Стивен Уэстаби
Хирурги, святые и психопаты. Остросюжетная история медицины
«Что-то пошло не так. Уже не помню, что именно, но я допустил ошибку. Доктор Блэлок впал в истерику, словно маленький ребенок. Матерился как сапожник. Я сказал, что не готов слушать в свой адрес такие выражения и что ему проще уволить меня. Он извинился, сказал, что вышел из себя и будет впредь следить за языком. Затем Блэлок попросил меня вернуться к работе. Оглядываясь назад, я думаю, что этот инцидент заложил фундамент нашего взаимоуважения на долгие годы».
Амбициозные мечты Томаса поступить в медицинскую школу рухнули во время Великой депрессии. Как лаборант Блэлока он получал 12 долларов в неделю без доплаты за 16-часовой рабочий день. Тем не менее Томас продолжал штудировать учебники по анатомии, химии и физиологии и кропотливо наблюдать за экспериментами над животными в надежде, что однажды все изменится. То были времена сухого закона, и Блэлок прятал в лаборатории под одеялом 38-литровый бочонок спиртного. По вечерам, когда остальные расходились по домам, он угощал Томаса виски. Томас подрабатывал барменом на домашних вечеринках Блэлока, чтобы увеличить свой скудный заработок. Он должен был обеспечивать семью, но на празднование своего 60-летия в Балтиморе Блэлок его не пригласил.
Расовые границы между ними никогда не пересекались на публике. Однако Блэлок так полагался на Томаса даже до переезда в Балтимор, что в 1937 году отказался от поста заведующего хирургическим отделением в Детройтской больнице Генри Форда из-за того, что туда не принимали на работу темнокожих.
Отношения Блэлока с его лаборантом вызывали недоумение у хирургов, приезжавших научиться технологии шунтирования. Темнокожий мужчина на табурете за спиной Блэлока не был ни врачом, ни ассистентом, но тот постоянно обращался к нему за советом. Доктор Кули объяснял это так: «Доктор Блэлок был великим ученым, выдающимся мыслителем, лидером, но его никак нельзя было назвать прекрасным практикующим хирургом». Томас так умело проводил операции на животных, что стал неквалифицированным ветеринарным хирургом для питомцев сотрудников больницы Джонса Хопкинса и со временем пошел еще дальше. Анна, первая собака, выжившая после шунтирования, поселилась в старой хантерианской лаборатории. Томас за годы работы нанял еще 20 темнокожих лаборантов, двое из которых позднее поступили в медицинскую школу, а остальные стали официальными ассистентами хирургов.
В 1947 году Тауссиг издала свою книгу Congenital Malformations of the Heart. На протяжении многих лет она наблюдала тысячи маленьких пациентов, благодаря чему она как никто другой могла охватить взглядом естественную и хирургически модифицированную историю пороков сердца среди детей. Вскоре стало очевидно, что шунтирование в лучшем случае оказывало лишь временный эффект. С Блэлоком они никогда не ладили.
Блэлок вышел на пенсию в 1964 году, когда его состояние ухудшилось из-за злокачественной опухоли, и он едва мог стоять на ногах. Томас возил седоволосого профессора по коридору Центра клинических наук Альфреда Блэлока в кресле-коляске, и в какой-то момент Блэлок признался одному из своих коллег: «Мне действительно нужно было найти способ отправить Вивьена в медицинскую школу». Однако он этого не сделал.
Блэлок умер от рака в 1965 году, после чего Томас стал директором лаборатории, в которой он провел всю свою жизнь. В конце концов в 1976 году его старания вознаградили почетной докторской степенью и официально пригласили войти в преподавательский состав Медицинской школы Джонса Хопкинса. Он стоял на сцене в расшитой золотом и соболиным мехом академической мантии и принимал бурные овации в свою честь. «Аплодисменты были настолько оглушительными, что я почувствовал себя совсем крошечным», – сказал Томас. Теперь его портрет висит напротив портрета наставника в лаборатории Блэлока. Многие выдающиеся хирурги впоследствии освещали путь детей с врожденными пороками сердца, но слепые усилия по устранению сложных аномалий не могли стать решением проблемы. Требовались радикальные и неожиданные меры, только откуда им было взяться?
