Суджата Масси
Малабарские вдовы
– А он уже не в могиле. Он на небе! – уточнил из угла Мустафа.
– Мистер Фарид улыбнется нам с облаков, когда я помогу его родне, – завершила разговор Первин и, наклонившись, поцеловала отца в щеку.
После обеда Джамшеджи отправился пешком в клуб «Рипон». Первин знала, что, придя в клуб – его посещали только парсы, – он устроится в тиковом кресле с удобными подлокотниками (в эти кресла некоторые поверенные – какой позор! – порой залезают с ногами, да там и похрапывают). Джамшеджи, наверное, рассчитывает на похвалу друзей, бокал портвейна, а потом спокойно вздремнуть.
Первин снова поднялась наверх, подошла к шкафу, где хранились клиентские досье. Дверца распахнулась, Первин вдохнула душноватый запах камфоры и уставилась на ряды картонных, тканевых и кожаных папок.
Через несколько минут взгляд ее нашарил тонкую папочку с газетными вырезками. Омар Фарид скончался в прошлом году в возрасте сорока пяти лет, а вырезки в папке были только за последние пять лет его жизни. Вот статья 1915 года о том, как компания Фарида построила новый комбинат, где предстояло изготавливать ткани для нужд индийской армии. Вот еще одна заметка, от 1917-го, – в ней речь шла о пожертвованиях мистера Фарида в фонд помощи раненым, возвращающимся из Европы. А вот некролог от декабря 1920 года, где упоминаются и фабрики, и благотворительная деятельность. Последняя строка гласит: «У мистера Фарида осталась семья, в том числе один сын».
Жены и дочери в некрологе не упомянуты. Их не сочли для этого достаточно важными… или редактор «Таймс» решил, что полигамность выставит индийского бизнесмена-филантропа в черном свете?
Первин рассмотрела маленькую фотографию, помещенную рядом со статьей о благотворительных пожертвованиях. С виду Омар Фарид был человеком серьезным, уважаемым. Шапочка-тюбетейка оттеняла его узкое лицо с суровыми глазами и крупным орлиным носом. Одет он был в курту[12] с воротником-стойкой и темный сюртук-шервани[13]. Его изящная, вязанная крючком тюбетейка была похожа на ту, которую носит Мустафа.
Последний брак мистер Фарид заключил всего за пять месяцев до смерти. Каким, видимо, потрясением это стало для его двух жен – тем более что новая жена оказалась музыкантшей, ранее работавшей на Фолкленд-роуд, где секс продается так же свободно, как и опиум.
Еще до того, как отец ушел в клуб «Рипон», Первин спросила, не могла ли последняя жена оказаться мошенницей.
– В это проще всего поверить, – ответил ей Джамшеджи, – но перед лицом смерти человек не обязан соблюдать общественные нормы. Он не нуждается в чужом разрешении для того, чтобы поступить, как считает нужным.
Первин поняла – знала по собственному опыту.
3. Дух экстаза
Бомбей, февраль 1921 года
Около трех часов пополудни в кабинет на втором этаже влетел Мустафа.
– «Лондон» пришвартовался! Мне с крыши в очках видно до самого причала Баллард.
– Отлично! – Первин захлопала в ладоши. Уж кто-кто, а Элис сумеет отвлечь ее от мрачных мыслей.
В окно влетел порыв ветра, зашелестел бумагами на столе. Первин собрала документы и подумала про холодные сырые ветра, которые постоянно дули в лицо им с Элис, когда они ходили из колледжа Святой Хильды на разные лекции. Как они болтали, смеялись – как делились секретами. И ведь это можно вернуть, если она раскроет подруге душу.
Дружба их началась с того, что Первин выслушала признание Элис. Слова юной англичанки о том, что в шестнадцать лет ее исключили из Челтнемского женского колледжа, застав в постели с другой девушкой, поразили Первин до глубины души. У них считалось совершенно естественным, когда родственницы и подруги спали вместе. Но когда Элис заговорила о том, что по-прежнему тоскует по той давней однокласснице, Первин поняла, что отношения между женщинами бывают самые разные.
В Святой Хильде Элис усердно изучала математику, чтобы избыть боль первой любви. Никто, кроме Первин, не знал правды, да и о прошлом самой Первин слышала из всех одна только Элис.
