bannerbannerbanner
Врата Мертвого дома

Стивен Эриксон
Врата Мертвого дома

Полная версия

– Значит, нам придется карабкаться по веревке?

– Конечно нет! – возмутился Искарал. – Слуга заберется наверх, а затем поднимет нас.

– Ему потребуется немалая сила, чтобы втащить меня, – заметил трелль. – Да и Икария тоже.

Слуга поставил на землю поднос, поплевал на руки, подошел к веревке и начал взбираться по ней с неожиданной ловкостью. Искарал присел рядом с подносом и плеснул вина в три чаши.

– Мой слуга – наполовину бхок’арал. Длинные руки. Железные мускулы. Дружит с ними – вот возможный источник всех моих бед. – Жрец взял себе одну чашу и, выпрямившись, указал на поднос. – К счастью для слуги, я удивительно мягкий и терпеливый хозяин. – Он обернулся и крикнул человеку, карабкавшемуся по веревке: – Быстрей, пес паршивый!

А тот уже добрался до окна, перелез через подоконник и скрылся из виду.

– Этот слуга – дар Амманаса. Жизнь, данная за жизнь отнятую. Одна рука старая, другая – новая. Вот истинное раскаяние. Впрочем, сами увидите.

Веревка задрожала. Верховный жрец залпом выпил остатки вина, отшвырнул в сторону чашу и заковылял к веревке.

– Слишком старая, как бы не перетерлась. Давайте поживее! – Он уцепился руками за один из узлов и поставил ноги на другой. – Тяни! Эй, ты там оглох, что ли? Тяни, тебе говорят!

Искарал пулей взлетел наверх.

– Лебедка, – заметил Икарий. – Весьма удобное приспособление.

Маппо поморщился, вновь ощутив боль в плече, а затем сказал:

– Я так понимаю, ты ждал чего-то другого?

– Тесем, – проговорил Икарий, глядя, как жрец скрылся в окне. – Храм исцеления. Чертог отшельнического созерцания, хранилище свитков и книг. Место обитания ненасытных монахинь.

– Неужели ненасытных?

Ягг взглянул на своего друга и приподнял брови:

– Представь себе.

– Жаль, что их тут больше нет.

– Да, весьма.

– Судя по всему, – заметил Маппо, когда веревка снова упала вниз, – от отшельнической жизни у Искарала помутился рассудок. Война с бхок’аралами и шепотки бога, которого иные и самого считают безумным…

– Но здесь есть магическая сила, Маппо, – тихо сказал Икарий.

– Это точно, – согласился трелль, подходя к веревке. – Когда мул скрылся в пещере, там открылся Путь.

– Тогда почему же верховный жрец им не воспользовался?

– Сомневаюсь, что мы сможем получить простые ответы у Искарала Прыща.

– Держись покрепче, Маппо.

– Хорошо.

Икарий вдруг протянул руку и положил ладонь на плечо Маппо:

– Друг мой.

– Да?

Ягг нахмурился:

– У меня не хватает стрелы, Маппо. Более того, на моем мече кровь, а на тебе я вижу ужасные раны. Скажи, мы с кем-то дрались? Я… ничего не помню.

Трелль долго молчал, а затем ответил:

– На меня напал леопард, когда ты спал, Икарий. Тебе пришлось использовать оружие. Я не думал, что об этом стоит упоминать.

Икарий нахмурился еще больше.

– И снова, – медленно прошептал он, – я выпал из времени.

– Ничего ценного ты при этом не потерял, дружище.

– Иначе ты сказал бы мне, да? – В серых глазах ягга отразилась отчаянная мольба.

– А с какой стати мне молчать, Икарий?

Глава третья

«Красные клинки» были в то время самой многочисленной из промалазанских организаций, которые появились на завоеванных территориях. Члены этого воинственного псевдокульта рассматривали себя как сторонников прогресса, ратовавших за присоединение к Малазанской империи. Однако они печально прославились жестоким отношением к своим более консервативно настроенным соотечественникам…

Илем Траут. Жизнь покоренных

Фелисин неподвижно лежала под Бенетом, пока он, содрогнувшись в последний раз, наконец не кончил. Отодвинувшись, он ухватил пятерней ее волосы. Под слоем грязи лицо его покраснело, а глаза блестели в свете лампы.