После выхода на пенсию Хелен Тауссиг продолжила работать с птичьими сердцами с врожденными пороками, которые присылали ей друзья.
20 мая 1986 года, выезжая с парковки у своего дома, она получила смертельную травму. Ранее Тауссиг приняла решение пожертвовать свое тело медицинской школе.
Дентон Кули стал старшим резидентом больницы Джонса Хопкинса, а стажировался у Брока в Бромптоне. К тому моменту Служба лечения сердца и легких сэра Рассела стала одной из самых инновационных в мире. Позднее Брок написал о приезде Кули:
«Помню, что Дентон Кули пришел в Бромптонскую больницу молодым человеком с большим физическим преимуществом. Он был обходительным и привлекательным мужчиной, что, безусловно, располагало к нему. Я сразу увидел, что навыки Кули были не менее впечатляющими, чем его внешний облик. Он активно работал, много оперировал. Кули был быстрым и способным хирургом, оперировавшим легкие и сердце. Меня поразила его экстремальная работоспособность, выраженное желание делать больше и лучше, чем все остальные». Оказалось, что это было точное предсказание.
Через два месяца после прибытия Кули на Фулхэм-роуд у Освальда Таббса развился туберкулез легких, и ему потребовалось удаление части правого легкого.
У встревоженного Таббса были основания настаивать, чтобы во время операции Броку ассистировал именно Кули. За два часа до того, как отправиться в операционную, Таббс вызвал его к себе в палату и поделился своим видением предстоящей лобэктомии. В частности, он хотел уничтожить идущий к диафрагме нерв, чтобы парализованная мышца поднялась и заполнила пространство, освободившееся после иссечения доли легкого. Свои обязанности на период восстановления Таббс собирался делегировать хирургу-стажеру. Брок удалил пораженный участок легкого, а затем отошел, позволив Кули закрыть грудную клетку.
Однажды Кули попросили помочь Норману «Пэсти» Барретту, одному из старших хирургов Бромптона, который при попытке расширить пациенту митральный клапан разорвал стенку левого желудочка. Когда Кули вошел в операционную, там царила паника, а пол был залит кровью. До смерти перепуганный Барретт воскликнул: «Кули, эта операция должна была быть ужасно простой, но я сделал ее просто ужасной!» Такой была кардиохирургия в то время. Молодой техасец определенно оставил свой след в Бромптоне, но ради поста в Хьюстоне покинул Лондон раньше, чем ожидалось.
Рисунок 2.6: Освальд Таббс на больничном обходе.
Брок возглавил Королевский колледж хирургов, а впоследствии получил титут лорда. В 1974 году я нашел его обувь в пыльном старом шкафу и забрал ее на память. Я надевал эти ботинки на операции, ассистируя Таббсу в качестве его последнего хирурга-резидента. Памятные времена, которые уже никогда не повторятся.
Слепая вера
У каждого хирурга есть внутри свое маленькое кладбище, куда он время от времени приходит помолиться.
Рене Лериш[35]
Мое собственное кладбище было не таким уж и маленьким.
Пэсти Баррет намеревался расширить отверстие митрального клапана, суженного в результате острой ревматической лихорадки. Я видел много таких клапанов, и мне не раз приходилось проводить вальвулотомию. Впервые это произошло на заре моей карьеры, пациенткой была молодая беременная женщина. В те годы при подключении матери к аппарату искусственного кровообращения плод умирал, поэтому я решил воспользоваться традиционным инструментом, который мне, выходя на пенсию, завещал Освальд Таббс. «Слепая» операция была очень волнительной.
