствием беды осторожно высвободила черный, зловеще блеснувший под лампой пистолет. И отбросила его на пол, как будто коснулась змеи, готовой ужалить. Миг – и реальность вернулась. Кто он, ее возлюбленный?
Муж, пропитанный криминальными связями, сколько времени мучилась – и любовника нашла, способного на все. Ей мгновенно захотелось вернуться в привычный быт, наполненный тоской и скукой, безопасный и уютный мир. Впервые ей стало стыдно, стыдно и больно – выгнала бы всех, начиная с милого друга Яши, и носилась бы по своему дому припеваючи. Плавала бы с детьми, кормила их супчиками и рыбой по особому рецепту, сама возила бы в школу, уроки бы проверяла, ведь мама Анастасия ей помогала! И мужчин – при ее-то красоте! – в доме отродясь не было. А я-то! – Впервые она подумала о себе с отвращением. Это я – змея подколодная, я – шлюха и не достойна жизни. Грешна, прости меня, Господь, да ведь не простишь.
– Зачем? Зачем ты это принес сюда? – Голос Наташи дрожал, впервые она смотрела на Иешуа с ужасом.
Он сел с ней рядом, обнял.
– Я и дня не могу без тебя прожить, Наташа, – повторял, целуя ее шею, плечи, – и она постепенно размякла, тело ее наполнила знакомая нега, от бедер по всему телу разливалось тепло, колкая дрожь в ступнях. Они снова вместе, это главное.
Через два часа беспрерывных ласк, клятв в вечной любви и взаимных восторгов она снова увидела пистолет, казавшийся ей таким зловещим, – и небрежно произнесла:
– Яшенька, милый, а ты знаешь, на что тут нажимать? И патроны есть?
– Конечно, есть. Ты меня удивила вначале. Я старался, выбирал такой, чтобы понравился, – это английский пистолет последней модели, легок и удобен в обращении. У женщины должно быть оружие. В Америке у всех есть оружие, это нормально.
– Но это же нелегально! Должно быть право на хранение оружия в доме, я читала правила.
– Правило одно: чужой человек вломился – убей злоумышленника! Дурочка ты моя. В дом могут ворваться воры, грабители, на тебя могут напасть, я не хочу постоянно волноваться. Поверь, в этой стране у всех есть оружие. Одевайся. Поедем куда-нибудь в уединенное место, найдем заброшенный пустырь. Ты умеешь стрелять? Ничего, я тебя научу.
Они стреляли всю ночь напролет. В нескольких километрах от Бронкса нашли тупичок, с Яшей и там не страшно. И в два тира заехали. Иешуа везде принимали как своего. Под утро Наташа смеялась без передышки. Затейник у нее Яша! С ним не соскучишься.
Спрятали пистолет в гардеробной – запихали в сумку, пристроили между Наташиными нарядами. Место запомнила? Хорошо, и лучше не перекладывай, ты одна должна знать, где он лежит. И я. В случае чего – ты под моей защитой, усвоила?
Наташа усвоила. И стрелять научилась, и прислугу за нос водить, и с детьми видеться, и – ах да, Иешуа, тренер по плаванию, иногда занят, а когда свободен, то постоянно в бассейне, учит Марка замысловатым прыжкам, помогает Ирочке правильно распределить силы при плавании брассом – ничего сложного, девочка. Правильное дыхание, и смелее вперед!
На Ирочке специальные очки, шапочка, загляденье. Дочь успела привязаться к Иешуа, постоянно спрашивала совета, за завтраком тоже. А Марк, как он восторженно смотрит на огромного учителя-атлета! Советы – как лучше питаться, чтобы в школе жирным не дразнили, – ему очень важны.
– Ты живот подтягивай, а спину ровно держи. Смотри на приятелей как победитель, понял? Серьезно смотри. Серьезным мужчинам верят.
Худо-бедно время шло – но беззаботная радость Наташу не покидала. Дети уже на каникулах, Наташа отправила их в Коннектикут, там в детском летнем лагере оздоравливаются вместе с нянями, полтора месяца. Лагерь с хорошими рекомендациями они с Иешуа нашли, Володя не возражал. Наташа убедила его, что, если выдастся свободное время, они смогут куда-нибудь уехать вместе, лето ведь. А она так редко видит мужа!
