Стивен Уэстаби
Хирурги, святые и психопаты. Остросюжетная история медицины
Спасение детей
Делай то, что подсказывает сердце – тебя в любом случае осудят. Тебя будут ругать, если ты это сделаешь, и будут ругать, если не сделаешь.
Элеонора Рузвельт
По понятным причинам будущие родители хотят, чтобы их ребенок родился здоровым, без патологий, которые сократят его жизнь или сделают несчастным. К сожалению, судьбу человека определяют не звезды, а гены в каждой клетке. Приблизительно один ребенок из ста рождается с врожденным пороком сердца, который, скорее всего, помешает благополучной жизни. Или жизни в принципе, если уж на то пошло.
Врожденных пороков сердца великое множество. Наиболее распространенный из них – самый распространеный вариант порока сердца – это дефект межжелудочковой перегородки. Далее идет дефект межпредсердной перегородки – отверстие между собирательными камерами сердца, а также персистирующий открытый артериальный проток, трубчатое соединение между аортой и легочной артерией.
Младенцы с такими, относительно простыми, пороками могут дожить до взрослого возраста с небольшим числом симптомов, однако со временем проблемы все же дадут о себе знать. Более сложные патологии, например тетрада Фалло[33], легочная атрезия или синдром гипоплазии левых отделов сердца могут привести к смерти младенца в течение первых нескольких часов после рождения, когда артериальный проток закрывается естественным образом. Около половины детей с врожденными пороками сердца при отсутствии лечения умирают в течение двух лет. Я знаю, какие страдания они вызывают, потому что я оперировал детей с каждой из этих патологий.
Рисунок 2.1: Стеноз пульмонального клапана у пациента с открытым артериальным протоком между легочной артерией и аортой.
Пожалуй, врожденные пороки сердца – единственная область кардиохирургии, в которой не доминировали исключительно альфа-самцы.
Первым экспертом в данной области стала канадка, получившая отказ в приеме в медицинскую школу Университета Макгилла, потому что это учебное заведение не принимало женщин. Мод Эбботт окончила Монреальский епископский колледж и провела три года в Европе, изучая патологию. По возвращении в Канаду ей предложили место помощника куратора в медицинском музее Университета Макгилла, но эта работа не приносила ей удовлетворения. В попытке улучшить положение дел, она отправилась в Балтимор в больницу Джонса Хопкинса, чтобы получить консультацию Уильяма Ослера, самого уважаемого врача своего времени. Ослер призвал Эбботт провести всестороннее исследование врожденных аномалий, что в итоге привело к появлению «Атласа врожденных пороков сердца», основанного на тысяче анатомических образцов, отысканных в моргах и музеях. Он похвалил ее усилия, сказав, что ее книга – «лучшее из всего, что когда-либо было написано на эту тему». Ослер даже попросил Эбботт подготовить главу для его нового учебника. Несомненно, работа Эбботт во многом способствовала пониманию диапазона и сложности этих заболеваний.
Одним из главных вкладов Ослера в медицину было признание тромбоцита как третьей клетки крови, а также описание роли тромбоцитов в свертывании крови и тромбозе кровеносных сосудов. Он является автором многих известных афоризмов, например: «Медицину изучают у постели пациента, а не в аудитории» и «Врач, который лечит сам себя, бесполезен для пациента». Однако самое известное его высказывание звучит так: «В науке признание приходит к тому, кто способен убедить мир, а не к тому, кто является автором идеи». Эти слова применимы к гигантам кардиохирургии, особенно актуальны они стали с появлением операций на «синих младенцах». Известное понятие «больничный обход» родилось в результате обучения у постели пациента, проводимого Ослером и хирургом Уильямом Холстедом в знаменитом круглом здании больницы Джонса Хопкинса.
