Мы отбираем нужные образцы, отсматриваем и анализируем исходники, роясь в мусоре, навозных кучах, мы разгребаем хлам. Тратим время на истории людей-пудингов и людей-оборотней, такие нам не нужны.
– А что такое человек-пудинг?
– Тут ничего сложного нет. Человек-пудинг – это человек-пудинг. Хочешь пояснений? Какие тут пояснения? Констатирую факт: людей-пудингов много. Бессмысленных, ноющих, жалующихся… размазанных, как пудинг по тарелке, – в вечной депрессии, из которой они не дерзают выйти. Ни вкуса, ни цвета, ни запаха, ни риска, ни азарта.
– А люди-оборотни?
– Тут сложнее. – Таечка изжужжалась, подыскивая слова. Видно, что «оборотни» – головная боль Витального Департамента. – Представь себе человека, от которого неизвестно, чего ждать. Это особая ветвь человеческой породы. Ответвление, вернее. «Человек-пудинг» наоборот. Такой тип характеризуют постоянные колебания из стороны в сторону, носитель может быть беспредельно мил и likable, а в следующие четверть часа – агрессивен и зол. Причины непонятны, смена поведенческого паттерна происходит мгновенно. Такая особь неуправляема, она бесконечно вредна для себя и для других, какие уж тут латания дыр? В любой момент увеличит объем разрыва или перекинется к морталам. Тренингу не поддается.
Верно определить психотип исходника – задача первостепенной важности.
– Но ты описала мужской тип, точь-в точь герой моего бурного романа. Юношеского.
– Мужчина? – деловито прожужжала Таечка.
– Конечно, мужчина. Назвать мужчиной его сложно, но оборотнем – вполне. То мил, то отвратителен, то возникнет, то исчезнет…
– Арина, у нас только женские логи, то есть героини исходников – женщины.
– Женщины… но они так часто одержимы одной мыслью, одной идеей. Фанатичны. Идея семьи – значит, только семья. Идея работы – значит, все остальное решительно отметается, они не знают, как заполнить пустоты, ищут гармонию и не находят, страдают от неудовлетворенности, оставаясь фанатичками и храня верность только самим себе.
– Фанатичные нас тоже устраивают.
– То есть?
– Они ловчее других психотипов и гораздо стремительнее морталов, им никакой натиск не страшен – они устремлены к цели. Жертвуют собой ради дела, ради успеха, ради любви. В общем, ключевое слово – жертвуют. Остальное неважно. Если фанатика правильно сориентировать, он выполнит любую задачу.
– Запрограммировать ты имеешь в виду?
– Возможно, и так. Но, Арина, помилуй, ты постоянно ловишь меня на слове!
Слова от этого меняют смысл.
– И тех, кто годится в штопальщицы, – вы убиваете? Ведь нужны молодые и сильные. Чтобы потом убить их снова, уже «на разрыв-объекте»?
– Глупая ты, Арина. Дурочка. Выполнившие главную задачу штопальщицы в момент гибели переходят в другой отдел. Отдел Специальных Историй, где они заново воплощаются и перевоплощаются. Им предстоит пройти один или несколько очистительных уровней. Энергия отдана во благо общего дела – честь и слава! – но отдана целиком. Вся без остатка. Значит, нужно время для регенерации, а это длительный процесс.
Какое-то время живут кошкой или птичкой, колышутся тростником у реки. Нет, это не окончание пути, дальнейшее воплощение зависит от…
– … поведения кошки, птички или тростника?
– Нет, от наличия свободных ячеек в хранилище и осознанной необходимости, – сухо прожужжала Таечка.
Арина испугалась, что пчелобабочка обидится и улетит, но жужжание продолжилось, тональность поменялась. Ля минор приблизительно, мягкий и снисходительный.
– Осознанная необходимость – это экстракт из прошлых воплощений, выжимка с учетом энергетических потерь в время почетной гибели. Догибельные заслуги и предыдущие воплощения тоже учитываются. Тщательно изучается поведение в разных ситуациях. И одна деталь. – Таечка замялась, жужжала какое-то время, совершенно позабыв обо мне, если я существовала, конечно. – Снова стать штопальщицей наша почетно погибшая сможет очень не скоро. Только пройдя цепочку реинкарнаций, мы называем ее накопительной. Энергия, необходимая для продуктивной гибели во время соединительных работ, аккумулируется очень долгое время.
