Стивен Крейн
Рассказы о войне
II
Когда Мэри отскочила назад и закричала, один из спокойных мужчин в сером, все еще ухмыляясь, сказал:
– Так и знал, что вы закричите.
Удобно устроившаяся в сарае троица весело наблюдала за ней.
Мэри перевела дыхание, поднеся руку к горлу.
– Ох! – воскликнула она. – Как вы… как вы меня напугали!
– Извините, леди, но по-другому никак не получалось, – весело ответил другой солдат. – Когда я увидел, что вы идете к сараю, стало ясно, что вы закричите, но я подумал, что ничего тут не поделать. Мы ничего вашему сараю не сделали, нет-нет. Просто поспали тут немного. А когда янки промчались мимо, мы проснулись.
– Откуда вы взялись? Вы… вы что, от янки сбежали? – Девушка все еще дрожала и запиналась.
Солдаты засмеялись.
– Нет, мэм. О, нет, мэм. Они нас не смогли поймать. Мы тут попали в переделку на дороге в паре километров отсюда. И вот Билла в руку ранило, сюда – бам. И мне тоже досталось. Такие дела. А в этого, Сим его зовут, не попали, но они за нами долго гнались, и мы отстали от своих.
– Так это они были… эти, которые тут проехали? Они за вами гнались?
Солдаты в сером снова засмеялись.
– Кто – эти? Еще чего! Там была целая куча янки, и наших парней тоже было много. А эта маленькая банда – нет, мэм.
Она успокоилась настолько, что могла разглядеть солдат более внимательно. Они все были покрыты грязью и пылью. Серая форма была сильно поношена и покрыта красноватыми пятнами застывшей грязи. Похоже было, что они много дней не брились. Головные уборы у них были разные. Один солдат был одет в маленькое синее кепи пехоты северян с эмблемой корпуса и номером полка; на другом была большая широкополая шляпа с дырой на тулье; а третий вообще был с непокрытой головой. Левый рукав одного солдата и правый рукав другого были разрезаны, а руки аккуратно перевязаны чистой тканью.
– Ерунда, пара царапин, – объяснил один из них. – Мы остановились у миссис Ливиттс – так она сказала, что ее зовут – и она нас перевязала. Вот Билл, он сильно пить захотел. И жар у него. Мы…
– Вы там в армии моего отца не видали? – спросила Мэри. – Джон Хинксон – так его зовут.
Солдаты снова ухмыльнулись, но ответили вежливо:
– Нет, мэм. Нет, не встречали такого. Он где служит, в кавалерии?
– Нет, – ответила девушка. – Он, мой дядя Эйса и мой двоюродный брат – его зовут Билл Паркер – все они с Лонгстритом3 – так они его называют.
– А, – сказали солдаты. – Лонгстрит? Эти войска очень далеко отсюда. Где-то на северо-востоке. А в этих местах одна кавалерия. Они, наверное, в пехоте служат.
– Мы уже так давно ничего от них не слыхали, – сказала Мэри.
– Ну, им там хорошо в пехоте, – сказал один из солдат, пытаясь ее успокоить. – Пехота мало бывает в бою. Сходят там пару раз в атаку, может, некоторых ранят немного, и все. Вот если бы они в кавалерии были, то да, кавалерия…
Мэри, сама того не желая, перебила его.
– А вы есть хотите? – спросила она.
Солдаты переглянулись с каким-то неожиданным и странным стыдом. Опустив головы, они помолчали.
– Нет, мэм, – наконец, ответил один.
Санто в своей загородке продолжал спокойно жевать. Иногда он дружелюбно поглядывал на них. Это был старый конь, и в его глазах и челке было что-то такое, из-за чего казалось, что он носит очки. Мэри подошла и погладила его.
– Ну, если вы голодны, я могу вам что-нибудь принести, – сказала она солдатам. – Или вы можете в дом зайти.
– Нет, в дом нам нельзя, – сказал один. – То был, скорее всего, только передовой отряд янки. Скоро еще появятся, это точно.
– Я могла бы вам что-нибудь сюда принести, – с готовностью предложила девушка. – Давайте?