Ослер переехал в Оксфорд в 1905 году по официальному приглашению премьер-министра Бальфура. Это удивило и встревожило его коллег из больницы Джонса Хопкинса, над которыми он часто подтрунивал:
«По-вашему, я достаточно стар, чтобы стать профессором Оксфордского университета?»
Эбботт тем временем обрела подругу и родственную душу в лице кардиолога Хелен Тауссиг из Университета Макгилла.
Тауссиг тоже не допустили к изучению медицины в Гарварде, поэтому она поступила в Бостонский университет. Там профессор анатомии вручил ей для изучения коровье сердце со словами, что «не вредно интересоваться одним из крупнейших органов тела».
После окончании учебы он посоветовал талантливой студентке попытать удачу в больнице Джонса Хопкинса, где она в итоге доросла до руководителя Педиатрической клиники имени Харриет Лэйн. Там она проводила ЭКГ и флюороскопию маленьким пациентам с врожденным пороком сердца.
Кардиолог Ричард Бинг писал о Тауссиг следующее: «Она действительно разбиралась в анатомии врожденных пороков сердца. С раннего детства она имела проблемы со слухом, поэтому стетоскоп не был ее сильной стороной, но под флюороскопом Тауссиг видела анатомию очень четко и могла соотнести ее со своими глубокими знаниями в области патологии». Регулярно наблюдая заведомо обреченных «синих младенцев», она постепенно составила клинический, рентгенологический и электрокардиографический профиль тетрады Фалло – самой распространенной патологии цианотичных детей. Тауссиг заметила, что дети с постоянными сердечными шумами в открытом артериальном протоке были гораздо менее синими, чем остальные. Так какое же значение имеет артериальный проток на самом деле?
В утробе легкие плода не заполнены воздухом: кислород поступает от матери через плаценту. Внутри самого ребенка кровь обходит развивающиеся легкие по двум вре́менным каналам: овальному окну между правым и левым предсердиями и артериальному протоку между легочной артерией и аортой, которые уже распределяют кровь по всему телу. О существовании артериального протока было известно еще римскому врачу Клавдию Галену в I веке. В своем многотомном труде по анатомии человека «О назначении частей человеческого тела» он пишет: «Точно так же сосуд, соединяющий аорты с легочной артерией, в то время как все остальные части живого существа развиваются, не только не развивается, но с каждым днем становится все тоньше, так что со временем он атрофируется и полностью засыхает». Если артериальный проток не закроется, легкие окажутся переполнеными, а давление в малом круге кровообращения слишком возрастет. По этой причине его необходимо закрыть хирургическим путем.
В марте 1937 года в больницу Джонса Хопкинса поступила 22-летняя пациентка с вирулентной бактериальной инфекцией открытого артериального протока. Благодаря Ослеру в то время бытовало мнение, что сердца с врожденными пороками более подвержены эндокардиту, чем здоровые. Более того, до открытия пенициллина такие инфекции сердцечной мышцы или кровеносных сосудов считались неизлечимыми и всегда приводили к смерти пациента. Поскольку терять было нечего, хирург Джон Стрейдер предположил, что, если закрыть артериальный проток хирургически, организм, вероятно, справится с инфекцией силами собственного иммунитета.
Вентиляция легких с положительным давлением еще не применялась, но храбрый Стрейдер распахнул грудную клетку молодой женщины и наложил швы на открытый артериальный проток. Операция прошла отлично, однако пятью днями позже пациентка скончалась. К смерти привело острое расширение желудка, причиной которого могло послужить повреждение блуждающего нерва, иннервирующего органы брюшной полости и проходящего в груди рядом с артериальным протоком. Результат оказался трагичным, хотя сам подход Стрейдера был здравым.
Следующую попытку предприняли уже через год в Бостонской детской больнице. Роберт Гросс, амбициозный молодой хирург-резидент, проводивший много времени в прозекторской, разработал метод простого лигирования труб плетеной шелковой нитью. Семилетнюю пациентку изначально направили в Клинику лечения ревматической лихорадки к выдающемуся начальнику Гросса, детскому хирургу Уильяму Лэдду, но тот отказался проводить операцию. Перед уходом в летний отпуск Лэдд оставил четкую инструкцию своему главному резиденту: «Не пытайтесь оперировать артериальный проток той девочки. Она умрет».