Собирается, плюсуется, вычитается, долгая и кропотливая работа. Столетия, по-вашему. Отбор в штопальщицы – сложнейший процесс. Мы копим, мы отбираем – иначе в решающий момент просто некому будет вылететь на обрыв.
Не будет ресурсов, чтобы сохранить планету в целости. Воцарится тьма, морталы победят.
Единственное секретное правило, я уже говорила, – штопальщицы отбираются из женского состава населения планеты. Традиция. Мортальщики – из мужской половины, но там свои заморочки, мы в детали работы вражеского департамента не лезем. У нас есть разведка, конечно, но в разведку не хочет идти никто. Оттуда не возвращаются, если допущена ошибка. Обрыв воплощений. Вечное небытие. И никакого почета, кстати, так как имена пожертвовавших собой держатся в строжайшей тайне, forever quolified.
И напоследок: как мы отбираем тех, кто нам интересен. Simple.
Таечка завибрировала крылышками, поднимаясь и опускаясь в пространстве по вертикали, будто она привязана к строительной люльке, у меня зарябило в глазах от ее скольжения вверх и вниз. И вопросы накопились, множество.
– А переформатирование – это что? Материя находится на грани исчезновения?
– Такое уже бывало, бывало и похлеще. Не задавай лишних вопросов. В твоем состоянии ты все равно не поймешь ответ. Все, что тебе нужно, объясню по ходу игры.
– Игры? А во что мы играем?
– Терпение, Арина, терпение – главное правило. Я Верховный Исполнитель – у меня десятый уровень ответственности, я могу принимать собственные решения, но не меняю установок. Департамент Витальной Материи отдает нам приказы.
«А почему ты здесь?» – подумалось, но еле заметные искорки пронзили тельце Таечки, она раздражена.
Я решила не спрашивать.
– Вот и не спрашивай. Все необходимое я скажу сама. Ты все поймешь. – Ее глаза-телескопы, непропорционально огромные относительно общих размеров изящного создания, заелозили по моему телу, лицу, прощупали оба уха, в конце концов взгляд обрел устойчивость, будто сканируя запрятанную под лобно-височной костью информацию.
Странно, я действительно воспринимала свою голову как череп. А тело – как скелет, мой собственный.
Но почему же я ощущаю приступы тошноты? И почему Таечка иногда подхватывает разговор, а иногда демонстрирует полную глухоту?
– Потому что не тобой единой. И никто тебя выталкивать не собирается. Я знаю, что ты не готова. Пока. Но отметить некоторую живость твоих мыслей я могу? Ничего странного, я за тобой наблюдаю, отмечаю изменения и скачки состояния той субстанции, которую вы – там – упрямо называете душой.
– А на самом деле?
– На самом деле – это контейнер для многократного использования. Форма сохраняется, а наполнитель вариабелен – время проживания, место, имя, способ зарабатывать деньги, способ не зарабатывать никогда; женщина – это символ творческого отношения к жизни. У вас – там – законы природы один за другим разгадывают, точнее, угадывают, а женскую логику не понял никто.
– Таечка, ты говоришь о красивых женщинах?
– Как ты упрощаешь! Недавно долбила мне: не все зависит от красоты, теперь сама себе противоречишь. Женщина – это не определение пола. Это форма бытия. Женщина не управляет своими настроениями, ее колебания непостижимы, она так же переменчива, как сама жизнь. – Вдруг Таечка прервала свои нравоучения, будто получив ею одной услышанный сигнал. Крылышки завибрировали, она загудела, как гудит, разогреваясь, мотор авиалайнера, готовясь к взлету. Но Таечкин гул едва различим, скорее это невидимая мною оболочка упаковывает ее, защищая от неблагоприятных воздействий. Там, куда она отправится, не санаторий явно.