– Ну, – сказал один солдат смущенно. – Мы, конечно, давно не ели. Если бы вы нам принесли чего-нибудь перекусить… немного… мы бы тогда…
Не дожидаясь, пока он договорит, девушка повернулась к двери. Но, не дойдя до нее, она резко остановилась.
– Слушайте! – прошептала она. Она наклонилась вперед, опустив голову и рукой показывая солдатам сохранять молчание.
Они смогли расслышать топот множества копыт, лязг оружия и частые голоса.
– Черт возьми, это янки! – Солдаты вскочили и устремились к двери. – Так и знал, что это был только передовой отряд.
Девушка и трое солдат смотрели наружу из темноты сарая. Дорогу заслоняли стволы деревьев и маленький курятник, но они все равно смогли увидеть, что по дороге ехало множество всадников. И форма у них была синяя.
– Ой, прячьтесь, прячьтесь скорее! – закричала девушка, чуть не плача.
– Подождите-ка, – прошептал один из солдат в сером. – Может, они еще мимо проедут. А, ни черта не мимо! Они останавливаются. Скорей, парни!
Они бесшумно кинулись в темный угол сарая. Девушка, стоявшая у двери, услышала, как мгновение спустя они начали громко шептаться.
– Где бы нам спрятаться? Куда спрятаться? Тут нигде не спрячешься!
Девушка повернулась и в отчаянии оглядела сарай. Похоже, так оно и было. Запасы сена уменьшились благодаря отличному аппетиту Санто, и жерди яслей были едва прикрыты, за исключением одного угла, где лежала небольшая кучка.
Взгляд девушки упал на большой ящик для корма. Она подбежала к нему и откинула крышку.
– Сюда, сюда! – закричала она. – Забирайтесь сюда.
Солдаты, которые затаились в дальней части сарая, живо откликнулись на ее зов и бросились к ящику. Пытаясь залезть в него одновременно, они мешали друг другу. Раненые солдаты задыхались и что-то бормотали, но в конце концов все смогли улечься на слой корма, покрывавший дно. Девушка быстро, но осторожно опустила крышку, а затем молниеносно повернулась к двери.
Там никого не было, поэтому она подошла ближе, чтобы оценить ситуацию. Всадники спешились и молча стояли рядом с лошадьми. Военный с седой бородой, чьи красные щеки и нос ярко выделялись над бакенбардами, прогуливался с двумя или тремя другими солдатами. На них были двубортные мундиры, а под черными кожаными поясами для сабель были подвязаны выцветшие желтые шарфы. Седобородый, по-видимому, отдавал приказы, указывая то туда, то сюда.
Мэри на цыпочках подошла к ящику.
– Они все слезли с лошадей, – сказала она в его сторону. Из отверстия от сучка возле крышки ящика высунулся палец, и кто-то отчетливо сказал ей: – Подойдите поближе. – Она повиновалась и услышала приглушенный голос: – Бегите в дом, леди, и если мы вас больше не увидим, то большое спасибо за то, что вы сделали.
– До свиданья, – сказала она ящику.
Она предприняла две попытки выйти из сарая с невозмутимым видом, но каждый раз не выдерживала и поворачивала назад как раз в тот момент, когда ее вот-вот должны были увидеть солдаты в синих мундирах. Наконец, она все же сделала рывок вперед и вышла на яркий солнечный свет.
Группа военных в двубортных мундирах в тот же миг повернулась к ней. Офицер с седой бородой забыл опустить руку, которую вытянул вперед, отдавая какой-то приказ.
Она поняла, что походка у нее совсем неестественная. Ей казалось, что она ведет себя очень странно и подозрительно. Она чувствовала, что на ее лице буквально было написано: "В ящике для корма спрятались три человека".
Офицер с седой бородой направился к ней, и она остановилась, борясь с желанием броситься бежать. Но офицер снял свою маленькую синюю фуражку и выглядел вполне дружелюбно.
– Вы здесь живете, я полагаю? – сказал он.
– Да, – ответила она.