Первин гадала, много ли Элис рассказывала об их студенческой дружбе своим родителям. Учитывая былые перипетии, Хобсон-Джонсы наверняка с подозрительностью относились ко всем подругам Элис. Первин решила, что постарается вести себя безупречно.
Причал Баллард находился в двадцати минутах пешком, но Первин не хотелось явиться туда вспотевшей, с помятыми сладостями. Куда проще доехать в начищенной до блеска коляске рикши Рамчандры, в которой, кроме прочего, есть еще и козырек от солнца.
Рамчандра резво промчал ее по улицам до причала, а там она увидела внушительный белый корпус судна компании «Пасифик энд Ориентал», возвышавшийся за высокой каменной стеной.
Выйдя из коляски, Первин расплатилась с Рамчандрой – тот поспешил к подманивавшему его матросу. Вытащила табличку, которую написала на обороте пустой папки: «МИСС ЭЛИС ХОБСОН-ДЖОНС». Подняв табличку повыше, она оказалась в компании сотен шоферов, прибывших встречать судно, сплошь мужчин, – но что ей оставалось делать?
Первин вытягивала шею, высматривая Элис, и тут рядом раздался голос с английским выговором:
– Вы мисс Первин Мистри?
– Она самая. – Первин выжидательно обернулась к рыжеволосому джентльмену.
– Я мистер Мартин, секретарь сэра Дэвида Хобсон-Джонса. Он и остальные ждут вас.
В последней фразе Первин уловила нотку укора.
– Вы хотите сказать, мистер Мартин, что все ждут, пока Элис перевезут на берег?
– Мисс Хобсон-Джонс покинула судно двадцать минут назад. Ее багаж уже погружен, сама она сидит в автомобиле, так что милости прошу.
Кем он себя считает, этот педант? Первин последовала за напыщенным секретарем – пробравшись сквозь толпу, они оказались у проезжей части, и он остановился рядом с длинным блестящим серебристым автомобилем.
Первин так и ахнула.
– Это «Серебристый призрак»?
Она знала точно, что это «Роллс-Ройс». На сияющем капоте блестело изящное украшение: молодая женщина, подавшаяся вперед, – сейчас прянет и оживет, – руки раскинуты, точно крылья.
– Совершенно верно, – подтвердил Мартин. – Подарок губернатору от правителя одного из соседних княжеств.
– Ну и подарок! – Про себя она гадала, какой любезности раджа теперь ожидает в ответ. Или этот дар – просто способ похвалиться своим богатством?
– Первин! Ты здесь, я так на это надеялась! – Элис с трудом вылезла с заднего сиденья. Еще миг – и Первин в ее сари из тонкого шелка оказалась притиснута к теплому, пахнущему мятой телу Элис.
Обхватив руками объемистый стан подруги, Первин произнесла:
– Прости, что заставила ждать. Я должна извиниться перед твоими родными за эту задержку.
– Чушь и чепуха! Я совсем недавно с борта, мама едва успела запустить в меня свои коготки. Ты не поверишь…
– Во что я не поверю? – Очень светловолосая женщина, на вид едва старше Элис, смотрела на них из открытой машины-кабриолета. Она выглядела мило и несколько слащаво в светло-фиолетовом платье и таком же капоре, отделанном белыми шелковыми розами. Первин посмотрела на Элис, отыскивая в ней черты этого изумительного создания, но не нашла ничего, кроме сходства в цвете волос.
– Ни во что! – ответила Элис.
По сарказму в ее голосе Первин поняла: отношения у матери с дочерью не самые безоблачные. Ну, а отец Элис? Первин окинула взглядом рослого джентльмена средних лет в бежевом льняном костюме и матерчатой панаме. Ростом ее подруга пошла в отца.
Элис взяла Первин за руку, будто в студенческие годы.
– Мамуля, папа, это моя самая лучшая подруга, Первин Мистри. Первин, позволь представить тебе мою маму, леди Гвендолен Хобсон-Джонс, и моего отца, сэра Дэвида Хобсон-Джонса.