– Арина, я исчезну на время, не пугайся. Страшно тебя с твоими осколками памяти наедине оставлять. Не выпадай. Состояние твое активировано, поддерживай созидательные и конструктивные настроения. Договорились? Тошнота – твои галлюцинации. Вполне нормально после пережитого.
– Пережитого чего?..
– Потом, потом. Пожелай мне удачи. Тут кое-что для тебя есть, чтоб не падала в магическое. – Таечка словно вспомнила что-то, гудение на мгновение стихло.
Бабочка умеет смеяться, глаза-локаторы заискрились от удовольствия.
– Ты же современный человек? Вот и славно. Хайдеггер про всех про вас как сказал? «Усиливающаяся бездумность проистекает из болезни, подтачивающей самую сердцевину современного человека. Сегодняшний человек спасается бегством от мышления… И все же каждый может выйти в путь размышления по-своему и в своих пределах. Почему? Потому что человек – это мыслящее, то есть осмысляющее существо. Чтобы размышлять, нам отнюдь не требуется «перепрыгнуть через себя». Достаточно остановиться на близлежащем и подумать о самом близком: о том, что касается каждого из нас – здесь и сейчас, здесь, на этом клочке родной земли, сейчас – в настоящий час мировой истории».
В настоящий час мировой истории наша героиня, символ творческого отношения к жизни, находится в тюрьме.
Ты же любишь копаться в деталях, искать: кто прав, кто виноват? Смотри. Вместо кино оставляю. – Таечка щелкнула невидимую кнопку, передо мной возник экран, вернее, изображение в 3D. Задорная короткостриженая блондинка, крупный план.
– Это она в момент своего взлета. Было время, Наташа смеялась не переставая. Кстати, она жива и невредима… – Густой и липкий воздух внутри пузыря позволял предметам перемещаться без особых сложностей. Предметов не было – я да Таечка, тет-а-тет; но в этот момент пространство заволновалось, вылупился четырехугольный предмет, напоминающий ремоут контроль, три кнопочки. Предмет плыл прямо на меня, я схватила его, Таечка хмыкнула и закончила фразу: …но деактивирована. Надеюсь, временно. Она не справилась с тестами, вначале сдавала на отлично – все экзамены! Мы были в восторге. А потом срыв произошел, ты все поймешь, ее вывели из игры в срочном порядке. Но сохранили, исходник уж больно хорош. Сейчас Наташа только слезы вызывает, а когда-то!..
В общем, на перезарядку отправили. Думаем. Может, кошкой или мышкой какое-то время побегает.
– Тростником попоет на ветру… – Я от природы язвительна, слетело с языка, тут же пожалела. Забыла, где нахожусь. Но Таечка будто и не услышала. У нее замечательная способность слышать мои невысказанные мысли и не слышать того, что сказано невпопад.
– Так вот, кошкой или мышкой, те ошибок не совершают. Квалификацию повысит. Статус ее – «обсуждение», по таким, как она, тяжело принимать решение. Она – «колеблющийся код». Вкратце – есть главное хранилище с ячейками, они как пчелиные соты утрамбованы. Полное собрание логов, признанных пригодными для изучения. Смотри и анализируй.
Оставляю тебя с Наташей. Думай. Вопросы лучше не задавать, мои ответы тебя только запутают.
– То есть?
– Мир соткан из историй. Вы – там — говорите, что материя соткана из атомов. А она просто ткань, материя эта, и время от времени рвется в самых неожиданных местах. Мы чиним. Она снова рвется. И так без конца. Ничего не меняется. Любая физическая теория всегда условна в том смысле, что она является лишь предположением: вы никогда не сумеете доказать ее. Карл Поппер что говорил? Хорошая теория отличается тем, что делает множество предсказаний, которые могут быть опровергнуты, или, как говорят философы, теория фальсифицирована наблюдениями.
Когда результаты новых экспериментов согласуются с теорией, ваше доверие к ней увеличивается: но если хоть одно предсказание не подтверждается, вы должны его отбросить или пересмотреть. Вы открываете новые законы, опираясь на наблюдения. Решаете задачи, придумываете формулы. Меняете декорации, больше ничего поменять не в состоянии.
