Стивен Хантер
Жарким кровавым летом
Глава 6
Мальчишке было жарко. Мальчишка курил. Белокурые волосы с рыжеватым оттенком наполовину закрывали плоское, словно морда мопса, лицо, а сигарета, свисавшая из уголка рта, придавала ему особенно наглый вид; в сложенной чашечкой ладони левой руки, которую он поднес ко рту, покоились игральные кости.
– О, деточка, – бормотал он. – Шестерочка, сестреночка, дроченочка, утеночка, курвеночка, маманечка, говненочка, сластеночка, детка, детка, детка, детка, будь послушной деточкой, сделай, что говорит папочка, сладкая конфеточка, деточка, шестерочка!
На его лице отразился почти религиозный экстаз, он принялся медленно вращать крепко стиснутый кулак, на лбу поверх густых веснушек выступили крупные, ярко сверкавшие капли пота. Он закатил глаза, а потом прикрыл веки, хотя, возможно, последнее было связано вовсе не с заклинанием судьбы, а с дымом от «Лаки страйк», не вовремя попавшим в глаза.
– Давай, милый, давай, давай! – сказала его подруга, выглядывавшая из-за плеча мальчишки.
Она казалась лет на десять старше своего спутника. Увесистые пухлые груди туго натягивали короткое платье, открывавшее взору все, на что стоило обращать внимание. Это была платиновая блондинка с губами, накрашенными рубиново-красной помадой; ее серьги и ожерелье сверкали алмазами. Она прикоснулась к плечу мальчишки – на удачу.
Его лицо исказилось судорогой, и он разжал кулак.
Кости бешено запрыгали по столу, и Эрл вспомнил о японском «Бетти» – двухмоторном бомбардировщике, который когда-то на его глазах, подбитый, упал в море. Самолет совершенно невероятным образом кувыркался в воздухе, пару раз подпрыгнул на поверхности воды, подняв фонтан брызг, и канул в глубину. Кости, в отличие от самолета, остались на поверхности стола. Эрл снова взглянул на парнишку, который всем телом подался вперед; его глаза, полные надежды, были широко раскрыты.
– Проклятье! – в ужасе закричал мальчишка, увидев на обращенных кверху гранях маленьких кубиков три и четыре точки. Не две и четыре, или три и три, или пять и одну, которые были ему нужны. Выпали несчастные семь очков, а значит, он проиграл.
– Сожалею, сэр, – произнес крупье с чисто профессиональным равнодушным почтением в голосе и отработанным движением пододвинул к себе лопаточкой ставку белобрысого мальчишки – кучку двадцати-, пятидесяти- и стодолларовых банкнот.
Этот проигрыш, пожалуй, равнялся новому – и самому большому в его жизни – годовому жалованью Эрла. Впрочем, мальчишка только ухмыльнулся и вытащил из кармана комок смятых купюр, большой, как кулак Демпси[8].
– Он просадил кучу денег, – сказал Эрл Ди-Эй Паркеру, который стоял рядом с ним в переполненной комнате на втором этаже клуба «Огайо», наблюдая за игрой. – И продолжает улыбаться. Откуда у такого молокососа столько бабла, чтобы пригоршнями разбрасывать ее? И где он подцепил эту куклу – прямо с календаря?
– Там, откуда он взялся, всего этого добра хватает, – ответил Ди-Эй. – Вы ведь не часто ходите в кино, верно, Эрл?
– Нет, сэр. Времени не хватает.
– Ну так вот, этого мальчишку зовут Микки Руни. Большой актер. Всегда играет этаких деревенских олухов, молодых парней из провинции. Он выглядит на четырнадцать, но на самом деле ему двадцать шесть, он был дважды женат и выбрасывает по десять тысяч за ночь всякий раз, когда приезжает в город. Я слышал, что игроки называют его «мистер Эй-парни-давайте-устроим-шоу!».
Эрл потряс головой, не скрывая отвращения.
– Это Америка, Эрл, – сказал Ди-Эй. – То, за что вы сражались.
– Давайте пойдем отсюда, – предложил наконец Эрл.
– Конечно. Но только сначала осмотритесь, запомните все как следует. Возможно, когда вы в следующий раз увидите это место, у вас в руках будет «томми».
