Светлана Алексеевна Аксенова
Обряд

– Жизнь, только держись, – смешливо фыркнула Тоня. – Нашла чему завидовать… Эй, милейший! – заметив белую рубашку официанта, завопила она.

Заказав еще по бокалу, подруги приступили к салату.

– Слушай, вот никогда бы не подумала, что ананасы и морепродукты так сочетаются. Маслины тоже в тему… И авокадо… И ведь все это оттуда, из-за кордона. Может поэтому…

Тонины рассуждения о заморских продуктах перебил звонок телефона. Взглянув на дисплей, она так и застыла с вилкой у рта.

– Черт… – прошептала испуганно. – Опять неизвестный номер…

– Наверное, банк кредит навязать хочет. Или мошенники… – не понимая ее нервозности, Инна принялась перечислять потенциальных абонентов. – Тебе ли их бояться?

Одарив ее смурым взглядом, Тоня опять уставилась на заливавшийся трелями сотовый. А тот все трезвонил, и замолкать не собирался.

– Ты уже или ответь, или сбрось… – подсказала Инна. – Тебе кто-то угрожает? – догадалась вдруг.

– Можно сказать и так, – наконец-то заговорила подруга и, включив громкую связь, приняла вызов.

– Антонина! – загремел на всю беседку дьявольский голос золовки. – Ты почему телефон не берешь?

– Господи… – отшатнувшись от стола, Инна чуть не свалилась со стула. – Что это? Преисподняя на связи?

– Почти угадала, – тихо ответила подруга и, набравши в грудь воздуха, почти отважно рявкнула в телефон. – Чего тебе надо?

– Я уже говорила! – где-то далеко отсюда бушевала невидимая Устинья, но Билайн отлично донес до ушей скрежет ее зубов. – Ты должна приехать!

– А если не приеду? – теряя остатки самообладания, Тоня закатила глаза.

– Ты приедеш-ш-шь, – зловеще прошипели динамики сматфона. – Ты просто не сможешь не приехать! Ты не посмеешь нарушить обряд, и он не позволит тебе…

– Какой еще обряд? Да к чертям собачьим ваши дикие традиции! А если Демид уже к сегодняшнему вечеру преставится, вы что меня неделю или две ждать будете? И тело земле не предадите?

– Мы подождем…

– Варвары, мать вашу! Не приеду я…

– Ты приедешь… – голос, что холодной струйкой разливался из телефона, начал примораживать носы и кончики пальцев.

Нажав отбой, Тоня еще долго молчала и косилась на молчавший аппарат.

– Может, выключить его? – зябко поеживаясь, предложила Инна.

– Не, вдруг с работы позвонят, или мама… – качнула головой подруга.

– В черный список кинь…

– Это можно.

Принеся коктейли, официант заметил слегка подмороженный вид посетительниц, что еще минут пять назад радовались жизни, а теперь сидели как на поминках.

Что у них там приключилось, не его дело, главное чтобы совсем не замерзли. И исчезнув в одном из переходов, быстренько притащил два клетчатых и теплых пледа, чем определенно напросился на хорошие чаевые.

– Спасибо, добрый человек… – кутаясь в домашний уют, пробормотала Тоня.

Инна же во чтобы-то ни стало, решила добиться правды.

– Теперь расскажешь, что за звонок, откуда и от кого? И куда ты должна ехать?

Тоня хотела отшутиться, что следователь в этой компании она и посему, только ей положено задавать вопросы, но взглянув на взволнованную подругу, поняла…

А кому как не Иннусику поведать о той хрени, что с самого утра гонит бывшая золовка? Чтоб они там, в тартарары провалились всей деревней.

Перед глазами как наяву встали темные бревенчатые избы, высокие мрачные ели и какой-то неизбывный сумрак, словно солнце и об этом крае земли даже не догадывалось.

Спрятав лицо в ладони, Тоня неожиданно застонала.

Двадцать лет прошло с тех пор, как дед Захар вытащил ее оттуда. Все-таки дед обладал мощной харизмой и силой духа, что и ведьма Устинья не смогла противостоять ему.

Разглядела противника и решила не связываться, поняла, что себе дороже будет.

А теперь дедушки нет и эта мегера лесная, словно прочухала про то. Звонит, угрожает и ни капли не страшится… стерва такая.