– Мы столько слышали про ваши с Элис проделки в Оксфорде! – сказал сэр Дэвид. Густой загар у него на лице был типичен для англичанина, долго прожившего в Индии. Когда он улыбался, зубы ярко белели на фоне кожи.
– Вы, значит, Первин. – Имя ее Гвендолен Хобсон-Джонс произнесла медленно, будто название какого-то экзотического места. – И что это имя означает на вашем языке?
– Оно означает звезду сразу на трех языках: персидском, арабском и урду. Имя мне выбрал дедушка. – Закончив фразу, Первин испугалась, не слишком ли много себе позволила.
– Элис говорит, что вы были единственной студенткой, изучавшей юриспруденцию в Святой Хильде; выходит, и в ином смысле вы тоже звезда. – Сэр Дэвид снова улыбнулся своей очаровательной улыбкой.
– Не совсем так. До меня были и другие, – уточнила Первин. Она пыталась разобрать, в каком же с ней говорят тоне: искренне приязненном или покровительственном.
– Первин, найдется у вас время доехать с нами до дома – тут недалеко? – спросил сэр Дэвид. – Мы устраиваем небольшой чайный прием в честь приезда Элис.
Судя по приглашению, сэр Дэвид все-таки говорил искренне. Однако, заглянув в машину, Первин так и не поняла, как она в ней поместится. Мистер Мартин – лицо его стало хмурым – наверняка сядет с водителем, а сзади – Элис как раз залезла на свое место рядом с отцом и матерью – уже не пристроишься.
– Вы очень любезны, – сказала Первин. – Если это не будет с моей стороны навязчивостью…
– Поехали, конечно! – объявила Элис.
– Хорошо. Назовите мне адрес, я возьму такси и поеду следом, – сказала Первин, знавшая, что на Малабарский холм рикше подняться будет трудно.
– Ничего подобного, – отрубил сэр Дэвид. – Вы поедете с нами.
– Но с нами едет мистер Мартин! – возразила леди Хобсон-Джонс.
Мистер Мартин приблизился к сэру Дэвиду, повернувшись спиной к Первин.
– Я хотел бы объяснить вашей дочери, как здесь устроена светская жизнь среди молодежи…
– В другой раз, – отрубил сэр Дэвид. – Сейчас доставьте-ка мои бумаги в секретариат. А мисс Мистри поедет с нами.
– Слушаюсь, сэр Дэвид, – ответил секретарь. – Следует ли мне зайти к мисс Хобсон-Джонс позднее?
– Нет. Увидимся завтра на работе. – Когда молодой человек сокрушенно зашагал прочь, сэр Дэвид лукаво посмотрел на Первин и Элис. – Да уж, выпускников Лондонской международной школы не мешало бы понатаскать в вопросах этикета.
– Стоит его отправить в Швейцарию, – пошутила Элис.
– Надеюсь, вы не возражаете против того, чтобы сесть рядом с шофером. А то сзади нас трое, тут тесновато. – Леди Хобсон-Джонс улыбалась слегка смущенно, как будто из опаски создать впечатление, что ей будет неловко сидеть рядом с Первин.
– Нет, конечно, – ответила Первин с улыбкой. – Мне будет очень приятна близость крошечной серебристой дамы.
– Официально эта эмблема называется «Дух экстаза», – сообщил сэр Дэвид. – Прелестна по дизайну, как и сама машина.
– А папина машина едет прямо за нами – «Кросли», набитый моими чемоданами. Поэтому нам и дали на время «Роллс» Джорджи.
У губернаторского шофера, сикха в форме цвета хаки, на лице не дрогнул ни один мускул – он, похоже, делал вид, что не замечает неуважительности этого «Джорджи», равно как и неуместности того, что Первин сидит с ним рядом. Первин же твердо решила получить от столь необычайной поездки как можно больше удовольствия и, отъезжая, помахала зевакам рукой.
Она ощущала себя актрисой. Одинокая женщина-индианка сидит на переднем сиденье губернаторской машины – решительно невозможная вещь, о которой еще немало посудачат в Бомбее у очагов, на верандах и в кухнях.
– А где мы находимся? – поинтересовалась Элис, когда причал скрылся из виду.