В клубе было темно и людно. Здесь, на втором этаже, где царила игра, висела непроницаемая пелена дыма и воздух был пропитан въевшимся навсегда запахом табака. Этот запах напоминал серную вонь на Иводзиме, а в помещении ощущалось безумие, сходное с тем, что владело людьми на очищенной от японцев прибрежной полосе, куда начали доставлять раненых и боеприпасы и где никто не представлял, как можно попасть вглубь острова. Шуму было, пожалуй, не меньше, чем там.
В одном конце зала крутилось колесо рулетки, выкачивая деньги из карманов сосунков. Под низко висящими лампами стояло с дюжину столов, за которыми играли в покер. Вдоль стен выстроилась шеренга игровых автоматов, перед которыми толпились многочисленные паломники, взывавшие к милосердию бога наживы и приносившие ему свою дань в виде пятицентовиков, десятицентовиков и серебряных долларов. Но любимой игрой посетителей «Огайо» были кости; собравшиеся вокруг многочисленных столов щеголи доверяли свою удачу паре кубиков, которые, подпрыгивая, катились по зеленому сукну, отчего похожие на айсберги груды денег перемещались по столам. Негритянская джазовая группа наяривала горячий бибоп[9], фортепиано выдавало сумасшедшие риффы[10], саксофон, кларнет и еще какой-то инструмент с печальным звуком повествовали об утраченном – состояниях, любви и надеждах.
Эрл снова покачал головой. «Господи помилуй!» – подумал он.
– А теперь, Эрл, пора идти, – сказал старик. – Здесь не любят бездельников вроде нас. Либо играй, либо проваливай.
Спускаясь вниз, они миновали бар, тоже переполненный. Пять девушек сбились с ног, выполняя заказы. За их спинами на причудливом стеллаже красного дерева выстроились ряды темных бутылок, обещавшие заманчивое забвение.
– Хотите выпить, Эрл?
– Нет, – отрезал тот. – Я завязал с этим дерьмом.
На Эрле был новый костюм-тройка, синий в полоску, на шее – желтый галстук, на ногах – сверкающие коричневые полуботинки. Коричневую фетровую шляпу он низко надвинул на глаза. Он чувствовал себя так, словно его обмотали бинтами, зато выглядел на полсотни долларов – столько он истратил на свое новое барахло.
– Это, пожалуй, хорошо, – одобрил Ди-Эй. – Пьяным я победил в шестнадцати перестрелках, но, будь оно все проклято, потом стал пить так, что боялся в один прекрасный день проснуться в Гонконге с разбитым носом, большой бородой, татуировками на всем теле и вновь обретенной китайской семьей, которую нужно будет содержать.
– Такое случалось со знакомыми мне морскими пехотинцами, не с одним и не с двумя, – заметил Эрл.
Они вышли на улицу. На другой стороне, словно семь роскошных лайнеров, пришвартованных к пирсу, в ночи сверкали семь главных городских достопримечательностей – водолечебниц, которые даже в этот час были переполнены людьми. Все они стремились причаститься к чудесной силе богатых минералами вод, которые поступали из невидимой с этого места горы: мощный неиссякаемый поток с температурой в сто сорок один градус по Фаренгейту.
Люди посещали эту маленькую долину уже несколько столетий, и таким образом город приобрел весьма необычную постоянную клиентуру – тех, кому было просто необходимо попасть сюда. Если вам требовалось избавиться от растяжения мышц, или артрита, или сифилитического нервного расстройства, вы приезжали в Хот-Спрингс и по многу часов просиживали в воде, от которой поднимался пар и которая, как ничто другое, снимала боль и вычищала заразу из всех уголков тела. Выходя из ванны, вы чувствовали себя заново родившимся. Лучше? Ну… возможно. Во всяком случае, не так, как прежде. Но годы шли, город предлагал своим посетителям все новые и новые услуги, уже не столь прозаического характера, и к 1946 году основную массу приезжих составляли не больные старики, а молодые и вполне здоровые люди. Не было ни одной человеческой потребности, которую в Хот-Спрингсе нельзя было удовлетворить за один-единственный вечер, к какой бы сфере она ни относилась – сексуальной, финансовой, криминальной или религиозной.