Гросс родился в Балтиморе и был одним из восьми детей в семье. Он оказался одаренным механиком, причем настолько, что в двенадцать лет уже смог разобрать двигатель семейного автомобиля. Когда отец обнаружил детали, разбросанные по всему гаражу, он велел Роберту до утра заново собрать двигатель, и ему это удалось. Повзрослев, Гросс держал в операционной собственный ящик с инструментами, который медсестры выкрасили в золотой цвет. Он использовал его, чтобы чинить освещение, автоклав и скрипящую дверь. Интерес к кардиохирургии зародился благодаря биографии сэра Уильяма Ослера, написанной нейрохирургом Харви Кушингом, которую Гроссу подарили на Рождество в медицинской школе. Кушинг оперировал Эдварда, сына Ослера, получившего тяжелое ранение во Фландрии во время Первой мировой войны. Мужчина не выжил, а Ослер так и не смог оправиться от потери. Казалось, что медицина была обособленным маленьким мирком, и Гросс очень хотел вступить в этот клуб.
Несмотря на предостережение Лэдда, 26 августа Гросс провел операцию, успешно закрыв проток лигатурой. Девочка выздоровела, и, когда Гросс в компании младших резидентов праздновал это событие в городе, они случайно наткнулись на Лэдда. Тот спросил Гросса: «Есть новости, Боб?» «Почти никаких», – лаконично ответил он.
Когда несколько десятилетий спустя та пациентка посетила Гросса в его доме в штате Нью-Йорк, он рассмеялся и сказал: «Знаешь, Лоррейн, если бы ты не выжила, я бы оказался здесь, в Вермонте, на ферме».
Я знаю, что он чувствовал. Первое успешное хирургическое лечение бактериального эндокардита, ассоциированного с открытым артериальный протоком, было проведено Освальдом Таббсом, одним из моих старых начальников, в Бромптонской королевской больнице в декабре 1939 года.
Новости об операциях на открытых артериальных протоках безмерно воодушевляли Хелен Тауссиг, и вот по какой причине. В мыслях она уже рисовала себе создание искусственного протока для увеличения кровоснабжения легких младенцев с цианозом. Разумеется, она направилась в Бостон, чтобы спросить Гросса, готов ли он поддержать ее идею. Удивительно, но, несмотря очевидную перспективность планов Тауссиг, он категорически отказался. Впоследствии она писала: «Мне очень повезло, что профессором хирургии назначили Альфреда Блэлока, известного сосудистого хирурга».
В начале 1920-х годов Блэлок прошел интернатуру в больнице Джонса Хопкинса, но, когда его не назначили старшим резидентом, перевелся в Вандербильтский университет в Теннесси. Там, в лаборатории, он экспериментально воспроизвел легочную гипертензию (высокое кровяное давление в легких), он переместил сосуд левой руки (левую подключичную артерию) в легочную артерию, после чего кровь из руки стала течь в легкие, что повысило давление в легочной артерии, так как повысился поток крови в нее. Благодаря своим исследованиям Блэлок получил профессорскую должность в больнице Джонса Хопкинса и обсудил процедуру шунтирования как вариант обхода сужения аорты, или коарктации. В ответ Тауссиг незамедлительно предложила разработку искусственного протока для усиления легочного кровоснабжения при тетраде Фалло. Наблюдая однажды утром, как Блэлок в операционной лигирует открытый артериальный проток, она воскликнула: «Поистине великий день наступит, когда вы создадите проток для младенца, умирающего от гипоксии, а не когда вы закроете проток ребенку, в легкие которого поступает слишком много крови!»
