Светлана Алешина
Таблетки от жадности (сборник)
– Понимаете, – сказала я, – тот, кто это сделал, должен был хорошо знать, какое из блюд кто будет есть. Иначе мы бы тоже отравились вместе с Верейским.
– Ведь были же блюда, которые ел только санитарный врач, – заметил Валерий. – Вы помните, что это было?
– Конечно, помню, – сказала Надежда Андреева убежденно. – Вы понимаете, эта история у меня из головы не выходит, я все пытаюсь понять, как же это могло произойти.
– Тот, у кого была возможность подсыпать яд в одно их таких блюд, наверняка и был убийцей, – сказал Гурьев.
– Например, у официанта Сережи, угостившего санитарного врача стаканом вина, такая возможность тоже была, – заметила я.
Надежда Андреева посмотрела на меня испуганно:
– Сережа? Да вы с ума сошли!
– Ну а почему вы так уверены, что ваш официант не был исполнителем убийства? – спросил Валерий строго. – Возможность для его совершения у него была превосходная.
– Послушайте, Сережа из бедной, но очень приличной, интеллигентной семьи, – воскликнула Надежда Андреева убежденно. – Я ни за что не поверю, что он способен на такое.
– Из интеллигентной, это, конечно, серьезно! – Гурьев саркастически усмехнулся. И, в сущности, был прав. Мало ли матерых преступников выходит из самых что ни есть интеллигентнейших, культурнейших семей?
– А Вера Семеновна, ваш шеф-повар? – спросила я. – В ней вы тоже уверены?
– Тоже уверена! – гордо сказала Надежда Андреева. – Мы давно дружим семьями.
– Однако ведь именно она готовила свое знаменитое крем-брюле, – заметила я. – А потом очень настойчиво уговаривала санитарного врача попробовать лакомство!
– Но… – хозяйка «Олененка» в полной растерянности смотрела на меня. – Ведь это же безумие! Зачем было Верочке убивать Верейского?
– Да если бы мы знали! – с грустью констатировала я. – В отношении мотивов совершенного преступления у нас только одни пустые догадки.
– Еще остается жаркое с брынзой, – заметил Валерий. – Кто его готовил?
– Такие блюда готовят три или четыре повара сразу, – ответила Надежда Андреева. – И все они друг у друга на виду. Не представляю, как мог бы один из них подсыпать яд так, чтобы другие ничего не заметили.
– Ну, при определенной ловкости рук это не так уж сложно, – сказала я.
– Не думаю! – сухо возразила Андреева.
– Но как-то яд попал в пищу? – воскликнул Гурьев в каком-то ожесточении. – И в брюхо санитарному врачу, и в пробы, что пошли на санэпидстанцию. Спрашивается, как?
Мы все в растерянности молчали, не зная, что и думать. Сидя на стуле рядом с Валерой, я никак не могла отделаться от ощущения, что какой-то мелкий, но очень важный фактик постоянно выпадает из поля нашего зрения. Незначительный, но решающий факт, вспомнив который, мы могли бы многое понять. Что же это за факт?
– А кстати, – подняла на меня глаза Надежда Андреева, – в какой именно пробе нашли яд? Не мог же он оказаться во всех сразу!
– Конечно, не мог, – согласилась я. – Это означало бы, что и мы неминуемо должны были бы отравиться, как и Верейский.
– Вот именно, – кивнула Андреева. – Это очень важно! Зная его, вы могли бы искать более конкретно. Я у майора спрашивала, но он отказался мне что-либо рассказывать, сказал, тайна следствия.
– Это, кстати сказать, нетрудно выяснить! – самоуверенно заявил молчавший до сих пор адвокат. – Вон у майора лежит на столе уголовное дело Надежды Андреевой, сейчас мы туда заглянем и все узнаем.
Он и впрямь встал со стула и направился к заваленному бумагами столу майора Белоглазова, но его остановил окрик женщины-конвоира:
– Так! На столе ничего не трогать! – Адвокат испуганно вздрогнул, остановился. – К рабочему столу не подходить, ни к чему находящемуся на нем не касаться!