История человечества – кровь, пот и слезы, грязь и дерьмо – и все это нам, штопальщицам, приходится разгребать. Гармонизировать хаос. Отчаявшись разобраться в причинах и следствиях, найти ответ хоть на одно «почему», не дающее вам покоя, кропаете еще одно Доказательство Существования Бога, это все, на что вас хватает. Жить, изо всех сил пытаясь хоть что-то понять, потом отчаяться, уверовать в Бога и уйти умиротворенными.
– У меня вряд ли получится уйти умиротворенной. Сколько себя помню, колотеж внутри, я его успокаивала, научилась казаться безмятежной.
– Арина, о тебе мы еще поговорим… Имя тебе неверное дали, верно было бы – Адреналина. Ты в поиске острых ощущений, всю жизнь. Шеф мнение спрашивал, я ответила: такой исходник запутанный! Попросила немного времени. А у меня тысяча и одно дело, сама видишь. Еще и с тобой беседы вести.
Ладно… я сама вызвалась, терплю.
– Но я ориентирована на успех! Это первое условие для победы!
– Победы в чем? Ты вынуждена лезть наверх, потому что ты «так устроена», ты любишь это повторять. Ты все время карабкалась, срывалась, карабкалась снова. Иначе не умеешь. Победа нужна тебе для того, чтобы взобраться на вершину и завыть там от тоски.
– Таечка, что ты такое говоришь!
– Меня уже здесь нет, – продребезжало в ответ, – помни, Арина, каждая история – это тест. Проверка на выживание! – Сверкающие крылышки завинтились в волчок, кружащийся в невесомости, побледнели до прозрачности и исчезли. Откуда-то доносилось отчетливое эхо Таечкиного голоса:
– У тебя на пульте управления просмотром три кнопки – вперед, назад, пауза.
Выключится самостоятельно. Не скучай! – И все стихло.
Я осталась наедине с Натальей, теперь уже остекленело глядящей в одну точку, меня она не видела. Наташа сидела на тщательно заправленной койке и мерно раскачивалась из стороны в сторону, издавая звуки, отдаленно напоминающие мычание.
ЛОГ #1. НАТАША
Хороша была Танюша, краше не было в селе,
Красной рюшкою по белу сарафан на подоле.
У оврага за плетнями ходит Таня ввечеру.
Месяц в облачном тумане водит с тучами игру.
Вышел парень, поклонился кучерявой головой:
«Ты прощай ли, моя радость, я женюся на другой».
Побледнела, словно саван, схолодела, как роса.
Душегубкою-змеею развилась ее коса.
«Ой ты, парень синеглазый, не в обиду я скажу,
Я пришла тебе сказаться: за другого выхожу.
I
Двенадцать лет назад Наташеньке-Натахе несказанно повезло. Обладательница того самого, единственного билета, как в лотерею выиграла, кому сказать! (Она сама тихонько посмеивалась, представляя ярмарочный барабан судьбы, бумажки внутри, он вертится, а Наташка, маленькая совсем, на носочках стоит, шею тянет – заглянуть, как там и что. Праздничный базар, мальчишки носятся с крутилками ветряными, мужичок у киоска хлопушки демонстрирует, ппах! – и бумажная лента выстреливается, или конфетти; многоцветие, пестрота – все для увеселения еще более пестрой толпы; Наташу мама привела, мама Анастасия, и без умолку что-то про удачу рассказывала, мол, она в этом барабане прячется, видишь, ручку вращают – удача как белье в стиральной машине колотится, потом тащи билетик, да не любой, а тот, что прямо в руки прыгнет, – тот и твой.)
Вытащила, выцарапала у судьбы. Счастливый билет обладал мощными телесами, двумя глазами навыкате, почти посередине широкого лица, и двумя, как минимум, желеобразными подбородками; некоторое количество лишнего веса у выигрышного билетика Наташку не смущало ни капельки! На Наташку билетик смотрел приветливо, это главное.
Она своим Боренькой гордилась, как другие – породистой собакой ротвейлером. Ротвейлера ценят за преданность, а Владимир Зейсович Фридельман не просто предан, он Наташку любил.