Надеялась Тоня, что забылось все, поросло бурьяном, затянуло временем…

Что совсем не с ней произошла та непонятная непонятность…

Не с ней, не с ней, не с ней…

Но нет, всколыхнул звонок прежнее, нехорошее, и погнала волна за волной, накрывая воспоминаниями.

Оказывается, впитался в кровь липкий и холодный страх и въелся в поры…

Думала, что исчез он, так нет, до сих пор рядом. Просто ждал своего часа и дождался…

И самое интересное, что ничего такого очевидно страшного и не происходило…

А вот ощущение какой-то противоестественности ощущалось во всем.

Она же так и не поняла, что же на самом деле с ней тогда произошло, или могло произойти. Помнит только, дед Захар напугался сильно, хотя и вида не казал.

Что могло его так напугать? Ее дедушку, который прошел огонь, воду, медные трубы, чертовы зубы, Крым и рым…

Глава 3. Кировская глубинка.

Со своим первым и пока единственным мужем Демидом Тоня познакомилась той далекой весной, когда вместе с мамой приехала в Киров к родне.

Темноглазый парень будто околдовал ее. Такая любовь промеж них случилась…

О такой любви слагают легенды и пишут романы.

Домой мама уехала одна. Она никак не могла образумить ошалевшую от чувств дочку, да и Тоне стукнуло уже восемнадцать. Совершеннолетняя…

Сама может принимать решения и родители ей не указ.

Вот так и оказалась она в той глухой деревушке в Кировской глубинке. Там и свадьбу сыграли…

И если задуматься, то весьма странноватая свадебка-то вышла; просто расписали в районном сельсовете и все.

Но Тоня на тот момент прямо-таки срослась с розовыми очками, и все воспринимала через призму такой эйфории, что не хотела замечать очевидного. Как-то все наспех и тайно…

И как она со своим цепким умом повелась на такое? Как опоили чем…

Вот так и прожила она опоенная, а месяца через два трезветь начала потихоньку.

Родителей у Демида не было и жил он с сестрой Устиньей, которую Тоня вначале приняла за его мать. А когда узнала, сколько той лет, удивилась… Всего-то на десяток зим старше брата…

Радушно приняла Устинья невестку, но вот так и сквозили в этой напускной ласковости фальшивые нотки. Тоня все успокаивала себя; кажется мол…

Но каждый раз, мило улыбаясь Устинья, словно заживо сдирала с нее кожу черными, как и у брата глазами.

Вот как понять, о чем она думала?

И однажды Тоня нечаянно подслушала странный разговор, после которого и начала потихоньку приходить в себя.

Возвращаясь из леса с полным лукошком сочной и душистой малины, она свернула к реке и, умостившись под огромной черемухой, вдруг поймала себя на мысли; возвращаться домой, совсем не хочется…

Возле речки и солнышко греет и светло и краски лета играют, а в деревне мрачно и промозгло…

Разморившись под теплыми лучам, Тоня незаметно задремала. Разбудил ее чей-то говор.

Узнав голос мужа, чуть было не подскочила от радости, чтобы бежать и лететь к любимому со всех ног, но почему-то передумала и, пересилив желание, замерла и слилась с густой травой.

– Демид, твоя сосна скоро до крыши дома достанет. Смотри, перерастет и поздно будет. Может пора уже?

Неприятный голос золовки ни с кем не спутаешь. О чем это она речь ведет? Какая еще сосна и почему поздно?

– Знаю, – недовольно отозвался любимый муж. – Так сосна еще и замереть на несколько лет может…

– Может замереть, а может и за ночь выше крыши вымахать! – зло проскрипела Устинья. – Тебе ли не знать, как это бывает? Или что… – в словах золовки явно промелькнул испуг. – Или ты действительно влюбился?

– Не твое дело! – резко ответил Демид. – Без тебя как-нибудь разберемся…

Да о чем это они вообще? Бред какой-то…

Бред, не бред, но из укрытия Тоня так и не показалась, а дождавшись, когда брат с сестрой уйдут, полежала еще немного и не спеша двинулась следом. По дороге она все думала о подслушанном разговоре и, зайдя в деревню, машинально отметила; возле каждой избы растут сосны. Где одна, где две, или три…

Вроде и ничего удивительного, если бы не одно но… Как-то не встречала Тоня в здешних лесах сосен…

Мрачные елки до небес, пожалуйста! Рябины и черемухи, да сколько угодно. Березки, дубы, мягкие пихты, не сосчитать. Но сосны не попадались.