Адвокат выглядел от этого окрика совершенно подавленным.
– Послушайте, во-первых, вы не имеете права на меня так орать, – начал было он.
– Ошибаетесь, имеем, – сухо возразила женщина-конвоир. – Мы отвечаем здесь за порядок, и в случае его нарушения имеем право применять к вам самые разнообразные меры воздействия.
– Но я по закону имею право на доступ к материалам следствия!
– Имеете, – согласилась конвоир. – Но только с ведома и под контролем следователя.
Адвокат в полной растерянности оглянулся на нас, как бы ища поддержки. Но чем мы могли ему помочь? Я почти физически ощущала, как снова воздвигается стена на пути к важным фактам, ведущим к разгадке смерти санитарного врача. За последние сутки подобное случалось не раз, и я уже не расстраивалась по этому поводу, не возмущалась, чувствуя лишь смертельную усталость от всего этого.
– Так не сидите же вы молча, – сказал мужчина-конвоир. – От вашего свидания осталось всего десять минут.
Я вздрогнула, внутренне напряглась. Так мало времени, а мне еще столько нужно спросить у Андреевой.
– Надежда Алексеевна, вы не расстраивайтесь, мы этот вопрос проясним, – сказала я торопливо. – Правда, Валера?
– Конечно! – заявил тот самоуверенно. – Я с майора живым не слезу, пока он не скажет мне, в какой именно пробе обнаружили яд.
– Можно еще на санэпидстанции попробовать узнать, – сказал Юрий, муж Надежды Андреевой. – В лаборатории-то делали…
– Там не скажут, – уверенно заявил адвокат. – На всех результатах анализов ставится гриф ДСП – для служебного пользования. А за разглашение сотрудникам полагается административная ответственность.
– Да уж, – сказал Гурьев, саркастически скривил губы. – Тогда остается только наш майор.
Один из конвоиров снова глянул на часы, что недвусмысленно напомнило нам, как летит наше время. Поэтому я поспешила обратиться к хозяйке «Олененка» с последним вопросом:
– Надежда Алексеевна, боюсь, что нам очень понадобится полный список работников вашего ресторана, в первую очередь тех, кто был вчера днем во время нашего злосчастного обеда. Где мы могли бы раздобыть такой список, где были бы полностью имена, фамилии, занимаемые должности, домашний адрес, телефон?..
– В ресторане, в моем кабинете, – ответила Андреева. – Только я не знаю, Юра, можно туда сейчас попасть?
– Никоим образом, – покачал тот головой. – Там все наглухо опечатано. Только зачем вам туда попадать? – повернулся Юрий к нам. – Вся документация, немного денег, что оставалось в сейфе, мы с Верочкой переправили к нам домой.
– Серьезно? – обрадовался Валерий. – И можно на это на все взглянуть?
– Что ж, взгляните, если хочется, – со вздохом сказала Надежда Алексеевна. – Хотя не представляю, что вы там отыщете нового.
– Все, разговор окончен! – Женщина-конвоир объявила это таким гестаповским голосом, что я вздрогнула. – Подследственная Андреева, встаньте и следуйте за нами!
Они и в самом деле повели Надежду прочь из кабинета, не обращая внимания на задрожавшие губы и руки ее супруга. Минуту мы оставались в кабинете одни, но тут же появился дежурный офицер УВД, пригласивший нас оттуда выйти, и тут же повернул ключ в замке.
Теперь уже вчетвером мы опять оказались на жаре, в этот вечерний час лишь немного ослабевшей. И вдруг меня словно осенило: мой Володька дома рвет и мечет, наверное, ужасно злой, что я опять надолго запропастилась, отчего очередной совместный поход на пляж теперь уже сорвался. Но мы с Валерой непременно должны были пойти с Юрием домой к Андреевым – посмотреть списки работников ресторана «Олененок». Упустить эту возможность, которая могла привести нас к разгадке тайны, мы не имели права.
Едва выйдя из здания областного УВД, адвокат Андреевой кивнул нам на прощание и пошел к своей припаркованной невдалеке машине. Я же, Валерий и Юрий отправились на остановку автобуса, потому что, как оказалось, хозяйка ресторана «Олененок» жила со своей семьей у черта на куличках, где-то на окраине, в самом непрестижном районе города.