И в Нью-Йорке любил, правда не так сильно, как в Москве – он тогда еще россиянином был, но богатеньким. Деловые вопросы решал в гостинице, где Натуся горничной работала; смешливая, задорная – вот этот задор и был ее козырной картой, мужчины комарами вились вокруг, невзирая на скромное Натусино положение – всего лишь в переднике кружевном да в наколке белоснежной толкает коляску с тряпками и моющей химией от номера к номеру, туалеты скоблит и полотенца меняет, пол трет с усердием, неотразима.
Один из постояльцев-литераторов просветил ее, что на мужчин красивая ладная женщина, занятая уборкой их личного пространства (пусть даже временного… пусть даже не совсем личного), как-то по-особенному действует, желание вспыхивает как пожар, затушить который может только уход из семьи и новая женитьба, мол, у великого поэта Бориса Леонидовича Пастернака именно так любовь с Зинаидой Николаевной начиналась.
Та, правда, не в отеле полы скоблила, а собственную дачу держала в чистоте и не горничной была, а обожаемой женой и соратницей большого музыканта Нейгауза. Но полы предпочитала мыть при свидетелях. При гостях, а Борис Леонидович заезжал погостить, закадычный друг хозяина. Наблюдаемое им неоднократно мытье полов хозяйкой дома постепенно превратило обожание в любовь – руку и сердце предложил, много людей несчастными сделал, потому что жить без Зиночки не мог.
Восторг и страсть постепенно улеглись, Зиночка стала мужественной, застыла в отчаянии, Борис Леонидович потом от нее ушел.
У него только стихи писать хорошо получалось, остальное – вкривь и вкось. Нобелевский лауреат! – многозначительно завершил свой рассказ литератор, воздев указательный палец над ухом, будто лауреатство свалилось на поэта с неба, божий промысел. Как счастливый билет.
Имена упоминались Наташе неизвестные, да и нобелевское лауреатство никак не впечатлило, тем более что речь шла не о литераторе-постояльце, а значит, чужая премия важна для самого рассказчика, не более. История показалась Наташе странной, но запомнилась.
Мытье полов она старалась в отсутствие постояльцев производить, так и по правилам положено, но некоторые специально в номер возвращались, вроде позабыли какой-то необходимый предмет и никак не могут найти.
Владимир Зейсович, тот и не придумывал ничего, просил вначале постель поменять, а потом возлежал на свежезастеленных покрывалах и внимательно следил за Наташенькиными перемещениями. Глазами навыкате вращал туда-сюда. Он даже встречи деловые переносил пару раз, чтобы во время Наташиного священнодействия присутствовать, за ее движениями наблюдать. Человек образованный – адвокат для особо важных случаев – в чем они заключались, Наташа поняла много позже, да и то не вполне, а вникать ей лень. Очень занятой человек – чужой, а поди ж ты – ее собственный муж, – телефон в доме не умолкал, когда Володя в доме находился, в месяц неделю, но все это потом, позже… Пока что Наташа моет полы, чистит плитку в ванной комнате, а Владимир Зейсович бегемотом растянулся на постели и держит газету перед собой, может, очень устал и ему никуда не хочется идти. А может, материал напечатали из зала суда, ему срочно необходим именно этот материал, как знать, как знать.
Наташа наклоняется рядом, тумбу прикроватную протереть – газета летит на пол, а Наташа уже в постели, подхваченная неуклюжим мощным объятием, и пикнуть не успела – губы в поцелуе слились. Бегемотовы губы – мягкие, вельветовые. Она ощутила себя бестелесной субстанцией, кашей-размазней, а Бегемот нежный оказался, пухлый и бережный. Любовников у Наташи почти что и не было, можно сказать, – все больше отбиваться приходилось и отмахиваться. Не давала в обиду себя, берегла. Не знала, для чего и для кого, но берегла. А тут – как сознание выключилось, размякла.
Подчиняться Бегемоту приятно, она это поняла.
Володя потом свидание назначил, посидеть и поговорить по душам, когда оба освободятся, – чтоб по-человечески отношения развивались, не по-бегемотьему. Володя, впрочем, из человеческого репертуара умел разве что глазами в нее исподлобья упереться и долго смотреть не моргая, в упор. Наташа, пока не привыкла, очень смущалась.
