Суджата Масси
Лунный камень Сатапура
THE SATAPUR MOONSTONE
by Sujata Massey
Все права защищены. Любое воспроизведение, полное или частичное, в том числе на интернет-ресурсах, а также запись в электронной форме для частного или публичного использования возможны только с разрешения правообладателя.
Copyright © 2018 by Sujata Massey
Cover art © by Andrew Davidson
© А. Глебовская, перевод на русский язык, 2023
© Издание, оформление. Popcorn Books, 2023
* * *
Посвящается Тони
1
В манеже
Первин Мистри вздохнула и поправила шапочку на потном лбу. Половина седьмого утра – а на улице уже за тридцать. Скакать по манежу Королевского конного клуба Западной Индии в обреченных попытках угнаться за лучшей подругой Элис – серьезная физическая нагрузка.
Элис Хобсон-Джонс гнала галопом крупного гнедого Кумара, породистого рысака. В тренировочный манеж он попал, потому что для настоящих скачек немного не вышел ростом. При этом Кумар был настоящим конем-князем, а если вспомнить, что в Элис был метр восемьдесят роста, становилось понятно, что за пара царит на манеже.
Первин с ее метром пятьюдесятью с небольшим только радовалась, что ее посадили на кобылку-пони, – она думала, что с ней точно управится. Долли была такой маленькой, что Первин сумела сесть в седло сама, не прибегая к услугам грумов, – раньше же, когда она ездила верхом, почти всегда приходилось совершать этот неприятный ритуал. Вот только лошадка не больно-то слушалась указаний, которые Первин пыталась ей отдавать, стукая пятками по бокам. Наездницей Первин была неопытной, и Долли, похоже, это чувствовала.
Но все равно – ездить в манеже было куда менее страшно, чем верхом на здоровенных жеребцах в Англии, где Элис по выходным иногда приглашала ее на верховые прогулки. Теперь их роли, в сущности, переменились. Первин вернулась в родной Бомбей и стала здесь адвокатом, а Элис прибыла в родительский дом с длительным визитом и пыталась найти место учительницы. Семейство Мистри прожило в этом городе почти 350 лет, фамильные связи открывали для Первин все двери, поэтому были все основания полагать, что Элис все-таки получит место преподавателя математики в Уилсон-колледже.
Элис долго пришлось уговаривать подругу, прежде чем та согласилась вставать в несусветную рань, чтобы трижды в неделю приезжать к шести утра в клуб. Поначалу затея эта выглядела очень заманчиво. Дожди прекратились, передвигаться по городу было легко, хотя после восхода солнца он вновь становился жарким и ветреным.
На очередном круге Первин заметила отца Элис, сэра Дэвида Хобсон-Джонса – он стоял у бортика. Сэр Дэвид был одним из попечителей клуба, и это несмотря на то, что в Бомбее он прожил всего два года. На такое можно рассчитывать, только если ты принадлежишь к узкому кругу, состоящему из трех высших советников губернатора.
Сэр Дэвид улыбнулся и широко повел рукой. Первин продолжала двигаться рысью, следя за тем, чтобы не горбиться. Когда она проезжала мимо сэра Дэвида, он повторил тот же жест, и даже энергичнее.
Он ее подзывает.
У Первин екнуло сердце. А вдруг он пришел сказать, что от одного из членов клуба поступила жалоба по поводу индуски на манеже? Других, кроме себя, она тут не видела.
Первин терпеть не могла пришпоривать свою кобылку, но не знала другого способа заставить ее ускориться. Долли и ухом не повела. Только когда Первин еще пару раз прижала ей шпоры к бокам, лошадка неохотно вышла из манежа на площадку у входа, где дожидались грумы. Тощий мальчишка придержал повод, а Первин скорее свалилась, чем спрыгнула на землю. Она отряхивала запылившиеся ладони о юбку своей амазонки, когда к ней подошел сэр Дэвид. На нем был белоснежный костюм, явно не предназначенный для верховой езды.
– Доброе утро, сэр Дэвид. Вы уже закончили тренировку? – Первин старалась говорить спокойно, хотя внутри все сжималось. Если ее сейчас вышвырнут из английского клуба за принадлежность не к той расе, придется выразить протест. Но ведь сэр Дэвид не знает, что она член Индийского национального конгресса – местной организации защитников гражданских прав. Ему лишь известно, что она бывшая однокурсница его дочери Элис, молодая женщина, все активнее заявляющая о себе в адвокатском мире Бомбея.