* * *
При виде списка работников, высвеченного на экране домашнего компьютера в квартире Андреевых, у меня на душе стало вдруг уныло и тоскливо. В штате персонала ресторана значилось двадцать семь человек, из них по меньшей мере двадцать были вчера на своих рабочих местах.
– Два десятка, ни хрена себе! – проговорил глядевший из-за моего плеча Валера Гурьев. – И что, ты собираешься с ними со всеми беседовать?
– Понятия не имею, – ответила я со вздохом. – По логике вещей, надо бы!
Я растерянно переводила взгляд с экрана монитора на листок своей записной книжки, куда собиралась переписать все двадцать имен.
– А знаете, вы не переписывайте все сразу, – догадавшись о моих сомнениях, сказал супруг хозяйки. – Запишите несколько, а потом, как вы с ними побеседуете, перепишете остальных.
Я именно так и сделала, причем первым в мой список попало имя официанта Сергея. Однако на душе все равно было тяжело.
– Спасибо вам огромное! – Юрий проводил нас к выходу из квартиры. – Я понимаю, дело безнадежное, но все равно для Нади такая поддержка ваш визит к ней!..
Я опешила от таких слов.
– А почему вы так убеждены, что ее положение безнадежно? – спросила я, чувствуя, как в душе моей зашевелились противные сомнения.
– Знающие люди говорят, – грустно ответил супруг Надежды.
– Если не секрет, что это за знающие люди? – не унималась я. – Уж не этот ли мальчик, у которого еще молоко на губах не обсохло, – адвокат?
– А, Саша – нет! – Юрий грустно улыбнулся. – Тот, кроме Уголовного кодекса да пары инструкций Минюста, о деле еще ничего не знает.
– А кто тогда вам это сказал? Тот самый человек, к которому шеф-повар Вера Семеновна сегодня ездила рано утром?
Юрий в изумлении вытаращил на меня глаза.
– А вы откуда знаете?
– Иванилов рассказал, – ответила я преспокойно. – И мне бы очень хотелось знать, что это за человек.
– Понимаете, – поддержал меня Гурьев, – не у милиции, а у нас против шеф-повара появились очень серьезные подозрения. Потому что отравить санитарного врача ей было проще всех.
Некоторое время супруг Андреевой смотрел на нас испуганно, потом вдруг нахмурился, кивнул и сказал сухо, отчужденно:
– Ну да, Верочка мне сегодня жаловалась, что вы ее чуть до инфаркта не довели своими подозрениями.
– Так, значит, вы вместе ходили к тому или той неизвестной, так, что ли?
– Да, вместе! – неожиданно резко, с вызовом сказал Юрий. – И этот, неизвестный, как вы изволили выразиться, не кто иной, как заместитель прокурора области.
– Ого! – воскликнул Валерий Гурьев. – И вы с ним лично знакомы?
– Да, даже дальние родственники!
– И он вам сказал, чтобы насчет Надежды Андреевой вы не рыпались: с такими уликами, как у нее, можно считать, что она уже прописана в колонии строгого режима?
Тяжело дыша, муж хозяйки ресторана уставился на нас.
– Вы, собственно, к чему это все ведете? – спросил он наконец.
– Довольно темная это история, вот что, – философски заметил Гурьев. – И создается такое впечатление, что, если Андрееву упрячут за решетку, ее родственников и знакомых очень даже это устроит. Хотя им и жалко ее до чертиков, конечно, тоже.
– Вы бы шли по-хорошему отсюда, а? – вдруг изрек муж Надежды Алексеевны. Я от этих слов буквально вся похолодела, но наш криминальный репортер, казалось, ничуть не удивился.
– Верно, – сказал он. – Пошли отсюда, Ирина, ничего интересного все равно нам здесь больше не скажут.