Может регион для них не совсем подходящий?

Значит, специально их сажают. И вовсе непонятно…

Сажают, а потом переживают, как бы дерево выше крыши не вымахало. Смысл-то в чем? Попереживать лишний раз?

Так, так, так…

А может на сосны какая-то миссия возлагается? Воздух там целебный…

Поморщившись, Тоня отогнала эту мысль. Нет, ну смешно; здесь этого целебного воздуха хоть лопатой греби! Совсем другое должно быть, совсем другое…

Тень создают? Да зачем здесь тень… солнца бы дождаться… Нет, опять не то.

А вполне возможно, что и эзотерика примешана; например, злых духов отгоняют!

Точно! А когда дерево вырастает, то стареет и его меняют!

Порадовавшись своему смекалистому уму, Тоня немного успокоилась.

Успокоиться, успокоилась, но разговор застрял в голове; просто так не вытряхнуть.

Мысли разные тревожат, зудят, как комары… Может это и есть интуиция?

И пошла Тоня по дворам, деревья считать. А дворов-то, к слову сказать, и не так и много оказалось.

Вот же дела… Поначалу деревня больше казалась, а на деле, всего-то семнадцать дворов…

Темные бревенчатые избы стояли далеко друг от друга, и заборов промеж них не наблюдалось. Так что, напустив на себя беззаботный вид человека, который гуляет и приходит в восторг от каждой травинки, Тоня обошла все дворы.

И не зря!

Не утаились от ее зоркого глаза пеньки, что окружали каждую избу. Старые, заросшие травой и сровненные с землей, они были почти неуловимы, и так бы остались таковыми, если бы не угораздило Тоню споткнуться.

Значит, домыслы верны…

Когда сосна перестает приносить пользу, то ее срубают. Вот вроде и ничего страшного, правда? У каждого народа определенные суеверия и ритуалы, но Тоню почему-то напугали эти присыпанные землей пеньки.

С того разговора с сестрой поменялся Демид. Тоня то и дело ловила на себе взгляды мужа, но не полные любви и нежности как раньше…

Смотрел как-то особенно, будто задачку сложную решал, да не получалось пока…

И так тоскливо ей сделалось…

Одна среди огромной тайги в странной деревне, с обретенными на скорую руку родственниками, молчаливыми соседям и с соснами этими непонятными.

Вот тогда-то и протрезвела…

Страсть как захотелось позвонить маме, папе и дедушке Захару. Хотя бы голос их услышать, хотя бы просто знать, что они где-то есть…

Прощение вымолить за поведение свое нелепое и дикое. Записку матери оставила и прямо с поезда сбежала. Господи, да кто же ей так глаза застил?

Да как она вообще могла так поступить? Она?! Рассудительная и правильная девочка, которая всегда жила умом, а не сердцем.

Глава 4. Райцентр.

Ох, как же тяжело было прозревать и сдирать с глаз розовые очки…

И замыслила Тоня бежать… Но это тебе не с одного района в другой переехать. Здесь тайга со всех сторон в тиски взяла. Не, верная погибель одной да в тайгу.

Решила хитростью попробовать; намеками разными, дескать, хорошо бы ей маму навестить и одежку перевезти, а то с весенним багажом, с которым она с поезда свистанула, здесь долго не продержишься. Осень не за горами.

– Обойдешься, – не очень дружелюбно отозвалась на ее просьбу Устинья. – Демид в райцентр свозит, вот и закупите что надо.

Тоже неплохо, лишь бы там телеграф имелся. Позвонить успеть, или телеграмму отбить…

В райцентр собрались только через две недели, но за эти дни с нее окончательно слетели остатки романтической шелухи.

Если мрачность деревни она уже разглядела и даже свыклась немного, то пришедшие неизвестно откуда запахи полностью лишили душевного равновесия.

Запах сырой земли вызывал необъяснимую тревогу и сводил с ума, а едва уловимое тошнотворно-сладковатое амбре, что так и накатывало волнами, то и дело вызывало рвотные позывы.

И последней каплей стало то, что Тоня наконец-то заметила, в деревне нет детей и подростков. Ни одного! Хорошо, допустим, подростки на летние месяцы куда-то свинтили, но где же шумная малышня?