Тогда я понял, насколько храбрыми – если не безрассудными – были пионеры кардиохирургии.
Нормальный митральный (двустворчатый) клапан словно произведение искусства. Его тончайшие гибкие створки крепятся к стенке левого желудочка с помощью мышечных конусов – сосочковых мышц. Они, в свою очередь, крепятся к свободным краям передней и задней створок тонкими, но крепкими сухожильными хордами. При биении сердца в 50–150 раз в минуту створки открываются и закрываются, издавая характерный звук, прослушиваемый стетоскопом. Когда клапан функционирует нормально, при наполнении желудочка кровью из левого предсердия турбулентность или шумы отсутствуют. То же самое касается трикуспидального (трехстворчатого) клапана, расположенного между правым желудочком и правым предсердием.
До появления антибиотиков острая ревматическая лихорадка была проклятием. Она возникала у здоровых молодых людей после простой инфекции горла, вызванной стрептококком группы А. В начале ХХ века она была ведущей причиной смерти людей моложе 20 лет и уступала только туберкулезу в возрастной группе от 20 до 40 лет. При отсутствии лечения зловещий аутоиммунный процесс, спровоцированный реакцией тела на стрептококк, мог атаковать сердце, суставы и центральную нервную систему. Многие пациенты, особенно из бедных районов, переживали несколько подобных атак. В хронической фазе у 50 % больных поражался митральный клапан, а у 20 % – аорта и митральный клапан вместе. Трикуспидальный клапан страдает в каждом десятом случае, а вот пульмональный клапан поражается редко. Тем не менее я не раз оперировал пациентов из менее привилегированных стран, у которых были поражены сразу все четыре клапана.
То, что ревматическая лихорадка делает с митральным клапаном, просто ужасно. Из-за воспалительного процесса створки утолщаются, расходятся и слипаются. Хорды затвердевают и укорачиваются, раскрывая отверстие. С годами некогда нежные структуры превращаются в жесткую обструкционную массу, покрытую коркой кальция. Остается лишь небольшое отверстие, поэтому кровоток нарушается и в левом предсердии давление возрастает. Камера заметно расширяется, а сильно растянутая стенка может разорваться при прикосновении. Вот с чем столкнулся Барретт в тот день, когда вызвал Кули на подмогу.
Рене Лаэннек, французский врач, анатом и изобретатель стетоскопа, в 1818 году описал характерные шумы суженного или протекающего митрального клапана. Удивительно, но название бактерии стрептококка, вызывающей такие непохожие заболевания, как скарлатина, импетиго и инфекционный целлюлит, дал хирург Теодор Бильрот. В 1898 году лондонский врач Дэниел Сэмуэйс предположил, что обструкцию митрального клапана можно устранить хирургическим путем. В статье для журнала Lancet он писал: «Я ожидаю, что по мере прогресса в кардиохирургии мы сможем помочь некоторым из тяжелобольных пациентов с помощью небольшого расширения отверстия митрального клапана». Если учесть, что в те времена торакальные операции проводились лишь в случаях проникающих ранений, это было весьма оптимистичное пророчество. И действительно, ничего не происходило до тех пор, пока сэр Томас Лаудер Брантон не предложил то же самое после разрезания пораженных ревматизмом митральных клапанов в прозекторской.
Брантон был выдающимся врачом больницы Святого Варфоломея и членом Королевского общества хирургов, который на протяжении всей своей карьеры интересовался влиянием препаратов на сердце. В статье «Preliminary note on the possibility of treating mitral stenosis by surgical methods», опубликованной в журнале Lancet, он подчеркнул безнадежность медикаментозного лечения и счел разумным предположить, что «подходящий инструмент можно ввести вслепую через мышцу левого желудочка, чтобы работать с клапаном посредством осязания». Что интересно, у него была причина предпочесть трансвентрикулярный путь[36] предсердному подходу. Будучи членом комиссии по исследованию влияния хлороформа на сердце, Брантон обнаружил, что желудочковые разрезы кровоточат меньше предсердных. Он 35 лет экспериментировал с влиянием препаратов на сердца животных и пришел к выводу, что сердца переносили манипуляции, поэтому его мнение было основано на большом опыте.