И нельзя сказать, что разлюбила вовсе. Она была не одна, муж – опора и благополучие, это ведь совсем другая любовь – к человеку, с которым привычно и спокойно. Так она теперь думала. Ее перестала раздражать его неуклюжесть, стремление уйти от разговора с ней в разговоры с партнерами. Да и о чем им разговаривать? Наташа полна мыслями об Иешуа. Когда-то страдала, что муж ее оставил одну. Теперь ей все равно. И модные женщины из его компании безразличны. Как и компания в целом. В рестораны они по-прежнему ходили, но теперь смотрели на Наташу иначе. На нее «посматривали». Она часто замечала заинтересованные взгляды, а одна из жен ей подмигнула.
Владимир Фридельман приезжал в Нью-Йорк все реже. Плотно обосновался в Москве, чем он занят – Наташе и дела нет. Она не волновалась. У нее вдохновение, она творит свою жизнь. Вначале металась – а вдруг Володя узнает? И как может она двух мужчин совмещать, да еще в одном доме, несусветная глупость.
А кто решил, что глупость? Зачем ей по закоулкам шляться, грязные гостиничные матрацы испытывать? Ее оставили одну. Бросили. А она не одна. Сама все устроила, и греха на ней нет. Не может живая женщина в расцвете лет постоянно в окно смотреть или по магазинам шляться.
У нее целых два мужа. Один содержит ее, другого – она. По справедливости. Иешуа ей нужен, она волнуется, когда его подолгу нет. А вдруг уведет кто? Атлет, красавец. Взглядом мрачен порой, но Наташа раньше с чернокожими не общалась – возможно, это нормально.
VI
Взгляд Иешуа действительно темен в последнее время. Владимир Зейсович вернулся, хозяин. Ему, Иешуа, туда и ходу нет. Наташа не задумывается, чтó он делает, чем занят. Она вообще не задумывается. Устроила наилучшим образом, как-то поговорить пытался – отмахнулась: пусть идет как идет. Занята, о будущем подумать некогда. Подожди, любимый, – только и сказала; по ее мнению, его по свистку можно пускать и прогонять, у Наташи все просто – мы ведь так любим друг друга!
А он первый из трех, уверенно себя чувствующих в одном доме людей, потерял покой. Толстяк Джордан с насмешкой на него глядит – так сильна любовь, что мальчиком вокруг русской красавицы бегаешь? А узнает она про все твои делишки, что тогда запоет? Джордану серьезное дело предложили, пора за работу, бро. Партия товара перевозки ждет, беру тебя в долю. Деньги пополам, ах да, тебя теперь деньги не интересуют, понятно. Но ты подумай, если что – знаешь, как меня найти. Возьми вот на пробу, чистый продукт. И никакого риска.
Насчет риска Иешуа Б. Харон в курсе, попадешься – не отвертишься. Опять на дно, паспорта и маски менять, скрываться. Сегодня здесь, завтра там. Снова за старое. Иешуа, может, впервые себя человеком почувствовал. Они с Наташей – нормальная семья, третий лишний. Третий – Владимир Зейсович, птица залетная, а не муж. Справки он о нем навел, человек серьезный. Тем более тратить его деньги приятно.
За это время Иешуа в хороший дом переехал, район тихий, безлюдно вокруг. Платил наличными, кредитная история у него такая, что с официальными компаниями лучше не связываться. Друзья помогли. И мебелишку прикупил кое-какую, обустроился. На черный день. Никогда не надо забывать, что все может перемениться.
Быть частью чужой семьи порядком поднадоело. Деньги для Иешуа – вода, сколько ни пьешь, а снова захочется пить. Новую машину Наташа ему присмотрела, договаривается. Иешуа невозмутим, его дело – принимать подарки с достоинством.