– Видите ли, мы вынуждены остановиться здесь на ночь, и поскольку с нами двое раненых, я думаю, вы не будете возражать, если мы положим их в сарае.
– В… в сарае?
Он понял, что она нервничает, и ободряюще улыбнулся.
– Не бойтесь. Мы здесь ничего не сломаем. Вы в полной безопасности.
Девушка балансировала на одной ноге, а другой водила взад-вперед по траве, глядя вниз.
– Но… не думаю, что маме понравится, если… если вы займете сарай.
Старый офицер засмеялся.
– Разве? – сказал он. – Ну да. Наверное, ей это не понравится, – Он какое-то время размышлял, а потом весело сказал: – Ну, тогда нам придется спросить у нее разрешения. Где она? В доме?
– Да, – ответила девушка. – Она в доме. Она… она до смерти перепугается, когда вас увидит!
– Что ж, тогда ты иди и спроси ее, – сказал офицер, все еще добродушно улыбаясь. – Спроси, а потом возвращайся и скажи мне.
Когда девушка открыла дверь и вошла на кухню, там никого не было.
– Мама! – тихо позвала она. Никто не ответил. Чайник все еще напевал свою тихую песенку. Нож и картофельные очистки лежали на полу.
Она подошла к комнате матери и осторожно вошла внутрь. Дом выглядел как-то иначе, более одиноко, и этой действовало ей на нервы. Постель была беспорядочно завалена покрывалами.
– Мама! – позвала девушка, дрожа от страха, что ее матери и здесь нет и она не ответит. Но внезапно одеяла зашевелились, и голова матери высунулась наружу.
– Мэри! – воскликнула она, как будто в изумлении. – Я думала… думала, что…
– Ну, мама, – выпалила девушка. – У нас во дворе человек сто янки, а я спрятала троих наших в ящике для корма!
Но пожилая женщина после появлении дочери начала метаться по кровати и истерически причитать.
– Мама, – воскликнула девушка. – Они хотят использовать сарай, а там в ящике наши солдаты! Что мне делать, мама? Что же делать?
Мать, казалось, не слышала, настолько она была поглощена своим горем и слезами.
– Мама! – закричала девушка. – Мама!
Мгновение Мэри стояла молча, задумавшись, приоткрыв рот и глядя перед собой. Потом она пошла на кухню и выглянула в окно.
Пожилой офицер и остальные смотрели на дорогу. Она подошла к другому окну, откуда видно было лучше, и увидела, что они смотрят на небольшой отряд всадников, который приближался рысью, поднимая клубы пыли. Вскоре она узнала в них тот отряд, который раньше проезжал мимо дома. Его возглавлял тот же молодой человек с тускло-желтым шевроном на рукаве. С ними был безоружный всадник в серой форме.
Когда они подъехали совсем близко к дому, она вернулась к первому окну. Офицер с седой бородой довольно улыбался.
– Так вы его взяли? – спросил он. Молодой смуглый сержант соскочил с лошади и отдал ему честь. Его ответа девушка не услышала. Она увидела, как невооруженный всадник в сером поглаживал черные усы и спокойно оглядывался по сторонам с заинтересованным видом. Он казался таким невозмутимым, что она не поняла, что он пленник, пока не услышала, как седобородый крикнул:
– Ладно, отведите его в сарай. Наверное, там он будет в безопасности, – Группа солдат повела пленного к сараю.
Вспомнив о той троице в ящике для корма, девушка в ужасе всплеснула руками.
III
Солдаты в синем деловито сновали между длинными рядами топтавшихся на месте лошадей. Согнувшись и обливаясь потом, они тряпками или пучками травы обтирали лошадям стройные ноги, от состояния которых они так сильно зависели. Мокрые морды лошадей все еще были покрыты пеной от стальных уздечек, которые весь день сжимали им рты. Солдаты переговаривались через спины лошадей.
– Смотри, куда твоя кляча наступает, Финерти! Держи ее от меня подальше!
– Ну и развалина! Ковыляет, как старая слониха.
– Эта маленькая кобыла Билла, она была в полном порядке, когда прибыла с отрядом Кроуфорда!
