Светлана Евгеньевна Сидур
Рай для белого человека
Во главе государства встал Роберт Мугабе, лидер народного фронта ЗАНУ (Африканский национальный союз Зимбабве). Этот народный фронт отражал интересы племени шона. Победа Мугабе стала большим сюрпризом как для англичан с юаровцами, так и для наших руководителей. Все делали ставку на лидера второго народного фронта, ЗАПУ. Ведь исторически сложилось так, что в стране всегда верховодили зулусы, а мелкие кривоногие угольки шона были у них на посылках. В ЗАПУ главным был Джошуа Нкомо, здоровенный толстяк с грушевидным лицом и чуть раскосыми глазами, представитель народности ндебеле. Встает естественный вопрос, почему население, столь жестоко угнетаемое былым меньшинством, не стало наступать на своего угнетателя единым фронтом, а разделилось на два лагеря? Да все по той же причине, по какой эти белые в свое время установили в стране жесточайший режим. Англичане хотели силой заставить местное население вести себя цивильно. Спокойно жить и работать, а не лезть в драку по любому поводу.
Африканцы-то все разные. Это для нас, русских, они все на одно лицо, потому что мы в суть африканской жизни пока не вникли. А между собой разные племена живут как кошка с собакой. Вспомните-ка работорговлю. Ее не белые придумали. Это одни африканцы других сами белым в рабство продавали. Отчего же не купить за бутылку рома и нитку бус здорового мужика, чтобы использовать его как рабочую силу? Так и здесь в Родезии. Тут зулусы, к которым относится племя ндебеле, просто истребляли племя шона. Англичанам пришлось вводить жесточайший режим, чтобы установить на территории страны хоть какой-то порядок и не дать одному племени полностью истребить другое.
Это было непросто, но «бремя белых» – заразная идея. К тому же исходит эта идея из Библии. Там сказано, что не надо кормить голодного, а надо научить его ловить рыбу и тем самым добывать себе пропитание самостоятельно. Англичане из самых благих побуждений учили местное население цивилизованной жизни. Те африканцы, которые научились какой-то работе, жили в Родезии нормально. Но нельзя объять необъятное. Слишком много людей осталось неохваченными английским ликбезом. Отсюда и все конфликты. А уж нам ли не знать, как во имя благой идеи можно истребить миллионы людей.
Мировая общественность признала новое государство, сняла экономическую и политическую блокаду, и все страны начали устанавливать с Зимбабве дипломатические отношения. СССР в том числе. Мой муж поехал с первым десантом, который должен был установить контакты с местным МИДом, снять помещение для посольства, резиденции посла и подготовить все для вручения нашим послом верительных грамот. Так вот, торжественно заявляю, что первым советским дипломатом, ступившим на землю Зимбабве, был мой муж, Макаренко Александр Михайлович, поскольку с трапа самолета он сошел раньше всех. Я летела на встречу к нему. Нам, женам, разрешили примкнуть к своим половинам где-то месяца через три после их отъезда.
И вот я тоже ступаю на землю Зимбабве, еще совсем недавно именовавшуюся Южной Родезией. Мы садимся в новенькую Альфа-Ромео и едем из аэропорта домой. Едем по шоссе мимо чудных белых домиков. Это все виллы, построенные белыми людьми для проживания. Жили там когда-то простые учителя, врачи, военные, клерки, торговцы. Иными словами, простые граждане. Только мне эти сказочные белые домики казались царскими дворцами, неземными покоями каких-то богом избранных людей. Я сказала «жили», потому что к моему приезду эти виллы стали очень быстро пустеть. Со сменой режима белое население стало спешно уезжать из страны, кто в ЮАР, кто в Ботсвану, кто в Намибию, кто еще куда. Не верили люди, что смена режима пройдет мирно. Хорошо хоть англичане пустыми обещаниями выкупить у белых людей землю и отдать ее коренному населению даром выторговали им какую-то отсрочку. Умные побросали все и уехали, но были и такие люди, которым ехать было просто некуда. Они остались и стали надеяться на чудо.
Муж меня привез на симпатичную белую виллу с большим ухоженным участком и бассейном позади дома. Дом был двухэтажный с красивой лестницей, устланной ковролином и массой непонятно куда ведущих дверей. Я удивилась, зачем нам такой большой дом? Хватило бы и скромного бунгало с двумя спальнями, одной для нас, другой гостевой. Меньше там просто не бывает. На это мое замечание муж горько усмехнулся: «Ты думаешь, этот дом снят для нас? Как бы не так! Тут живет практически вся наша колония.» И действительно, оказалось, что там живет четыре семейные пары и одна неполная семья, состоящая из машинистки-стенографистки. Всю прелесть жизни в коммуналке я ощутила вечером, когда решила приготовить ужин и попыталась найти хотя бы одну свободную конфорку. Я знакома с коммунальным бытом, выросла в ленинградской коммуналке, но у нас там было четкое разграничение: это мое, а это твое, и никто на чужую территорию не залезал. А здесь все было спланировано для одной семьи, где работу по дому выполняют африканцы, а белые только наслаждаются жизнью. И мы со своим советским коммунальным бытом никак не вписывались в этот огромный особняк. Кухня была рассчитана на одного повара, а не на пять хозяек. Гостиная и столовая были рассчитаны на одну семью, а не на четыре с половиной. Хорошо хоть санузлов и ванн всем хватило, а то бы пришлось еще с кем-то делить место на унитазе.