Трубопровод от пресловутых горячих источников теперь тянулся по кривой, отмечавшей былое местоположение засыпанного ручья. По одну сторону располагались водолечебницы, а по другую раскинулась коммерческая, вернее, развлекательная часть города: устричные заведения, рестораны, тиры, ночные клубы, казино, букмекерские конторы и, конечно, публичные дома. Улица представляла собой широкий бульвар и была так освещена, что вряд ли можно было заметить разницу между дневным и ночным светом. Только гора, находившаяся в собственности американского правительства, оставалась невидимой, зато прочую пакость можно было рассмотреть во всех подробностях.
– Похоже на Шанхай в тридцать шестом году, – сказал Эрл, – вот только глаза у шлюх не раскосые.
С их наблюдательного пункта – они стояли на тротуаре перед водолечебницей «Фордайс», откуда открывался обзор в оба конца улицы, тянувшейся между горами и как бы охраняемой с севера гигантскими воротами, образованными массивным зданием отеля «Арлингтон» с одной стороны и намного более высоким зданием «Медикал арт» с другой, – улица казалась просто гигантской. Миля суеты и греховности сияла огнями, уходившими за горизонт. Но это была лишь показная сторона сложного явления, носившего наименование Хот-Спрингс. От главного проезда, извиваясь, уходили и тянулись по холмам другие дороги, и в каждом квартале имелись публичный дом, и казино, и букмекерская контора, а часто – по нескольку штук. Дальше, в сторону Малверна, цвет становился черным, поскольку греховный Хот-Спрингс не знал никаких расовых барьеров, и чем дальше, тем больше становилось дыма и пара – там находились отель «Питиэн» и одноименная водолечебница, единственное место в городе, где негры, которые делали здесь всю реальную работу и обеспечивали жизнедеятельность округи, имели возможность и сами окунуться в целебную горячую воду.
– Нет, я совершенно не понимаю, как Беккер собирается прикрыть эти заведения силами всего двенадцати человек, – сказал Эрл. – Да здесь дивизии не хватит.
– Для того и нужна подготовка, – ответил старик. – В городе около полутысячи букмекерских контор, и они-то и есть первая цель всей операции. От них кормятся все остальные. Но среди них есть одна, так называемая центральная контора, откуда денежки растекаются по всей сети. Туда сходятся все телефонные линии, там первыми узнают все результаты всех соревнований, тамошние гении постоянно выдают сведения о текущем соотношении шансов и передают их в другие конторы, чтобы там могли принимать ставки до последнего момента. Потом они получают результаты, объявляют их, и все продолжается. Очень даже серьезный бизнес: контора берет два процента и всегда находится в выигрыше, независимо от того, выиграл или проиграл игрок. Но есть проблема: все сильно зависит от состояния связи, от того, насколько быстро они получают внешнюю информацию. Без этой информации их просто нет. Понимаете, в чем хитрость? Если мы сможем закрыть главную контору, то разрушим всю систему. Мы прижмем их к ногтю.
– А нам известно, где она находится?
– Нет, конечно. Об этом знает много народу, но вряд ли кто-нибудь захочет известить нас. Нужно будет ударить сразу по многим местам, закрыть их, сломать машину и передать задержанных копам. В полиции их не продержат и дня, но весь смысл в том, чтобы машина дала сбой. Стоит только пошевелить эти заведения, и сразу выяснится, что некоторые уже десять, а то и двадцать раз получали от департамента полиции Хот-Спрингса предписания о закрытии. Только дело почему-то никогда не доводилось до конца. Поэтому мы разносим букмекерские лавки, уничтожаем игровые таблицы, конфискуем деньги и бланки, ищем финансовые отчеты и все, по чему можно установить, где находится центральная контора. Сами видите, это довольно просто. Очень похоже на войну. Мы занимаем японский штаб, и вот она, победа.
Они не спеша шли на север по Сентрал-авеню. Из большинства окон двух- и трехэтажных домов на западной стороне, непритязательных с архитектурной точки зрения, высовывались девушки, которые то и дело окликали двоих видных собой мужчин.
– Эй, сладенькие! Заходите к нам, мы научим вас интересным штучкам.
– Малыш! Ты, большой! У нас здесь так сладко, что ты обязательно растаешь!
– Сэры, у нас самые лучшие девочки, настоящие конфетки. Самый высший сорт.
– Что, Эрл, тянет зайти? – поинтересовался старик.