– На эспланаде Кеннеди, но неофициально эту извилистую прибрежную дорогу называют «Ожерелье королевы» – она на него похожа ночью, когда горят фонари, – пояснила Первин, радуясь возможности продемонстрировать свои знания. – А на пляже Чаупатти ты увидишь толпу людей – все пришли полакомиться бризом, как это называется на хинди. Справа как раз строятся особняки и отели. Мой брат недавно заложил фундамент многоквартирного дома справа вон от того белого здания.
– А на кого работает ваш брат? – поинтересовался сэр Дэвид.
Первин повернулась к заднему сиденью, чтобы ответить отцу Элис.
– На строительную фирму Мистри. Он недавно стал исполнительным директором.
Сэр Дэвид помолчал немного, а потом рассмеялся.
– Ну надо же, а я-то не понял, что вы из этих Мистри! Это ваша семья построила современный Бомбей! Между прочим, у меня на столе лежит предложение лорда Тата касательно застройки береговой линии Бэк-Бей, и Мистри назван там в качестве основного подрядчика.
– Какое совпадение. – Первин стало неловко. Она ведь просто хотела дать родителям Элис понять, что брат ее – не какой-то там мелкий служащий, работающий на англичан. А теперь они небось примут ее за своекорыстную индианку, как бы ни противно ей было это мерзкое клише.
Первин снова посмотрела на эспланаду Кеннеди. Ближе к берегу, в уличных кафе-дхаббах[14], построенных прямо на песке, торговцы подавали клиентам еду и чай.
Молодой парс с курчавыми черными волосами стоял у дверей одной из дхабб и разговаривал с низкорослым поваром-индусом. Долговязая фигура парса показалась ей знакомой, как и его крючковатый нос. Он был в английском костюме и слегка опирался на трость.
Парвин зажала рот ладонью. Сайрус Содавалла. Может, правда, и не он – но точная копия мужчины, которого она уже четыре года пыталась забыть.
Первин отчаянно напоминала себе, сколько в Бомбее мужчин со светлой кожей и курчавыми черными волосами: тысячи армян, англо-индийцев и евреев. Да Сайрус и не пользовался тростью.
«Серебристый призрак» летел слишком стремительно. Дхабба осталась позади. И хотя Первин и вытянула шею, через несколько секунд незнакомец превратился в крошечную черную точку.
Первин перевела дыхание. Исчез. Ей еще повезло, что он не заметил машину.
– Первин, что мы пропустили? – поинтересовалась Элис. – Можно подумать, ты увидела демона.
1916
4. Последнее занятие
Бомбей, август 1916 года
Первин опаздывала и, поспешно входя в здание Государственной юридической школы, тихо молилась, чтобы ее не заметили. Въезд на Брюс-стрит, где нужно было высадить отца, перекрыла какая-то телега. Из-за задержки Первин оказалась в колледже Эльфинстон вскоре после девяти – оставалось уповать на то, что преподаватель еще не в аудитории.
Хотя фамилия Мистри находилась в середине алфавитного списка, лектор дал Первин место в заднем ряду, явно подчеркнув, что она «на особом положении» и не получит диплома юриста. Сегодня это было как раз кстати – удастся войти достаточно незаметно. Но, едва усевшись, она с ужасом поняла, как что-то холодное просачивается сквозь ткань сари.
Неужели опять? Вот ужас!
В первый раз ложбинку в деревянном сиденье заполнили водой. В другой раз – черным кофе: по счастью, она заметила и так туда и не села. А на сей раз проверять оказалось некогда. Что это за жидкость, она узнает только после окончания лекции, когда доберется до безопасного убежища – дамской уборной. На сей раз было не только мокро, но еще и липко. Зловещий знак, как и кривые ухмылки на лицах соседей-студентов.
Когда в первом семестре Первин жаловалась Камелии Мистри на шутки однокурсников, та приходила в ужас.
– Расскажи преподавателям! Это же совершенно недопустимо.
Первин объяснила, что рассказывать бессмысленно.
– Преподаватели и сами не больно-то рады видеть меня в аудитории, так что это не поможет. А однокурсники, узнав, что я нажаловалась, будут только сильнее надо мной издеваться.
Впрочем, и без этого жизнь становилась все тяжелее. Две недели назад в «Таймс оф Индия» были опубликованы результаты экзаменов, и Первин Мистри оказалась на второй строке в списке первокурсников – кандидатов на звание бакалавра юридических наук.