В роскошной гостинице ресторан, договорились, что Наташа войдет и будет иностранку разыгрывать.
– А ты ко мне клеиться начнешь по-русски?
– Как пойдет, Наталья, после работы надо уметь расслабиться, ты будешь «моя Натали». – Замолчал, чемоданчик у кровати нащупал, раскрыл – а там полное обмундирование для «иностранки», Наташка ахнула. И тут же спросила деловито:
– Ты ничего не забыл? У меня по колготкам стрелка пошла на самом видном месте. Стыд какой. И каблуки на туфлях стоптанные. Какая из меня англичанка Натали, ты смеешься.
Владимир Зейсович глубоко вздохнул и направился было к двери, но вернулся, навалился на нее грузным телом, оба в постели, снова.
– Володя, ты мне чулок зацепил, ну куда это…
В чемоданчике заветном есть и ситцы, и парча, Наташка ахнула от восторга. За Володей дверь пятнадцать минут как затворилась, а Наташа так и лежала, не в состоянии двинуться. Ей давно не было так хорошо. Безмятежно.
Мама Анастасия – только она одна умела дочку ласкать и нежить, игры вот так же придумывала. Певунья и плясунья Анастасия, дочка Наташа вечно смотрела на нее, задрав голову вверх, и обожала немо.
Успехов Анастасия не добилась, мужа-пьяницу прогнала, он еще и скандалами славился на всю округу, они на Щелковской жили, дома высотные, а все друг с другом знакомы. Такое время. Но характер у нее – на десять миллионов, с ней беда не беда, да и бед не было.
Филологиня, а работать устроилась техничкой в элитарную школу, полы и туалеты мыть. Но школа непростая, с английским уклоном, лучшая в Москве. Так Наташа, дочка технички Анастасии, в той самой школе оказалась, откуда прямая дорога в МГИМО. Но этот пункт она решила пропустить, нереально, да и ни к чему, даже если прорвешься. Стала уборщицей со знанием английского, в гостиницах, оборудованных для придирчивых иностранных гостей, первое требование к персоналу – speaking English. Мамы Анастасии к тому времени не было, давно померла.
Ни тоски, ни жалоб, ни-ни, а изнутри болезнь грызла. Рак обнаружили поздно, когда уже сделать ничего нельзя, долго она не мучилась.
В чемоданчике том все необходимое нашлось – Владимир Зейсович человек основательный. И чулки не позабыл, и колье с сережками, изумруды, у Наташи отродясь таких не было. А платье – сказка! Черное, строгое, с зеленоватыми переливами по подолу и на плечах. И пальто, и туфельки, точь-в точь Наташин размер, как он угадал?
Игра тем вечером удалась, он учил ее русскому языку, она смешно повторяла, изображая сильнейшие трудности в произношении, постоянно переспрашивая. Пили вино и хохотали, оба. Давно Наташа не веселилась от души. И на такси ее домой привез, и откланялся учтиво. Джентльмен.
– А у вас прекрасный английский, мадам.
– Спасибо. Школу хорошую закончила.
– Ну, вот и пригодилась школа твоя. До новых встреч! Завтра в том же номере, жду!
Через неделю Наташа уже работала в семейных апартаментах Владимира Зейсовича. Жена и две дочки молчаливо отреагировали на появление в доме новой гувернантки. Понятно без слов, что решения главы семейства не обсуждались. Да и внимания особого ласковый ее Бегемот ни на Раису Семеновну, ни на Марину с Фаиной, младшенькой, не обращал. Возвращался поздно, квартира к тому времени убрана, домашние спят.
Зато в Наташкиной комнате игры чуть не до утра продолжаются. Неудобно целый день взгляды на себе ловить, но что поделаешь, убирала Наташа старательно, вопросов не задавала. Два месяца.
А в один прекрасный день… ну, не прекрасный, обычный, но два месяца ведь терпела. И беременность первая.
– Наташа, я нам квартиру купил. Завтра переезжаем. Развод оформляется. Замуж за меня пойдешь?
