Не успев, как следует, закрыть дверь за гостьей, Андрей оказался в её объятиях. Зинаида порывисто кинулась к нему, и оба исступлённо задохнулись в крепком поцелуе.
– Давно ждала этого, попался, Андрюха?!
– Ещё неизвестно, кто из нас попался. Разве это так важно? Я тут стол накрыл. Давай ужинать.
– Давай. А это что? Вижу, всё из нашего пищеблока.
Андрей смутился.
– А когда мне было самому готовить? Я вообще еде не придаю значения. Лишь бы голод не мешал самочувствию.
– А зря. Какое твоё любимое блюдо? Я вот с детства люблю картофельные зразы с грибами. Может, потому, что сколько себя помню, «охотились» за ними, где бы ни жили, или в Архангельске, или здесь.
– А я люблю драники, деруны. Мама частенько баловала ими, горяченькими, прямо со сковородки.
– Слушай, а картошка у тебя есть?
– Есть, там в тумбочке под мойкой на кухне.
Через какие-то минуты Зинаида уже хозяйничала на кухне. И действительно, не прошло и получаса, как она уже потчевала его любимым блюдом.
Зинаида была в весёлом настроении, то и дело, как бы, невзначай брала его за руку, поглаживала по голове, или подмигивала; а Андрей находился, чего уж тут греха таить, в предвкушении предстоящей близости. И эти два греховных помысла весь вечер сопрягались в чудном бессловесном искусе.
Они вместе провели эту ночь в непрестанной истоме до изнеможения. Влюблённые безостановочно что-то говорили друг другу, их голоса брали бархатные гаммы и ещё долго раздавались в ночной тишине.
Дружеские, сердечные отношения между ними с каждым днем крепли. И наступил день, когда однажды она пришла к нему с чемоданом.
– С новосельем тебя, Зинуля, я рад, – только и сказал Андрей, придя с работы.
– А цветочки где?– лукаво спросила Зина.
– Извини, мы же не договаривались, когда именно ты переселишься ко мне.
– Ну, да, а без этого нельзя?
– Хорошо, давай сейчас пойдём в ресторан и поужинаем, вот и отметим.
– Отметим что?
Он и сам не знал что.
– Помолвку.
– Выкрутился. Ладно. Никто тебя не торопит, а то, скажешь, навязалась. Гражданский брак сейчас моден. Штамп в паспорте для меня не важен.
« Как же так?– в Андрее росла обида.– Как же не важен? И вот после этого предлагать ей руку и сердце?». Он ничего не сказал в ответ.
Клавдия Ивановна поднялась поздно. Не спала допоздна. Вчерашняя новость её потрясла. До какой степени жестокости может дойти человек? Насколько длинна черта его безразличия к страданиям людей, животных?
День обещал быть светлым; отовсюду поднималась утренняя испарина; земля по-весеннему открывала свои поры, как запыхавшееся живое существо.
Наверху, в ослепительном воздухе, и внизу, в тени кустарников, жужжали и гудели миллионы едва видимых тварей, полных таинственной жизненной силы. У них ведь, как и у людей, тоже кипят свои страсти.
«Свет на траве многоликий:
Оттенков, ажура полно.
Там же любовь, тоже лики,-
Буянит там жизнь все равно!».
«Да, всё на земле стремится жить. И как больно, когда эту жизнь у тебя отбирают. Бедная Мария. Растила-растила сына и для чего? Чтобы отправил её на тот свет. Вот тебе и «птенчик».
Клавдия Ивановна не могла придти в себя от известия, что её подруги больше нет. Не знала, сообщать ли об этом Андрею. «Надо, конечно. Он же хорошо знал Марию. При случае скажу, специально тревожить не буду».
Встрепенулась: раздался телефонный звонок.
– Клавочка, ты дома? Я зайду к тебе. Была нас троица, а остались мы с тобой теперь вдвоём.
– Заходи. Я жду.
Звонила Катерина, мать Дмитрия, который соблазнил её Андрея на отъезд в далёкую Сибирь.