– Кроуфорд – самый лучший кавалерист в армии. И у него лошадей не загоняют. У других лошади так и валятся, а у него всегда свежие.
– Слышишь, Финерти, ты уймешь, наконец, свою корову?
Среди все этой возни, болтовни и шуток солдат лошади сохраняли серьезную задумчивость, двигая из стороны в сторону челюстями и иногда мечтательно потираясь друг о друга носами.
Перед сараем удобно устроились три солдата. Поставив ружья к стене, они переговаривались. Рядом с ними стоял часовой, держа оружие на сгибе руки. Его силуэт четко вырисовывался на темном фоне открытой двери. Четыре лошади, оседланные и снаряженные, совещались, склонив головы друг к другу. Их поводья были обмотаны вокруг столба.
Среди спокойной зелени, такой во всем привычной для мирного времени, странно выделялись признаки войны, принесенные сюда войсками. Мэри, с любопытством наблюдавшая вокруг, не узнавала местности. Это уже не были до боли знакомые ей дом и двор. Новые цвета – синий, стальной и выцветший желтый – полностью доминировали над старыми зеленым и коричневым. Она слышала голоса солдат, и по их тону казалось, что они стояли здесь лагерем уже долгие годы – для них все было таким обычным. Они так быстро захватили всю окружающую местность, что даже старые, привычные вещи казались девушке странными и угрожающими.
Мэри собиралась пойти и сказать командиру в синем, что ее мать совсем не хочет, чтобы его люди использовали сарай, но остановилась, услышав, как он разговаривает с сержантом. Ей стало понятно, что для него не имеет большого значения, чего хочет ее мать, и что возражения с ее или чьей-либо еще стороны были бы бесполезны. Она видела, как пленного в серой форме отвели в сарай, и долгое время наблюдала за разговаривающими солдатами и задумчивым часовым. Ее терзала мысль о троих, сидевших в ящике для корма.
Ей казалось, что в этом случае она должна была совершить что-то героическое. Во всех историях, которые она читала, когда училась в пансионе в Пенсильвании, девушки, оказываясь в подобной трудной ситуации, всегда совершали невероятные поступки. Правда, обычно это касалось спасения их возлюбленных, а ни спокойный солдат в сером, ни кто-либо из троих в ящике таковыми не были, но ведь настоящая героиня не стала бы задумываться над этим незначительным вопросом. Само собой, героиня обязательно сделала бы что-нибудь, чтобы спасти эти четверых. Если бы она хотя бы не попыталась что-нибудь предпринять, то предала бы идеалы, которые возникли у нее за много лет мечтаний.
Но ситуация была трудная. В сарай вела только одна дверь, и перед этой дверью было четверо вооруженных солдат, один из которых стоял спиной ко всему остальному миру, без сомнения, пристально наблюдая за спокойным пленным и, между прочим, за ящиком для корма. Она знала, что, стоит ей открыть кухонную дверь, три или даже четыре головы тут же повернутся в ее сторону. И слух у них тоже был отличный.
Она знала, что настоящие героини справлялись с такими делами быстро и умело. Они освобождали героя из пут, выкрикивали драматическую фразу и стояли между ним и его врагами, пока он не убежит достаточно далеко. Однако девушка хорошо понимала, что, даже если ей удастся дойти до того момента, когда она сможет гордо встать между убегающими героями и их преследователями, эти свирепые солдаты в синем не остановятся. Они просто пробегут мимо, не заметив ее. Она видела, как великолепные идеи и приемы, такие действенные в книгах, один за другим отступают перед простыми, незатейливыми трудностями этой ситуации. Они были здесь бесполезны. Она с отчаянием подумала о спокойном пленном и о тех, которые сидели в ящике для корма.
Все, что она могла придумать, это отправиться к командиру синей кавалерии и, признавшись ему, что в ящике для корма спрятаны трое ее друзей, а его врагов, умолять его позволить им уйти. Она начинала подозревать, что этот старик с седой бородой не был таким уж добродушным. Было очень вероятно, что он не поддержит такой план. Скорее всего, он со своими людьми тут же бросится к ящику и возьмет ее друзей в плен. Недостатком этой идеи было то, что она не могла узнать, сработает ли она, не попробовав, а в случае неудачи было бы слишком поздно придумывать что-то другое. Она подумала, что война делает мужчин очень неразумными.