Но достоинство он напоказ демонстрирует, неспокойно ему. Свою дозу покоя Иешуа принял, нет, не из джордановского пакетика, пакетик спрятал, пригодится когда-нибудь. Наташина преданность на какое-то время сделала его другим – податливым и мягким, расслабился. Никогда раньше такого с ним не было. Впрочем, об этом он часто думал. С нарастающим беспокойством.
А Наташа спала спокойно. И с Володей, и с Иешуа ей очень хорошо. Третий не лишний. Ей снова повезло. Она выходила на ежедневную прогулку по утрам, шла через деревянный, выкрашенный голубой краской мостик, смешной тут залив Шипсэндбейд – или это канал? Никогда не задумывалась, что отделяет дома солидных людей от бруклинской суеты. Манхэттен-Бич – заповедник, здесь ценят покой и размеренность. В одну сторону пойдешь – узенькая речка, в другую – бескрайний океан. Владимир Зейсович спит еще, его любимые оладьи она приготовила, кофе на подогреве. Проснется – а в доме тишина и благолепие, он это ценит. Сегодня, он заранее предупредил, они идут в ресторан «Татьяна», это на самом берегу океана, по дощатому настилу идешь, и яркая электрическая надпись на красном фоне, столики и снаружи и внутри, сердцевина Брайтон-Бич, там большая встреча. Гудеть будут долго, но расфуфыренные женщины ее больше не раздражают. Встречи с друзьями мужа теперь представлялись ей весьма приятными. Ее улыбка сражает наповал, оденется она как положено. Чтобы не выделяться. И пусть Володя будет ею доволен, в конце концов – благодаря ему она так беззаботна, отказа нет ни в чем. Наташа выпьет шампанского, немного совсем, и будет мечтать о том сладком моменте, когда Володя уедет и в доме воцарится Иешуа, ее бог и царь. Глаза сияли от блаженства, она улыбалась неназойливо приветливому солнцу, не пряча лица: загар украшает.
Владимир Зейсович изучал русскую газету, когда она вернулась. Биржевые волны его встревожили, акции важных для него компаний скачут вверх и вниз, непредсказуемо. Он оглядывался, в поисках мобильника, нужно отдать приказание «срочно продавать!». Хлопнула входная дверь, Володя рассеянно взглянул на жену – завтрак превосходный, спасибо! Ты готовишь лучше повара, кстати, почему его нет?
– Взял расчет, у него что-то переменилось. Но я ведь прекрасно справляюсь?
Телефон ощутился в кармане халата, но перед тем, как нажать нужную кнопку, Владимир вгляделся в лицо жены, впервые внимательно вгляделся за долгое время.
– Тут многое переменилось. Не понимаю пока. И ты другая, женственная необыкновенно! Ты всегда женственна, но происходит что-то еще, я пока не могу понять. Не могу понять. Странно. – Он машинально отдавал приказания по мобильнику, а вторым планом в сознании шло: в моем доме большие перемены. Очень большие. Соображал он быстро, заниматься несколькими вещами одновременно – дело привычное. Что-то не так, и в постели Наташа совсем не та; услужлива и безотказна по-прежнему, но будто не с ним, отстраненна. Впрочем, черт разберет этих женщин, они теперь действительно редко видятся. Ему стало не по себе. Он совсем не знает, как она живет, что делает. Подруг у нее нет, детей отослала куда подальше. И занятия никакого нет, равнодушна к любому предложению.
Домашняя курица, что с нее взять? Владимир бы ума лишился от такого однообразия. А может, она и правда давно не в себе? Надо бы отпуск взять, Наташа права. Нет у него таланта семью радовать, только и может, что обеспечить. На миг Владимиру, уверенному и успешному, решающему деловые задачки без труда, стало стыдно. Стало не по себе.
– Наташенька, у меня под левой лопаткой заныло, мне бы лечь.
Она засуетилась, захлопотала – Володенька, врача? Да нет, я полежу немного. Пойдем, я в спальню тебе подняться помогу, массаж сделаю, у меня масло специальное, потом уснешь на полчаса, будешь как огурчик! Устал ты, любимый.
Через полчаса Володя очнулся, успокоила его Наташа, как заправский специалист. И где она таким движениям научилась? Действительно, свеж и бодр. И в голове полнейшая ясность.