Блэлок видел достоинства ее предложения, но был осторожен. Сначала он хотел протестировать концепцию и усовершенствовать ее в лабораторных условиях. Было ли у него, заведующего отделением, время заниматься разработкой самостоятельно? Конечно нет, но Блэлок знал человека, которому мог это поручить.
Афроамерканец Вивьен Томас был внуком раба из Луизианы. В эпоху, когда на Глубоком Юге все еще царил институциональный расизм, Томас ходил в местную школу в Нэшвилле и окончил ее с отличием в 1930 году. Он очень хотел изучать медицину, но понимал, что из-за этнической принадлежности и непростой семейной истории у него не было шанса на место в хорошем университете. Вместо этого Томас устроился лаборантом к Блэлоку в Вандербильтский университет, где он исследовал природу геморрагического шока, а также изучал анатомию и физиологию.
Рисунок 2.2: А. Доктор Хелен Тауссиг осматривает маленького пациента с врожденным пороком сердца. Б. Альфред Блэлок.
Хотя Томас быстро освоил методы сосудистой хирургии, необходимые для экспериментов над животными, его заработная плата не превышала ставку уборщика.
Откровенно говоря, с точки зрения техники Томас достиг в хирургии большего мастерства, чем Блэлок, и последний настоял на их совместном переезде в Балтимор. Через несколько недель молодому человеку дали задание воссоздать на собаке модель стеноза легочной артерии, а затем устранить эту проблему с помощью искусственного артериального протока, предложенного Тауссиг. Рассечение тканей и сшивание сосудов требовали от хирурга кропотливой ювелирной работы, но спустя два года и 200 собак исследовательская группа убедилась в безопасности и эффективности процедуры. Тем не менее даже на собаке провести подобную операцию было крайне сложно, что уж говорить о маленьком ребенке.
Одним серым ноябрьским днем 1944 года безутешный Блэлок вызвал старшего резидента Уильяма Лонгмайра к себе в кабинет. Блэлок, в костюме в тонкую полоску, сидел за письменным столом и курил сигарету, как это делал по сорок раз на дню. «Я хочу показать вам пациентку, которую доктор Тауссиг просит нас прооперировать, – сказал Блэлок. – Она на третьем этаже в педиатрическом отделении». Чем он был так удручен? За последние несколько месяцев Блэлок попробовал провести множество инновационных абдоминальных операций на взрослых пациентах, и многие из них умерли. Теперь его уговаривали на новую сложную процедуру, но он уже столкнулся с сопротивлением со стороны коллег. Более того, он не был уверен в своих навыках микрососудистой хирургии.
Рисунок 2.3: А. Молодой Вивьен Томас в лаборатории Блэлока в Вандербильтском университете до перехода в больницу Джонса Хопкинса. Б. Томас в старшем возрасте.
Двухлетняя Эйлин Саксон лежала в кислородной палатке и тяжело дышала. Она родилась с тетрадой Фалло в больнице Джонса Хопкинса, и ее короткая жизнь подходила к концу. У Эйлин было серое лицо, синие губы и темно-фиолетовые пальцы на руках и ногах. Типичные проявления тетрады Фалло и других врожденных пороков, при которых легочное кровоснабжение нарушается из-за наличия препятствия току крови в легкие и отверстия в сердце – через него синяя венозная кровь попадает в левый желудочек и разносится по всему телу.
Половина детей с этим диагнозом не доживают до третьего дня рождения.
Интуиция подсказывала Лонгмайру, что ребенок не переживет даже анестезию, не говоря уже о кардиохирургической операции, грозящей коллапсом левого легкого. Старший анестезиолог Остин Ламонт предположил то же самое и отказался участвовать в операции. Вот почему Блэлок боялся проводить незнакомую операцию в столь тяжелом случае. Однако родители хотели, чтобы он попробовал, да и Тауссиг на него давила. Что было терять? Малышка в любом случае находилась на грани смерти.