Он качнул головой.
– Я заехал позавтракать на скорую руку, прежде чем отправляться в секретариат. Больно уж здесь яичница хороша. Присоединитесь?
Похоже, не вышвырнут, уже хорошо. Но Первин не хотелось уходить, не предупредив Элис.
– Но я… – Первин указала на свой костюм для верховой езды – не щеголеватую твидовую пару, как у Элис, но легкий хлопковый жакет и просторную юбку с разрезом: этот слегка старомодный наряд выдала ей мать со словами, что в нем женщине-индуске не зазорно заниматься столь неподобающим занятием, как верховая езда.
– Не переживайте, пожалуйста. На веранду многие приходят прямо с манежа. Это я буду выглядеть неподобающе.
Первин все еще сомневалась.
– Но Элис…
– Она знает, где нас искать. – После чего важный чиновник добавил, понизив голос: – До ее прихода мне в любом случае нужно обсудить с вами один деловой вопрос.
Слова «деловой вопрос» не могли не взбудоражить молодую юристку, у которой известности пока было больше, чем заказов. Первин посетила дамскую комнату, смыла с лица и рук налетевшую в манеже пыль, расчесала волосы, снова уложила косу вокруг головы. Решила не надевать обратно пробковый шлем, хотя в его отсутствие стала отчетливо видна красная полоса, отпечатавшаяся на лбу. Выйдя на веранду, Первин сразу же ощутила на себе взгляды англичан. Потому ли это, что ее видели с сэром Дэвидом, или из-за дурацкой юбки с разрезом?
Сэр Дэвид ободряюще махнул ей рукой, после чего раздались перешептывания.
– Я взял на себя смелость заказать вам завтрак, – сказал он. – Вы ведь отсюда прямо на работу, не так ли?
– Я стараюсь открывать контору до восьми часов, – ответила Первин, стараясь говорить как можно более деловито. – Только в это время можно спокойно поработать с документами.
– Воистину. Как я уже сказал, возможно, я смогу предложить Адвокатской конторе Мистри солидный заказ.
Первин так резко подалась вперед, что едва не сшибла с блюдечка пустую чайную чашку.
– Кому-то из ваших знакомых нужен юрист?
Стройный официант в свежем френче поправил ее чашку, заполнил золотистым дарджилингом. Сэр Дэвид благодушно улыбнулся.
– Совершенно верно. Он нужен мне.
Первин вгляделась ему в лицо. У сэра Дэвида неприятности на работе?
– Хочу напомнить, что я только поверенный. Женщинам не позволено выступать в бомбейском суде, однако мой отец может…
– Не о том речь, – прервал ее объяснения сэр Дэвид. – Вы слышали про Колхапурское агентство?[1]
Вопрос удивил ее своей простотой. Добавив в чашку сахара, она ответила:
– Разумеется. Это государственная организация, которая осуществляет надзор за деятельностью независимых администраций штата Колхапур; подчинена Бомбейскому президентству.
– Все немного сложнее, – поправил ее сэр Дэвид. – Колхапурское агентство работает в двадцати пяти княжествах и феодальных государствах Западной Индии. Его сотрудники – политические агенты и резиденты, занимающиеся поддержанием связей между Британской Индией и этими государствами.
Первин стушевалась из-за того, что не знала, в скольких штатах работает Колхапурское агентство. Впрочем, почему сэр Дэвид вообще задал ей этот вопрос?
Вновь появился молодой официант, он принес каждому из них по тарелке яичницы-болтушки, а кроме того тосты и копченую рыбу. Яичница выглядела подобающе пышной, тост был, как положено, намазан маслом, а вот копченую рыбу Первин не любила. Впрочем, решила попробовать из уважения к хозяину.
С англичанами так и следовало поступать. Не входя с ними в сношения, индийцу ничего не добиться, но это еще не значит, что нужно перенимать их привычки. Посыпая яичницу зеленым перцем чили, Первин мысленно оценила картину, которую рисовал перед ней сэр Дэвид. Да, примерно половина субконтинента находилась под властью британского правительства, а вот остальная часть Индии представляла собой лоскутное одеяло из малых и больших государств и наделов, которыми правили индуисты, мусульмане, а кое-где сикхи. За право не подчиняться Великобритании правители эти платили солидную дань – кто деньгами, кто сельскохозяйственными продуктами. Кроме прочего, как указал сэр Дэвид, государства эти должны были считаться с пожеланиями ответственных за их деятельность политических агентов.