– Не-а. Если я туда сунусь, то как пить дать подхвачу гонорею. Плюс ко всему моя жена далеко отсюда и к тому же беременна, так что мне не нужны осложнения.
– Беременна? И давно?
– Мм… Если честно, не знаю. Уже некоторое время, только я не замечал.
– Эрл, если бы я знал, что ваша жена беременна, то не стал бы уговаривать вас идти к нам. Здесь может быть довольно горячо.
– Не беспокойтесь на этот счет, старина. Сами знаете: я буду заниматься делом, которое знаю лучше всего на свете.
– Неужели вы не чувствуете себя счастливым? У меня был сын, и я никогда не сожалел об этом, хотя он умер совсем молодым. Это было счастливое время. Так или иначе, вы будете отцом. Считается, что это радостное время для каждого мужчины.
– А-а, – недовольно буркнул Эрл.
– Вы поймете это, Эрл. Поверьте мне, обязательно поймете.
Они шли дальше, справа тянулись водолечебницы, слева – казино и дома терпимости. Через некоторое время водолечебницы уступили место премиленькому небольшому парку, где отцы города посадили деревья, разбили цветущие клумбы и тому подобное. Это было действительно очень красиво, а сзади высилась гора, дарившая Хот-Спрингсу нагретую минеральную воду, благодаря которой город не походил ни на один другой.
На тротуаре было полно народу – в Хот-Спрингсе никто не сидел на месте. Двое мужчин, тайно осуществлявших рекогносцировку, проходили мимо отчаявшихся людей, которые прибыли в Хот-Спрингс, потому что верили, будто горячие источники смогут их вылечить, и мимо кучек богачей, которые приехали сюда ради развлечений. Относившиеся к первой категории носили потертые костюмы и были худы и бледны; они уже казались наполовину мертвыми и оставались как бы невидимыми для искателей удовольствий – лощеных, в отличных костюмах и платьях, в соломенных шляпах или шляпках с вуалью. Эти, в большинстве своем полные и розовощекие, были приветливы и нетерпеливы и жадно ждали ночных развлечений. Время от времени по улице проезжала черно-белая патрульная машина с несколькими заспанными полицейскими, которые лениво скользили взглядами по толпе, выискивая карманников, грабителей или просто драчунов.
– Если действовать по закону, мы должны сказать этим копам, что там играют на деньги, – проронил Ди-Эй.
– То-то они удивятся, – отозвался Эрл.
Они подошли к роскошному зданию кварталах в четырех к северу от клуба «Огайо», буквально в тени небоскреба «Медикал-арт» и гигантского отеля «Арлингтон», сверкавшего рядами ярко освещенных окон. Но хотя «Арлингтон» был великолепен, он все же не мог соперничать по элегантности со строением на противоположной стороне улицы.
Это был «Южный клуб». Черный мраморный фронтон, опиравшийся на мраморные колонны портика, сразу заявлял о немалых амбициях; камень был отполирован, и фасад сверкал в темноте, словно дворец из голливудского кинофильма о жизни в средневековом Багдаде. В холле сияла люстра, изливавшая на улицу потоки света, да и все вокруг сверкало огнями. К портику медленно подплывали лимузины и высаживали пассажиров, от которых за милю тянуло большими деньгами. Обычной одеждой для мужчин были смокинги, а женщины, в большинстве своем густо увешанные драгоценностями, носили полупрозрачные белые платья, плотно облегавшие тело.
– А вот куда ходят самые большие шишки, – объяснил Ди-Эй. – Это настоящий шедевр Оуни. Боже, какие деньжищи он там делает!
– Что он о себе думает? Что он король или, может быть, один из тех египетских парней, которые делали себе могильные памятники размером с гору?
– Да, в этом роде, – подтвердил Ди-Эй. – У него там два казино, три комнаты для покера с высокими ставками и зал, куда он привозит звезд первой величины. Если не ошибаюсь, на этой неделе у него Перри Комо. А однажды был Бинг Кросби. О, это самое милое местечко между Сент-Луисом и Новым Орлеаном. Отличное место. Ничего подобного нет нигде.
– Дела у него идут нормально, не так ли? – осведомился Эрл, внимательно рассматривая здание и подходы к нему, будто разрабатывал план ночной атаки.
– Давайте задержимся здесь ненадолго и понаблюдаем за обстановкой.