Все трое – Клава, Екатерина и Мария – познакомились на школьной линейке первого сентября. И хотя их дети были разного возраста,– сошлись взглядами на жизнь и с той поры не расставались.
В ожидании подруги Клавдия хлопотала на кухне. Скоро обед. Меж тем её и дальше преследовали мысли о жестокости сына Марии.
« Да, жестокость не бывает оправданной или не оправданной. Оправданным или не оправданным бывает применение силы.
Жестокость– качество приобретаемое. И слепая родительская любовь, наверное, разновидность жестокости? Мария до безумия лелеяла своего «Птенчика».
Только Петя, Петенька, и никак иначе,– решили счастливые родители, давая имя сыну. Все утешались: и дочь Анечка у них есть, а теперь вот и сыночек. "Птенчик ты наш!" – иначе не обращались к нему.
Растили, холили, лелеяли. Старшая дочурка Анечка (разница в возрасте шесть лет) очень любила брата и с детства помогала его выхаживать. И не приведи, Господи, если она или бабушка, а то и отец, накричали или шлепнули маленького шалуна. Тут же вмешивалась мать:
– Он же еще совсем кроха. Чтобы больше это не повторялось!
Однажды, когда Пете исполнилось годика четыре, он ножом искромсал громадный фикус.
Слышал, как мать жаловалась соседке и в сердцах сказала:
– Анька уже взрослая девочка, а по дому ничего не хочет делать. Вазон, и тот не могу заставить полить. Когда-нибудь порежу этот фикус на куски и выброшу…
Петя тут же привел угрозу матери в исполнение.
– Умненький ты мой, спасибо, – погладила по головке сына.
– За что ты его благодаришь? – недоумевала Клава, услышав об этом при встрече.– Наказать его надо. Такое растение испортил… Мало ли о чем говорят взрослые. И подслушивать нехорошо. Да и нож нельзя брать…
– Ладно, ладно, что с него взять, он малец совсем, – тянула к себе Петю.– Иди, Птенчик, гуляй…
В следующий раз произошло нечто подобное. Только с кошкой.
– Опять нашкодничала, пила воду из питьевого ведра, – обращалась хозяйка к домашней кошке,– ты доиграешься, что я когда-нибудь тебя в нем утоплю.
И уже вечером Алиску нашли мертвой. Утопил-таки ее Петька.
– Птенчик ты мой, зачем ты это сделал?
– Но ты же сама это говорила?
Не зная, что возразить сыну, женщина лишь промолвила:
– Что же мы отцу-то скажем?
Где-то к шести годам Птенчик уже хорошо усвоил: что бы он ни сделал, взрослые его не накажут.
Как-то, играя во дворе с Аней, сестра шлепнула брата по попе.
– Зачем полез в сарай, новый костюмчик выпачкал в навоз, все папе расскажу…
– Ну и рассказывай. Поверят мне, а не тебе. Поняла?
А сам весь покрылся красными пятнами, сжал кулачки. И Бог его знает, как в его голове родилось:
– А я раздавлю твою Цыпу.
– Только попробуй, не раздавишь,– не поверила девочка.
Птенчик побежал в курник, где держали цыплят. Выбрал самого маленького желторотика. Крепко зажав его в руке, вернулся к Ане. Молча подложил дрожащий комочек под туфельку, и, смеясь, со всей силы раздавил его.
Аня стояла ошеломленная, не верила своим глазам.
– Что ты сделал?! – рыдая, побежала в дом. – Мама, мама, Петька раздавил мою Цыпу!..
– Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не называла брата Петькой. Он же маленький, ласково зови: Птенчик. А раздавил цыпленка, наверное, не умышленно. К тому же он хиленький был. Вряд ли что-то путевое из него бы получилось.
В дом вошел Петя.
– Я нечаянно, мама, нечаянно,– уткнулся лицом в подол матери.
– Неправда. Специально! – плакала Аня.
– Успокойтесь вы оба. Нет цыпленка, туда ему и дорога. Идите, играйте, помиритесь.