Сэр Дэвид закинул в рот рыбу-копчушку, с удовольствием прожевал, а после вернулся к беседе:
– У агентства возникла серьезная проблема. Оттуда пришел запрос: найти следователя с юридическим образованием, который сможет урегулировать некую ситуацию, сложившуюся в одном из северных княжеств.
– Очень интересно, – заметила Первин, уже перебирая в голове, кого из юристов она сможет предложить. – Расскажите, пожалуйста, подробнее. Давно ли открылась эта вакансия? И на какой срок рассчитана?
– Вопрос этот подняли по ходу заседания на прошлой неделе, и все мы пришли к единому выводу: вы – единственный человек во всей Индии, который способен с этим справиться.
Первин едва не выронила чашку, однако взяла себя в руки. Еще не хватало ей работать на британцев, которые с XVII века попирают Индию своей слоновьей пятой. Но нужно ответить дипломатично. Она сдержанно произнесла:
– Я крайне признательна вам за то, что вы готовы взять меня на государственную должность, но я не могу бросить отца и его практику. Кстати, месяц назад он сделал меня своим партнером.
– Поздравляю! Но вы же оказываете услуги клиентам, готовым щедро заплатить, – в противном случае зачем нужна адвокатская контора?
Первин настороженно кивнула.
– Так вот, уверяю вас, речь идет о разовом задании – вряд ли оно займет больше недели, плюс потом мы еще оплатим время, которое потребуется на составление отчета. – Сэр Дэвид помолчал. – Вы попробовали копчушку? Это местная рыба, не шотландская селедка, как обычно.
Крошечная костлявая местная рыбешка – на глаз Первин, наживка, не еда. Она неохотно отправила ее в рот. И пока жевала невкусную рыбу, думала.
В конторе у нее как раз наступило затишье: нужно доделать несколько контрактов, однако, если она получит недельный заказ от престижного работодателя, это явно вызовет одобрение ее отца, Джамшеджи Мистри, который считал англичан не противниками, а союзниками. С другой стороны, ей придется уехать за пределы города, это отцу не понравится. Прикрыв оставшихся копчушек яичницей – есть их она не собиралась, – Первин ответила:
– До Колхапура от Бомбея больше трехсот миль. Мне придется туда съездить?
– Нет, не так далеко. Вы слышали про Сатапур?[2]
– Крошечное княжество где-то в горах Сахьядри. – Первин вспомнила – из школьного учебника географии – форму княжества: этакий кролик, присевший на задние лапы. – Но вряд ли я смогу показать его на карте и вспомнить имя правителя.
– Все княжество – сорок квадратных миль, – откликнулся сэр Дэвид. – И гадди[3] их сейчас пустует. Его величество Махендра Рао два года назад умер от холеры. Его сыну, махарадже Дживе Рао, всего десять лет.
Первин попыталась представить себе эту ситуацию.
– То есть, хотя официально Джива Рао уже считается махараджей, на деле он придет к власти только через восемь лет. А до тех пор княжеством управляет его мать?
– В большинстве княжеств женщины не могут находиться у власти. Поскольку правитель Сатапура – несовершеннолетний, все государственные решения принимают его премьер-министр и наш политический агент – он проживает в правительственной резиденции, из тех, которые называют «гостевыми домами», – прямо на границе Сатапура, возле горной железнодорожной станции Хандала.
– Полагаю, нелегко британскому политическому агенту управлять княжеством, – скептически заметила Первин. – Особенно не проживая во дворце.
Сэр Дэвид небрежно махнул рукой.
– Повседневными вопросами занят дворцовый управляющий, он отчитывается мистеру Сандрингему обо всем, что происходит. А премьер-министр, князь Сваруп Сатапурский, – дядя махараджи, так что все недурно.
Первин откусила кусочек тоста. Что-что, а тосты с маслом англичане делать умеют.
– А что вы можете мне сказать о политическом агенте?
– Колин Уит Сандрингем занимает этот пост около десяти месяцев. Отвечает за благополучие наследников престола и вдовы покойного махараджи.
– Детей? Но вы упомянули только князя Дживу Рао.
– У него есть младшая сестра, но я даже не знаю ее имени.
Первин совсем не понравилось, что сэр Дэвид почти забыл о существовании маленькой княжны, не понравилось ей и то, что мать молодого махараджи он назвал «вдовой», а следовало бы – «княгиней». Поэтому она решила уточнить:
– А имя махарани?