Устроили семейный праздник, Джон испек ее любимый кремовый десерт лаган-ну, папа открыл три бутылки «Перье-Жуэ». В дом весь день и весь вечер заглядывали соседи, лакомились сладостями, приносили поздравления.
А вот ее соученики совсем не обрадовались.
Когда в следующий раз она по рядам передала проктору свое сочинение, до преподавателя оно так и не дошло и он поставил ей «неудовлетворительно». Как-то днем некий джентльмен, якобы из учебного отдела, позвонил им на домашний номер и оставил сообщение: завтрашнее занятие неожиданно отменили. Первин заподозрила неладное, решила проверить – и попала на свое место как раз к самому началу проверочной работы.
Сегодняшнее отмщение однокурсников явно оказалось сладким – если судить по веренице муравьев, поднимавшихся по ножке стула. Первин с трудом разбирала, что говорит профессор Адакар: сидела и смотрела прямо перед собой. И в голове у нее слова, которые он писал на доске, – что-то там о праве на судебное разбирательство – замещались проклятыми словами, которые один из студентов на первой неделе прошипел ей в ухо:
– Ты не имеешь права здесь находиться! Всем нам будущее испортишь.
Он обозвал ее строптивой интриганкой. Как будто это она пыталась превратить чью-то жизнь в ад, а не эти несчастные паршивцы.
– Тамариндовый чатни, – произнесла Гюльназ, морща нос над шелковым сари, который держала сантиметрах в десяти от носа. – Эти свиньи, похоже, притащили его из столовой в своей общаге.
– Точно тамариндовый? – Первин, в блузке и нижней юбке, стояла в дамском салоне школы. Во время перерывов студенткам полагалось находиться только здесь. Гюльназ Банкер и Хема Патель дружно взялись за ее сари и с помощью мыла и воды, принесенных из уборной, бились с пятнами не на жизнь, а на смерть.
Хема бросила на Первин сочувственный взгляд.
– Мы вот всё думаем: чего бы тебе, как и нам, не заняться литературой? Нас все-таки четыре девушки в одной группе. Мужчины ни одну не рискуют обидеть, зная, что на ее защиту встанут все остальные.
– Я не могу сменить специализацию. Отец хочет, чтобы я стала первой женщиной-поверенным в Бомбее.
Гюльназ, учившаяся на курс старше, но сохранившая прелесть розового бутона и миниатюрность форм, что делало ее на вид моложе, заговорила мягким голосом:
– Первин, ты же у нас решительная. Может, ответишь им, как они того заслужили? Наверняка же ты мечтаешь настучать им по их дурным головам, как настучала в школе Эстер Ваче.
– Это было восемь лет назад, и она насыпала песка мне в тарелку! – Первин раздосадовало, что Гюльназ об этом помнит. – Я из такого уже выросла. Стараюсь по мере возможности смотреть в тетрадку, хотя преподавателю в результате кажется, что я его не слушаю. А все остальные смеются – и это так ужасно!
Первин почувствовала, как по щеке скатывается незваная слезинка.
– Бедняжечка! – Голос у Гюльназ был встревоженный. – Не плачь. Сари почти как новенькое. Сейчас повесим у окна на просушку.
Первин протянула к сари руку.
– Лекция по индийскому законодательству начинается через двадцать минут. Так что сушить некогда.
– Сколько манго ни торопи, они быстрее не созреют, – заметила Хема. – Сядь и подыши поглубже.
От их заботы Первин только сильнее разнервничалась.
– Если не пойду на лекцию, пропущу проверочную.
– Потом напишешь, – отрезала Гюльназ. – Все лучше, чем публичный позор.
Первин вырвала у подруг сари.
– А как я объясню преподавателю свое отсутствие? Пятно на одежде? Он решит, я типичная безмозглая девица!
– Пятно-то мокрое. Кто-то может подумать…
Гюльназ умолкла. Она тоже была из парсов и выросла в очень строгих понятиях о гигиене.
– Шелк быстрее высохнет снаружи, на солнце, чем в этой сырой дырище. А еще я придумала, как я его надену!