Они должны сейчас носиться по дворам, бегать на речку, лазить по огромным черемухам.

Визжать, кричать, устраивать потасовки…

Где они? Неужели на семнадцать домов ни одного ребенка?

Натурально вымирающее место…

И все чаще и чаще казалось, что и люди в ней неживые, и она Тоня тоже скоро станет такой…

В райцентр добирались на грузовике, который по ходу был единственным транспортом в деревне. Демид молча смотрел перед собой, и Тоне вдруг показалось, стоит поднапрячься, и сможет услышать мысли мужа.

Разговаривать не хотелось, да и если честно, она всеми силами пыталась запомнить дорогу, но очень скоро поняла; затея глупа.

Райцентр был похож на обыкновенный райцентр. Здесь досужие запахи не преследовали, и уже подумалось, что все это бред ее разыгравшейся фантазии. А увидев бегущую мимо ребятню, Тоня и вовсе было расслабилась, но заметив тяжелый взгляд мужа, быстро пришла в себя.

Теперь осталось придумать, как же незаметно заскочить на телеграф. Благо все рядом и универмаг, и магазинчики и даже столовая.

Но тут Демид сам пришел ей на выручку. Вручив деньги, сказал, чтобы купила все, что надо, а он пока подождет в забегаловке, что стояла прямо у входа в универмаг.

– Сколько у меня времени, – робко поинтересовалась Тоня. – Я вещи очень долго выбираю, – добавила она.

– Там выбор-то не велик, – усмехнувшись, муж легонько сжал ее руку. – Но я подожду сколько надо, поняла?

Вот сейчас через столько лет ей вдруг показалось; вот этим пожатием он будто сказать что хотел…

Но это сейчас, а тогда, спрятавшись за круглой колонной, она замерла, подбирая момент, чтобы незаметно перебежать через улицу.

Удивительно, но оказывается, она до сих пор помнит тот холод, что шел от колонны, декорированной мелкой темно-синей, голубой и белой мозаичной плиткой. Похоже, даже рисунок какой-то изображен был…

Дождавшись, когда Демид встал в небольшую очередь и отвлекся на витрину с закусками, Тоня рванула к старому одноэтажному зданию из красного кирпича.

– Можно в Волгоград позвонить? – подбежав к свободному окошку, выпалила она. – И еще телеграмму отбить?

– Все можно, – мило улыбнулась ей светлоглазая худенькая женщина в цветастой косынке.

Заполняя бланки, Тоня все бросала взгляды на эту веселенькую косынку. Странно, но эти белые ромашки на зеленом поле вселили в нее уверенность и надежду.

Надежду, что дома кто-то да будет. И обязательно возьмет трубку…

Она ведь даже не знала, какой сегодня день недели… Рабочий день у мамы с папой, или нет?

А дедушка… он же на даче живет, а там телефона нет…

Вот на этот случай телеграмма и сгодится. Две! Одну на дачу, другую на квартиру. Заметано!

Сидя на неудобных деревянных стульях, Тоня от нетерпения постукивала ногой. Ну, быстрее же, пожалуйста, быстрее…

Казалось, уже час прошел, но поглядывая на забегаловку, она видела, что муж до сих пор топчется у прилавка.

– Волгоград, первая кабина! – услышав свой город, Тоня вздрогнула от неожиданности.

Ворвавшись в кабинку, она трубку-то с первого раза снять не смогла, руки тряслись, и так и казалось, что за спиной вот-вот возникнет муж и просто растерзает, или глазищами испепелит…

А ни того, ни другого как-то не хотелось.

– Алле? – раздался в трубке далекий голос деда Захара.

– Дедуль! – воскликнула Тоня и тут же прикрыла рот ладошкой, чтобы дедушка не услышал ее сдавленных рыданий.

– Тонюшка? Это ты? Где ты сейчас? Тоня?

– Деда, я в деревне Варыгино. Знаешь такую… Я там… Деда, мне страшно…

Дед Захар не стал читать нотаций, что, мол, сама дура, сама сбежала, не стал выяснять, что и как, он только коротко ответил.

– Еду! Только продержись, солнышко! Слышишь меня? Тоня?

– Слышу, дедушка. Я буду ждать… – опустившись на скамейку, она уронила на колени замолчавшую трубку и расплакалась.