– Мирабаи. – Имя сэр Дэвид произнес медленно, со своим оксбриджским акцентом. – По крайней мере она не одна: зенаной[4] по-прежнему заправляет мать покойного махараджи Махендры Рао, вдовствующая махарани. Имени ее не припомню.
«Кто б сомневался», – подумала Первин. Да, сэр Дэвид лучше большинства английских чиновников – и, безусловно, с должным почтением относится к ее профессиональным достижениям, – но, похоже, разделяет всеобщее убеждение, что индуски в своем большинстве безлики, безымянны и бездеятельны.
Сэр Дэвид пригубил чашку с чаем.
– Очень удачно, что свекровь и невестка поддерживают друг друга. Однако, согласно донесению мистера Сандрингема, между ними возникли серьезные разногласия касательно воспитания молодого князя.
Такие разногласия возникали нередко, причем не только в семьях правителей. Родители Первин тоже долго не могли договориться о том, стоит ли ей изучать юриспруденцию – этого хотел отец – или литературу, как мечтала она сама. Только через много лет после окончания школы она поняла, что юридическая практика – занятие куда более захватывающее, чем чтение романов.
Сэр Дэвид, не знавший, что проносится у Первин в голове, продолжил:
– Мать махараджи Дживы Рао хочет, чтобы он получил образование в Лудгроуве, где уже обучаются несколько индийских наследных принцев. Что до бабушки – а она продолжает считать себя главнее невестки, – она против его отъезда.
Первин уже съела все, кроме копчушек. Напоследок хотелось сладкого. Она подозвала официанта.
– Есть у вас гуавы?
Он поморщился.
– Хороших сегодня не завезли, мемсагиб[5].
– Ну ладно. Мне еще тост, пожалуйста. – Она снова повернулась к сэру Дэвиду. – А в какой части Индии князь Джива Рао учится сейчас?
– Во дворце. У него домашний учитель-индиец, который воспитал два последних поколения махараджей.
– Надо думать, очень хороший учитель. Уж всяко опытный, – заметила Первин, подсчитав, что тому никак не меньше шестидесяти.
– Вы узнаете ответы на эти вопросы, когда посетите дворец. Мистер Сандрингем был там в сентябре, однако внутрь его не пустили – махарани соблюдают обычай уединения.
– Махарани-индуски часто соблюдают пурду[6], – подтвердила Первин. – Но если агенту обязательно с ними пообщаться, он может съездить туда снова и побеседовать с ними через перегородку. Такое часто делается, если дамам, соблюдающим пурду, нужно давать показания в суде.
– Съездить снова ему не так просто, как кажется. Видите ли, мистер Сандрингем – калека, – без обиняков сообщил сэр Дэвид.
– Калека! – изумилась Первин. Трудно было поверить, что англичане назначили на столь ответственный пост инвалида, тем более послали его в труднодоступную сельскую местность. Может, при нем там огромный штат? Иначе как же он справляется?
– Представители Колхапурского агентства предлагали отправить его туда снова, но я не хочу подвергать его такому риску, тем более что побеседовать с дамами может, причем с большей легкостью, женщина-юрист.
Сэр Дэвид не забыл, чего Первин добилась в начале года на Малабарском холме. Она почувствовала прилив горячей благодарности, зная, что ведь все могло обернуться и совсем иначе. Юристам редко доводится помочь женщинам-отшельницам, а тот случай был именно подобного рода. Женщины, соблюдающие пурду, не могут встречаться с мужчинами, не являющимися членами их семьи. Первин ответила, кивнув:
– То есть вы хотите, чтобы я проникла внутрь, переговорила с обеими махарани и доложила вам, как, по моему мнению, следует воспитывать махараджу?
– В вашей беседе нужно будет затронуть еще одну тему, – сказал сэр Дэвид. – Сейчас много говорят о всевозможных прогрессивных начинаниях – строительстве железных дорог, дамб и так далее. Нам важно знать, что думают по этому поводу махарани и другие высокопоставленные лица во дворце.
– Да уж, целое расследование. – Первин откусила кусочек тоста и принялась его медленно жевать, выгадывая время, чтобы подумать. На первый взгляд, ее просят об обычной консультации. Но нужно учитывать, что в двадцати пяти княжествах, входящих в Колхапурскую группу, живут сотни женщин королевской крови. Если сквозь перегородки к ним просочится слух, что существует женщина-юристка, готовая отстаивать их интересы, у адвокатской конторы Мистри отбоя не будет от клиентов.