Парвин объяснила, что, если надеть сари, как это делают индуисты, свесив паллу вдоль спины, пятна будет не видно. Арадхана, индуистка, сидевшая за книгами у одного из столов, тут же поспешила на помощь.
Первин вышла во двор Эльфинстона, по бокам от нее шли Гюльназ и Хема.
– Глядите-ка! – Гюльназ указала пальцем. – Эстер Вача сидит с мужчиной!
Проследив за возмущенным взглядом подруги, Первин увидела чугунную скамью, на которой сидела и хохотала ее бывшая школьная врагиня. Рядом с ней пристроился молодой человек, хорошо одетый, явно парс; на лоб ему ниспадали густые черные кудри. У спутника Эстер был притягательный профиль с орлиным носом, глядя на который Первин вспомнила портреты древней персидской знати.
– Он не из здешних студентов. Кто бы это мог быть? – с любопытством спросила Хема.
Первин каких только студентов не навидалась в колледже, но такого красавчика среди них не было.
– Я его раньше никогда не видела. На вид настоящий денди.
– Это мне без разницы. А вот за то, чтобы у детей моих были такие кудри, я бы полжизни отдала, – высказалась Гюльназ.
– Вечно ты о замужестве! – укорила ее Первин, а Хема схватила их обеих за руки и повела к скамье.
– Добрый день, Эстер, – поздоровалась Хема. – Первин хочет знать, как зовут твоего особенного друга.
Эстер с высокомерием улыбнулась.
– Хорош, правда? Мой двоюродный брат, приехал погостить из Калькутты. Мистер Сайрус Содавалла.
– Польщен, – произнес молодой человек с легким поклоном. Окинул взглядом всех трех, остановился на Первин. – Ведь представляться положено обеим сторонам, верно?
– Мисс Первин Мистри, первая женщина – студентка Государственной юридической школы. Моя троюродная сестра, – с деланой улыбкой произнесла Эстер. – Мисс Гюльназ Банкер и мисс Хема Патель изучают литературу.
– Я по имени поняла, что вы шипучий, – пошутила Хема, и Первин невольно скривилась.
Сайрус Содавалла улыбнулся, продемонстрировав безупречные зубы.
– Когда мой дед приехал из Персии, он поначалу продавал шипучку в бутылках. Англичане проводили перепись, решили дать ему фамилию, так все и получилось. Содавалла – торговец содовой.
Первин отметила, что выговор у него особый – видимо, калькуттский.
– Моему дедушке тогда же дали фамилию, – проворковала Гюльназ. – Вот теперь я и живи под этой скучной «Банкер».
– Мисс Мистри, а вы тоже из парсов? – спросил Сайрус, внимательно вглядываясь в то, как на Первин надето сари. У остальных головы были покрыты, длинный лоскут обернут вокруг торса и изящно подоткнут на талии; у нее все было иначе.
Первин вспыхнула.
– Да. Я просто сари ношу по-другому.
– Вот ведь незадача, что вам всем уже по девятнадцать лет, – ехидным тоном произнесла Эстер. – Сайрус приехал выбирать себе невесту, а в его семье ни на кого старше восемнадцати и смотреть не будут.
– Потому что вы тоже очень молоды, мистер Содавалла? – саркастически осведомилась Первин. У двоюродного брата Эстер на щеках и шее пробивалась легкая щетина.
Сайрус обиженно глянул на Первин.
– Мне через месяц исполнится двадцать восемь.
– Хе-хе. Староваты вы для жениха! – не отстала от Первин Хема. – Я ни за кого старше двадцати трех не пойду.
– Я припозднился по одной причине: семейный бизнес. Но оно того стоило. В ближайшее время калькуттские Содавалла будут разливать весь виски в Бенгалии и Ориссе. Кстати, у меня есть образец. – Он похлопал по выпуклости в нагрудном кармане.
Гюльназ так и ахнула.
– Это надо же – ходить по территории колледжа с фляжкой!
Первин едва не рассмеялась: Сайрус совсем не походил на напыщенных хлыщей с юридического факультета. Но откровенно флиртовать ей не хотелось. Поэтому она сдержанно улыбнулась и сказала:
– Нет у меня времени на светские беседы. Счастливого вам пребывания в Бомбее и желаю удачи в поисках жены!