Мы снова оказались на улице, потащились к остановке, чтобы ехать обратно в центр города. Тем временем сумерки сгустились настолько, что приходилось внимательно смотреть себе под ноги, чтобы поминутно не спотыкаться на ухабистом тротуаре городской окраины. Я подумала, что, пожалуй, следует отругать Валерия за то, что он испортил нам отношения с мужем Надежды Андреевой, и теперь не только за новыми фамилиями работников ресторана, с элементарнейшим вопросом к нему не сунешься. Но не было настроения говорить об этом, дикая усталость после суматошного дня давила, сковывала язык. Однако Валерий чувствовал себя иначе.
– Ничего, Ирина, не расстраивайся, – успокоил он. – С этими фамилиями все равно все глухо, я уверен.
– Серьезно? – спросила я его не без сарказма. – У тебя так много ниточек на выбор, что можно безжалостно рвать одну из них?
– Да нет, где там много, – вздохнул он устало. – Признаюсь, не часто ощущал я вокруг какого-либо преступления такую плотную завесу тайны. Главное, зацепиться совершенно не за что.
– Может быть, мы просто не там ищем зацепки? – предположила я. – Мне кажется, искать нужно не в ресторане Надежды Андреевой, а в окружении санитарного врача. Между прочим завтра его похороны. Может быть, ты все-таки составишь мне компанию и сходим вместе?
Вид у Гурьева снова сделался крайне смущенным и растерянным.
– Может быть, ты все-таки избавишь меня от этого печального зрелища? – сказал он. – Признаюсь, терпеть не могу похорон.
– Я, что ли, их люблю? Ладно уж, пойду с Володькой. Он меня, надеюсь, не бросит, супруг все-таки. А пойти на эти похороны необходимо, нельзя упускать такой шанс познакомиться с семьей Верейского.
Стоявший рядом и терпеливо ждавший автобуса Валерий больше не противоречил мне.
Глава 6
Дующий из Казахстана юго-восточный ветер пригнал облачность, и воскресным утром в день похорон санитарного врача было пасмурно. Облака стояли высокие, странного грязно-желтого цвета, будто пропитанные глинистой пылью, однако яркое летнее солнце без труда просвечивало сквозь них. Впрочем, к полудню они сгустились, потемнели, и, к моему великому изумлению, из них закрапал легкий моросящий дождик. Признаюсь, никак не ожидала этого явления природы сегодня, после многих недель жары и суши.
Мы с Володькой, никем не замеченные, стояли в толпе совершенно незнакомых людей, собравшихся на гражданскую панихиду по Верейскому. Из-за жары панихида проходила на открытом воздухе, где всех присутствующих и накрыл этот неожиданный летний дождик, мелкие и теплые капли которого тем не менее падали на открытые части тела, вызывая какое-то неприятное содрогание. Зонтика с собой, разумеется, никто захватить и не подумал.
– Смотри, погода оплакивает твоего санитарного врача, – заметил вполголоса стоящий рядом муж. – Что, он был очень хорошим человеком, да?
– Не знаю. – На этом траурном мероприятии мне было как-то не до иронии моего драгоценного супруга. – Говорят по-разному. Я-то сама ведь и видела его только раз, перед самой его гибелью. Как я могу знать?
– С твоей стороны было очень любезно вытащить меня сюда, на эту траурно-триумфальную тусовку, – не унимался Володька. – Посреди текучки повседневности, всяких там приемных экзаменов да походов на пляж маленькое memento mori очень даже освежает.
Я ничего не ответила. Знала, что если моего драгоценного супруга понесло на ехидства, никакими просьбами и увещеваниями его не остановишь.
– Не очень-то было любезно, – продолжал он, – заставить меня вчера снова в одиночестве торчать на пляже. Во-первых, скучно, во-вторых, надоедает отбиваться от желающих познакомиться со мной дам бальзаковского возраста.
– Так это из-за разочарования пляжем избавил ты меня сегодня от необходимости дегустировать твое очередное кулинарное фиаско?
– Сегодня мне не повезло, – сказал грустно Володя. – Я хотел сделать мороженое-эскимо, и был у меня очень хороший рецепт… Меня угощали приготовленным по нему мороженым, это объедение. Но молоко от кипячения свернулось, пришлось все это дело выбросить. Довольно странно, ведь я только вчера купил его с рук у одной очень приличной на вид старушки, и она уверяла меня, что молоко свежее.