Но какой назначить гонорар? Сэр Дэвид, возможно, рассчитывает на то, что она будет работать за бесценок, по знакомству. Но британскому правительству не удастся купить ее услуги за гроши, как оно поступает с другими индусами. Она им нужна. Сила в ее руках.
Первин, поджав губы, произнесла:
– Я пытаюсь понять, как рассчитать стоимость этой услуги.
Сэр Дэвид ответил без запинки:
– Двадцать рупий в день – столько получает заместитель окружного инспектора.
Ничего ужасного, но и перед отцом не похвастаешься. Первин пожала плечами.
– При этом все дорожные расходы оплачиваются по рангу комиссионера. Купе первого класса, возможность по мере надобности жить в бунгало для госслужащих. Остальные передвижения – либо верхом, либо в паланкине.
– Паланкин – это такой ужасный ящик на двух палках, да? – Первин терпеть не могла замкнутых пространств.
– Такой способ предложил Сандрингем. По его словам, там есть участок пути, где передвигаться на лошадях сложно. Несут паланкин местные носильщики, от места до места. Вам останется только любоваться окрестностями.
Первин скептически подняла бровь.
– Горы Сахьядри невыразимо прекрасны, – продолжал сэр Дэвид. – Как раз закончился сезон дождей. Там градусов на семь прохладнее, чем в Бомбее, – закруглил он свою речь, напомнив ей зазывал у Бомбейского королевского яхт-клуба, которые расхваливают лодочную прогулку на остров Элефанта.
Теплые горные дожди будут уж всяко приятнее жарких ветров, которые дуют в Бомбее в начале октября, но Первин не хотелось показывать, как она заинтересована:
– У меня много работы в конторе – я занимаюсь контрактами. Просто сидя за рабочим столом, я с легкостью зарабатываю двадцать рупий в день.
Сэр Дэвид помолчал, потом фыркнул.
– Все понятно. Полагаю, мне удастся их убедить поднять ваш гонорар до двадцати пяти рупий в день.
Феноменально. Сохраняя бесстрастное выражение лица, Первин произнесла:
– Я это ценю.
От приятных размышлений ее оторвало появление на веранде Элис – никакого намека на то, что она сходила умыться.
– Привет, Первин! Вот ты где!
– Прости, пожалуйста. Твой отец пригласил меня позавтракать. Надеюсь, тебя не встревожило мое исчезновение.
– Нисколечко. Он уже уговорил тебя взяться за эту работу?
– Что? Ты все знала? – Первин перевела взгляд на самодовольное лицо сэра Дэвида.
– А зачем иначе, как ты думаешь, мы уже неделю катаемся в манеже? – Элис зевнула. – Чтобы ты вспомнила, как это делается.
– Так ты меня провела! Ах ты ж! – Первин поперхнулась от смеха. На нее нахлынули одновременно и возбуждение, и облегчение, и все же было неприятно, что у Элис есть от нее тайны. – И еще подруга называется!
Элис ответила с ухмылкой:
– А ты не смотри дареному коню в зубы.
2
На станции Хандала
Адитья, княжеский шут из Сатапурского дворца, чувствовал, как после долгой поездки верхом у него ноет все тело. Сатапурский дворец отстоял от железнодорожной станции Хандала на три вершины. В густом тумане поездка по размокшим разбитым дорогам заняла шесть часов вместо пяти. В путь на приземистой крепкой серой кобылке он пустился на самом рассвете. По этой узкой тропке ездили много веков, сбиться с дороги было невозможно, вот только после долгих летних дождей почва стала невероятно скользкой. Чтобы добраться до станции Хандала, приходилось то и дело подстегивать норовистую лошадку.
И вот он сидел, наполовину спрятавшись в тени станционной крыши. Уж лучше ездить верхом, чем пытаться развеселить обитателей дворца: они много лет как утратили способность смеяться. Адитья выпил чашку чая и теперь докуривал третью чируту. Ни один пассажир не ждал появления поезда, но он все равно остановится: положено по расписанию. Адитья предвкушал, как путники выйдут на перрон и заахают при виде высоких безмолвных зеленых гор и водных потоков, сбегающих по их склонам каскадами серебряных слез. Весь этот вздор он уже слышал и раньше.
Рев гудка раздался задолго до того, как черный паровоз, пыхтя, подкатил к платформе. Молодой кондуктор распахнул дверь и выпрыгнул на перрон – и тут же из-за деревьев налетела стайка местных мальчишек, они поспешно обвязывали головы красными платками, чтобы показать, что они лица официальные: кули, одобренные начальником станции.