– Ты еще научишься получать от этого удовольствие, девочка, – сказал Бенет.

Волна чего-то дикого всегда накатывала на Фелисин, когда она совокуплялась с Бенетом. Она знала, что это пройдет.

– Наверняка, – ответила девушка. – Так ты дашь ему выходной?

Хватка Бенета на миг стала крепче, но потом он расслабился.

– Ага, мы ведь договорились. – Молодой мужчина отодвинулся дальше и начал завязывать штаны. – Но как по мне, так смысла в этом никакого. Старик все равно до конца месяца не дотянет. – Бенет помолчал, глядя на Фелисин; его дыхание стало жестким. – Худов дух, девочка, да ты ведь красавица. Будь поживее в следующий раз, не лежи бревном. Не пожалеешь. Я тебе мыло добуду, новый гребешок, настойку от вшей. Работать будешь тут, на Загибах, – это я обещаю. Покажи, что тебе приятно, девочка, только и всего.

– Я постараюсь, – сказала Фелисин. – Когда боль пройдет.

Пробил одиннадцатый дневной колокол. Они находились в третьем забое дальней шахты на руднике под названием Загибы. Тоннель был невысоким, так что по всей длине штольни – почти четверть мили – приходилось ползти на четвереньках. В затхлом воздухе стоял запах отатараловой пыли и мокрого камня.

Все остальные уже давно вернулись в Присмерк, но Бенет, бывший правой рукой капитана Саварка, мог делать, что ему вздумается. Например, использовать для личных нужд заброшенную штольню. Фелисин встречалась с ним здесь уже в третий раз. В первый было труднее всего, а сейчас она уже начала потихоньку привыкать. Бенет заприметил ее сразу же после прибытия в Черепок, поселение каторжников в Досийских копях. Широкоплечий, огромного роста, даже выше Бодэна, Бенет, хотя и сам тоже был узником, командовал всеми прочими рабами, так что стража считала его своим человеком среди заключенных. Он был жестоким, опасным и… поразительно красивым.

Еще на корабле, перевозившем арестантов, Фелисин поняла, что может торговать своим телом. Отдаваясь стражникам, она получала больше еды для себя, Геборика и Бодэна. Раздвигая ноги перед нужными людьми, смогла добиться, чтобы всех троих приковали на возвышении, у килевого трапа, а не в полной нечистот воде, которая плескалась в трюме, доходя до щиколотки. Менее удачливые заключенные всю дорогу гнили в этой воде. Некоторые захлебнулись, когда голод и болезни ослабили их настолько, что удержаться на поверхности уже не хватало сил.

Геборик поначалу страшно огорчался и злился, видя, какую цену платит Фелисин, и это заставляло девушку испытывать жгучий стыд. А потом смирился: это был единственный способ остаться в живых. Бодэн же – и тогда, и до сих пор – только смотрел на нее ничего не выражающим взглядом. Он наблюдал за Фелисин, как незнакомец, который никак не может разобраться, кто же она такая на самом деле. Но он постоянно держался рядом, охраняя ее наряду с Бенетом. Между этими двумя мужчинами явно установилась какая-то молчаливая договоренность. Когда Бенета не было рядом, чтобы защитить ее, поблизости непременно маячил Бодэн.

На корабле Фелисин хорошо изучила вкусы мужчин, а также тех немногих женщин-стражниц, которые брали ее к себе в койку. Она думала, что готова ко всему, но ошиблась: член у Бенета оказался таким огромным, что причинял ей страшную боль.

Поморщившись, Фелисин натянула свою рабскую тунику.

Бенет посмотрел на нее. Высокие скулы рельефно выступали под глазами, а черные волосы, длинные и курчавые, поблескивали от китового жира.

– Я отправлю старика на Земельку, если хочешь, – сказал он.

– Правда?

Бенет кивнул:

– Отныне для тебя все изменится. Я не возьму ни одну другую женщину. Я – король Черепка, а ты будешь моей королевой. Бодэн станет твоим личным телохранителем: я ему доверяю.

– А Геборик?