– Это от жары, – вмешалась в разговор стоявшая рядом с нами женщина. – В жару молоко прокисает быстрее. Но сделайте одолжение, не говорите сейчас о пустяках. Мы же все-таки на похоронах.
Володька послушно, как маленький мальчик, умолк и стал смотреть перед собой, где на возвышении стоял, утопая в море цветов, гроб, и мой хороший знакомый, заведующий пищевым отделом Константин Георгиевич Маслин, как раз говорил траурную речь. Возле гроба был установлен микрофон, колонки громкоговорителя, все, как положено, так что голос заведующего далеко разносился по узкой и тихой улочке, где стоял особняк санэпидстанции, и буквально бил нам обоим по ушам своей оглушительной силой. Мой Володька, ненавидящий разного рода торжественные мероприятия, отчаянно скучал и томился.
У гроба на составленных в ряд стульях сидели закутанные в черное две женщины: одна из них выглядела пожилой, другая была значительно моложе. Рядом с молодой сидел у всех на виду и, видимо, смущаясь этого, очкастый мужчина лет тридцати-сорока, с преждевременно обрюзгшими щеками и огромными залысинами. Томимая любопытством, я не выдержала и спросила у стоящей рядом с нами дамы:
– Скажите, те женщина с мужчиной, которые сидят у гроба, это родственники покойного?
– Разумеется! – наша соседка посмотрела на меня как-то странно. Однако похоже было, что она не прочь потрепаться даже в такой день. – Вон та, что постарше, это его мать. Горем убита, о господи! – она вздохнула.
– А остальные кто?
– Молодая, это его сестра, а рядом с ней – ее муж, деверь, стало быть.
– Нет, деверь, это что-то другое, не муж сестры, – попробовал было возразить Володька, но женщина даже не посмотрела на него.
– А у самого Верейского что, не было семьи? – спросила я.
– Ну, видите же! – сказала она, кивая в сторону сидящих у гроба. – Если бы была, наверное, они там сидели бы.
– Бобылем жил наш санитарный врач, – прокомментировал Володька, – мир праху его.
– Не бобылем, а с матерью, – соседка решила на сей раз отреагировать на присутствие моего супруга. – Отец-то его давно уж умер, так он вместе с матерью и жил. А у сестры своя семья.
– А вы с ним вместе работали? – вновь осмелилась я задать вопрос.
– Да, работала. А вы? – женщина вдруг пристально посмотрела на меня.
– А мы так, знакомые, – несколько смутившись, отвечала я. Такое ощущение, что моей собеседнице не очень-то нравятся мои расспросы, решила я.
– Знакомые, а про него ничего не знаете! – заметила женщина. – Вы из областной санэпидстанции, что ли? Ваше лицо мне почему-то знакомо.
– Нет, мы с телевидения! – объявил Володька с гордостью.
Черт возьми, лучше бы он молчал! Услышав эти слова, женщина вдруг посмотрела на нас весьма отчужденно, потом отвернулась и направилась от нас прочь, перешла в другое место, скрывшись в толпе.
– Как черт от ладана! – прокомментировал мой супруг. – Ирина, у тебя очень скверная профессия, едва ее назовешь, люди сразу же шарахаются!
– Вот и сделай одолжение, не называй ее на людях! – сказала я ожесточенно. Вот это очень в характере моего супруга. Сначала испортил мне все, а потом разглагольствует с таким видом, будто он здесь ни при чем.
Нет, мой Володька зря так страдал – панихида длилась совсем недолго. Вскоре после нашего с женщиной разговора она кончилась, не маленький, состоящий из одних военных духовой оркестр заиграл траурный марш, да так заунывно и фальшиво, что мой драгоценный супруг едва не заскулил, по-волчьи задрав голову к небу. Какие-то люди с черно-красными повязками на рукавах стали разбирать венки и цветы у гроба, сам гроб готовились поставить в автобус-катафалк. Толпа возле здания городской санэпидстанции частью расходилась по домам, частью направилась к автобусам, которые должны были везти желающих на кладбище.