Вечером накануне рокового дня тревожился даже Томас. «Думаю, я не пойду, – посетовал он коллеге. – Вдруг из-за меня доктор Блэлок начнет нервничать, или, еще хуже, я разнервничаюсь из-за него». Однако Блэлок был непоколебим. Он знал, что Томас должен стоять рядом, у него за плечом.
Рисунок 2.4: А. Первая процедура шунтирования, проведенная Блэлоком. Томас стоит прямо у него за спиной.
В какой-то момент Блэлок повернулся к нему и спросил: «Достанет ли подключичная артерия до легочной, после того как мы ее рассечем?» Затем он поинтересовался: «Достаточно ли длинный разрез [в подключичной артерии]»? «Да, если не слишком длинный», – ответил Томас. Атмосферу в операционной в тот день ярко передают воспоминания хирурга-резидента Гарри Майнтри:
«29 ноября студенты и профессора, включая доктора Тауссиг, толпились на двухъярусной смотровой галерее над операционной, расположенной на восьмом этаже клиники Холстеда. Поскольку была опасность потерять ребенка еще до начала операции, доктор Мерель Хармел решил не использовать мощный анестетик и медленно усыпить девочку разбавленной смесью эфира с кислородом. Доктор Уильям Лонгмайр, старший резидент, был первым ассистентом, Шарлотта Митчелл – операционной медсестрой. Для анализа содержания кислорода в крови девочке ввели артериальную иглу. Вивьен Томас, зарекомендовавший себя в лаборатории как мастер сосудистых швов, стоял рядом на случай, если потребуется его совет. Доктор Дентон Кули вводил жидкости.
Тонкие гибкие ребра пациентки раздвинули, и перед нами предстала плевральная полость с легкими и крошечным деформированным сердцем ребенка. В миниатюре анатомия сердца и легких казалась еще более сложной. Руководствуясь советами Томаса, доктор Блэлок нашел подключичную артерию, пережал ее в самом начале и стал очищать от окружающих тканей. Инструменты явно были слишком большими и неподходящими. Используя хирургический зажим типа “бульдог” с резиновыми насадками, чтобы не раздавить сосуды, Блэлок с помощью Томаса осторожно подготовил место для подведения подключичной артерии к легочной. На последней он сделал маленький поперечный разрез, после чего тонкой иглой с шелковой китайской нитью сшил артерии между собой, и кровь из левой руки девочки устремилась в легкие. Ее бледно-голуая кожа сразу порозовела. Доктор Хелен Тауссиг наблюдала за ходом операции во главе стола».
Ее мечта осуществилась.
Рисунок 2.4: Схема шунтирования Блэлока-Тауссиг.
В какой-то момент Блэлок спросил: «Все в порядке, Вивьен?» Через мгновение он задал еще один вопрос: «Эти участки [швов] расположены достаточно близко?» Всем было очевидно, кто из них был настоящим главным хирургом.
На очередной вопрос Блэлока: «Сможет ли левая рука выжить и продолжить расти, несмотря на утрату кровоснабжения?» Томас ответил: «Да. У собак проблем не возникало».
Как и ожидалось, начало послеоперационного периода было тяжелым, и они чуть не потеряли ребенка из-за коллапса легкого. Однако, как только девочка восстановилась, синюшность кожи ушла. Эйлин стала розовой и энергичной, и через два месяца после операции ее отпустили домой. Наблюдая за пациенткой амбулаторно, Тауссиг отметила ее прогресс с набором веса и меньшим количеством эпизодов цианоза и потери сознания во время физической активности. В итоге девочка научилась ходить и смогла играть с другими детьми. Родители были счастливы, но, разумеется, ребенок не исцелился.