Бенет пожал плечами:

– Вот ему доверия нет. И проку от старика никакого. Только тележки таскать, на большее он не способен. Тележки здесь или плуг на Земельке. – Он пристально посмотрел на Фелисин. – Но он твой друг, так что я ему что-нибудь подберу. Сделаю Геборику послабление.

Девушка провела пальцами по волосам:

– Ну уж и послабление. Тележка или плуг, – по мне, так особой разницы нет…

Бенет нахмурился, и Фелисин подумала, что зашла слишком далеко.

– Ты никогда не тянула тележку с камнями, милая. Тащишь-тащишь ее пол-лиги по тоннелям, а потом идешь обратно, и все начинается по новой – и так три-четыре раза в день. Да никакого сравнения с тем, чтобы волочь плуг по мягкой, изрытой земле. Проклятье, девочка! Не могу же я просто освободить старика от тележек. В Черепке все работают.

– Но дело ведь не только в этом, да? Ты чего-то недоговариваешь?

Вместо ответа он отвернулся и пополз к выходу из забоя.

– У меня есть каннское вино, свежий хлеб и сыр. Була приготовила для стражников рагу, и нам достанется по миске.

Фелисин последовала за Бенетом. От одной мысли о еде у нее аж слюнки потекли. Если сыра и хлеба окажется вдосталь, можно будет приберечь немного для Геборика, хотя тот настаивал, что ему нужны только мясо и фрукты. Но такие яства в Черепке ценились на вес золота, и найти их было не легче. Фелисин подумала, что старик обрадуется всему, что бы она ни принесла.

Было ясно, что капитан Саварк получил приказ уморить историка. Никаких убийств – к чему лишний риск, – просто медленная, мучительная смерть от голода и непосильного труда. Поскольку у Геборика отсутствовали кисти рук, его отправили возить тележки. Каждый день старик налегал на ремни, вытаскивая сотни фунтов дробленого камня из Глубокой шахты к Присмерку. Все остальные тележки везли волы – по три на каждое животное. Геборик тянул только одну – вот и все, что указывало на его принадлежность к роду человеческому.

Фелисин не сомневалась, что Бенет знает о том, какие указания получил свыше Саварк. Власть «короля» Черепка была отнюдь не безграничной, хотя сам он и утверждал обратное.

Она добрались до основной штольни, откуда до Присмерка оставалось около четырех сотен шагов. Если в Глубокой шахте толстая и богатая жила отатарала шла прямо под холмами, то на Загибах жилы скручивались, поднимались и опускались, петляли в известняке. В отличие от железной руды на континенте отатарал никогда не уходил в материковый грунт. Найти его можно было только в толще известняка; этот минерал залегал длинными, но неглубокими жилами, которые текли, словно реки ржавчины, между окаменевшими растениями и моллюсками.

 

«Известняк – это кости некогда живших созданий, – сказал Геборик, когда они обосновались на ночлег в лачуге, которую заняли в Заплюйном ряду; это было еще до того, как Бенет перевел их в более приличный район за таверной Булы. – Я раньше читал об этой теории, а ныне и сам убедился в ее состоятельности. Теперь приходится признать, что отатарал, похоже, не является рудой естественного происхождения».

«Это важно?» – поинтересовался Бодэн.

«Ну разумеется. Ведь если это не естественное образование, то что же тогда? – Геборик ухмыльнулся. – Отатарал, несущий погибель магам, был рожден магией. Будь я менее добросовестным ученым, написал бы об этом трактат».

«К чему ты клонишь?» – не поняла Фелисин.

«Жилы, которые мы тут разрабатываем, – принялся объяснять старик, – похожи на слои жира, который когда-то расплавился, а теперь снова застыл и лежит между слоями известняка. Догадываетесь, что произошло на острове? Магия, породившая отатарал, вышла из-под контроля. Я бы не хотел нести ответственность за то, что подобная катастрофа может вновь повториться».

У ворот Присмерка стоял одинокий малазанский солдат. За спиной у него начиналась насыпная дорога, ведущая в поселок. Далеко впереди солнце как раз садилось за гряду на границе рудника, так что Черепок накрыли ранние тени, этакое покрывало сумрака, которое приносило благословенное избавление от дневной жары.

Молодой стражник положил руки в наручах на крестовину своего меча.