– Наташенька, а где зеленая карточка, она среди банковских лежала, я что-то не видел ее давно. Забыл тебя предупредить. Ее трогать нельзя, ты с нее ничего не снимала?
– Да я и не помню. Я внимания не придаю, мне что зеленая, что синяя… ты ничего не говорил. Это ведь наши деньги?
– Не совсем наши. И не совсем мои. Наш общий с друзьями счет, я как главный хранитель, на мне все средства. Эта карточка – особая.
– Ну что ты волнуешься понапрасну, лежит, как всегда, где положено. Я посмотрю, не вставай. У меня карточки сложены, но я тремя пользуюсь, этой в сумке нет, точно помню.
Она точно помнила, что именно эту, зеленую, она вручила Иешуа. На траты. Чтоб ему не обидно было. Ну, чтобы не чувствовал себя неполноценным и зависимым. Откуда ей знать, что общак?
VII
В знаменитом ресторане «Татьяна» на БрайтонБич – шум и зычные голоса, хозяева жизни гуляют, официанты сбиваются с ног, снуют с огромными подносами туда-сюда, возникают из ниоткуда, стоит только взглядом повести – услужливы, любой каприз! «Фуагра у нас сегодня отменная, добавить? Там посредине стола – приметили уже? – фирменные перепелочки с чечевицей, сейчас подложу вам, отведайте, приборчики заменить? А вино какое предпочитаете, бокальчик пора освежить, а-а, вам водочки? У нас восемь наименований, the best in town, какую предпочитаете?»
Гостя из виду не теряют, внимательны – и черно-белая спецодежда блестит, и салфетка через согнутый локоть перекинута, и спина изогнута особым образом – по направлению к гостю, от бедра. Царский прием, потраченных денег никому не жаль. Сервис по высшему разряду! Почтение и почитание, популярное место. И тосты за здоровье каждого из присутствующих, никто не забыт.
«За успех нашего общего дела! Ура!» – заорал что есть мочи упитанный блондин, рубашка в разводах, сияющие ультрафиалетом павлины по белому полю, и супруга рядом, глаза синим подведены, обширные телеса красной с переливами тканью обтянуты, губы алым полыхают (помада подобрана к платью, строго под цвет), добавим смоль волос, разбросанных по плечам, Кармен! Как верная подруга, она тут же подхватила, мужу в тон: «Ура!!» И все разом грянули, громыхнуло, будто война. И присутствующие вот-вот в атаку ринутся, только подкрепятся немного – и в бой.
А за стеклянной стеной, для удобства посетителей, обзор широк – неспешные ласковые волны Атлантики, мир за окном и покой. Семейные стайки гуляющих, воркующие парочки ищут уединения, лица Наташа не различала.
На эстраде – маленький оркестрик (скрипка, ударные, контрабас, электропианино – стандартный набор для хорошо посещаемого русского ресторана), надрывается кудрявый брюнет с артистической фамилией Альпийский, пиджак искрится люрексом, впечатление, что микрофон ему только мешает, хотя он ухватился за кронштейн, как за спасательное приспособление – для устойчивости, наверное.
А где еще, как детям, можно веселиться –
Как не на Брайтоне, столице кабаков?
Сюда под утро даже можно завалиться
И танцевать аж до потери каблуков!
Наташа обворожительна, она счастлива и спокойна, как давно они никуда не ходили вместе! Так бы и жили нормальной семьей, никакой Иешуа бы не встретился. У нее Бегемотик ласковый, вот как сегодня – и целует ее, и танцуют безостановочно. Весь вечер. Но взгляды она на себе ловила странные. И показалось, что партнеры с женами перешептываются, не отрывая глаз от раззадоренной пары. Выпила она больше, чем обычно, хотела отстраниться от любопытных, но нехорошие предчувствия одолевали, неведомо с чего.
Пока она прихорашивалась в туалете, ей стало нехорошо. «Вы сладкий яд, вы горький мед, вы божество, вы сущий дьявол, я вас ищу, от вас бегу, я не люблю вас и люблю…» – неслось сверху, из банкетного зала. Она ощутила тошноту, рвота подступила к горлу, еле успела склониться над унитазом. Прихорашиваться пришлось заново.