Даже не удивилась тому, что дед находился в квартире, а не на даче. Как потом узнала, дед Захар, словно уловив ее страх через тысячи километров, уже как месяц каждый день ошивался в квартире в надежде на телефонный звонок.

Дверь кабинки открылась и, подняв голову, Тоня увидела ту самую милую женщину в ромашковой косынке.

– Все хорошо? – спросила та и, взяв телефонную трубку, повесила ее на рычаг.

Судорожно втянув воздух, Тоня кивнула.

– Ты откуда такая напуганная? – тихо поинтересовалась телеграфистка.

– Из Варыгино…

– Нет такой деревни…

– И, тем не менее, я оттуда, – Тоня решительно встала. – Спасибо вам, я пойду. Мне еще вещи теплые купить нужно.

– Все будет хорошо, – шепнула ей вслед милая работница почты.

Выскочив на улицу, Тоня сразу наткнулась на тяжелый взгляд мужа, который уже сидел за столиком. От испуга ноги заплелись и, запнувшись на ровном месте, она плашмя грохнулась на облупленные деревянные ступени крылечка.

А когда поднялась и, отряхивая темные джинсы, покосилась в сторону забегаловки, то так и застыла; Демид сидел к ней спиной. Раздумывать, показалось или нет, Тоня не стала и, забежав в универмаг, опрометью пронеслась по отделам.

Выбор действительно был невелик и, купив самое необходимое, она направилась в забегаловку.

Заметив ее, Демид тут же вскочил, взял сумки и повел в столовую, что находилась за универмагом.

– Там поедим, а то в этих забегаловках такая дрянь сроду, – подмигнув жене, объяснил он.

И показалось Тоне, что у мужа по какой-то неведомой причине отлегло от сердца. Повеселел вдруг…

И ни словом не обмолвился, что видел ее у здания почты.

Глава 5. Спасение.

Хоть немного и повеселел Демид, но заметила Тоня, сквозь веселье, то и дело просачивалась тоска. Такая неизбывная, щемящая… и вечная…

А как вернулись обратно в деревню, так опять помрачнел…

Тоня же жила ожиданием и все размышляла, сколько дней понадобится дедушке, чтобы добраться…

Сообщит ли папе и маме об этом? Не хотелось бы…

Мама разволнуется, а папа последнее время и так чувствовал себя хуже некуда.

А дедушка… ему же лет…

Сколько же ему лет?

Тоня всегда забывала об этом. Дед Захар для нее был незыблемой скалой, утесом!

Богатырь из сказки…

Таких мужчин, к сожалению уже не производили…

Сломался завод. Печально…

И тут до нее дошло; а Демид-то схож с дедом статью и орлиным взором. Прижав к пылающим щекам ладони, Тоня так и осела там, где ее и нахлобучила эта мысль; в сенцах.

Сидя на ворохе сена и приходя в себя от неожиданности, вдруг приметила, притулившийся в углу, небольшой саженец сосны.

Что может быть страшного в безобидном саженце дерева?

А у Тони сердце так и оборвалось, будто гроб увидела, или еще хуже; покойника…

Убежала она на речку в тот день и просидела там до самого вечера, а заявившись домой, постаралась не обращать внимания на настороженные взгляды мужа и золовки и, опередив их расспросы, буркнула, что очень плохо себя чувствует и посему ляжет спать отдельно в маленькой комнате.

Комната больше походила на кладовку… Без окон, с железной старой кроватью и кованным сундуком возле стены. Страшноватая комнатенка, но зато здесь имелась дверь с огромной щеколдой.

Как раз то, что ей и надо. Закрыться ото всех, закутаться в одеяло и забыться.

Ночью небеса словно разверзлись; такой дождь ливанул, того и гляди, пробьет насквозь крышу. Сорвавшийся с цепи ветер с ревом носился по верхушкам елей, а наигравшись с деревьями, заскакивал в трубу и выл так, что душа сжималась.

Совсем не спалось в эту ночь. К утру дождь прекратился и, натянув резиновые сапоги, Тоня выбежала глянуть за околицу. Тревожило от чего-то сердце…

Пусто, только туман клубился…

Дед Захар возник посреди дороги внезапно как гриб после дождя. Вот только пусто место было, а уже глядь, стоит, оглядывается ошалело, будто сам не понял, как здесь очутился.

