Светлана Алешина
Секс, ложь и фото (сборник)
Секс, ложь и фото
Глава 1
Итак, зима. Настоящая, а не просто календарная. Сегодняшнее утро – ее подлинный образчик: холодная небесная голубизна, ослепительное сияние воинственного солнца, каждый луч которого полосовал сетчатку точно стальным клинком, искрящийся снег, укрывший тротуары и безжизненно-черные ветви, спаленные жгучим морозом оставшиеся от осени редкие листья. В душе стерильная ясность и бесплодная мерзлота. Настроение с утра, сами понимаете, неважное. Конечно, можно было в целях моральной поддержки процитировать: «Мороз и солнце, день чудесный…», но я засомневалась в лечебном эффекте этих божественных строк, наполненных радостным предвосхищением любовного свидания, не имеющего ко мне, увы, никакого отношения.
Под вечер уныние дало течь и подобно мощному «Титанику» погрузилось на дно моей души, дав место для всплытия чувству, с трудом поддающемуся описанию. Во мне забурлило какое-то нетерпеливое, лихорадочное ожидание чуда, как бывает в предновогодний вечер… Я не просто испытывала трепет, меня прямо-таки била нервная дрожь. Чтобы поддержать сумасшедший настрой, это невесть откуда свалившееся на меня «сатори», я включила в машине радио, нашла французскую волну и принялась внимать зажигательно-чувственному шансону. Вдруг дикторша журчащим голоском объявила встречу с именитыми писателями Франции на предмет так называемого страха перед белой страницей.
Ладно, послушаем. Может, лучше успокоиться и не поддерживать дерзкий порыв, который, родившись где-то глубоко в моем сердце, захватил меня, готовый превратить в летучего голландца.
Что же наши французы, труженики пера? Патрик Рамбо стал утверждать, что внезапного вдохновения не существует. Как только у тебя появляется сюжет, ты не перестаешь о нем думать, причем думать со всей конкретностью. Нужно погрузиться в сюжет, имея желание и волю для его развития.
Разумно.
Дальше он трепался на тему вынужденного бездействия, когда вдохновение, которому мудрый Патрик отказал в существовании, не хочет предстать перед ним во всей своей завораживающей наготе. Что же делает наш мэтр? Рецепт прост: он гуляет, смотрит телек, занимается кухней, перечитывает старика Дюма. Спустя час, заверяет Рамбо, или на следующий день все приходит в норму. Работа сдвигается с мертвой точки. И все-таки Патрик признает, что теряется перед первой страницей. Начало повествования определяет дальнейшее развитие, поэтому оно архиважно и сложно. И тут же Патрик отрицает, что испытывает «боязнь белой страницы». Вернее, он разграничивает два понятия: «первая» и «белая». Мой пятнадцатилетний опыт журналиста, утверждает он, позволяет мне пренебречь всей этой романтической сумятицей и смело приступить к работе.
А ты, Бойкова, испытываешь ли ты страх перед белой страницей? Этот вопрос, признаюсь, привел меня в замешательство. Иногда – да, иногда – нет, – только и нашлась я что ответить.
Приветливо светящийся огнями город плыл за окнами моей «Лады». Я почувствовала, что-то радостное, на грани тихой и сладкой истерики, напряжение, заставившее меня включить радио, ослабло. Я взяла с соседнего сиденья бутылку минералки и, сделав несколько глотков, положила ее на место.
Дальше шли выступления других французских писателей, щедро делившихся мыслями о современной литературе. Ив Симон, например, заявив о полной несовместимости любовной горячки с письменной, сказал, что…
Я резко вывернула на Цветочную улицу возле магазина «Провансаль». Плохо освещенная, она казалась хранительницей древней тайны. Душераздирающий визг тормозов и тень, с акробатической легкостью перелетевшая через капот резко стартовавшей в нескольких метрах от меня машины, заставили усомниться в правоте моего инстинктивного порыва. Я уже не слышала, что вещало французское радио.
Если бы не характерный стук тела о поверхность машины, которая исчезла с быстротой молнии, можно было бы воспринять этот прыжок как часть спектакля в театре теней.
Я затормозила. Выскочила из машины и рванулась к лежащему на дороге человеку. Не успела я подбежать, как он принял сидячее положение и стал потирать левую руку. Вблизи мне удалось рассмотреть, что это мужчина лет тридцати пяти в коротком черном пальто.
– С вами все в порядке? – задала я идиотский вопрос.