Все, что ей оставалось, – это стоять у окна и горестно смотреть на сарай. Когда она призналась себе в этом, ей стало очень стыдно. Значит, она не была создана такой же, как те немногие люди, которые так успешно помогали тем, кто в этом нуждается. Ее победили сарай с одной дверью и четверо мужчин, у которых было по паре глаз и ушей – мелочи, которые не смогли бы остановить настоящую героиню.
Яркий белый свет дня начал медленно угасать. На поля опустились свинцово-серые тени. В этой наступающей темноте костры, разведенные войсками в дальнем конце сада, становились все ярче, превращаясь в малиновые пятна среди темных деревьев.
Девушка услышала испуганный голос матери, позвавшей ее из своей комнаты.
– Мэри! – Она поспешила на зов, осознав, что из-за волнения на какое-то время совершенно забыла о существовании своей матери.
Пожилая женщина все еще лежала в кровати. Ее лицо раскраснелось, а на вспотевшем лбу появились новые морщины. В панике оглядываясь, она начала плакать.
– Ох, мне дурно… как мне дурно! Эти солдаты уже уехали? Уехали?
Девушка осторожно поправила матери подушку.
– Нет, мама. Они пока здесь. Но они ничего не испортили, как мне кажется. Может, ты поешь что-нибудь?
Мать отмахнулась от нее с нетерпеливостью, характерной для больных.
– Нет, не надо, оставь меня в покое. У меня голова раскалывается, и ты прекрасно знаешь, что во время этих приступов мне ничего не помогает. Это все эти волнения, вот от чего они начинаются. Когда уже они уедут? Послушай, не уходи никуда. Держись поближе к дому.
– Я буду здесь, рядом с тобой, – сказала девушка. Она сидела в полумраке и прислушивалась к бесконечным стонам матери. Когда она пыталась пошевелиться, мать сразу окрикивала ее. Если она спрашивала, как ей облегчить страдания матери, та сразу ее перебивала. Каким-то образом то, что она просто молча сидела рядом со страдающей матерью, казалось, облегчало ее состояние. Поэтому она с покорностью подчинилась. Иногда мать задавала вопросы о том, как обстоят дела, и, хотя она старалась все подробно рассказывать и по возможности успокаивать и не тревожить ее, ее ответы всегда не нравились больной женщине и вызывали только возгласы сердитого нетерпения.
Наконец, женщина заснула тем сном, которым спят уставшие от тяжелой работы люди. Девушка осторожно встала и вышла в кухню. Выглянув в окно, она увидела, что те четверо солдат все еще были у дверей сарая. Небо на западе светилось желтым. На его фоне некоторые стволы деревьев казались нарисованными чернилами. Солдаты, окутанные клубами голубоватого дыма, сновали вокруг костров в саду. Поблескивала сталь.
Девушка теперь сидела в кухне и смотрела на улицу, где опускались сумерки. Солдаты зажгли фонарь и повесили его в сарае. В его лучах очертания часового казались гигантскими. В саду пофыркивали лошади, и был слышен гул голосов. Иногда мимо дома проезжали небольшие группы солдат. Девушка слышала резкие окрики часовых. Она достала что-то из еды и, стоя у окна, ела руками. Она так боялась, что сейчас что-нибудь произойдет, что не оставляла своего поста ни на минуту.
Она во всех подробностях вспоминала то, что видела внутри сарая. Она подумала об отверстиях от сучков в досках с задней стороны ящика, но поняла, что заключенные в нем солдаты не смогли бы сбежать через них. Она вспомнила о кое-каких прорехах в крыше, но они тоже бы не помогли. Столкнувшись с этой неразрешимой проблемой, она почувствовала, что ее идеалы и мечты рушатся, как карточный домик.