Бенет хмыкнул:

– Привет, Пелла! А напарник твой где?

– Этот растреклятый досий ушел, бросив пост, Бенет. Может, тебе удастся достучаться до Саварка? Худ свидетель, нас он не слышит. Солдаты-досии растеряли последние остатки дисциплины. Совсем позабыли о службе, только и делают, что режутся в орлянку у Булы. Нас всего семьдесят пять человек, а их – две сотни, Бенет. Нельзя же так, тем более теперь, когда начались все эти разговоры про мятеж… Пожалуйста, объясни это Саварку.

– Да ты совсем историю позабыл, приятель, – сказал Бенет. – Досии не встают с коленей вот уже три сотни лет. Они по-другому просто и жить не умеют. Сперва ими помыкали выходцы с континента, потом фаларские колонисты, а теперь вы, малазанцы. Так что успокойся, парень, пока тебя не сочли трусом.

– «Историей утешаются лишь дураки», – заметил молодой малазанец.

Бенет лающе хохотнул и шагнул к воротам:

– А это чьи слова, Пелла? Не твои же.

Стражник приподнял брови, затем пожал плечами:

– Я иногда забываю, что ты корелец, Бенет. Это слова императора Келланведа. – Взгляд Пеллы метнулся к девушке, и в нем сверкнуло напряжение. – «Имперские войны» Дукера, том первый. Ты ведь малазанка, Фелисин. Помнишь, что там говорится дальше?

Она покачала головой, не показывая, насколько удивило ее поведение этого молодого человека.

«Я научилась читать людей по лицам, а Бенет ничего не замечает».

– Я не знакома с трудами Дукера, Пелла.

– А стоит с ними познакомиться, – с улыбкой заметил стражник.

Фелисин почувствовала нетерпение Бенета и шагнула к воротам мимо Пеллы.

– Боюсь, во всем Черепке и одного свитка не найдется, – сказала она.

– Ну, может, найдешь человека, который выудит продолжение из памяти, а?

Она снова посмотрела на него и нахмурилась.

– Никак мальчик с тобой флиртует? – хмыкнул Бенет. – Будь с ним помягче, милая.

– Я подумаю, – тихо ответила Пелле Фелисин и поспешила за любовником.

Догнав Бенета на дороге, она улыбнулась:

– Не люблю таких выскочек.

Он расхохотался:

– Это меня радует. Ты хорошо разбираешься в людях, милая.

«О, благословенная Королева Грез, пусть это окажется правдой!»

Окруженные отвалами битого камня штольни зияли по обе стороны насыпной дороги до того места, где она сливалась с двумя другими на перекрестке Трех Судеб – так именовалась широкая развилка, рядом с которой возвышались две приземистые караулки досийских стражников. К северу от Загибной дороги, по правую руку от идущих к перекрестку Фелисин и Бенета, лежала Глубокая дорога; а слева, на юге, тянулась Штольная дорога, которая вела к выработанной шахте, куда каждый вечер вывозили мертвецов.

Повозки с телами нигде не было видно; значит, задержалась в поселке: видимо, трупов сегодня набралось больше, чем обычно.

Они повернули на перекрестке и оказались на Рабочей дороге. За северной караулкой раскинулось Утопное озеро – гладь бирюзовой воды тянулась аж до северной стены рудника. Говорили, что вода якобы проклята и всякий нырнувший туда сгинет. Некоторые верили, что на дне озера живет демон. Геборик предположил, что недостаток плавучести – свойство крайне богатой известняком воды. В любом случае мало кто из рабов был настолько глуп, чтобы попытаться сбежать через озеро, поскольку стена рудника на севере была отвесной и вдобавок постоянно поблескивала каплями скапливавшихся на корке известняковых отложений, которые покрыли кладку, словно влажная полированная кость.