Это Владимир как само собой разумеющееся сообщил. Только много позже вспоминала с обидой – хорошо хоть, не сказал: «Радуйся, я решил на тебе жениться». На вопрос она ответила утвердительно. Глаза сияли от счастья и уверенности, что ей задумываться ни к чему.
Все за нее решится. Бегемотик у нее умный. И ласковый.
Он обнял ее и долго-долго не отпускал. Дышал шумно, прерывисто. Она и не думала высвобождаться, так бы и стояла. Лучший день в ее жизни.
II
Ирочка родилась пухленькая, глазки ясные, светлые. Для Наташи обустройство новой квартиры – привычное дело. И ребенок тихий, как всю жизнь Ирочка с ней была. Ни минуты свободной. Светлые покои, только-только в порядок привела – а уже новая беременность, новая перспектива: Наташа, собирайся, мы теперь в Нью-Йорке будем жить. Безопасней.
Остолбенела, так с ложечкой Ирочкиной в руке (дочка любила пюре и суп, компоты свежесваренные: Наташа готовила по специальным рецептам, с детства помнила, как и что лучше смешивать, чтоб ребенок ждал обеда как праздника) и застыла. Тут жизнь ее, тут родное и понятное, куда ехать, зачем? И могила мамы Анастасии без присмотра останется, это Наташу расстроило окончательно.
Стирка, готовка, уборка, секс – Володя с ней до сих пор общался «с любовью», равнодушно и посмотреть не мог, когда оставались наедине. Тут же с нежностями, она привыкла.
Весь день как заводная, задуматься некогда, да и хорошие друзья в гостях, поболтать с женами Вовкиных партнеров по бизнесу – радость! Мужчины вдруг слетались как вороны в черных костюмах, все при галстуках. В кабинете Владимира Зейсовича уединяются, говорят о чем-то, Наталье неинтересном, но приходили с разнаряженными подругами, может, и женами. Чирикают в отдельном уголке, жены-подруги как дрессированные, с полужеста понимают, место свое знают. Наташе их секреты скучны, ей даже тайны Вовкиных занятий не очень-то нужны, ну и что – деньги отмывает, как Вероника говорит, великое дело. Еще она говорит, что Владимир Зейсович – незаменимый человек, без него ни один серьезный вопрос в Москве не решается. Ей, Наташе, дом и ребенок важней. И с новыми подругами она молчала в основном, больше слушала. Если честно, она ждала, когда уйдут гости и можно снова квартирой, Ирочкой и Вовочкой заняться. В Москве она видела мужа каждый день. Скучать некогда.
Но с Володей разве поспоришь? Как никогда ранее – он ее убеждал! Казалось, он больше самому себе доказательства приводит, но Наташу, всегда покорную, – он уговаривал!
– Я, Наташенька, не тебе, я себе усложняю жизнь. Ради тебя, кстати. Пусть Марк наш уже американским гражданином родится. Здесь неспокойно, иногда хочу работу на дом перенести, о тебе с Ирочкой волнуюсь. Такие терки!
А там мы купим дом, сама выберешь, ты какой дом хочешь?
– Вова, дом… – Тут Наташа задумалась. Понятия не имела, какой она хочет дом в заокеанской стране, где никогда не была. Но дом – это покой и счастье. Все по-старому. Ирочка, Марк – она уже видела сына бегающим по воображаемым лестницам, у него отдельная комната, не вместе с Ирочкой чтоб, у него солдатики игрушечные, машинки – она купит самые яркие, и чтобы гремели, и с мотором, как настоящие. И картинка возникла: они с Ирочкой в бассейне, Ирочка учит братика плавать. Или тренера наймем. Вода в бассейне должна быть нормальной температуры, регулируемой. Да, это важно, плавание для детей – главное. Здоровье и гибкость. Мама Анастасия шутила часто – вот будет у нас, Наташа, дом с бассейном – поплаваем, это легкие развивает, вода массирует кожу, всю жизнь мечтала о доме с бассейном!
Да и не шутила, она всерьез мечтала, бассейн пусть внутри дома, а не как в фильмах показывают – под открытым небом, нет, ей такого для детей не нужно. Загорать – шезлонги во дворике поставим… а вода под крышей пусть. И волнений меньше.