– Антонина? – приглядываясь к внучке, он словно не поверил глазам. – Антонина, ты?

– Деда! – чуть не поскользнувшись, та бросилась к долгожданному гостю. – Ты нашел меня, ты меня нашел…

– Ох, Тонька, куда тебя занесла нелегкая, – обнимая ее, испуганно бормотал дед. – Чудом отыскал тебя, чудом. В Зуевке спросил, как добраться в Варыгино, а мне ответили, нет такой деревни. Когда-то была, да сплыла уж давно… Решил, что ослышался тогда по телефону. И где искать тогда?

Но с другой стороны, если ты дозвонилась, значит, на телеграфе побывала. На почту зашел и спросил, не помнят ли они дивчину, что на днях Волгоград вызывала. А там две кулемы, переглянулись, плечами пожали и говорят, не было такого. Ну, все, думаю, приехал…

Зашел в забегаловку, что напротив; бутерброды с чаем взял, сижу, жую, думу думаю.

Тут чувствую, на плечи легонько так ладошки чьи-то опустились, и милый женский голосок шепчет, значит, что та, кого я ищу, вот здесь находиться; и клочок бумаги на стол передо мной опустился, а на нем карандашом; север, юг и стрелочками показано, как до деревни дошагать. Смешная такая карта, будто ребенок рисовал, но понятная.

Хотел было повернуться, да взглянуть на благодетельницу, а она как прочуяла, и серьезно так приказала не оглядываться. Только косынку в ромашках и успел разглядеть.

– Косынку в ромашку, – удивленно охнула Тоня. – Так это же телеграфистка с почты!

– Не, не было на почте никого в платке. Говорю же, там две гусыни недовольные сидели, лет уже за пятьдесят. А эта по голосу слышно, молодая… Может за тридцать немного будет.

Ох, и намесил я километров… Верст восемьдесят точно прошел. Чего только не увидел на пути.

Но об этом потом! Давай, хватай пожитки свои, и дергаем отсель. Не обессудь, но знакомиться с твоими непонятными родственниками желанием не горю.

– Куда же она от законного мужа пойдет? – насмешливый голос золовки как обухом по голове ударил.

И подкралась же так неслышно, ведьма чертова.

Отодвинув Тоню за спину, дед Захар окинул взглядом Устинью.

– Так считайте, с сегодняшнего дня я им развод дал, – жестко ответил он.

– Да вы шага отсюда не ступите, – расхохоталась золовка. – Тайга сплющит…

– Ну! – бесстрашно хмыкнул дед. – Сюда же я как-то добрался. Не сплющила, хоть и пыталась. И что у вас здесь за дела неприглядные творятся, а? – перешел он в наступление. – Лес сосновый я встретил… Странный такой. Может, подскажете, почему на каждой сосне римская цифра семнадцать вырезана? Или мне самому додумать?

Поразительное дело, но слова деда, если не напугали золовку, то в замешательство ввести сумели.

А дед между тем продолжал наступать.

– А еще, попалось мне на пути очень неправильное кладбище… Слыхивал я про такие погосты, – и выдержав паузу, во время которой с наслаждением упивался смятением Устиньи, продолжил.

– Знаете, как они называются? Живыми кладбищами… А знаете почему? Потому что …

– Хватит! – взвизгнула золовка.

– Почему же, хватит? – не согласился дед. – Я только начал… Вот ваш дом, правильно? – кивнул он на избу. – Две сосны вижу. И вот знаю, что когда-нибудь эти сосны появятся в том странном лесу. Так никто мне не помешает срубить их прямо сейчас, и пополнить ими тот лес, но римская цифра семнадцать, будет говорить уже от вашего имени.

И вот непонятно совсем, шутит дед, или же блефует…

Да и о чем вообще говорит? Какие еще сосновые леса, живые кладбища и римские цифры?

Но судя по реакции Устиньи, только Тоня не понимала, о чем тут речь ведется.

Золовка же окрысилась, да попятилась к дому.

Тут из избы с дорожной сумкой вышел Демид. Увидев его, дед Захар сразу примолк, и ощутила Тоня, как он напружинился, словно зверь пред прыжком. И если бы муж удумал препятствия чинить, то, как пить дать, разорвал бы его дед.

Но Демид ничего такого исполнять и не собирался. Молча протянул Тонину сумку и, глядя жене в глаза, беззвучно произнес губами; «Прости…»

Вот и все прощание…

И дед, боясь, как бы внучка не бросилась вслед за мужем, развернулся и, не давая опомниться, потащил ее за собой.

– Ох, ну и мракобесие… Сплошное мракобесие… – все плевался он, пока деревня Варыгино полностью не скрылась из вида.

Глава 6. Дорога.

Тоня уже давно выбилась из сил, а дед Захар все пер как танк. Вот закваска дореволюционная! Всю ночь шагал и, не отдохнувши, опять ногами километры меряет.

– Деда, скажи, ты, сколько часов от Зуевки до Ворыгино добирался? – решила поинтересоваться внучка.

– Не считал. Шел и шел себе… А тебе зачем?

– Да вот думаю, сколько же километров в день человек пройти может?

– Человек много чего может, – остановился дед. – Я от страха за тебя земли под собой не чуял. Что, устала?

Тоня хотела бодро ответить, да нет, мол, сил во мне еще о-го-го сколько, как ее повело в сторону и, не устояв, она приземлилась на мокрую траву.

– Стало быть, устала… – констатировал дед и настороженно огляделся.

– Чего? – вслушалась в молчавшую тайгу внучка. – Опасно здесь?

– Не знаю…

Взглянув на Тоню, дед понял, что та и шагу не в состоянии сделать.

– Давай передохнем немного, – решительно произнес он.

Отыскав, более-менее, приличное бревно, дед Захар накинул на него покрывало, и помог внучке пересесть.

– Господи, да ты и не одета совсем, – разглядев одежку, охнул он.

Вытянув ноги, Тоня с неподдельным интересом рассматривала фланелевые пижамные брючки. Такие уютно-серые в мелкий синий ромбик.

– Вот прикол… – пробормотала она. – Удираю от мужа, в чем мать родила. Почти…

– Переоденься, – кивнул на баул дед. – А я пока поесть соображу…

Открыв сумку, Тоня сразу наткнулась на джинсы, футболку и ветровку. Демид словно знал, что эти вещи понадобятся в первую очередь.

– Дрянь! – вдруг закричала она. – Дрянь, дрянь, дрянь! – и со злостью пнув баул, разревелась.

Ревела, орала, выла, рычала, кусала кулаки, била ими по земле.

Дед Захар не мешал выплеску горечи, обиды и гнева. Нехай выплеснет здесь и сейчас. Чем раньше, тем лучше…

Пусть эта муть останется в тайге на веки вечные, чем потом разъест душу…

Найдя еще одно бревнышко, дед превратил его в стол и теперь не спеша выкладывал из своего рюкзака вареную картошку, яйца, пупырчатые огурцы, копченую колбасу и хлеб, который раскрошился, но стал от этого еще вкуснее.

– Все, наревелась? – покосившись на внучку, спокойно проговорил он. – Иди, перекусим. Даже чай еще горячий, – открыв термос, обрадовался он. – В Зуевке чаек наводил. В забегаловке, что напротив почты. А вот и лисичкин хлеб, – показав на раскрошившуюся буханку, он заговорщически подмигнул. – Помнишь, как ты его в детстве любила?

Понюхав хлеб, Тоня откусила кусочек, пожевала и обиженно уставилась на деда.

– Обыкновенный отрубной, – нахмурилась она. – Причем тут лисички?

– Ты забыла? – хлопнув ладонями по коленкам, дед озорно рассмеялся. – Забыла, как тебе лисичка из леса гостинец передавала?

– Чего-о-о? – Тоня решила уже, что пережитые эмоции спровоцировали у дедушки бред, как то далекое воспоминание из детства вынырнуло перед ней и прорисовалось яркими красками, вплоть до запаха и вкуса.

Дедушка с папой часто ходили по грибы и, возвращаясь, заполняли уловом все кастрюли, тазики и ведра. И этот непередаваемый запах грибов и прелых листьев наполнял комнаты и переносил в осень.

Из еды, что бралась с собой, оставался лишь хлеб. Неважно какой, черный, белый или отрубной, но он всегда был помятым и даже раскрошенным и пах колбасой и картошкой.

А еще он пах лесом, путешествиями и приключениями…

И дедушка всегда говорил, что этот хлебушек ей передала лисичка, и маленькая Тоня до последней крошки съедала этот волшебный подарок из леса. Лисичкин хлеб…

– Вижу по глазам, что вспомнила, – протягивая ей горячий сладкий чай в чашке от термоса, дед Захар улыбнулся.

– Вспомнила… – счастливо выдохнула Тоня и набросилась на еду.

Эх, давно она так вкусно не ела. Непонятные запахи, что сводили с ума, исчезли.

Какой же бесподобной свежестью пахнут огурчики; и почему-то сразу вспоминается море…

А картофелина в мундире? Присаливаешь ее крупной солью и в рот вместе с ломтиком колбасы…

Страх постепенно отпускал, и казалось, не было никакой странной деревни, не было замужества…

Но тоска, что то и дело сжимала сердечко, напоминала, все было, милая. Помни и не забывай теперь…

– Все, отдохнули и в путь, – встав, дед стал собирать провизию и скатывать покрывало и тут из рюкзака выпал обрез.

– Дед, это что? – поперхнулась от такого сюрприза Тоня.

– Сама не видишь? Винтовка с обрезанным стволом…

– Ты как ее в самолет пронес?

– Скажешь тоже, – фыркнул дед. – Я эту красавицу здесь уже приобрел.

– На фига? Ты что, стрелять собирался?

– Нет, попугать просто! Если бы я знал, что за чертовщина здесь вытворяется, то еще и серебряной картечи прикупил бы! А то обычная, супротив твоих родственников, это как снежками пошвыряться…

– Может, расскажешь уже, – попросила Тоня. – Про какое кладбище и сосны ты Устинье нес? Или на понт брал?

– Ну-у-у, – почесав за ухом, замялся дед. – Малеха взял, не без этого… А так, видел я, Антонина, и погост непонятный и сосновую рощу с цифрами. Мутные места и как я там оказался, убей не пойму…

– Погоди, так мы сейчас тоже мимо них пойдем?

– Слава богам, нет… Они мне перед самой деревней показались. Показались и исчезли. Знаешь, как одна картинка другую сменила. Шел по дороге, раз, в бору сосновом очутился, пока стоял да гляделки таращил, уже на погосте, а потом на месте погоста деревня разрушенная появилась.

Я уж решил, что от усталости видения посетили.

Но я ощущал эти видения! Я их руками трогал! И сосны с цифрами, и могильные камни с изображениями умерших. И изображения эти совсем не фотографии…

А как бы выразиться понятнее… Лики мертвых как из-под камня выступают. Или сквозь камень…

Чтобы понять, это видеть нужно. И избы ворыгинские… От них же только стены перекошенные остались… Все сгнило и развалилось.

Пока размышлял, туман все затянул, а когда развеялся, смотрю, избы-то целехонькие стоят.

Целехонькие, но пустые. Клянусь, в каждый дом зашел. Заброшенно все, будто и не живут здесь давно.

Вот же думаю; куда занесло, где нужную деревню искать, пес его знает. Тут опять туман закурился и слышу шаги вроде навстречу, и через минуту ты посреди дороги нарисовалась…

– Бред какой-то, если честно… – допив чай, Тоня встряхнула крышку. – Кто б другой рассказал, высмеяла бы, и решила, что обкурился. А про сосны, что срубить грозился, ведь угадал! Заметил, как Устинья перепугалась?

– Ну, так, считай, в самое яблочко попал, догадками своими, – закинув рюкзак за плечи, дед бросил взгляд на небо. – Ох, не успеем мы до Зуевки к ночи добраться, не успеем, – посетовал он.

– Дед, давай мне баул, – подскочила внучка. – Сама понесу.

– Антонина, не мешай, – сердито цыкнул тот. – Вон, дамскую сумочку перекинула через шею и шагай себе.

– Значит, точно сказать про сосны не можешь, – семеня следом за дедом, все галдела Тоня. – Наобум ляпнул?

– Наобум, наобум… Зато точно знаю, смерть тебе родственнички уготовили. И если бы муженек твой не разрешил тебе на телеграф заскочить, то переселилась бы ты, Антонина, на живое кладбище. Как именно они это делают, не ведаю. Но уверен, что делают.

Со стороны проклятой деревни послышался шум мотора и дед с внучкой, не сговариваясь, нырнули в гигантские заросли борщевика.