Когда вернулась, слегка пошатываясь, – взгляды резкие и насмешливые, кусачие, как москиты в летнее время. Да, время летнее. Что ж ее так крутит, и спазмы рвотные подступают снова, усилием воли остановила. «У вас небесные черты, о нет, уродливая маска, вы черно-белы, нет, цветны, вы так грубы, в вас столько ласки!..» – не унимался певец, наяривала ошалелая скрипка, и поддакивал на контрабасе тощий долговязый парень, отрешенно, с ленцой перебирающий струны.
– Володя, нам пора. Я отравилась, по-моему. Пойдем, – потащила она его к выходу, он и не попрощался толком; пока ее не было, беседовали оживленно. О ней? Да что ж ей так муторно? И мутно так, что каждый чужой взгляд воспринимается как оскорбление или насмешка.
В машине Володя мрачнее тучи, Наташа держалась рукой за живот и просила прощения за сорванный вечер. Володя молчал. Дорога домой недлинная, но показалась бесконечной, он так и не проронил ни слова.
А подъехали – мотор заглушил, обошел машину спереди, но не руку ей подал, а выволок из машины, как нашкодившего щенка.
– Ну я же не виновата, не виновата, что отравилась. – Спазмы душили ее, ей в туалет нужно, срочно. – Володя, пусти-и!
Но он тащил ее за собой, втолкнул в дом и ударил наотмашь, немедля.
– Захлебнись блевотиной своей! Блядища и проститутка, сука! Я тебя из грязи взял, в грязи ты только и жить можешь! Любовничек твой сладкий, свечку тебе в рот поганую, – уголовник и тюрьма по нему плачет. Смрадного негра-стриптизера в дом привела, гадина! Мало того, что рога мне наставлял с комфортом, мне все-е рассказали! – так еще и половину общака нашего на ветер! Меня же теперь убьют, попросту за ноги к столбу подвесят!
Рыдающую Наташу душили рвотные приступы, она захлебывалась слезами и кровью – Бегемотик Володенька разбил ей губу, пинал ногами в живот, она лежала на полу без движения, разве что ухватить его за брючные штанины пыталась, но Владимир Зейсович отпихивал ее руки, он разъярен.
– Володя, я тебе все объясню, тебя никогда дома нет, я…
– А теперь у тебя и дома не будет, тварь, крыса, предательница! За все хорошее, что я для тебя сделал!
– Я любила тебя честно и преданно!
– И его любила честно и преданно. Чикен мой, блять, да ты ж на передок слаба! Курица! Я знал это, всегда знал, но такое!.. Мать двоих детей! С ублюдком в моей постели! С мелким воришкой уличным, да ты хоть знаешь что-то о нем?
– У него, – Наташа заикалась, повернуть голову уже не могла, в горле хлюпало, – детство тяжелое, он без родителей рос, как и я…
– Мамочку нашел, в моем доме! На мои деньги! На средства моих товарищей, тварь ты подзаборная. Развод с тобой мне ничего не будет стоить, ты же дурочка. И денег тебе не дам, и детей заберу. Верну туда, где нашел, поняла? Я ведь тебя любил! Я счастлив был! Я тобой, паскудой, гордился, фотографию всем показывал, жена Наташа и детки, Марк и Ирочка! Забудь! Даже как звали их, забудь, какая ты мать, ты кукушка!
– Ты определись, кукушка я или курица. – Ей хотелось кричать, но голоса не было, лишь сдавленный сип, а Владимир Зейсович продолжал бушевать, втаптывая супругу в пол, как виноград месил в бочке. Мял.
– Птица без адреса и фамилии. Пригрел на груди змею! Двух пригрел, два приемыша у меня. Наташа и – как его звать-то, хахаля твоего черномазого?