– Невоспитанно вот так вот взять и уйти! – рявкнула Хема, как только они двинулись дальше.
– У меня проверочная по индийскому законодательству, – напомнила Первин.
– Но ты идешь в обратную сторону от своего факультета, – заметила Гюльназ. – Тебе разве не вон туда?
– Да чтоб его! Простите! Мне надо бежать. – Спеша отойти подальше от Сайруса и Эстер, Первин пропустила нужную дверь.
Войдя внутрь, она приостановилась в полумраке, глянула в лестничный проем. Вокруг ни одного студента, значит, она опоздала второй раз за день. Она торопливо зашагала вверх по лестнице, почувствовала, как край сари соскользнул с плеча в сгиб локтя. Она закинула паллу на место и тут поняла, что ткань постепенно сползает с бедер.
У самых дверей аудитории она поставила на пол тяжелую сумку и стала поправлять незнакомые складки сари. По-хорошему нужно было снять его полностью и начать сначала, но до дамского салона было слишком далеко. Первин сосредоточенно подкалывала складки на талии и тут услышала, как мистер Джоши говорит что-то про проверочную. Первин бросила прихорашиваться, открыла дверь – несколько студентов обернулись на скрип. Всё те же, кто был с нею и на предыдущем занятии. Приподнятые брови, ухмылки, гримасы, а хуже всего – замечание преподавателя.
– Какое счастье, что вы к нам присоединились, мисс Мистри. – Голос мистера Джоши так и сочился сарказмом.
Первин пробормотала извинение и, опустив глаза в пол, поспешила на свое место. Это была другая аудитория, стул ее оказался чистым. На столе лежал листок бумаги с шестью вопросами, размноженными на мимеографе.
Сидевшие рядом студенты заправляли ручки-самописки и начинали отвечать на вопросы – и тут к Первин подошел мистер Джоши.
– Вы опоздали, так что, полагаю, вы не имеете права писать проверочную.
От слов «имеете право» она скрипнула зубами. Будучи дочерью Джамшеджи Мистри, она якобы имела право изучать юриспруденцию, хотя дипломы юристов женщинам пока еще не выдавали.
– Все работают, а вы нет. Вы не потрудились принести перо? – Не дожидаясь ответа, мистер Джоши громко спросил: – Полагаю, ни у кого нет запасного пера?
– В нем нет необходимости, сэр! – Ручку и карандаши Первин держала в вышитом шелковом пенальчике, который носила в сумке. Она опустила руку, подняла тяжелую сумку на стол. Вытащила пенальчик и, к своему удивлению, обнаружила, что ручки в нем нет. А вот по сумке расплывалось черное пятно. Видимо, ручка выпала и протекла. Если сейчас ее достать, только сильнее перепачкаешься. А писать проверочные карандашом мистер Джоши не разрешал.
Мистер Джоши ушел обратно за кафедру, а Первин осталась сидеть с несчастным видом, глядя на листок, заполнять который ей было нечем.
Через сорок минут листок уже не был пустым. На нем появились разводы от слез, падавших часто и тяжко. Когда сидевшие слева от Первин студенты начали передавать к проходу выполненные задания, Первин не стала вкладывать свой листок в пачку. Она осталась сидеть на месте, игнорируя раздраженные замечания мужчин, которым при выходе приходилось протискиваться мимо нее.
И вот она осталась одна в аудитории. Она специально ждала этого момента – не хотела, чтобы видели, как она собирает вещи.
– Вы что это делаете? – внезапно долетел до нее голос мистера Джоши.
– Простите? – Первин подняла глаза и, к своему удивлению, увидела, что преподаватель никуда не ушел.
– Вы положили листок с вопросами в сумку – точно, я сам видел.
Первин вытащила мокрую, слегка помятую бумажку.
– Вот он. У меня ручка сломалась, я ничего не смогла написать.
– А почему вы положили листок в сумку?
Первин ответила правду:
– Мне стыдно было его сдавать. Все бы увидели.
Преподаватель прищурился.
– Кража экзаменационных вопросов – это нарушение кодекса чести. Я вынужден буду об этом доложить.