Тем не менее, когда наступил сухой сезон, Геборик попросил Фелисин обращать внимание на уровень воды в Утопном озере, и, шагая сейчас по Рабочей дороге, она, невзирая на сумерки, присматривалась к дальнему берегу. Линия отложений поднималась над водой на сажень. Эта новость наверняка обрадует старика, хотя Фелисин и не понимала почему. Даже думать о побеге было абсурдно. Вокруг рудника во всех направлениях простиралась безжизненная пустыня, в которой питьевой воды не было и в помине. Рабы, которые смогли выбраться за стену, а затем ускользнуть от патрулей на Жучьей дороге, окружавшей копи, оставили свои кости в красных песках пустыни. Забраться так далеко удавалось немногим, и на широкой стене башни, что стояла возле Ржавого пандуса, стальные шипы выставляли напоказ свидетельства их неудачи. Недели не проходило, чтобы башня не украсилась телом новой жертвы. Чаще всего беглецы умирали в первый день, но некоторые мучились дольше.

Вымощенная истертыми камнями Рабочая дорога тянулась между таверной Булы справа и чередой борделей слева, а затем выходила на Крысиную площадь. Посреди круглой площади стояла выложенная из отесанного известняка шестиугольная башня – резиденция Саварка. Из всех заключенных внутри этого трехэтажного строения бывал только Бенет.

Двенадцать тысяч рабов жило в Черепке и работало на огромном руднике в тридцати лигах к северу от единственного на острове города и порта Досин-Пали. Кроме них и трех сотен стражников, тут поселились и местные: шлюхи из борделей, служанки, что работали в таверне Булы и в игорных домах, торговцы, наполнявшие Крысиную площадь в выходные, а также разношерстное воинство изгнанников, бездомных и обездоленных, которые выбрали для жизни рудник, а не гнилостные переулки Досин-Пали.

– Рагу наверняка уже остыло, – проворчал Бенет, когда они подошли к таверне Булы.

Фелисин вытерла пот со лба.

– Вот и славно. Хоть что-то холодное.

– Это ты еще не привыкла к жаре. Через месяц-другой будешь дрожать по вечерам, как и все остальные.

– По вечерам еще чувствуется дневной зной. Мне холодно в полночь и предутренние часы, Бенет.

– Перебирайся ко мне, девочка. Я тебя согрею.

«Только этого еще не хватало», – ужаснулась про себя Фелисин.

– Подумай хорошенько, прежде чем отказываться, – раздраженно прорычал он.

У Бенета порой вдруг ни с того ни с сего резко портилось настроение. Вот и сейчас, похоже, начинается.

– Була меня возьмет к себе в постель, – сказала девушка. – Можешь посмотреть, а то даже и присоединиться. Она нам наверняка разогреет еду. Даже вторую порцию даст.

– Она тебе в матери годится, – буркнул Бенет.

«А ты – в отцы».

Но она уже услышала, как изменилось его дыхание.

– Була такая соблазнительная: она круглая, и мягкая, и теплая, Бенет. Подумай.

Фелисин с облегчением поняла, что разговор о переезде не возобновится.

«По крайней мере, сегодня. Геборик ошибается: бессмысленно думать про завтра, загадывать на будущее. Есть только здесь и сейчас. Мне нужно выжить любой ценой. Чтобы однажды оказаться лицом к лицу с предательницей Таворой и выпустить всю кровь из ее жил. Ничего, ради этого я все вытерплю…»

Фелисин взяла Бенета за руку, когда они подошли к таверне, и почувствовала, что его ладонь взмокла от пота: он уже мечтал о плотских утехах с Булой.

«Однажды мы непременно встретимся с тобой, сестрица. И тогда берегись».

Геборик еще не спал: сидел у очага, завернувшись в одеяло. Он поднял глаза на Фелисин, когда та забралась в комнату по лестнице и закрыла за собой люк в полу. Она вытащила из сундука овчину и набросила ее на плечи.

– Неужели ты начала получать удовольствие от жизни, которую выбрала, девочка? В такие ночи я начинаю сомневаться.

– Я-то думала, тебе уже надоело осуждать меня, Геборик, – сказала Фелисин, снимая с крючка бурдюк с вином, и принялась рыться в груде полых тыковок, которые служили им чашками, пытаясь найти чистую. – Я так понимаю, Бодэн еще не вернулся. Кажется, даже такая простая задача, как помыть посуду, ему не по силам. – Фелисин нашла чашку, которая с натяжкой могла бы сойти за чистую, и плеснула в нее вина.

– Для разнообразия могла бы сделать перерыв, – заметил Геборик. – Ты ведь уже которую ночь подряд хлещешь спиртное.