– Иешуа Бенджамин Харон. – Голос за спиной Владимира Зейсовича раздался одновременно с выстрелом. В затылок, вполне профессионально. Черный пистолет, хорошо знакомый Наташе, блеснул между Яшиных пальцев, – это последнее, что Наташа запомнила. И кровавое месиво мужниных мозгов, брызгами летевших по ступенькам, она ведь заползлатаки на лестницу – под градом сыплющихся на нее ударов и отборного мата. В недрах Владимира Зейсовича забулькало, голос оборвался. В тот же миг она упала, потеряв сознание от ужаса, боли и не прекращающихся спазмов в желудке.
Первым делом Иешуа поднял ее, отнес в ванную, осторожно раздел, окатил ледяным душем, она от холода пришла в себя. Зуб на зуб не попадал. Как пробку вышибли, вырвался наружу фонтан блевотины, мутить ее перестало. Зато завыла отчаянно, истошно: «Уби-и-или, уби-и-или! Ох, горе какое, уби-или!» Сидела голая в холодной ванне, раскачивалась из стороны в сторону и вопила от тоски. И оттого, что ничего уже нельзя исправить. Никогда. Теперь ни жизни тебе не будет, ни смерти, – будто чей-то голос ей говорит. Чтобы заново не грохнуться в обморок, она завела шарманку громче прежнего:
– Да что ж ты наделал, ирод окаянный, и откуда ты взялся на мою голову!
Иешуа не слушал. Он поставил Наташу на пол, в полотенце завернул, нежно приблизил ее к себе и застыл. Не шевелясь. Целовал мокрые волосы, нос, плечи, царапины и кровоподтеки, слизывал свежую кровь. Целовал долго и сосредоточенно, ощущая, как она успокаивается в его объятиях, утихает. И потом на полу не близость телесная, а священнодействие, как только он один умеет. Волны блаженства вновь катились по Наташиному телу, она и всхлипывать перестала, не то что выть.
– Наташа, я тебе укол сделаю, дай мне руку, поработай кулачком и ни о чем не думай. Случилось то, что должно было случиться. Я разберусь со всем этим… я ведь правильно сделал, ты согласна со мной? Я обещал тебя защищать, помнишь? Этот мешок жира и дерьма над тобой издевался. Он тебя убивал. Он собирался помешать нашей любви. – Иешуа говорил с ней и ловко вводил в вену тот самый состав – чистый продукт! – что Джордан всучил ему на пробу. На несколько дней хватит. Он понес ее в спальню, уложил на кровати, поцеловал на прощание, но любимая равнодушно смотрела перед собой. Взгляд понемногу соловел, бледность не исчезала.
– Сейчас ты уснешь, Натали, уснешь спокойно. Тебе не о чем волноваться, я позабочусь о каждой мелочи. Устрою наилучшим образом. Спи, любимая. Завтра я тебя разбужу, будет новый день.
VIII
Не так редко он проникал сюда, когда хозяин в доме. Подсматривал, но был невидимкой. Мягко ступая, подслушивал под дверью, за которой его любимая спала с законным. Ничего, кроме ровного сопения спящего мужа, Наташа спала тихо. Никаких звуков, наводящих на мысли о супружеском рае, ни разу. В этот день он почувствовал беспокойство, тревога росла. Не ревность и обида, а именно тревога. Ему показалось, что-то страшное может произойти. Он пришел на защиту. Защиту самого себя, прежде всего.
Черный ход в дом ему известен. Он давно научился быть невидимым.
Но в этот раз шум и крики, Иешуа прислушался. И понял: настал его звездный час. Метнулся за пистолетом, на второй этаж пришлось лезть по карнизу, иначе сладкую парочку внизу не миновать, они у самой лестницы. Глухие удары и Наташины стоны заставили Иешуа двигаться молниеносно. Звериная ловкость движений ему всегда помогала, он выпрыгнул в окно уже с пистолетом в руках. Дальше – пустяк. Он просочился в дом с парадного входа и в нужный момент возник за спиной ненавистного хозяина дома. Один выстрел, всего один выстрел. И с ненавистным супругом покончено.