– Ну что? – спросил Володька, глядя на меня с надеждой. – Теперь домой?
– Нет, Вовик, – сказала я. – Мы с тобой тоже поедем на кладбище. Мне непременно нужно найти возможность поговорить с родственниками Верейского, иначе мы зря сюда приходили.
По дороге мне вспомнилось чье-то давным-давно услышанное изречение, что дорога на кладбище обязательно должна быть очень тряской, чтобы родственники умерших, подскакивая на выбоинах и ухабах, лучше запомнили день похорон. Чушь какая-то, но, ей-богу, кто-то мне так говорил. Хотя мы ехали на большом городском автобусе, вроде бы достаточно мягком и удобном, дорога и впрямь была такая разбитая, что мне стало попросту дурно от чрезвычайно мучительной тряски. Или, не знаю, может быть, это тряслось все внутри меня?
В автобусе я попыталась снова пристать с расспросами к одному из работников санэпидстанции. Рядом с нами одиноко и безучастно сидел средних лет мужчина, с черной аккуратно подстриженной бородкой, окаймляющей его лицо и придающей ему очень интеллигентный вид.
– Скажите, а его везут хоронить на городское кладбище, да? – не сумев придумать ничего лучшего, спросила я.
– Да, конечно, – кивнул мужчина. – А куда ж еще?
– Ну, может быть, куда-нибудь в деревню, – предположил Володька, снова бесцеремонно вмешиваясь в мой разговор. – Разве у него родственников в деревне нет? – В этот момент я изо всех сил наступила мужу на ногу, тем самым прося его заткнуться.
– Нет, насколько я знаю, – отвечал бородатый мужчина задумчиво. – Наш Дмитрий Сергеевич был исключительно городским человеком.
– А правду говорят, что Верейского убили? – спросила я.
– Конечно, – спокойно подтвердил бородач. – Отравили в ресторане, который он пришел инспектировать. – Господи, какой ужас! – вздохнула я. – Да за что ж его так? Неужели только потому, что нашел у них какие-нибудь нарушения?
– Ну а почему нет? – возразил мужчина. – Или, по-вашему, это недостаточный повод?
– Ну, не знаю, – отвечала я задумчиво. – По-моему, убивают из-за денег, из-за любви, наконец…
Мужчина посмотрел на меня пристально, с иронической улыбкой.
– И вследствие производственной необходимости, – добавил он. – Не смогли подмазать, деньги отказался принять и помалкивать – ну что ж, вот и пустили его в расход! Наш Дмитрий Сергеевич, надо сказать, был очень принципиальным, вот и поплатился в конце концов.
– А что, не все на санэпидстанции такие принципиальные, как он?
– Нет, конечно! – бородатый мужчина саркастически усмехнулся. – Иначе как вы объясните, что время от времени всяческие ЧП, вроде массового отравления случаются?
– Массовые отравления? – переспросила я заинтересованно. – И часто они случаются?
– Ну, последнее было пару месяцев назад. Городская станция, кстати сказать, этим делом занималась, есть там такой тип, Константин Георгиевич Маслин, заведующий пищевым отделом, непосредственный начальник нашего Дмитрия Сергеевича. Вот он всем расследованием и руководил.
– Да? И что они нашли?
– А ничего! – бородатый мужчина снова саркастически усмехнулся. – Замяли дело, да и все. Кстати, если не секрет, вы почему всем этим интересуетесь?
– Да так, – отвечала я со вздохом, – из чистого любопытства.
Наш автобус тем временем уж въезжал в ворота городского кладбища, но я едва замечала происходящее вокруг, переваривая полученную информацию.
Городское кладбище всегда шокировало меня своими исполинскими размерами. Обозревая его, мне постоянно становилось страшно. Неужели столько народу поумирало в нашем городе за какие-нибудь последние пятьдесят лет после того, как его открыли? Можно часами бродить в лабиринте кладбищенских улиц в поисках могилы близкого человека – не зная точного номера участка, но отыскать ее практически невозможно.