Спровоцированный во второй раз, журнал Lancet опубликовал редакционную статью с упреком в адрес Брантона, который, по мнению авторов, «в своем исследовании не продвинулся дальше секционного стола морга». Авторы статьи считали трудности «недооцененными и требующими техники, которая сама по себе окажется смертельной». Сэмуэйс написал письмо в поддержку Брантона, но Людвиг Рен, успешно вылечивший ножевое ранение сердца хирургическим путем, резко выступил против, заявив, что клапаны сердца были noli me tangere, неприкасаемыми. Брантон возмущенно ответил Рену, что «не собирается отказываться от своей идеи» и что слабые хирурги должны наконец взяться за дело и найти решение. Однако потребовалось много времени и экспериментальной работы, прежде чем добраться до операционной.
Эллиот Катлер изучал медицину в Гарварде, а затем стажировался у Харви Кушинга в больнице Питера Бента Бригама в Бостоне.
Наверное, нетипично для нейрохирурга, но главный интерес Кушинга состоял в воспроизведении различных патологий сердечных клапанов у собак, чтобы изучать их разрушительное воздействие.
В результате этих исследований он выяснил, что протечка митрального клапана переносится лучше, чем его сужение[37]. Катлер провел два года в Лабораториях хирургических исследований Гарварда, где учился вскрывать грудную клетку и проводить эндотрахеальную анестезию. Он готовил себя к поприщу в кардихирургии, но вмешалась Первая мировая война, и его направили в Европу. Катлера, который сначала возглавлял Американское гарвардское отделение скорой помощи, а затем Пятую больницу общего профиля в Париже, считали решительным и храбрым молодым человеком и впоследствии наградили медалью «За выдающуюся службу».
События, происходившие за кулисами истерзанной войной Франции, несколько воодушевили Катлера. Выдающийся хирург Алексис Каррель работал над техниками сшивания кровеносных сосудов, готовясь к возможной трансплантации органов. Воспользовавшись нововведенной вентиляцией дыхательных путей с положительным давлением в своих экспериментах, он опубликовал статью об операциях на аорте и даже использовал сосудистый протез, чтобы соединить верхушку сердца с аортой, спускающейся по задней стенке грудной полости. Каррель верно предположил, что этот метод может использоваться для обхода суженного аортального клапана, коарктации или даже аневризмы дуги аорты.
Рисунок 3.1: А. Эллиот Катлер. Б. Вальвулотом Катлера.
К 1912 году Каррель и его коллега Теодор Тюффье решили, что настала пора применить свои лабораторные наблюдения в реальной хирургии. Такая возможность появилась, когда в клинику поступил 26-летний мужчина с ревматической болезнью сердца и сильным сужением аортального клапана. Их план, возможно наивный, заключался в том, чтобы обнажить сердце с помощью нового подхода рассечения грудины, сделать разрез в восходящей аорте, а затем ввести в клапан палец и разорвать им сросшиеся створки. 13 июля они отвезли пациента в операционную, раскрыли грудную клетку и встревоженно замерли. Их гениальный план рухнул: увидев аорту под высоким давлением, Тюффье принял мудрое решение ее не трогать.