Вторую такую же операцию бригада провела 3 февраля 1946 года, на этот раз на слабой девятилетней девочке, которая могла сделать лишь несколько шагов без приседания на корточки и одышки, характерных для детей с цианозом. Блэлоку провести операцию на более крупной пациентке было гораздо легче, и эта девочка восстановилась быстрее. Через четыре дня, почувствовав больше уверенности, бригада оперировала, возможно, самого больного из первых трех пациентов. Поскольку Блэлок с трудом управлял тонкими иглами и шелковыми нитями с помощью громоздких инструментов, на этот раз он изменил свой подход. Безымянная артерия – первое крупное ответвление дуги аорты, которое снабжает кровью голову и правую руку. По предложению Томаса Блэлок разрезал ее непосредственно перед разветвлением на подключичную и сонную артерии, а затем присоединил к правой легочной артерии. Они сняли зажимы, но тут же началось сильное кровотечение между швами, для устранения которого потребовалось снова установить зажимы и наложить швы. Сняв зажимы во второй раз, доктор Хармел незамедлительно объявил: «Он теперь прекрасного цвета. Подойдите и посмотрите». Так и было. При задействовании более крупной артерии изменения были драматичными и убедительными. Они подняли настроение всему отделению, но вскоре отношения между хирургом и кардиологом испортились настолько, что доктору Кули пришлось стать посредником между ними.
Блэлок, не откладывая дело в долгий ящик, отправил в Journal of the American Medical Association статью с описанием операции и положительных результатов первых трех пациентов. Публикация попала в руки журналиста и вскоре оказалась в заголовках новостей. Хотя Блэлок признал заслуги Тауссиг, та в свою очередь настаивала, что разработала эту процедуру в одиночку. Она написала несколько статей о последующих исследованиях, даже не упомянув Блэлока, и, разумеется, никто не признал вклад Вьвьена Томаса ни на одном из этапов.
В письме другу Блэлок признавался: «Взглянем правде в глаза. Если бы я заявил тебе о своей способности помочь пациенту с аортальным стенозом при условии, что ты поймешь, как можно усилить кровоснабжение в теле больного, то сам я был бы далек от практического решения проблемы». Другими словами, предложить инновационный хирургический метод и действительно внедрить его – немного разные вещи, хотя Тауссиг так не считала. Кроме того, без Томаса все это было бы попросту невозможно.
Если не считать внутренних разногласий, новость об успешном шунтировании ошеломила общественность. Всего через несколько недель педиатрическое отделение больницы Джонса Хопкинса было переполнено детьми не только с тетрадой Фалло, но и с другими врожденными аномалиями, при которых нарушается легочное кровоснабжение. Однако койка и операция стоили дорого. Местные газеты призвали помочь менее обеспеченным семьям, чтобы подарить умирающим детям шанс на выживание. Репортеры приезжали вместе с детьми. Блэлок утопал в работе, благо на подхвате у него были такие непревзойденные мастера хирургии, как Лонгмайр и Кули. Так было до тех пор, пока Кули не отправили на военную службу в Италию.
Рассел Брок учился сначала в Колледже Христа в Кембридже, а затем в Медицинской школе больницы Гая в 1920-х годах. Тем не менее именно год совместной работы с торакальным хирургом Эвартсом Грэмом в Сент-Луисе определил его будущее. По возвращении в Лондон, Брок отправил Грэму письмо, где с восторгом вспоминал свое пребывание в Америке: «Впечатления и вдохновение, которые я, молодой хирург, получил при посещении больницы Барнс и многих других замечательных центров в вашей стране, оказали огромное влияние на мои мысли и карьеру». В 1936 году Брока назначили торакальным хирургом-консультантом в больнице Гая и Королевской больнице Бромптона. Он также был одним из тех хирургов, кто наблюдал за операциями Харкена в Котсуолде. Удивительно, но Брок по-прежнему скептически смотрел на перспективы кардиохирургии: «Я действительно не понимаю, как мы можем с пользой применить ее [внутрисердечную хирургию] после войны, – сказал он Харкену. – Когда не будет осколков в сердцах».