Разумеется, санитарного врача хоронили на элитном участке кладбища, где скученность могил была не меньшей, но откуда открывался вид на город, и где рядами стояли дорогие, с претензией на искусство изготовленные надгробия. Толпа провожающих Верейского в последний путь выстроилась на небольшом свободном пространстве возле свежевырытой могилы, и мы с Володей затерялись в этой толпе. Ему, длинному, проще было выглядывать из-за голов людей, высматривая, что именно там происходит, но как раз Володька происходящим и интересовался менее всего, по-прежнему отчаянно скучая, глазел на облачное небо и на безрадостный пейзаж: море разноцветных надгробий с одной стороны, грязно-желтая, выжженная солнцем степь с другой.
Привстав на цыпочки, я увидела, что Маслин снова говорит речь, но на этот раз его совершенно не было слышно. Он говорил, взобравшись на небольшой подиум рядом с открытой могилой, его взгляд рассеянно скользил по лицам собравшихся, не задерживаясь ни на одном. Но вот он встретился с моим и от неожиданности чуть запнулся; я не без удовлетворения отметила, что, оправившись, Маслин едва заметно кивнул мне. Закончив речь, бывший начальник санитарного врача тут же направился к нам.
– Хорошо, что вы пришли, – сказал он. – Здесь сейчас руководство санитарной службы города почти в полном составе. Если хотите, я вам устрою встречу.
– А вы думаете, это может быть для чего-нибудь полезным? – спросила я.
– Не знаю, вам решать, – не спорил Маслин. – Вот, например, – он кивнул в сторону очередного выступающего, – главный санитарный врач области.
В это время на подиуме стоял и что-то говорил высокий, сутулый мужчина, моложавый на вид, с крупной, сильно лысеющей головой и огромными совиными очками на носу.
– Вы считаете, стоит с ним поговорить?
– Попробуйте, – Константин Георгиевич пожал плечами. – Услышите массу общих слов, какой замечательный работник был наш Димка.
Некоторое время мы помолчали, вслушиваясь в особую, неповторимую тишину кладбища.
– Как, однако, разрослось оно, это печальное место, – сказал со вздохом Маслин, оглядываясь вокруг. – Года полтора назад я хоронил одного своего друга – здесь еще ничего этого не было, а сейчас и не найдешь его могилу, затерялась среди других, как иголка в стоге сена.
Физиономия моего супруга при этих сентенциях сделалась такая кислая, что я взяла его за руку и изо всех сил сжала ее, прося его таким образом пока придержать язык за зубами.
– Вот этот участок быстро займется, – продолжал между тем Константин Георгиевич, кивая на то место, где собирались опустить в землю Верейского и где до безобразной, заваленной всяким мусором канавы оставалось совсем немного свободного места. – Мы-то уж, наверное, вон на том склоне лежать будем.
– Не мы, а вы! – галантно вставил мой Володька. Заведующий пищевым отделом резко обернулся в его сторону.
– Вот, познакомьтесь, – с покорным вздохом сказала я, – это мой муж Владимир Николаевич.
Иронически усмехнувшись, Константин Георгиевич подал ему руку для рукопожатия.
– Кстати, – сказал он, оборачиваясь ко мне. – Как ваши успехи в расследовании? Удалось узнать что-нибудь по адресам, которые я вам дал?
– Ничего, – ответила я уныло. – Полный мрак. С кем бы я ни беседовала, кому бы ни задавала вопросы, никто ничего не знает. Или делает вид, что не знает, не хочет рассказывать.
Константин Георгиевич удовлетворенно кивнул, рассеянно глядя поверх голов в сторону очередного выступающего.
– Я вас с самого начала об этом предупреждал, – сказал Маслин. – Они все так и будут или нести какую-нибудь чушь, или вообще отказываться что-либо говорить!
– И при этом вот что самое странное, – продолжала я. – Они все капитально обижаются, когда я объясняю им, какие серьезные подозрения против них имеются, а вообще после этого даже разговаривать со мной не хотят!
– Конечно, – подтвердил Маслин. – А как же вы думали? Вы навешиваете на них обвинение в убийстве и ожидаете, что они вам за это спасибо скажут?