Через какое-то время они поженятся, Иешуа станет управлять огромным деньгами. Можно будет забыть о рейсах с «товаром», о метаморфозах и перевоплощениях. О масках и новых адресах. Он станет обычным бюргером, скучным и всем довольным. Будет читать газету по утрам, помешивая серебряной ложечкой сахар в наперсточной чашке. Наверху спит женшина, с ее и Божьей помощью он больше ни в чем не будет нуждаться. Никогда. Иешуа даже перекрестился.
Он спустился вниз, пятно на лестнице, на полу, стало темно-бурым. Хозяин дома грохнулся на ступеньки плашмя, лицом вниз, Иешуа попробовал его сдвинуть – понял, что нужна помощь. Джордан ответил по телефону так, словно ждал звонка именно сейчас, звонка от Иешуа, приглашавшего на милый пикничок по очистке территории от малейших признаков присутствия хозяина дома. Вернее, от его тела.
В ожидании помощи принялся счищать кусками бумажных полотенец засыхающие пятна. Намочил полотенце, всерьез выдраил пол. Ничего, он из всех передряг выпутывался, и тут решение найдет. Другого выхода не было. Он поступил правильно.
Толстый Джордан беспечен на вид, появился с коронной усмешкой полного безразличия, но от увиденного остолбенел.
– Бро, мы так не договаривались, тут мокрое дело, я…
– Успокойся. Все объясню, вознагражу и не обижу. Впервые, что ли?
– С русской мафией мы пока не связывались. Ты вообще в курсе, кто этот тип? – Джордан метался по холлу, жестикулируя. – Важная птица, за ним серьезные люди. Из-под земли достанут.
– А из-под воды не вытащат. Действуем быстро и четко, не дергайся.
Он нашел огромную белую скатерть в кухонном шкафу, расстелил на полу.
– Вот, будет ему саван. И тащить удобней, ты упаковывай пока, машина стоит перед воротами, в гараж не поставили. Оберни, оберни плотней, я пока в гараж сбегаю, тут веревки нужны и мешок, потом объясню. Действуй.
В кармане усопшего он нашел ключи от черного лимузина, порядок.
– Я мигом, жди. Ну, что ты рот раззявил, действуй!
Тело они обвязывали веревкой, переругиваясь, вдруг Иешуа стукнул себя по лбу – забыл, сбегал в гараж, притащил еще один мешок, топор, клещи, запасную веревку, уложили груз в багажник, туда же загрузили увесистые камни из сада – я тебе позже объясню зачем, но Джордан понял, не маленький. Главное – поскорей отправиться в путь, пока любопытные не проснулись от шума, да тут никому и дела нет. За плотно запертыми дверями живут. Нос друг от друга воротят. Русские. И этот обрубок еще обзывал его черномазым! Язык Иешуа понимал; ярость, охватившая его, пока он слушал и наблюдал, не оставила ему выбора. Да и сейчас держала на ногах, такая работа никому не нравится. Потом все это кончится, кончится. И будто и не случилось ничего. А что случилось? Ничего не случилось. В нем снова ощеривал зубы загнанный волк, коротко брошенный взгляд перепугал даже Джордана.
Он вел машину через мост Вераззано, к СтатенАйленд, стремясь уехать как можно дальше от Манхэттен-Бич. Место, где можно избавиться от тела, от машины и пистолета. Диковатое местечко на Миддленд-Бич он давно наметил. Комар носа не подточит. Остальное – потом. Разберемся. Но местечко Джордану не понравилось, по его мнению, Ред-Хук гораздо надежнее.
Три часа метаний и тяжелого физического труда – суматоха, они с Джорданом постоянно цапались – у меня совсе другие планы на эту ночь, мы о таком не договаривались, твоя жизнь – твои проблемы, что теперь будет? Дружок ныл, как девица с театральных курсов. Ничего удивительного, нервы. Но приказы Иешуа исполнял в точности, старался.
Тело они с Джорданом предали воде. Мешок с камнями плотно примотан к ногам, океан проглотил новую жертву, коротко поперхнувшись, но круги разошлись быстро, водная гладь спокойна и безмятежна на вид. Огни огромного города вдали, тут везде огни огромного города.