В какой-то момент она решила, что нужно, по крайней мере, сходить на разведку. Уже была ночь. Все за пределами кругов света от фонаря в сарае и костров казалось массами тяжелой, таинственной черноты. Она сделала два шага к двери, но затем остановилась. Девушка вдруг вспомнила о всех бесчисленных опасностях, что подстерегали ее, вернулась к окну и замерла, дрожа. Наконец, она быстро подошла к двери, открыла ее и бесшумно выскользнула в темноту.
Мгновение она всматривалась в окружающий мрак. Костры солдат казались нарисованными на какой-то огромной картине – оттенки красного на черном холсте. Все еще был слышен гул голосов. Девушка медленно пошла в противоположную сторону. Ее глаза были устремлены в одну точку; каждый раз, прежде чем сделать шаг, она с секунду вглядывалась в темноту перед собой. Ее горло сжалось, будто она была готова в любой момент вскрикнуть от страха. Высоко в ветвях деревьев был слышен голос ветра, напевавшего песню ночи, тихую и печальную – стон бесконечной, невыразимой печали. Ее собственное огорчение, тяжелое положение солдат в сером – эти переживания, а также все, что она знала или представляла о горе, – все это было выражено в тихом плаче ветра в кронах деревьев. Сначала ей захотелось зарыдать. Эти звуки будто напоминали о неумолимой судьбе и ничтожности человеческих усилий. Но затем деревья и ветер придали ей сил, говоря о самопожертвовании и бесстрашии, о суровых лицах тех людей, которые не бледнели, когда наступало время выполнить Долг.
Она часто посматривала на темные фигуры, которые время от времени двигались в свете у двери сарая. Раз она наступила на ветку, и, как это всегда бывает, та невыносимо громко хрустнула. Но на этот шум часовые у сарая не обратили внимания. Наконец, она оказалась у задней стенки сарая, там, где могла видеть отверстия от сучков в досках, через которые сочился свет изнутри. Едва дыша от волнения, она подкралась ближе и заглянула в одно из них. Он еще не успела ничего толком рассмотреть, как в ужасе отпрянула, потому что ранее такой спокойный и жизнерадостный часовой у двери сыпал грубыми фразами, громоздя одно ужасное ругательство на другое, хотя речь шла всего лишь о его лошади.
– Уж ты мне поверь, – убеждал он невозмутимого пленного в сером. – Да во всей вашей чертовой армии нет лошади, которая могла бы пробежать сорок миль наравне с этой маленькой кобылой!
Когда в кромешной тьме снаружи Мэри осторожно вернулась к отверстию в доске, трое солдат у сарая вдруг тихо заговорили:
– Ш-ш-ш! Тише, Пит, лейтенант идет, – Часовой, вероятно, собирался продолжить свой пылкий монолог, но, услышав это предупреждение, внезапно принял надлежащую позу.
Высокий и стройный офицер с гладко выбритым лицом вошел в сарай. Часовой старательно отдал ему честь. Офицер окинул сарай внимательным взглядом.
– Все в порядке?
– Так точно, сэр.
Глаза офицера казались парой кинжалов. От носа до уголков рта у него были глубокие морщины, которые придавали ему слегка неприятный вид, но в его лице также была какая-то особая задумчивость, как у поглощенного учебой студента, что совершенно противоречило хищному выражению его взгляда, который замечал все.
Внезапно он указал куда-то длинным пальцем и спросил:
– Что это?
– А, это? Думаю, это ящик для корма.
– А что в нем?
– Не знаю, Я…
– А должен знать, – резко перебил офицер. Он подошел к ящику, откинул крышку, запустил внутрь руку и достал пригоршню корма. – Ты должен знать, что и где находится, раз охраняешь пленных, – добавил он, нахмурившись.
Пока происходили эти события, девушка чуть не упала в обморок. Она ослабевшими руками шарила по доскам, ища, за что бы ухватиться. Смертельно побледнев, она наблюдала, как офицер опускает в ящик руку, в которой, в конце концов, оказалась лишь пригоршня корма. Этот неожиданный результат совершенно ошеломил ее. Она до глубины души была поражена тем, что трое крупных мужчин превратились в горсть корма.