– Не учи меня жить, старик.

Покрытый татуировками жрец вздохнул.

– Худ побери твою сестрицу, – пробормотал он. – Ей было мало просто убить тебя, мерзавка захотела еще и поиздеваться. Превратила четырнадцатилетнюю девчонку в шлюху. Если Фэнер услышал мои молитвы, судьба Таворы превзойдет ее преступления.

Фелисин выпила половину чашки и посмотрела на Геборика затуманенным взором.

– Мне в прошлом месяце уже исполнилось пятнадцать, – сказала она.

Его глаза вдруг показались ей ужасно старыми. Историк отвел взгляд и стал опять смотреть в огонь.

Фелисин снова наполнила чашу, а потом тоже подошла к очагу. Навоз в жаровне горел ровным бездымным пламенем. Возвышение, в котором был устроен очаг, было отполировано и наполнено водой. Огонь согревал воду для мытья и умывания, а подобная импровизированная печь излучала довольно тепла, чтобы прогнать из комнаты ночной холод. Половицы укрывали обрывки досийского ковра и камышовые циновки. Вся лачуга стояла на сваях и была приподнята на пять футов над песком.

Усевшись на низенький деревянный табурет, девушка прижала промерзшие ступни к теплому камню.

– Я видела, как ты сегодня возил тележки, – слегка невнятно проговорила она. – Рядом шел Ганнип с хлыстом.

– Они весь день развлекались таким образом, – недовольно проворчал Геборик. – Ганнип говорил своим стражникам, что отгоняет мух.

– Он рассек тебе кожу?

– Да, но следы Фэнера хорошо меня исцеляют, ты ведь знаешь.

– Раны – да, но не боль… Я же вижу, Геборик.

Он покосился на собеседницу:

– Странно, что ты еще хоть что-нибудь замечаешь, девочка. Чем это от тебя пахнет? Дурхангом? Поосторожней с ним. Этот дым уведет тебя в штольню потемнее и поглубже, чем любой рудник.

Фелисин протянула историку маленький черный шарик:

– Я избавилась от своей боли, теперь твоя очередь.

Он покачал головой:

– Спасибо за предложение, но не сейчас. Ты держишь в руках месячный заработок досийского стражника. Я бы посоветовал приберечь это сокровище на черный день. За него много что можно выторговать.

Фелисин пожала плечами и убрала дурханг обратно в кошель на поясе.

– Все, чего я хочу, Бенет дает мне просто так. Достаточно просто попросить.

– И ты думаешь, что он делает это бескорыстно?

Она выпила.

– Какая разница? Кстати, Геборик, я договорилась: с завтрашнего дня тебя переводят на Земельку. Так что теперь не будет больше никакого Ганнипа с хлыстом.

Старик закрыл глаза:

– Почему, когда я благодарю тебя, во рту остается такой горький привкус?

– Мой затуманенный вином мозг подсказывает ответ: «Потому что ты лицемер».

Она увидела, как побледнел Геборик.

«Ох, да что же это я такое творю? – одернула себя Фелисин. – Слишком много дурханга, слишком много вина! Неужели я делаю добро Геборику только для того, чтобы иметь возможность сыпать старику соль на раны? Я не хочу быть такой жестокой».

Девушка вытащила из-за пазухи еду, которую сберегла для своего друга, наклонилась и положила сверток ему на колени, сообщив:

– Вода в Утопном озере опустилась еще на сажень.

 

Историк промолчал, не сводя глаз со своих культей.

Фелисин нахмурилась. Нужно было сказать ему что-то еще, но память подводила. Она допила вино и выпрямилась, провела обеими руками по волосам. Кожа на голове словно бы онемела. Фелисин замерла, заметив, что Геборик исподтишка смотрит на ее груди – круглые и полные под натянувшейся туникой. Девушка простояла в этой позе чуть дольше, чем было необходимо, а затем медленно опустила руки.

– Между прочим, Була положила на тебя глаз, – заявила Фелисин. – Хочет испытать… новые ощущения. Думаю, тебе это пойдет на пользу, Геборик.

Он рывком сорвался с табурета, так что нетронутый сверток с едой свалился на пол.

– Худов дух, девочка, что ты болтаешь!