*
Шли годы. В школе мальчик учился неплохо. Но поведение было далеко не образцовым. В пятом классе избил первоклассника так, что тот попал в больницу.
Как раз тогда Клава и познакомилась с Марией, сожалела о случившемся. Ведь первоклассник был к тому же соседом по парте её Андрея. Ещё тогда удивилась попыткам Марии оправдать сына. И дома, по рассказам Анечки, она это продолжила. Аня слушала маму и не верила: та обвиняла пострадавшего и выгораживала Петю.
А он, купаясь в безнаказанности, дерзил старшим, грубил воспитателям, верховодил среди хулиганистых мальчишек.
У него у первого в классе появлялись модные вещи, велосипед, мопед, ролики, всегда при себе были деньги.
– Ох, и избалуешь ты парня, мать, – не раз говорил отец. – Ни в чем не отказываешь. Смотри, чтобы на голову не сел…
А сын в это время закалялся физически, дружил со старшими парнями, записался в секцию бокса.
Две восьмиклассницы (об этом знала вся школа) враждовали. Та, которая посильнее, пожаловалась Птенчику:
– Надо бы проучить эту отличницу…
– Слушай, а давай завтра на стадионе назначь ей встречу. Вмажешь ей хорошенько, а я сниму на видео, разместим фотки в интернете. Вот клёво будет!..
Драка состоялась на следующий день. Пять девчонок набросились на жертву, издевались, изощрялись в том, как больнее унизить одноклассницу, а Птенчик режиссировал «фильм». Разместил, как и обещал, в Интернете. Случай стал достоянием общественности.
– Что заслужила, то и получила,– сказал дома родителям.
А мать подняла на ноги всю область, мол, две девчонки подрались, а ее сын тут при чём?
*
Закончив школу, Птенчик точно знал, что в армию не пойдет: мать обещала "отмазать". Поступил в строительный институт. Но за систематическую неявку на занятия был отчислен.
К этому времени родители разошлись. Анечка ушла с отцом, а Птенчик остался с матерью.
– Мой ты единственный, спасибо, что выбрал меня, не оставил, – ухаживала за сыном все так же прилежно и благоговейно, как и прежде.
А Петечка разгулялся так, что и вуз бросил, и на работу не пошел. В какой-то кружок сибаритов записался (праздно коротал время, в презрении к труду и общественной морали).
В дом зачастили компании, гуляли до утра, куда только соседи не обращались, – кутежи не прекращались.
В один из таких «загульных» вечеров в квартире началась драка.
Да такая, что одна девушка получила ножевое ранение в живот. Пырнул Птенчик. Криминал…
Клавдию вернул в явь звонок в дверь.
– Заходи, Катюша, заходи. Рада тебе. Всё вот думаю о Марии и её судьбе, об этом жестоком птенчике.
– И не говори. Я всю ночь не спала.
– Анечка и Витя вчера прилетели. Витя тоже хорош, забыл о сыне. Да и Аня мало общалась с братом.
– Мария говорила, что Виктор помогал, алименты присылал немалые.
– Ну да, откупался, не в пользу его деньги шли, не в пользу. Ты помнишь, когда пырнули девчонку ножом? Мария первому позвонила бывшему мужу.
– Спаси Птенчика. Посадят ведь… Не посадили. Раненая девушка выздоровела и забрала заявление. Заплатили. И что Мария? Опеки своей не прекратила. Помнишь, что рассказывала? Обещал, де-мол, исправиться.
– Мать, больше это не повторится, – только и сказал ей.
Но повторилось…
*
– Это ужас. Материнская любовь воспитала такую жестокость. Парадокс,– недоумевала Катерина. Суд не будут откладывать. Так Анечка сказала.
–Ты пойдёшь?– вздохнула Клавдия.
– Конечно. И что он скажет людям, убийца?
– Что был в состоянии аффекта. Наверное, нанюхался чего.
– Нет ему прощения.
– По-моему, мы тоже виноваты. Ведь предполагали, что его жизнь добром не кончится. Надо было бить во все колокола, ещё тогда, когда пырнул девчонку в пьяном угаре.
– А, может, и раньше, когда давил цыплёнка…
*
На суде негде было яблоку упасть.
Клавдия пыталась поймать взгляд Петра, но он не поднимал головы, казалось, что всё происходящее ему безразлично.
Ему, нигде не работающему и ставшему игроманом, всегда нужны были деньги. В тот злосчастный день он проиграл крупную сумму. Наличных денег не хватало. Занять было не у кого. Пришел домой и с порога крикнул:
– Курица, давай мне все твои запасные бабки!
Мать, придерживаясь за стенку (сильно болела спина), вышла в коридор на зов сына:
– Птенчик, ты есть будешь?
– Ты мне зубы не заговаривай! Давай бабки!
– Да где же их взять? Пенсия только через неделю будет. Нет, сынок, у нас денег, ты же знаешь, что все ушло на то, чтобы тебя не судили.
– Ах ты, старая духовка, что ты мне все время напоминаешь о прошлогодних пирогах?! Сука!
Подбежал к старухе, схватил ее за горло.
– Ты у меня будешь знать, где спрятала деньги!
Мать с выпученными глазами задыхалась, совсем не сопротивлялась сыновней жестокости. И уже почти из полностью сжатого горла послышались нечленораздельные звуки:
– Пте…
Тело враз обмякло. Птенчик резко отпустил его. И мать оказалась на полу. Даже не нагнулся.
– Во, гад, переборщил, кажись…
Начал рыскать по квартире, обшарил все ящики, все закоулки, ничего не нашел.
– Черт, – выругался и, съедаемый злобой, сел за круглый стол, стоявший посередине комнаты.
Шелковая скатерть как-то скукожилась и съехала на пол. Птенчик увидел на столе белый конверт, в нем лист бумаги, исписанный неровным почерком матери, и несколько мелких купюр. Так старая женщина вела учет их месячного бюджета. В конце значилось: "заначка на брюки Птенчику».
*
В зале суда было тихо.
Птенчик сидел с безучастным лицом. Он никого не слушал.
А про себя, наверное, по привычке думал: « Мать, ну почему ты пожалела дать мне, своему Птенчику, денег, я бы тебя не убивал… Сама ведь виновата…».
После суда Клавдия и Катерина в беседах не раз возвращались к судьбе Марии.
– Жаль её. Как часто мы, женщины, при разводах думаем, что не велика беда в потере мужа, забывая, что мужское слово в семье априори важное в воспитании ребёнка, тем более, мальчика.
– Катерина, не всё зависит от нас, женщин. Ты же мою историю со Степаном знаешь? Терпеливее меня трудно найти. А вот же расстались… Судьба не спрашивает.
– Ой, ли, судьба?– возразила Катя.– Не мы ли сами кладём стежки в её покрывало?! Стержня нам не хватает, выдержки, срываемся.
–Так обстоятельства не позволяют им укрепиться. А ось в круговороте житейском – это главное. Иной человек жизнь проживает, а своей оси так и не находит.
–Да, бывает. Но мы с тобой счастливые: наши сыновья выросли хорошими людьми, самостоятельными. Кстати, в этот отпуск Дмитрий приедет за семьёй, Лариса и Дашенька уедут с ним. Он уже окончательно обосновался за границей.
– И ты не возражаешь?
– А что толку от моих возражений. Я сама понимаю, что жить им там будет лучше.
– Вот мы обе остаёмся одинокими. А с отцом Дмитрий поддерживает отношения?
– Да, и довольно тесные. Невестка дружит с его семьёй. Они тоже любят Дашеньку.
– А мне не везёт, ничего не знаю о Степане. Писала на прежний адрес, когда Андрюша уезжал в Россию, но адресат выбыл, наверное, куда-то переехал.
–А ты подай запрос в передачу «Жди меня», журналисты быстро найдут.
– Да нет сейчас смысла искать. Если Андрюша захочет, пусть ищет.