Посоветовавшись с Каррелем, Тюффье решил инвагинировать[38] стенку аорты чуть выше клапана, надавив на нее мизинцем, а затем попытаться протолкнуть основание сосуда, чтобы расширить сильно суженное отверстие. После этого он почувствовал «чрезвычайно живые вибрации», и на Пятом конгрессе Международного хирургического общества хирурги заявили, что после процедуры состояние пациента улучшилось. В литературе говорится, что их попытка была новаторской, но на самом деле все это чушь. Достичь аортального клапана таким образом невозможно. Тем не менее, вдохновленный рассказом Тюффье, энергичный и умелый хирург Эжен Дуайен решил попробовать расширить врожденно суженный пульмональный клапан, пропустив через правый желудочек металлический инструмент с лезвием. По сути, его попытка стала предшественницей операции Брока, но крайне неуспешной. Двадцатилетней женщине не стало лучше. Все это время у нее сохранялся цианоз, и спустя несколько часов после операции она умерла. Вскрытие показало тяжелую мышечную обструкцию ниже клапана, а вот признаки того, что инструмент воздействовал на сам клапан, отсутствовали. Не испугавшись, Дуайен приготовился тем же инструментом провести вальвулотомию митрального клапана, но скончался в возрасте 57 лет, так и не дождавшись подходящей возможности.
Вернувшись после войны в Бостон, Катлер узнал, что другие хирурги трудились над созданием кардиоскопа, работающего по принципу цистоскопа для мочевого пузыря и позволяющего напрямую осмотреть сердце изнутри. Этот искусный инструмент имел электрическую лампочку с линзой и узкое лезвие на конце, но он оказался совершенно бесполезен среди темно-красной крови. Тем не менее у героя войны уже была основа для того, чтобы сделать следующий шаг. Когда перед ним оказалась прикованная к постели 12-летняя девочка, задыхающаяся и кашляющая кровью, терять было нечего. Ее родителям сообщили, что совсем скоро стеноз митрального клапана ее убьет, и они очень хотели, чтобы авторитетный и уверенный в своих силах Катлер попытался ей помочь. Он прооперировал девочку 20 мая 1923 года в больнице Питера Брента Бригама.
Грудину истощенной пациентки разрезали посередине, до точки в 5 см от пупка. Широко раздвинув края кости расширителем, Катлер рассек перикард и обнажил измученное сердце с увеличенным и напряженным правым желудочком. Левый желудочек, напротив, был плохо заполнен кровью из-за суженного клапана, который Катлер и намеревался рассечь. Чтобы подобраться к верхушке сердца, ему требовалось притянуть орган к себе, но, когда он сделал это, сердце возмутилось: последовал учащенный ритм со стремительным падением кровяного давления. Тревожный знак, однако, чем ниже давление, тем меньше кровотечение. Катлер капнул на мышцу раствором адреналина, прежде чем вонзить скальпель в левый желудочек. Введя изогнутый инструмент с лезвием на конце, он осторожно продвигал его в сторону митрального клапана, пока не столкнулся с сопротивлением. Ему оставалось лишь резать вслепую, надеясь, что это утолщенные створки клапана, а не сухожильные хорды. Проворачивая лезвие, он сделал в тканях два разреза, а затем быстро извлек инструмент и закрыл входное отверстие. Вся процедура заняла чуть более часа, и девочка выжила.
«Слепая» операция Катлера на целую четверть века опередила вальвулотомию пульмонального клапана Брока и стала первой успешной плановой кардиологической операцией.
К сожалению, сопутствующие симптомы стеноза митрального клапана никуда не делись: в жизни девочки осталось много ограничений, но она хотя бы стала меньше кашлять кровью. Она умерла в возрасте 16 лет, и вскрытие показало, что клапан остался практически нетронутым. Эта операция ее не исцелила. Серьезная и малоэффективная процедура, которая оставила после себя большое наследие.
Новость распространилась быстро, в больницу начали обращаться множество других несчастных людей. В течение следующих месяцев Катлер повторил операцию всего дважды, но оба пациента умерли в послеоперационный период. Аутопсия не выявила никаких улучшений, поэтому Катлер предпринял еще одну попытку с использованием нового пружинного выкусывателя. Два пациента, на которых он был испытан, прожили семь дней и три дня соответственно, но на второй раз Катлер даже не смог добраться до митрального клапана. Хотя «слепые» операции проводились из лучших побуждений, они не увенчались успехом. Защищая свой подход, Катлер заявил, что смерть всех четырех пациентов была неизбежна из-за тяжелой степени заболевания и фиброза сердечной мышцы. Дальнейших попыток он не предпринимал.