Она смеялась, глядя, как историк поспешно откинул в сторону занавеску, которая отделяла его койку от остальной комнаты, а потом неуклюже задернул ее за собой. В следующий миг Фелисин услышала, как старик забирается в постель.

«Я сказала это, желая развеселить тебя, Геборик, – хотела объяснить она. – И вовсе даже не собиралась над тобой насмехаться… Я не такая жестокая, как ты думаешь. Или все-таки жестокая?»

Девушка подняла сверток с едой и положила его на полку над очагом.

Час спустя, когда Фелисин без сна лежала на своей койке, а Геборик – на своей, вернулся Бодэн. Он подбросил в очаг навоза, но вообще двигался тихо. Пришел не пьяный.

Фелисин призадумалась: «Ну и где же он тогда был? Куда вообще ходит каждую ночь?»

Самого Бодэна спрашивать было бессмысленно. Он вообще мало общался с другими, а с ней – особенно.

Однако в следующий миг Фелисин вдруг услышала, как Бодэн тихонько постучал пальцем по перегородке Геборика. Историк тут же откликнулся. Старик говорил тихо, так что слов было не разобрать, а Бодэн что-то прошептал в ответ. Разговор продолжался пару минуту, а потом Бодэн тихонько хохотнул и отправился спать.

Эти двое явно что-то задумали, но Фелисин потрясло другое. Они ничего ей не сказали! В душе у девушки вспыхнула ярость.

«А ведь благодаря мне оба они остались в живых! Я им помогала – и на корабле, и потом! Була права: все мужчины ублюдки, годные только на то, чтобы их использовать. Ну ладно же, теперь сами увидите, как живется в Черепке остальным, от меня вы больше помощи не дождетесь. Я тебя еще отправлю обратно таскать тележки, старик, клянусь!»

Фелисин обнаружила, что едва сдерживает слезы, и поняла, что ничего подобного не сделает. Ей и вправду был нужен Бенет, и она будет расплачиваться по мере сил, чтобы только удержать его. Но ей также нужны были и Геборик с Бодэном, какая-то часть ее души цеплялась за них, как ребенок за родителей, это были единственные близкие люди в жестоком мире. И потерять их значило бы потерять… все.

Ясное дело, они подумали, что Фелисин продаст их тайну так же легко, как продает свое тело, но ведь это неправда!

«Клянусь, это неправда! – Девушка уставилась невидящим взглядом в темноту, по щекам катились слезы. – До чего же я одинока! У меня остался только Бенет. Бенет, его вино, его дурханг и его тело».

Между ног до сих пор саднило с того момента, когда Бенет все-таки присоединился к ним с Булой на огромной постели в таверне.

«Ничего, – сказала она себе, – это только вопрос силы воли: боль можно превратить в удовольствие. Терпи и выживай. Каждый день. Каждый час».

Рынок на набережной начал заполняться толпами покупателей. Вроде бы утро как утро, ничем не отличается от любого другого. Но это только так казалось. Страх обдавал Дукера ледяным холодом, который не могло развеять даже восходящее солнце. Он сидел, скрестив ноги, на моле, глядя на бухту и дальше – в Сахульское море, и страстно желал, чтобы адмирал Нок и его флот вернулись.

Однако некоторые приказы не в состоянии отменить даже Колтейн. У виканца не было власти над малазанскими военными флотилиями, и сегодня Сахульский флот по воле Пормкваля покинул гавань Хиссара и отправился в месячное плавание до Арэна.

Несмотря на все попытки властей делать вид, будто ничего особенного не произошло, хиссарцы не оставили незамеченным уход боевых кораблей: утренний рынок звенел смехом и возбужденными голосами. Покоренные одержали первую победу – бескровную, в отличие от будущих. Так, по крайней мере, думали местные жители.

Единственным утешением Дукеру служило то, что Маллик Рэл, жрец-джистал, покинул город вместе с флотом. Впрочем, довольно легко было вообразить, какой отчет он представит Пормквалю.

Внимание историка привлек малазанский парус в проливе: с северо-востока подходило небольшое грузовое судно.

«Из Досин-Пали на острове, наверное, или откуда-то дальше по побережью. Интересно, – призадумался Дукер, – кто это плывет сюда и зачем?»