Харкен был категорически с ним не согласен: «Рассел, если бы вы прочли рукопись выдающегося Лоренса О’Шонесси, вы бы узнали, что у него уже возникала идея делать нечто очень похожее на то, что делаю я. Используя ту же технику, мне, возможно, удалось бы устранить врожденный стеноз пульмонального клапана. Если бы О’Шонесси не погиб в Дюнкерке, он вернулся бы и завершил начатое. Я вам покажу».
Известно, что Брок вернулся в поисках статьи О’Шонесси, которая из-за начала войны осталась незаконченной. Она включала рисунок обструкции пульмонального клапана и описание предлагаемой операции по раскрытию отверстия с помощью режущего инструмента, пропущенного через стенку правого желудочка. В конце концов, шунтирование Блэлока не исцеляло пациента, а было лишь паллиативной мерой.
Рисунок 2.5: А. Рассел Брок. Б. Старая Бромптонская больница.
Узнав о шунтировании Блэлока-Тауссиг, Брок пригласил их обоих провести месяц в Лондоне, чтобы оперировать в больнице Гая. В конце лета 1947 года Блэлок с женой Мэри отплыл в Саутгемптон на «Мавритании». Накануне он закупился месячным запасом сигарет «Вайсрой», не продававшихся в Великобритании. Брок отобрал десять больных детей с тетрадой Фалло, чтобы Блэлок их прооперировал. Все десять пациентов выжили. Возможно, это была скорее заслуга анестезиологов, чем самого шунтирования. Пресса снова раздула из этого сенсацию, в результате чего отчаявшиеся родители везли своих детей в Лондон, надеясь получить помощь до того, как цирк двинется дальше. В конце визита хирург и детский кардиолог поделились опытом в Британской медицинской ассоциации – зал был забит под завязку.
В конце лекции Блэлока длинный луч зенитного прожектора вдруг прорезал густой полумрак аудитории. Он выхватил из темноты медсестру в темно-синей униформе, которая держала на руках двухлетнюю светловолосую кудрявую девочку с тетрадой Фалло, порозовевшую после шунтирования, проведенного неделей ранее.
Этот трогательный и драматичный эпизод вызвал бурные аплодисменты. Тур Блэлока послужил большим стимулом для развития кардиохирургии в Великобритании и Европе после героических усилий Харкена по лечению пулевых и осколочных ранений сердца.
Брок приступил к посмертным патологоанатомическим исследованиям детских сердец с обструкцией[34] оттока из правого желудочка, учитывая то, что Харкен рассказал ему о задумке О’Шонесси. Крошечное отверстие от рождения суженного пульмонального клапана с сильным утолщением нижележащей мышцы привело Брока к мысли, что непосредственная «атака» на клапан была оправдана. Он разработал инструмент под названием вальвулотом, с помощью которого можно было открыть клапан через разрез в вышерасположенной тонкостенной легочной артерии. Хотя об этом широко не сообщалось, известно, что его первоначальный подход привел к трагической смерти 17-летней девушки, скончавшейся от кровопотери. После этого Брок решил провести вальвулотом через мышцу правого желудочка.
Итак, 16 февраля 1948 года Брок прооперировал 18-летнюю девушку с критическим стенозом пульмонального клапана. Изогнутый вальвулотом вошел в тело правого желудочка, легко достиг клапана и был протолкнут без происшествий. Как только отверстие с силой раскрыли, симптомы мгновенно облегчились. Брок провел эту процедуру еще дважды (оба пациента выжили), прежде чем описать три успешных случая в British Medical Journal в 1948 году. Через две недели о другой пульмональной вальвулотомии в журнале Lancet сообщил Томас Холмс Селлорс, главный соперник Брока из больницы Миддлсекса. Эта операция была проведена раньше, 4 декабря 1947 года. У двадцатилетнего пациента с тетрадой Фалло был запущенный туберкулез обоих легких, что помешало провести изначально запланированное шунтирование Блэлока. Почему? Потому что плотные воспалительные спайки затруднили доступ к сосудам, приклеив легкое к грудной стенке. По этой причине Холмс Селлорс вскрыл перикард вблизи средней линии. Затем он ввел длинный тенотомический нож через полость правого желудочка, чтобы напрямую разрезать клапан. Операция уменьшила обструкцию до такой степени, что пациент прожил еще девять лет, прежде чем умереть от туберкулеза. Хотя между их больницами в центре Лондона было от силы пять километров, Брок и Селлорс, похоже, не имели представления об усилиях друг друга.