Мужчина поморщился, но бодро произнес:
– Кажется, да.
На его лице появилась несмелая улыбка, которая по мере того, как он вглядывался в мою озадаченную физиономию, стала приобретать нахальную ширь голливудского оскала.
– Вы прибежали меня спасать? – насмешливо произнес он. – Не стоит беспокоиться.
– Ну как же? – растерянно пожала я плечами. – Вас же чуть не задавили! Давайте я помогу вам подняться.
Я наклонилась и протянула руку.
– Не надо, я сам, – он медленно поднялся – цел и невредим, – улыбка была натуральной.
– Вам невероятно повезло, – я смотрела на него, как на сошедшего с экрана Киану Ривза или Бельмондо.
– Обычное трюкачество, – с небрежной интонацией ответил он.
– Вы полагаете, это случайность?
– Не забивайте себе голову, – он посмотрел на меня, как обычно смотрят уставшие от чудачеств своих пациентов психиатры на очередную жертву раздвоения личности.
Мужчина был чуть выше меня. Шатен. Его худощавая стройность и лукавый прищур определенно нравились мне. Проницательные темные глаза, прямой нос и четко очерченный рот. Суровая мужественная лепка лица, складка между бровями, выступающие скулы и сексуальная припухлость губ лишали его тонкие черты какого бы то ни было намека на смазливость. Он держался уверенно и непринужденно. И, по всей видимости, обладал неплохим чувством юмора.
– Ну что ж, – усмехнулся он, – если уж так все получилось, давайте знакомиться.
Пригладив густые жесткие волосы, он протянул свою пятерню мне.
– Александр.
Я подала руку в ответ. Он бережно взял ее и, галантно наклонившись, поцеловал. Я оглянулась. Пустынная тихая улица была единственной свидетельницей этой полуночной куртуазности.
– Ольга. Правда, смешно? – застенчиво улыбнулась я. – Стоим здесь…
– Ну и что, не разбились, слава богу. – Александр поглядел на часы. – Половина первого. Вы всегда так поздно ездите?
– А вы всегда так поздно гуляете? – в тон ему спросила я.
Он пожал плечами и отрешенно уставился в дальний конец улицы.
– Я еду от подруги, – тихо проговорила я, – а здесь вдруг такое! Вас определенно кто-то хотел убить.
– Да бросьте, – выйдя из задумчивости, он с беззлобной насмешкой посмотрел на меня и снова потер левую руку, – кому я нужен?
– Что у вас с рукой? – обеспокоилась я.
– Открытый перелом со смещением, – пошутил Александр.
– А что, если нам поехать ко мне? – смело предложила я. – Надо все-таки обследовать вашу руку.
– Спасибо за заботу, но не стоит хлопот, хотя… – Он напряженно вглядывался в окрестную тьму, будто думал увидеть что-то.
– Машина двигалась с незажженными фарами, – озабоченно сказала я, – вы не догадываетесь, кто это мог быть?
– А что, давайте где-нибудь выпьем, – вместо ответа предложил Александр, – бар «Грива» должен еще работать.
– Я не пью за рулем, – с сожалением произнесла я, – но чашка кофе мне не повредит!
Я заулыбалась как последняя идиотка.
– Отлично, – просиял Александр, – вы отважитесь взять на борт такого опасного пассажира, как я? – улыбнулся он.
Улыбка, надо сказать, была его коньком. Какая масса оттенков! Она составляла львиную долю его обаяния. Ему вполне можно рекламировать какой-нибудь «Орбит Уинтефреш» или «Блендомед-комплит».
– Мне ничего не остается делать, – с юмором отозвалась я, – прошу.
Я сделала гостеприимный жест, немного напоминающий пас тореадора: слегка нагнулась, обе руки отвела влево. Александр тут же оценил всю комичность моего движения.
– Вам не хватает только бархатной тряпки – и можно на арену. Думаю, особых манипуляций, чтобы победить быка, вам не потребуется. Он бы замертво упал, не в силах устоять перед вашей красотой.
– Красота – страшная сила, – засмеялась я, – только я не такого высокого мнения о себе, как… – Я запнулась в смущении.
– Как окружающие мужчины, – помог закончить фразу мой новый знакомый.
– Вот, вот, – я лукаво посмотрела на него.
Мы сели в машину и направились в сторону центра.
– Вы увлекаетесь французским шансоном? – спросил Александр.
В салоне звучала задыхающаяся от нарастающего волнения песня из «Шербурских зонтиков» в исполнении Азнавура.
– До того как стать свидетельницей вашего акробатического трюка, я питала надежду услышать нечто подобное – щемяще-нежное или мажорное. Но передавали встречу с писателями…
– Вы понимаете по-французски?
– И по-английски тоже…
– Переводчик, – предположил Александр, который, вежливо испросив у меня разрешения, дымил в салоне.
– Не угадали, – лукаво улыбнулась я, – фотокорреспондент в одной из тарасовских газет.
– В какой? – заинтересовался Александр.
– Секрет. – Я остановила машину у светофора. – Так куда мы едем, в «Гриву»?
– А что?
– Просто мне кажется, не совсем спокойное место, – засомневалась я, – там же…
– Полно всяких неотесанных типов и проституток? – с вызовом спросил Александр.
Я только пожала плечами.
– Ну, если вы не хотите, – надулся он, – тогда высадите меня у перекрестка.
– Но ведь можно подыскать что-нибудь…
– Предпочитаю злачные заведения, – резко произнес Александр, – я лишен предрассудков и плюю на ханжескую мораль, стерильные рестораны не по мне. В них есть все: хорошая кухня, сервис, приличное общество, атмосфера интима… Все, кроме жизни. А я гоняюсь именно за ней!
Последнюю фразу он выговорил с каким-то ожесточением.
– Гоняетесь за жизнью? – я с недоумением взглянула на него.
– За впечатлениями, за эмоциями… – более спокойно произнес он.
– Тогда понятно, почему на вас наехали, – многозначительно улыбнулась я, – а чем, если не секрет, вы в этой жизни занимаетесь?
– Я – фотограф, ваш коллега, – он скосил на меня свои карие глаза.
– Вот так да! – воскликнула я с детской непосредственностью.
Александр засмеялся.
– Кстати, – сказал он, – я совсем недавно побывал на выставке некоей Боковой… По-моему, правильно. «Бремя страстей человеческих». Некоторые фото меня просто потрясли. Хотелось бы познакомиться с автором, но не нашлось времени. Я должен был лететь в Прагу.
– Бойковой, – поправила я.
– Что? – не понял Александр.
– Фамилия той фотохудожницы, чьи работы вы оценили, – Бойкова.
– Возможно, – меланхолично отозвался Александр, – вы с ней знакомы?
– Теперь и вы с ней знакомы – это я.
Он удивленно посмотрел на меня.
– Не может быть!
– Может. В жизни, за которой вы гоняетесь, все может быть. Только как же удается гоняться за тем, частью чего являешься, пребывая словно в глубине вечного моря?
– Вечного моря… – задумчиво произнес Александр, – это вы хорошо сказали: вечное море.
У него был отсутствующий вид. Вообще меня поражали та легкость и быстрота, с которыми живая улыбка на его подвижном лице сменялась задумчиво-отрешенным выражением. В нем были и простота, и сложность. Эти качества смешивались в таких диковинных пропорциях и порождали такие неожиданные, подвластные множеству истолкований реакции, что я терялась в догадках: что это – проявление его наплевательского отношения к себе подобным или природная застенчивость, ранимость, заставляющая иной раз выражаться с такой резкостью? В общем, эта гремучая смесь будоражила мое воображение, пробуждая во мне, как в исследователе человеческих душ, живой интерес.
– Вы завсегдатай в «Гриве»?
– Ну, как вам сказать, – продолжал «отсутствовать» Александр, – что-то вроде… Хотя… Скорее нет. Захожу иногда пропустить рюмочку, поболтать с посетителями. Там собирается преинтересная публика.
– Богема?
– И богема тоже. Всякий сброд. Мне это нравится. Думаю, и вам будет интересно. Найдете материал для следующей выставки.
– Не исключено, – улыбнулась я.
Я затормозила у старинного двухэтажного особняка, в подвальном помещении которого размещался кафе-бар «Грива». Рядом стояли еще две машины: старенькая «Мазда» и видавший виды «Ситроен». Перекинув через плечо ремень «Никона», с которым старалась не расставаться ни при каких обстоятельствах, я подождала, пока Александр выберется из машины. Нажав на кнопку брелока, заблокировала дверцы.
У входа в кафе о чем-то горячо спорили два подвыпивших или обкуренных подростка, одетых, несмотря на холод, только в джемперы.
«Вышли подышать свежим воздухом», – подумала я и, обойдя их, стала спускаться по длинной мрачной лестнице, освещенной одной-единственной лампой.
Александр, держа руки глубоко в карманах пальто, неторопливо шел следом. Когда я открыла дверь и очутилась в холле, передо мной оказалось довольно уютное просторное помещение с мягкими кожаными диванчиками. С одной стороны был гардероб, возле которого, оперевшись спиной о стену, курили две девицы в черных супермини, с другой – узкий коридор, ведущий к туалетным комнатам. У входа в зал скучал детина в камуфляжной форме с резиновой дубинкой на поясе.
На одном диванчике, стоявшем неподалеку от стойки гардероба, развалился нагловатого вида симпатичный парень лет двадцати пяти в черном кожаном пиджаке нараспашку. Он сидел с отрешенным видом, словно ждал кого-то. На стенах из красного кирпича висели несколько зеркал в бронзовых рамах, между которыми были наклеены рекламные плакаты и афиши, одна из которых извещала о скором приезде в Тарасов Ванессы Мэй. Билеты, как явствовало из наклеенного на афишу объявления, можно было приобрести тут же в гардеробе.
Пока мы раздевались, распахнулись двери, ведущие в зал, и оттуда выбралась хорошо подвыпившая компания. Две совсем молодые девицы в точно таких же мини, как у куривших в холле, поддерживая под руки двух ребят, направились к гардеробу.
– Марго, – подозвал одну из них красавчик в кожаном пиджаке. – Ты ничего не забыла?
– Сейчас, Дени, – отозвалась Марго.
Мы с Александром были уже у входа в зал, но я успела заметить, как девица, прислонив своего кавалера к стеночке, открыла сумочку и, достав что-то оттуда, сунула в руку парню.
Большой зал, пол которого был выложен голубой и белой плиткой, напоминал колониальное бунгало и современный офис солидной адвокатской конторы одновременно. Помещение освещалось причудливой формы бра, закрепленными над столами из искусственного камня, напоминавшего мрамор. Их терракотово-бежевая поверхность гармонировала с плетеными креслами, на которых лежали мягкие пестрые подушки. Столики отделялись один от другого остролистыми пальмами в деревянных кадках.
Бар был полон, из дюжины столиков свободными оказались только два или три, но мы, миновав их, прошли к стойке. Я посмотрела на банкетки, опасаясь за их устойчивость.
– Привет, Пахом, – словно старому знакомому кивнул Александр бармену. – Налей-ка мартини и чашечку кофе.
– Давненько к нам не заглядывал, – сказал Пахом, ставя перед Александром бокал. – Как успехи?
– Нормально, – отозвался мой спутник, оглядывая зал. – У вас как?
– Да что у нас, – поморщился Пахом, наполняя бокал со льдом светло-желтой жидкостью, – все одно и то же. Кстати, твой «Полароид» у меня. Заберешь?
– Потом, – отмахнулся Александр.
Пахом пододвинул мартини Александру и принялся за кофе. За стойку со стороны Александра подсел невысокий мужчина лет сорока. Его русые волосы были выбриты полосками, сзади торчала тоненькая косичка.
– Пришел отдохнуть? – Он оперся о стойку и посмотрел на меня. – А это новая моделька? Хороша, ничего не скажешь!
– Отвали, Вован, – локтем отодвинул его Александр. – Набрался уже?
– Так ведь ночь на дворе, – продолжая пялиться на меня, ответил Вован. – Посиди здесь с мое, тоже наберешься.
– Кончай трепаться, – с раздражением произнес Александр и повернулся ко мне. – Пойдем за столик.
Я не возражала, тем более что кофе уже приготовили. Расположившись за столиком, я принялась разглядывать отдыхающих. Здесь были люди в основном молодого возраста, начиная от студентов и кончая людьми типа Вована – без определенного рода занятий, которые проводят здесь большую часть времени, находя на это деньги только известными им путями. Я сделала маленький глоток кофе, удивительно крепкого и ароматного, и достала пачку «Винстона». На столах стояли пепельницы, здесь можно курить. Впрочем, это было очевидно – под сводом потолка плавали клубы сигаретного дыма.
– Уверена, что не хочешь чего-нибудь покрепче? – посмотрел на меня Александр.
– Уверена, – ответила я. – А здесь не так плохо, как я себе представляла.
– Сюда заходят довольно интересные типчики, – улыбнулся Александр, потягивая мартини.
– Можно узнать, где ты работаешь?
– Я свободный художник, – улыбнулся Александр и шутливо добавил: – В профсоюзе не состою, беспартийный, не женат, не участвовал, не привлекался… и тэ дэ, и тэ пэ.
– Понятно, – кивнула я. – А на что же, извини за нескромный вопрос, живут беспартийные свободные художники? Впрочем, можешь не отвечать.
– Ну почему, – он сделал несколько больших глотков, – никакого секрета в этом нет. Я уже выпустил несколько альбомов своих фотографий. Сейчас готовлю еще, а один скоро выйдет из печати.
– Не боишься за качество полиграфии?
– Альбом печатается в Финляндии.
– Ого, солидно.
– Да, – кивнул он, – не хочу, чтобы из-за печати терялось качество фотографии. Это ведь одна из составляющих хорошей работы. Да ты же сама фотограф.
– Ну, я только начинающий. Мне еще многому нужно учиться.
– У тебя есть замечательные снимки, – с воодушевлением сказал Александр. – Серия «Казино», например… А портрет старика… В нем чувствуется такая глубина. Никогда бы не подумал, что автор этой работы – такая молодая красивая девушка.
– Ты меня перехвалишь, – смутилась я и закурила новую сигарету, – лучше расскажи о себе. Ты давно занимаешься фотографией?
– Пользоваться аппаратом научился в школе, а вот снимать по-настоящему начал лет восемь назад. Хочешь посмотреть мои работы?
– Это было бы здорово, – обрадовалась я. – А где?
– У меня, конечно. Можем поехать прямо сейчас. Хотя, – он задумчиво посмотрел на часы, – минут через двадцать. Мне нужно встретиться с одним человеком.
Предложение оказалось неожиданным. Ночной визит к малознакомому мужчине не был у меня запланирован. «Визит в бар у тебя тоже не был запланирован, – сказала я себе, – но ты в баре. Ладно, там видно будет. В конце концов, у тебя есть газовый пистолет, на всякий пожарный…»
Александр как будто и не ждал от меня ответа. Он был задумчивым, если не сказать отрешенным. Потом извинился, подошел к барной стойке, о чем-то спросил Пахома и направился к выходу. Тут же к нашему столику подсел Вован.
– Не помешаю? – вперил он в меня бесцветные глаза.
– Здесь занято, – с раздражением ответила я.
– Да ты не думай, – «успокоил» меня Вован, – я Сашку Шилкина сто лет знаю. Хочу кое-что у вас спросить, – он замялся, пытаясь, как мне показалось, подобрать подходящие слова.
– Может, в другой раз, – предложила я, надеясь таким образом избавиться от назойливого завсегдатая.
Но не тут-то было.
– Ты не девушка легкого поведения, – весело произнес он, пытаясь заглянуть мне в глаза. – Нет, вы не обижайтесь, этих я знаю. У них на лице ровным счетом ничего не написано.
Вот свалился на мою голову, физиогномист несчастный. Знаток. Как говаривал Остап Бендер, таких знатоков нужно убивать из рогатки.
Я не стала реагировать и, поднявшись, прошла к барной стойке.
– Еще кофе, пожалуйста.
Кроме невинной просьбы была у меня еще и надежда, что Вован за это время подыщет какой-нибудь другой объект для беседы. Но через считанные минуты он присоединился ко мне у стойки.
– Пахомыч, – довольно трезвым голосом сказал он, – сотвори-ка мне коктейльчик какой. Не слишком крепкий. Вы от меня не бегайте, – повернулся он ко мне, – я ведь действительно хочу знать…
– Послушайте, Вован, не знаю, как вас там по отчеству, – не выдержала я, – если будете ко мне приставать, я вас застрелю.
– Да, – усмехнулся он, – вы девушка с чувством юмора. Это сейчас большая редкость. Все эти ночные бабочки… У них на уме только как бы подхватить клиента с лопатником, распираемым от валюты…
Я не стала слушать его спич и с чашкой кофе пошла за свой столик. Вован направился за мной, но передумал. Причиной его поспешной ретировки было появление в конце зала Шилкина.
Фамилия Александра была мне знакома. Я только сейчас осознала, с кем сижу за одним столиком. Работы Шилкина выставлялись и в России, и за границей. Из статей, которые мне довелось прочесть о нем, я помнила немного. Он не давал интервью, жил уединенно в каком-то загородном доме, часто бывал в Париже, Праге и Хельсинки. В общем, он был знаменитостью.
– Скучаешь? – Александр сел за столик и залпом осушил остатки мартини.
В его глазах был какой-то таинственный блеск, впрочем, мне могло и показаться в свете новых сведений, всплывших в моей памяти.
– Нет, веселюсь, – пробормотала я, прикуривая сигарету. – Твой старый приятель развлекал меня во время твоего отсутствия.
– А, Вован, – усмехнулся Шилкин, – оригинальная личность. Мы с ним вместе в МАрхИ учились. Я, правда, до диплома не дотянул, ушел на вольные хлеба после третьего курса, а он закончил. Правда, по специальности тоже ни одного дня не работал.
– А чем он занимается? – поинтересовалась я, глядя, как у выхода маячит его невысокая фигура.
– Сейчас он мастер тату, – объяснил он, – у него здесь неподалеку кабинет. А раньше чем только ни занимался… Пожалуй, я еще выпью, – добавил Шилкин и направился к стойке.
– Слушай, Саша, – сказала я, когда он вернулся с новым бокалом мартини, – ты действительно уверен, что не хочешь заявить о том, что произошло сегодня?
– А что произошло? – спросил он. – Ну, что тебя сбила машина. Кажется, «шестерка». Может, нужно попробовать разыскать ее.
– Да я уже и думать об этом забыл, – улыбнулся Александр. – Просто был пьяный водитель, решил покуражиться. Хорошо, что я вовремя его заметил и успел подпрыгнуть, а то бы остался калекой.
– Вот видишь, – беспокоилась я по-настоящему, – а если он еще на кого-нибудь наедет?
– Он уже давно спит, если не въехал в какой-нибудь забор или стену дома. Нет, это нереально.
– Я не разглядела, какого она была цвета. Кажется, серого? – я вопросительно посмотрела на Шилкина.
– Не знаю, как-то не до того было.
Несколько минут мы сидели молча.
– Ну что, пошли, – предложил Александр и, не дожидаясь ответа, поднялся с кресла.
– Ты встретил своего знакомого?
– Он не придет, – уверенно произнес Шилкин.
Я надела на плечо «Никон» и сумочку и направилась к выходу. Охранник, уткнувшись в газету, одиноко сидел в холле. Шилкин помог мне одеться и стал надевать пальто, когда из коридорчика, ведущего к туалету, выбежала одна из девиц, которые подпирали стену.
– Ой, блин, убили, убили, – заголосила она истошным голосом, показывая в сторону туалетов, – Настюху убили.
– Ленка, – детина в камуфляжной форме оторвался от газеты, – кончай орать.
– Настю Белову убили, – сказала девица на полтона ниже и приложила ладонь ко рту.
– Хватит пургу нести, – недоверчиво сказал охранник, но на всякий случай схватился за дубинку, висевшую на поясе.
Наверное, любопытство родилось раньше меня. Оставив Шилкина у гардероба, я двинулась следом за охранником, на ходу снимая с плеча «Никон». Миновав туалет, мы очутились в небольшом закутке, где была лестница, ведущая наверх. На каменном полу лежала девушка лет двадцати, а может, моложе: толстый слой косметики не позволял определить точный возраст. Рядом с ней валялась маленькая коричневая сумочка и ярко-зеленое пальто.
Детина был в замешательстве. Я сделала несколько снимков и склонилась над девушкой. Взяла ее за запястье, пытаясь нащупать пульс. Ее короткое трикотажное платье сильно задралось, и я одернула его.
– Ну что уставился? – Я повернулась к детине. – Вызывай «Скорую» и милицию.
– Она и правда того?.. – боязливо поинтересовался охранник.
– Не знаю, – зло сказала я, – давай быстрее.
– Надо дяде Сереже сначала сказать, – пробормотал детина и поплелся к холлу.
«Какой еще дядя Сережа?» – подумала я и, достав из сумочки «моторолу», сама вызвала «Скорую» и милицию. Похоже, Настя была действительно мертва. Я заметила у нее багровые синяки, словно зловещее ожерелье обернуло шею. Кто-то задушил ее. Мне показалось, что на меня смотрят. Я резко обернулась и увидела Шилкина. Но смотрел он не на меня, а на распростертый на холодном полу труп. Выражение его глаз заставило меня съежиться.
– Ты меня напугал, – сказала я, выпрямляясь.
– Эх, Настя, – не замечая меня, произнес Шилкин.
– Ты ее знал? – Я сделала шаг по направлению к Александру.
Он словно очнулся и перевел взгляд на меня.
– Ты что-то сказала?
– Ты был с ней знаком? – повторила я свой вопрос.
– Да, – Шилкин кивнул и, резко развернувшись, пошел по коридору.