– Нет, но… – я почувствовала некоторую растерянность, – они могли бы по крайней мере не гонять нас в шею из своих ресторанов!
– Вот как? – переспросил Константин Георгиевич заинтересованно. – А они вас выгоняли? И много раз?
– Ну в общем трижды, – сказала я. – Самое интересное, выгоняют все подряд: и в ресторане «Олененок», и в «Кристине», и даже в каком-то крохотном захудалом кафе-стекляшке. Представляете, мы только заикнулись там про Верейского, а они нас сразу в шею.
– Ну, конечно, разве можно шляться где попало, – истолковал по-своему это Маслин довольно рассеянно, словно думая в этот момент о чем-то другом.
– И еще, Константин Георгиевич! – продолжала я. – Мы сегодня случайно узнали об одном ЧП, которое случилось пару месяцев назад, о массовом отравлении. Может быть, оно как-то связано со смертью Дмитрия Сергеевича?
– Не знаю, не знаю, – Маслин был столь же рассеян. – Не я этим ЧП занимался, это с областной санэпидстанции специалисты расследование проводили, я вам здесь ничем помочь не могу.
– Не вы? – искренне изумилась я. – А этот человек мне сказал, что как раз вы и ваш пищевой отдел это все и расследовали. Понимаете, Константин Георгиевич, за этим делом стоит явный криминал, я это чувствую. А раз криминал, значит, у пострадавших во время этого дела вполне могли быть причины убить санитарного врача. Как хотите, но или я последняя дура, или это ниточка к раскрытию тайны!
Тут Маслин словно очнулся от задумчивости и пристально посмотрел на меня.
– Послушайте, а кто вам, собственно, рассказал про это ЧП двухмесячной давности?
– Один мужчина в автобусе, – ответила я. – Я даже не знаю толком, кто он, бородатый такой, средних лет.
– Бородатый? – повторил Маслин со вздохом. – Вот видите, неизвестно каким бородатым субъектам вы верите, а мне – нет.
– Но почему же я вам не верю, Константин Георгиевич? – вырвалось у меня. – Я делаю все, как вы советуете. Моя вина, что так ничего и не удалось выяснить.
– Ну а если выяснять попросту нечего? Если эта ваша Андреева во всем виновна, как это полагают в милиции, как это считают все? Вы решили, что преступник – это непременно изощренный выдумщик, что он придумал сверхсложнейшее, хитроумно закрученное преступление, поэтому ничего и не можете распутать. На самом же деле убийца был просто олух и наивный дурак и сделал все наиглупейшим образом, так, чтобы сразу все обо всем догадались. По-вашему, что, такого не бывает?
Признаться, в тот момент я почувствовала полную растерянность и совершенно не нашлась, что ответить заведующему пищевым отделом. Все мои доводы в пользу невиновности Надежды Андреевой вдруг улетучились, и мне стало казаться, что, может быть, Маслин и прав. С чего это я вообразила, что убийство надо распутывать после того, как все распутала милиция?
– И что же теперь делать? – это все, что я смогла вымолвить.
– Ладно, приходите завтра ко мне на работу, я вам еще адреса ресторанов дам, – вздохнул Константин Георгиевич. – Если уж вам так непременно хочется играть в следователя уголовного розыска. Пойдете, еще там поспрашиваете. Но только не удивляйтесь, если вас опять будут гнать в шею.
– Огромное вам спасибо, Константин Георгиевич! – Еще немного, и я бы бросилась ему на шею.
– Но только вы обязательно возьмите адреса! И очень не советую вам ходить по ресторанам или кафе наугад, как вы это уже делали вчера…
– Но мы только зашли посидеть!
– Я все понимаю! Поймите и вы: сейчас лето, и если считать вместе с летними, открытыми, импровизированными кафе и прочими забегаловками, то в нашем городе зарегистрировано – знаете, сколько? – двести семнадцать объектов, имеющих лицензию на кормление граждан едой собственного производства.
– Двести семнадцать? – недоверчиво переспросил мой супруг Володька. Его, как и меня, удивила эта цифра. – И что, у них у всех находятся посетители?