До появления катетеризации сердца, а затем и эхокардиографии невозможно было отличить изолированный стеноз пульмонального клапана от мышечного подклапанного сужения, характерного для тетрады Фалло. На случай мышечной обструкции Брок разработал тупоконечный пробойник, с помощью которого можно было сформировать канал к самому клапану. Опробовав инструент на одном пациенте, Брок представил его в США, когда оказался там с ответным визитом по приглашению Блэлока.
Брок произвел в Балтиморе не меньшее впечатление, чем Блэлок в Лондоне. Он пришел в больницу Джонса Хопкинса, на консилиум в медицинской школе, где кардиологи представляли хирургам своих пациентов. Когда Брок, в сером пальто, фетровой шляпе и с чемоданом в руке, возник в дверях аудитории, Блэлок, отвлекшийся на его неожиданное появление, представил коллегам уважаемого гостя, а затем пригласил его осмотреть пациента.
Брок поставил чемодан, не снимая верхней одежды, поднялся на сцену, достал из кармана стетоскоп и осмотрел ребенка и его рентгеновский снимок. «Коарктация аорты, рекомендовано хирургическое лечение», – таков был лаконичный вердикт Брока, вызвавший удивление и восторг зрителей.
Во время этого визита Брок познакомился с Кули, узнал о его поразительной ловкости и убедил его стать старшим резидентом Королевской больницы Бромптона.
Примерно 75 лет спустя, будучи близко знакомым с доктором Кули, я спросил его, что он помнил о тех эпических временах в больнице Джонса Хопкинса. Излишне говорить, что его рассказ оказался гораздо более откровенным и поучительным, чем общепринятые исторические данные. Он пришел в больницу Джонса Хопкинса младшим резидентом в 1940 году, когда Томас высоко о нем отозвался. «Без Вивьена у Блэлока никогда бы ничего не вышло, – сказал Кули. – Вивьен практиковал эту операцию много раз и научил своего начальника ее проводить». В интервью Washingtonian magazine Кули отмечал: «Даже если вы никогда ранее не занимались хирургией, вы бы смогли сделать эту операцию, потому что Вивьен Томас объяснял все максимально доступно. Он стал учителем для хирургов, даже не будучи врачом. Он не совершал ни одного ложного или напрасного движения».
В лаборатории Томаса разработали операцию для младенцев, рожденных с аортой, аномально отходящей от правого желудочка, и легочной артерией – от левого. Транспозиция магистральных сосудов (ТМС) – так называется это явление в кардиологии. Иными словами, при ТМС кровь циркулирует по двум разным контурам и, если не создать между ними связь, ребенок вскоре умрет. Томас решил проблему ТМС иссечением межпредсердной перегородки, стенки между правым и левым предсердиями, позволив насыщенной кислородом артериальной крови из легких течь по всему телу. Для этой процедуры используют термин «атриосептостомия». По легенде, когда Блэлоку показали безупречную линию шва, он воскликнул: «Вивьен, это выглядит как творение Господне!» «Творение Господне» – название замечательного фильма, снятого об этой паре много лет спустя.
Отношения Блэлока с Томасом осложнялись расовыми проблемами. Кроме того, они не всегда были гармоничными. В своей биографии, опубликованной после смерти Блэлока, Томас описывает раннюю ссору между ними:
