– Дру, это тебе! Возьми мою!
– Нет, мою! У меня лишняя!
– Нет, она возьмет жвачку – и это не обсуждается!
Дру смущенно оглядывалась по сторонам и не знала, вежливо отказаться или, что было проще, согласиться. Когда жители узнали, что мы уходим путешествовать, ей безостановочно дарили новые способности. Они перестали быть в дефиците. После той Войны с туристами каждая повторяющаяся Война становилась еще короче, и каждая дарила нам новые способности. Настали времена, когда у каждого из нас их стало десятки. Мы обменивались ими и дарили в подарок. Вот и Дру провожали с почестями. Ее любили все, и хотели защитить от неприятностей, которые могли встретиться на нашем пути.
– Так! Разошлись! Дайте девочке спокойно уйти, – старик Уоррингтон подошел к нам своей старческой скребущей походкой и попытался всех разогнать. Конечно, это был рискованный шаг – сделать его главным, но к моей идее прислушались. Я знал, что он достаточно честный, чтобы править по совести и – если что-то пойдет не так – у него хватит сил признать, что он облажался. Что до его любви к принуждению… Я верил, что ему можно доказать, что есть более лояльные способы управления. В свое время то, как правил Дед, его не убедило. Что ж. Теперь, после пережитой Войны с туристами, он признал свою неправоту и был готов к экспериментам.
– Экспедиция! Готовиться к спуску за Элли! – одновременно командовал он. – Скоро они как раз появятся.
Ах да, у нас появилась новая профессия: путешественники. Они, упакованные в специальные защитные костюмы (разумеется, в моей голове), спускались вниз по реке. Элли были достаточно гостеприимны и с удовольствием показывали нам их город: склизкий, полный кислот, но по-своему интересный. Планировалось объединить наши города.
Мы с Дру оставались в городе достаточно долго. До тех пор, пока все окончательно не наладилось. Звенья нашей общественной цепи работали хорошо и даже гораздо лучше, чем раньше. Нас становилось все больше. Город увеличился настолько, что теперь любой из нас мог спокойно идти к горам, не боясь дикарей, потому что дикари стали такими же жителями нашего города. Они сложили копья, как только услышали что за нас погибли их сородичи. Теперь дикари – наша первая линия защиты, не считая спасателей. Они охраняли нас от врагов и добывали пищу из снежных завалов.
Горных жителей я так и не простил за то, что они отказались нам помогать. Но и бороться с ними я не видел больше смысла. Они могли разрыть хоть все горы, потому что та Война, которая за этим следовала, не убивала больше ни нас, ни их. А к дикому шуму мы привыкли.
– А когда пойдем наверх? – подал голос Гибстон, стоя со своей сестрой. В их голове хранились знания, которые приобрел Отто за жизнь. Покопавшись в памяти, они сообщили, что наверху вполне можно поселиться. Однажды мы разрастемся настолько, что весь вверх будет принадлежать нам. Они очень ждали этого момента.
Город жил.
Розанна учила детей. В хороших условиях их рождалось гораздо больше. Игнатиус добывал пищу, спасатели спасали, защитники защищали, а уборщики и чистильщики достигли в своей работе таких вершин, что у ищеек не осталось ни единого шанса нас обнаружить.
Все было правильно.
Разрушенный мной механизм был собран вновь и улучшен.
Я считал это успехом.
Мне было хорошо в городе. Дру работала, а я поднимал купол вместе с Гибстоном и Евзеей. Купол почти не пригождался, и делали мы это скорее по инерции, нежели по необходимости. У нас никто больше не умирал. Только рождались.
Но пришло время двигаться дальше. Свое обещание я выполнил. И мне хотелось попробовать что-то новое. Вдохнуть полной грудью. Узнать, какая на вкус почва и вода. Я долго готовился к этому. Взвешивал все «за» и «против». Решиться покорять другой мир – та еще задачка.
Но Дру была на моей стороне.
Она говорила:
– Мы живем один раз. И разве можно не выполнить свое желание?
Конечно, она переживала за остальных. Потому что, не переживая, это была бы не Дру. Но она мыслила здраво и понимала, что город оставался под надежной защитой. Каждый сам мог за себя постоять. Самые тяжелые времена мы пережили и – Дед был прав (сколько раз я признал это?), – это Война закалила нас. Это она сделала нас теми, кем мы являлись сейчас.
Работа Дру осталась за ней. Мы решили, что повторяющиеся имена – не так уж и плохо. Потому что наше количество росло. И было глупо надеяться, что новых имен много в запасе. Мы понимали, что однажды они закончатся и надо будет либо придумывать новые, либо повторять старые. В таком случае – зачем тянуть?
Мы уходили, но место работы Дру никто не займет. Возможно, однажды мы вернемся, и она продолжит жить в своем доме и писать своими мелками. А пока все останется так, как было при нас. Никто не тронет портрет моего предка. Никто не поселится в моем кратере, потому что он принадлежит мне.
Мы не стали добрее и лучше и, честно говоря, я не считал своих соседей хорошими, но я в них верил.
Я верил, что однажды, мы или наши потомки, увеличившись в сто крат и обладая всеми способами защиты в мире, окажутся везде: вверху, внизу, на свободе и в воздухе.
Я верил, что мы, как туристы, будем летать с ветром, будем строить свои города и страны. Везде, по всему миру будем жить мы. Закаленные, всесильные. Нам не будет страшна ни одна Война, потому что мы выжили в каждой. Каждую попробовали на вкус и научились от нее спасаться.
Мы перестанем бояться, потому что не будет ничего, чему будет под силу напугать нас.
Дру взяла с собой несколько банок еды. Но вряд ли это было нужно – я уже умел добывать ее. Я умел почти все, что умели жители. Я, как хитрый Отто, учился всему, что попадалось мне под руку. Если мы собираемся завоевывать мир, то все знания нам пригодятся.
– Готов? – еще раз спросила Дру.
– Да идите уж, – сварливо поторопил Уоррингтон, делая вид, что занят делами, а сам тайком смахивая слезы со своего морщинистого лица, – уходите и возвращайтесь.
Я не знал, вернемся ли. Понятия не имел. Но от всей души пожал ему руку и поблагодарил за все. Странно было признавать, что тот, кто впервые обдал меня стыдом, в итоге стал тем, кому я верил больше всего.
Странная штука – жизнь.
– Ты уверен? – снова переспросила Дру, замечая, что я не смотрю на нее. Но мне не обязательно было смотреть, чтобы видеть ее развевающиеся рыжие волосы и яркое платье. Даже если я закрою глаза – Дру нарисована под моими веками.
Я взял ее за руку и спокойно выдохнул:
– Да.
Я был счастлив. Чувство правильности наполняло меня. Дру сжимала мою руку. Пройдя целый путь, я наконец-то обнаружил себя в том месте, в котором хотел быть.
Вот моя история. А ваша?
В лаборатории было душно. Запах паров спирта, грязных склянок и человеческого отчаяния витал в воздухе.
– Я сдаюсь! – хватаясь за голову, изрек главный инженер и в сердцах кинул чашку Петри об стену. Она моментально разбилась, украсив пол своими осколками.
– Мы проиграли, – озвучил его мысли помощник.
Если уж лучшая лаборатория в мире терпела поражение, то у человечества не было шансов. Великие ученые много лет пытались придумать новое средство, которое смогло бы преодолеть все виды резистентности, но у них ничего не выходило.
– Они везде, – озвучил очевидное лаборант, – в воде, в земле, в воздухе. Они подчинили себе весь мир.
Ученый стянул с себя белую шапочку и протер ей лицо. Он, как никто другой, понимал причину этого феномена, и ему хотелось ее озвучить, несмотря на то, что уже каждый из пока что живых людей знал ее наизусть.
– А им говорили! – в последний раз возмутился он. – Говорили: ней пейте антибиотики по пустякам. А то повадились! У них болит зуб – они антибиотик, насморк – антибиотик, любая температура – антибиотик. И неважно, что не бактериальная инфекция! Но это еще что: ладно бы еще пили полный курс, а нет – им чуть станет лучше, и всё. Отмена! А бактериям только это и надо было! Теперь их ничего не возьмет.
Он устало опустился на пол.
Все было кончено.
Новых антибиотиков не было уже пятьдесят лет.