– Володь, я дом с бассейном хочу! Безопасный бассейн, детям полезно, нам с тобой тоже есть где резвиться. Если что. – Бегемот удивился сперва, но пухлый рот непроизвольно растянулся довольной улыбкой. Не ошибся в Наташе, он у нее по-прежнему первым пунктом идет, она врать не умеет, говорит что думает. За это и полюбил. Потерся животом о женин фартук, что означало сейчас подхватит ее и в спальню понесет, если донесет, конечно. Нет, вес Наташин для Бегемота – соломинка, но чаще всего ласки начинались уже на полу, до кровати доставить не успевал, да и зачем эти приличия, Ирочка десятый сон видит. – И чтобы спальни у детей отдельные, у каждого своя, – пробормотала Наташа, высвободившись из затяжного поцелуя, дыхание перехватило. Вздохнула глубоко, мысль закончила: – И паркет практичный, полы легче мыть.
Не Нью-Йорк на самом деле – Бруклин. Район для состоятельных русских, Манхэттен-Бич, после аэропорта английский почти не нужен. Это Наташа поняла, когда наконец нашли дом – «такой, как мечталось», – к тому моменту она привыкла переезжать. Две квартиры сменили, нервотрепка неописуемая, Наташа на сносях, они с Бегемотиком ругаются гораздо чаще. Московское их житье-бытье, даже ту его часть, где она в «персональных служанках» активно разрушала пусть не крепкую, но семью, Наташа теперь вспоминала, как сказочный сон.
Не приживалась она тут. Сама от себя не ждала. Оказывается, ей не все равно, где налаживать быт и обустраиваться. Раздражало все, а главное – община русскоговорящих, не из политкорректности так, лица совсем другие, Наташа не знала, как с ними разговаривать, хоть и по-русски.
До Брайтон-Бич рукой подать, там пестрота, как на той ярмарке из детства. Но ярмарка запомнилась праздничным калейдоскопом, а здесь – и не Москва, и не Россия, и не Америка. Ярмарка хвастливой нищеты. Место, где остановилось время. Вокруг грубо размалеванные женские лица, ярко-синие веки, разудалого цвета щеки, румяна покрывают морщины, делая их заметными вдвойне. Огромные серьги в ушах, золотые украшения хвастливо выпячены, но кажутся бижутерией, не отличишь. По тому, кто и во что одет – легко определить время прощания с родными пенатами, стиль сохранялся в точности – одежда, прическа и маникюр, Наташа вначале удивлялась, но скоро привыкла.
Магазины смешные, на вывеске «Парижский стиль», а внутри обычный ассортимент комиссионки 90-х. Реклама на русском и английском, концерты звезд эстрады в ресторанчиках, а ресторанчики – эпоха начала перестройки, ни дать ни взять. Шумно вокруг, говорливо. Гортанно. А ювелирные магазины! Самоварное золото, искрящиеся витрины, она никогда не думала, что можно столько немыслимого настрогать из отборных сортов драгметалла, выглядящего крашеной медью. Но покупателям нравилось! Именно этого они и хотят, блеска – много, и напоказ! Как дети малые. Магазины удовлетворяют спрос, только и всего.
Ей объяснили, что Брайтон – это законсервированная Одесса семидесятых. Или восьмидесятых. Кому что ближе. Почему Одесса, ей встречались люди из Махачкалы и Рязани, но выглядели все примерно одинаково. Может, когда этническая группа, сдунутая ветром перемен, слетается в определенной точке, то нет индивидуальностей, а есть группа кочевников, наподобие цыган? И начинается неизбежное «бренчание монистом» как эхо родного дома? Даже если дома мониста и не было.
Переезд – не смена декораций, когда-то налаженная жизнь закончилась, но продолжают обрываться календарные листки, жизнь-бред в разгаре. Странно, раньше она не придавала большого значения внешнему виду людей, но сейчас ей смешно. Рестораны, кафе, вывески, одежда – сиротское ретро. Район воспоминаний о том, чего уже не вернуть.