Шепот за спиной дал ей понять, что аудитория опустела не полностью.
– Простите, но я ничего не собиралась делать с заданием. Я же сказала…
– Если вы были готовы к проверочной, вам нашлось бы перо. Вы от него отказались. – Мистер Джоши повысил голос: – Что за игру вы нынче затеяли – или всё, что вы здесь делаете, игра?
Взяв себя в руки, Первин ответила:
– Это не игра, сэр. Всего лишь ошибка.
Преподаватель выпрямился, лицо его покраснело:
– Я уже говорил декану, что зачислить женщину на факультет юриспруденции – ошибка. И повторю то же самое, но уже аргументированно, когда буду писать докладную о нарушении кодекса чести.
Первин похолодела.
– Нарушение кодекса чести? Но я ничего не сделала.
– Вы преднамеренно украли листок с заданием – я убежден, что вы собирались написать ответы дома, возможно, с помощью своего отца.
Тут Первин рассвирепела.
– Я не стану отвечать на обвинения, которые ни на чем не основаны.
Преподаватель склонил голову набок и вгляделся в нее с холодной улыбкой.
– Вы, видимо, считаете, что в силу высокого положения стоите над университетскими законами. В силу каких причин, мисс Мистри?
Первин встала со стула и дрожащим голосом произнесла:
– Я не стану отвечать на ваши обвинения, поскольку прекращаю учебу.
Слова сорвались с губ – но она сама не могла в них поверить. Что она натворила? Ей полагалось бы извиняться и дальше. Однако по грозному выражению лица мистера Джоши она заранее поняла, чем кончится дело. Он заручится содействием мистера Адакара и других преподавателей и не даст ей избежать наказания.
Мистер Джоши явно опешил. Помолчав, добавил:
– Прекратить учебу можно, только пройдя формальную процедуру. Но прежде будет рассмотрено мое обвинение. Администрация, услышав мой доклад, решит, следует ли созвать заседание…
– У вас в голове мозги или опилки? – Оскорбительная фраза слетела с губ прежде, чем она собралась с мыслями. – Я ухожу!
Она спускалась по лестнице – будто плыла в потоке. Как там это называется? А, вот: умирающий цепляется за морскую пену. Подобно этому неведомому умирающему, она точно попала в мягкое прохладное облако, которое уносило ее прочь от разъяренного, отчаянно жестикулирующего мистера Джоши. Да, морская пена вселяет чувство защищенности, но Первин все равно суждено утонуть.
Первин вышла из здания и направилась прямиком к урне. Осторожно вытащила из ворота блузки носовой платок, накрыла им ладонь, выудила из сумки протекший перламутровый «Паркер», который мама подарила ей после поступления на юридический факультет. Толку в этом «Паркере» никакого. И тут Первин заколебалась. Выбросить перо – значит отправить в мусор материнскую щедрость и надежды. Первин покрепче обернула «Паркер» платком и положила обратно в сумку.
– Мисс Мистри, это вы? – осведомился приятный мужской голос.
Первин, вздрогнув, обернулась и увидела, что двоюродный брат Эстер сидит на той же скамейке, что и раньше, рядом с фонтаном.
– Еще раз добрый день. – Сайрус Содавалла приветственно поднял руку. – Эстер меня бросила, предпочтя Чосера.
Прикрывая спадающее сари сумкой, Первин кивнула.
– Кем чо.
Сайрус ответил, перейдя на гуджарати:
– Садитесь. У вас лицо человека, напившегося дешевого масла.
Первин поняла, что действительно едва стоит на ногах. Она опустилась на скамейку, внимательно проследив, чтобы между ними остался добрый метр расстояния.
– Ваш виски мне не нужен, – упреждающе объявила она.
Сайрус коротко рассмеялся.
– Эстер мне уже дала понять, что шутка не самая удачная. Простите.
Первин чувствовала, что слабость отступает.
– Я вас прощаю.
– Вы все равно выглядите неживой, – произнес Сайрус, серьезно на нее глядя.
– Выпью чашку чая – все станет хорошо.
– И вам обязательно нужно что-то съесть. – Просветлев лицом, он добавил: – Родители Эстер показали мне отличную пекарню в нескольких улицах отсюда. Называется «Яздани».