В Мидлсекской больнице Лондона кардиолог Стрикленд Гудолл изучил на трупах множество случаев митрального стеноза и пришел к выводу, что недавно воспалившиеся створки клапана, как правило, хорошо поддаются разделению. Хотя он разработал для этой цели обоюдоострый нож, инструмент ни разу не использовался из-за противодействия со стороны хирургического сообщества. Тем не менее усилия не прошли даром. Сэр Генри Суттар знал обо всех стараниях Гудолла и вдохновлялся ими. Прежде чем прийти в медицину, Суттар, хирург общей практики, изучал медицину и математику в Королевском колледже Оксфорда.
Рисунок 3.2: А. Генри Суттар. Б. Его пациентка Лили Хайн.
На верхнем этаже своего дома на Харли-стрит он имел инженерную мастерскую, а в его операционной в Лондонской больнице стоял прекрасный книжный шкаф из красного дерева, где он хранил инструменты.
Суттара вызвали к десятилетней Лили Хайн из Бетнал-Грина. Она была одним из шестерых детей рабочего, больного туберкулезом. После трех приступов ревматической лихорадки ее госпитализировали с воспалением сердца и мозга. Говоря медицинским языком, у нее были ревматический кардит[39] и хорея Сиденгама[40]. Изначально, когда ее лечением занимался лорд Доусон, состояние девочки улучшилось, и ее выписали, но через семь лет она снова оказалась в больнице. Теперь она кашляла кровью из-за тяжелого стеноза митрального клапана и сердечной недостаточности.
По гуманным соображениям и во многом по причине преобладающих негативных настроений, Доусон убедил Суттара оперировать девочку, поскольку это был ее последний шанс.
Рисковал ли Суттар чем-либо? Разумеется, рисковал. Хирургов то и дело высмеивали за их ошибочные суждения в случаях, когда случалось неизбежное.
Во время операции, проведенной 6 мая 1925 года, была применена улучшенная техника анестезии, при которой пары эфира вдувались в трахею, а давление вдыхаемого воздуха повышалось во время вскрытия грудной клетки, чтобы избежать коллапса левого легкого. Суттар отделил третье и четвертое ребра, получив прямоугольный лоскут и окно к левому желудочку. Перед двумя венами из левого легкого, там, где они входят в сердечную камеру, есть придаток в форме согнутого пальца – ушко левого предсердия. Суттар пережал основание придатка, сделал надрез длиной около полутора сантиметров, а затем сунул указательный палец в отверстие, чтобы остановить кровотечение. Прощупывая левое предсердие, он почувствовал жесткие створки клапана с их фиксированным раскрытием.
Чтобы разъединить спайки, достаточно было слегка надавить на отверстие с каждой стороны. Суттар продолжил манипуляцию, пока обратная струя крови не усилилась в достаточной мере. После этого пришло время убирать палец.
По неопытности ассистент слишком затянул кисетный шов, и нежная стенка предсердия разорвалась, в результате чего хлынул «мощный поток крови». Я знаю, как он себя чувствовал, когда теплая красная жидкость брызнула на его халат. Это был момент в стиле Пэсти Баррета – риск острой кровопотери. Однако Суттару удалось захватить лоскуты, уцелевшие от стенки предсердия, и поместить зажим на то, что осталось у основания. Отличная работа для абдоминального хирурга, который ранее никогда не оперировал бьющееся человеческое сердце!