Историк почувствовал, что рядом с ним появился какой-то человек, и, обернувшись, увидел Кальпа, который взобрался на невысокий волнолом и теперь болтал ногами, сидя над мутной водой в десяти шагах внизу.

– Дело сделано, – проговорил маг таким тоном, словно признавался в предумышленном убийстве. – Я передал весточку. Если ваш друг еще жив, он получит указания.

– Спасибо, Кальп.

Чародей беспокойно поежился. Потер лицо и покосился на судно, входившее в гавань. Патрульная лодка направилась к кораблю, как только моряки убрали единственный парус. Две фигуры в блестящих доспехах стояли на палубе, глядя на приближавшуюся барку.

Один из людей в доспехах перегнулся через планширь и обратился к командиру патруля. В следующий миг гребцы начали разворачивать барку – и очень поспешно.

Дукер крякнул:

– Видели?

– Ага, – проворчал Кальп.

Судно двинулось к имперскому причалу, низкие борта ощетинились веслами чуть выше ватерлинии. Вскоре матросы на пристани приняли швартовы. Развернули широкий трап, а на палубе историк разглядел лошадей.

– «Красные клинки», – сказал Дукер, увидев, что рядом с животными появились новые вооруженные люди.

– Из Досин-Пали, – добавил Кальп. – Я первых двоих узнал: это Барья Сэтрал и его брат Мескер. У них еще один брат есть – Орто. Он командует арэнской ротой.

– «Красные клинки», – задумчиво протянул историк. – Уж эти не питают иллюзий по поводу положения дел. Говорят, они пытаются взять под контроль другие города, и вот теперь мы видим, как в Хиссаре их стало вдвое больше.

– Интересно, а Колтейн знает?

Атмосфера на рынке накалялась; все головы поворачивались в сторону гавани, великое множество глаз следило за тем, как Барья и Мескер Сэтралы выводят своих воинов на причал. «Красные клинки» были хорошо экипированы и готовы к войне. Они ощетинились оружием, облачились в кольчужные штаны и опустили забрала с узкими прорезями. Луки натянуты, стрелы – в открытых колчанах. Даже на передних ногах скакунов угрожающе блестят ножи.

Кальп нервно сглотнул.

– Не нравится мне это, – пробормотал он.

– Выглядит так, будто они…

– …Собрались напасть на рынок, – закончил Кальп. – И боюсь, это не просто бравада, Дукер. Ох, Фэнеровы копыта!

Историк посмотрел на Кальпа, во рту у него пересохло.

– Вы открыли свой магический Путь.

Чародей не ответил и скользнул прочь с мола, не сводя глаз с «красных клинков»: те уже уселись в седла и строились на дальнем конце причала – напротив пяти сотен горожан, которые вдруг затихли и начали отступать в переулки, по узким проходам между повозками и навесами торговцев. Давка в толпе вскоре вызовет панику, а именно этого и хотели добиться «красные клинки».

Отпустив копья, которые повисли на лямках из сыромятной кожи, «красные клинки» положили стрелы на тетивы; кони под воинами мелко дрожали, но не двигались с места.

Толпа вдруг вскипела, будто в некоторых местах под нею зашевелилась земля. Дукер увидел фигуры, которые двигались не прочь от пристани, а, наоборот, к шеренге воинов.

Кальп сделал полдюжины шагов навстречу «красным клинкам».

Протолкавшись через толпу, фигуры сбросили капюшоны и телабы, открыв солнцу кожаные доспехи с нашитыми на них железными пластинами. В затянутых в перчатки руках блеснули длинные клинки. Темные глаза на загорелых, покрытых татуировками лицах виканцев холодно и твердо смотрели на Барью и Мескера Сэтралов и их воинов.

Десять виканцев остановились напротив примерно сорока «красных клинков», и люди за их спинами застыли – безмолвные и неподвижные, словно статуи.

– Посторонитесь! – взревел Барья, лицо которого потемнело от ярости. – Или сейчас умрете!

Виканцы захохотали, бесстрашно и издевательски.

Дукер сорвался с места и поспешил за Кальпом, который уже приблизился к «красным клинкам».

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56 
Рейтинг@Mail.ru