Все наспех – и машину жгли, номера предварительно открутив, Иешуа разрубил их в мелкие ошметки, и от пистолета избавились, бульк! – и круги разошлись, гладкая поверхность.
Тяжелая выдалась ночь. Во время суматошных действий по зачистке следов преступления – мощный адреналиновый всплеск, у обоих. Очень хотелось безнаказанности. Не забыть ничего, не ошибиться. Километров пять молча шли по ночной дороге, потом разъехались по разным адресам.
Отсыпаться.
– И не звони мне, бро, забудь эти три часа. Навсегда забудь. Тебе приснилось.
Джордан угрюмо кивнул на прощание. Он устал.
Через пять часов Иешуа очнулся в собственной постели, голова тяжелая, будто били. В первый момент он удивился. Что-то случилось? Произошедшее в Наташином доме память упорно выпихивала, но то, как он крадучись вполз в жилище супругов, – вспомнил. Как чуть позже они вернулись, как вспыхнул скандал. Отвратительный скандал. И гулкая точка выстрела.
Выстрел прозвучал отчетливо и разбудил его окончательно. Темная ночь, тихие волны, горящая машина.
Наташа.
Вчера поехать к ней не было сил. Он стал бояться ее большого дома и неожиданно ощутил, что Наташу он тоже боится. Это его удивило до крайности. Да, по-старому не будет, выносить эту муку он уже не мог. Иешуа дал себе клятву изменить ситуацию и клятву выполнил. О том, что будет потом, – он не задумывался. Ему казалось, они будут счастливы. Наверное, у него шок. Он где-то об этом читал.
Его звериный инстинкт кричал неожиданное. Иешуа обязан позвонить в полицию. Пока не поздно. Иешуа не хочет сидеть в тюрьме, а тут можно и пожизненное схлопотать. Чушь. Он позвонил Наташе, но телефон молчал. Oh, my! Он сделал ей укол, она жива еще? Где-то там избитая, обдолбанная женщина, как бы ему хотелось никогда ее больше видеть! Такие мысли его самого удивили: вчера, до этого выстрела, ему хотелось только одного – прийти в дом хозяином. Но там ведь все чужое. Не его.
Он снова проник в дом на Манхэттен-Бич с черного хода, простая предосторожность. Лучше, чтобы его не видели здесь. – Наташа, Наташа! – но тишина и безмолвие в ответ. Он еще раз отметил, что следы крови отмыты превосходно. Никакого намека на происшедшее вчера, порядок и покой. И шум воды в ванной. Он поднялся наверх.
Она встретила его с улыбкой блаженства, впрочем, именно так она на него смотрела, когда им никто не мешал.
– Я проснулась с легкой головой, ты знаешь! Ничего не помнила, ни – че – го! А взглянула в зеркало – боже, какой ужас! Держала лед, меняла мази, у меня есть специальные, да чего у меня только нет, за лицом и телом я ухаживать умею. Примочки из бодяги почти все утро делала. Но какой результат, посмотри, я как новенькая! Правда, Яша? Теперь наносим макияж – и – сюрприз, сюрприз – мы вместе идем, куда? Потом скажу. По-отом! Ты будешь мной доволен! Жди внизу. Кофе в машине сделан, я тебя так ждала! Уверена, ты еще не завтракал.
Иешуа не завтракал. Иешуа обдумывал, как ее бросить. Всего полчаса назад. А теперь…
Она совершила чудо. В кухню вошла женщина, тщательно причесанная и накрашенная, следы побоев то ли исчезли, то ли замаскированы, но не видны! Как это может быть? Такого не бывает. Но рядом с ней Иешуа неожиданно успокоился. Он поверил, что ничего особенного не произошло. Ведь он именно этого и хотел! Жить здесь, быть с ней вдвоем, хозяином в доме. Да-да-да.
Наташа спустилась в гараж, вывела бежевый «Мерседес», как породистого коня из стойла.
– Ау! Садись скорей, мы опаздываем!
Она чуть не забыла, тараторила Наташа по дороге, ведь сегодня – срок доставки заказа, минуту терпения, ты все поймешь!