Лили отправили в деревню выздоравливать, но затем она вернулась в трущобы Бетнал-Грина, где через год у нее случился новый эпизод ревматической лихорадки. Даже храбрый Суттар не был уверен, что сделанная им операция привела к хорошим результатам. Кардиологи, полагавшие, что ревматическая болезнь сердца в основном является проблемой мышечного фиброза, не направили к нему других пациентов. В 1930 году Лили в последний раз оказалась в больнице Лондона с терминальной стадией сердечной недостаточности. У нее оторвался тромб, произошел инсульт с последовавшей гемиплегией[41]. Такова естественная история этой ужасной болезни. В течение дальнейших двадцати лет в Великобритании не было проведено ни единой вальвулотомии митрального клапана.
Рисунок 3.3: Расширение митрального клапана пальцем, впервые проведенное Суттаром.
Во время Второй мировой войны Суттара назначили главным хирургом полевой скорой помощи сначала при осаде Антверпена, а затем в Фюрнсе на побережье Фландрии, за что он получил бельгийский Орден Короны.
Познакомившись с физиком Марией Кюри в Бельгии, Суттар заинтересовался медицинским применением радия, особенно при раке органов брюшной полости. Он больше никогда не оперировал сердца.
Гораций Смити родился в обеспеченной семье в Виргинии. Так как он постоянно мучился простудой и болью в горле, которые связывали с климатом восточного побережья, его направили на юг, в Военную академию Майами. Там привлекательный и спортивный молодой курсант преуспел в бейсболе, американском футболе и боксе – ничто не указывало на то, что его карьеру омрачит ревматическая болезнь сердца.
В Медицинской школе Виргинского университета Смити купил стетоскоп и послушал тоны собственного сердца. Услышанное его шокировало. Выражясь медицинскими терминами, он услышал резкий пансистолический шум над верхней частью грудины. Тем не менее жизнь продолжалась. Женившись на однокласснице, Смити переехал в Чарлстон, штат Южная Каролина, где собирался пройти резидентуру у хирурга, отца своего старого школьного друга. Однако его тренировки на футбольном поле приходилось ограничивать все сильнее. Одышка при физической активности, говорили врачи. В 29 лет Смити диагностировали ревматический стеноз аорты, в том же году, когда он начал хирургическую практику. С тех пор Смити стал одержим поиском лечения своего заболевания, потому что он знал, чего ждать: неумолимого ухудшения состояния, которое начинается с одышки при движении и прогрессирует до сердечной недостаточности с одышкой в состоянии покоя. Жене и детям пришлось бы стать свидетелями его беспомощности, поэтому он решил попытаться что-то сделать. Это стало для Смити личной битвой на всю оставшуюся жизнь.
Работая в лаборатории и с аутопсическими образцами из больницы, Смити создал вальвулотом с тонкими зазубринами, который предполагалось вводить в аорту над клапаном для раскрытия деформированных створкок. Разумеется, это могло спровоцировать митральную регургитацию[42], но в то время протекающий клапан считался меньшей проблемой, чем суженный. Поскольку об усилиях Суттара было мало что известно в США, Смити представил результаты своих экспериментов на встрече Американской коллегии хирургов в Нью-Йорке в 1947 году.
Он не подозревал, что в зале в тот день находился научный редактор Associated Press, поэтому его инновационная работа стала настоящей сенсацией для того времени, когда болезнь сердца была для тысяч людей страшным приговором.
Вдохновленный известностью, Смити разработал другой инструмент для более сложного митрального клапана. Он призвал на помощь руководителя больничной инженерной мастерской, и они вместе сконструировали поршень внутри полой трубки. Получилось что-то вроде острых «челюстей». Смити представлял, как введет инструмент через кисетный шов на верхушке левого желудочка, а затем протолкнет его в суженное отверстие зарубцевавшегося клапана. При нажатии на поршень «челюсти» должны были сомкнуться и откусить кусок рубцовой ткани. После этого инструмент, который до сих пор хранится в Исторической библиотеке Уоринга в Южной Каролине, нужно было извлечь, а кисетный шов затянуть. Все просто, не так ли?