Хандала пользовалась особой популярностью весной – здесь приятно было отдохнуть от бомбейской жары. В сезон дождей станция делалась недосягаемой. После долгих ливней поезд, которому нужно было преодолевать крутой уклон после узловой станции Нерал, попросту переставал ходить.
Адитья смотрел, как из общего класса суетливо вылез какой-то старичок, следом за ним – двое мужчин и еще какие-то домочадцы.
Кондуктор с нетерпеливым видом стоял у выхода из вагона первого класса. Со ступеньки спрыгнул мальчишка, ловко балансируя на голове небольшим саквояжем. По теплому шоколадному цвету кожи и золотистому геометрическому узору Адитья понял, что это «Луи Виттон», такой багаж любят европейцы и состоятельные индусы.
Адитья вышел из тени, чтобы приглядеться. Предвосхищая появление хозяйки, из вагона высунулась изящная ножка в бежевом кожаном башмачке: индуска в светло-желтом сари, расшитом голубыми и серыми пейслями. Под шелковым сари на незнакомке была надета белая сорочка с кружевной отделкой – женщина показалась ему похожей на богатых парсиек, которых он видел в Пуне[7] на скачках и светских раутах. Вот только вместо хрупкого зонтика в руке она держала коричневый кожаный портфель.
На этот портфель он и уставился, не в силах поверить своим глазам. Видимо, вещь ее мужа, тот сейчас выйдет следом. И мужа-то этого и зовут П. Дж. Мистри, эсквайр – его имя упомянуто в письмах, полученных махарани.
Но больше из поезда никто не вышел.
Женщина, похоже, почувствовала его взгляд, повернулась. Принялась бесцеремонно рассматривать его зеленовато-карими глазами, под которыми кривился нос – парсийский нос, уж в этом-то он не сомневался.
Из Адитьи будто выпустили весь воздух. Мало того что тело ноет после долгого пути, так еще и юрист, которого все ждали, не приехал.
Дама отвернулась и заговорила с кули, который выгрузил ее багаж. Дала ему монетку; какую именно, Адитья не разглядел, но догадался, что больше обычной пайсы, потому что мальчик прижал ее ко лбу и разулыбался, как полный идиот.
Адитья рассеянно гадал, почему эта женщина отправилась на отдых одна. Возможно, ее здесь кто-то встретит; Хандала пользовалась популярностью у европейцев и состоятельных индусов.
Из вагона третьего класса вышел мужчина в обтрепанном коричневом костюме, в руке у него был мешок с клеймом Королевской почты. Он бросил его на платформу.
Точно в тот же миг на разбитой тропе появилась единственная в этих краях почтовая повозка: небольшой деревянный дилижанс, которым управляли двое местных, Пратик и его двенадцатилетний сын Чаран. Вообще-то они с Адитьей дружили, но сейчас он шагнул в сторону – не хотел, чтобы они окликали его по имени.
– Опаздываете! – укорил их начальник станции, причем так громко, что Адитья услышал. – Вас тут не только письма ждут, но еще и мемсагиб.
– Что такое поздно, что такое рано? – добродушно откликнулся Пратик. Он соскочил с козел и от души потянулся, прежде чем взять у начальника станции мешок.
Адитья изумился, увидев, что Чаран подошел к незнакомке. Ее ответа Адитья не расслышал, но Чаран жестами показал, чтобы она следовала за ним. Они дошли до дилижанса, мальчик открыл заднюю дверцу. Адитья со своего наблюдательного пункта видел, как женщина сгорбилась, заглянула внутрь. Похоже, боится.
Но вскоре Адитья понял, что сгорбилась она из чисто практических соображений. Она поставила правую ногу на перекрещенные ладони Чарана – своего рода импровизированную ступеньку. А потом плюхнулась в кузов повозки, прижимая портфель к груди. В момент падения сари ее задралось, Адитья успел разглядеть полоску смуглой кожи над лайковыми башмачками. Захватывающее зрелище – можно преувеличить и побаловать обитателей дворца неподобающей шуткой.
Чаран закрыл заднюю дверцу на щеколду и поспешно уселся на козлы. Адитья смотрел, как мальчуган пристраивается рядом с отцом, зажимает мешок с письмами между голенями.
Пратик хлестнул лошадей, и повозка тронулась.