Под впечатлением от газетных статей, одна отчаявшаяся душа, Бетти Вулридж из Кантона, Огайо, написала Смити 29 ноября: «Мне 21 год, и я страдаю стенозом митрального клапана с тех пор, как я переболела скарлатиной в десять лет. Последние два года у меня сердечная недостаточность с тяжелыми застойными явлениями в легких и печени и всеми сопутствующими симптомами. Сейчас мое состояние ухудшается, и обычные процедуры, такие как мочегонные средства, диета и постельный режим, больше не эффективны. Некоторое время назад мой врач упомянул об операции, и я, прочитав вашу статью, поняла, что мне очень интересна любая информация или помощь, которую вы можете мне предложить. Я буду признательна, если вы ответите при первой возможности».
Рисунок 3.4: Гораций Смити и медсестра Агнес Боуэн Клекли прощаются с Бетти Вулридж в аэропорту Чарлстона.
Очевидно, ответ Смити оказался обескураживающим, но безутешная и изможденная Бетти не хотела прощаться с той долей надежды, которая в ней осталась. В итоге 6 декабря она написала: «Не могли бы вы найти способ помочь мне? В отличие от меня, вы ничего не потеряете. Я готова воспользоваться возможностью и прошу о ней. Пожалуйста, пересмотрите мое предложение. Проведите на мне эксперимент, а я сделаю все, что в моих силах, и даже больше».
Это письмо-мольба 1947 года – важное свидетельство, иллюстрирующее потребность в хирургическом лечении поврежденных сердечных клапанов. Ревматическая болезнь и врожденные пороки сердца уносили жизни молодых людей и наводняли больницы пациентами, помочь которым было невозможно. Врачи не видели выхода из этой ситуации и продолжали прятать голову в песок. Лишь немногие решили рискнуть собственной репутацией и средствами к существованию и попытаться вслепую оперировать анатомические структуры. Жизнь многих пациентов оборвалась из-за остановки сердца или кровопотери во время тяжелых операций, которые так и не были задокументированы.
Бетти, преодолев сотни километров на самолете, все же добралась до Чарлстона. Смити писал: «Как только я ее увидел, у меня сразу зародились сомнения. Ее живот был раздут от жидкости, и у нее была застойная гепатопатия[43]. Она не смогла лечь на спину для осмотра, и мне пришлось подложить ей под спину три подушки, чтобы она дышала с комфортом». Девушка умирала от тяжелой застойной сердечной недостаточности, и, вероятно, Смити испугался, что, если он откажется помочь, его ждет та же судьба.
Операцию Бетти назначили на 30 января 1948 года, и накануне процедуры, чтобы пациентке стало легче дышать, из ее брюшной полости откачали 6 литров жидкости.
В те годы отделения реанимации и интенсивной терапии еще не существовало. После операции жизнь пациентки невозможно было поддерживать с помощью аппарата искусственной вентиляции легких.
Тогда были лишь кислородные палатки. Смити вскрыл грудную клетку пациентки с левой стороны и через верхушку левого желудочка подобрался к закупоренному митральному клапану, как он это делал на собаках. Его новый инструмент зацепил жесткие фиброзные створки клапана и удалил сегмент длиной около сантиметра.
«Процедура прошла без происшествий, – вспоминал Смити, – и никаких изменений фибрилляции предсердий, присутствовавшей во время операции, не произошло. Восстановление было непримечательным. Ортопноэ (одышка в положении лежа) полностью прошло, а печень стала непальпируемой. Интерес представляла реверсия фибрилляции предсердий до нормального синусового ритма».
Операция была новой и довольно рискованной, но она сработала. Благодаря небольшому увеличению отверстия клапана и нормализации сердечного ритма, Бетти восстановилась поразительно быстро. Сокращения левого предсердия улучшили наполнение желудочков. На трогательной архивной фотографии Смити и Агнес Боуэн, медсестра Бетти, прощаются с хрупкой молодой женщиной, поднимающейся по трапу самолета перед возвращением в Огайо.