Они не без труда отыскали свободную скамейку на тротуаре Сентрал-авеню, уселись и принялись наблюдать, как к зданию подкатывает медлительная череда лимузинов и из каждого выходит пара щеголей и щеголих, а то и несколько пар. Ни дать ни взять конгресс модников. Эрл в своем новом синем костюме чувствовал себя так, будто облачен в отрепья.
– А теперь – пара слов о том, откуда взялся «Южный». В тысяча девятьсот сороковом году наводнением снесло мост через Арканзас выше Литл-Рока. Из-за этого бокситовым королям пришлось изменить маршрут пересылки денег из Чикаго для выплаты жалованья работникам рудников Хэтти-Флетчер. «Алкоа» направила деньги в Талсу, а оттуда, естественно, на ближайшую узловую железнодорожную станцию, которой оказался Хот-Спрингс. Только один перевод, пока восстанавливали этот несчастный мост на Арканзасе. Та выплата была особенной: видите ли, в сороковом году никто здесь не имел текущих счетов и вся сумма перевозилась наличными. Более четырехсот тысяч долларов. Как бы то ни было, почтовый вагон с деньгами в пятницу, поздно ночью, въехал на товарный двор железнодорожной станции здесь, в Хот-Спрингсе, и пятеро очень крутых парней провернули дело быстрее, чем вы сможете произнести детскую считалку. Они точно знали, какой из почтовых вагонов – а их на станции было много – им нужен. Подорвали замок каким-то хитрым устройством и влетели внутрь. Один из охранников попытался достать оружие, и они расстреляли всех из обычных «Томми». Четверо парней были мертвы через секунду. В каждом вагоне имеется по четыре больших хранилища для почты, и эти парни точно знали, которое из них нужно открыть своими бомбочками. Прошло меньше трех минут, как они уже смылись со всей суммой. Конечно, департамент полиции Хот-Спрингса не смог быстро прислать на место патрули, – наверное, они там нисколько не интересовались деньгами. Полицию штата известили только наутро, а когда в дело вмешалось ФБР, все следы давным-давно простыли. Разумеется, они выставили кордоны на дорогах, и обратились за помощью в правоохранительные органы трех окрестных штатов, и дали объявления по радио, и даже перетрясли всех известных им любителей вооруженных ограблений и стрельбы в этих самых трех штатах. Но все было проделано слишком тонко для местных простофиль. Не думаю, что сам Джонни Диллинджер был способен на такую операцию, и, уж конечно, розыск не дал ровным счетом ничего. Грабители просто исчезли, ушли, словно вода в песок. Вы, как морской пехотинец, должны это оценить, Эрл. Настоящий рейд коммандос.
– Видимо, у них был информатор, – сказал Эрл.
– Само собой. А главное вот в чем: через две недели Оуни Мэддокс покупает старый отель «Конгресс», сносит все подчистую и начинает строить на его месте «Южный клуб». Откуда он взял деньги? Из внешних источников? Я так не думаю. Во всяком случае, Беккер не может найти сведений о каких бы то ни было заимствованиях: дело находится всецело в руках Оуни. То ли он устал работать на подхвате у серьезных парней, то ли не хочет быть связанным с ними, то ли углядел возможность прибрать к рукам город со всеми его потрохами. Сами понимаете, никто не может ничего доказать, но остались четыре вдовы и куча сирот, которые не получили после смерти мужей и отцов ничего, разве что трогательное письмо с соболезнованиями от железной дороги, хотя я не уверен. А Оуни получил «Южный клуб».
– Ненавижу гадов, которые платят другим, чтобы те убивали для них людей.
– Ну да, конечно, – рассеянно отозвался Ди-Эй, глядя на часы. – Да, вовремя, минута в минуту. После хорошего бифштекса у «Кой». Вот, сэр, тот самый человек, о котором мы говорили.
Эрл увидел, как вдоль очереди лимузинов проехал самый темный, самый внушительный автомобиль, какой ему когда-либо приходилось видеть. Негр в ливрее вышел на мостовую со свистком во рту и остановил движение, чтобы дать возможность машине подъехать к тротуару, не дожидаясь, пока освободится место.
– Пуленепробиваемый «кадиллак» тридцать восьмого года, – сообщил Ди-Эй. – Самая крутая тачка в Арканзасе. А может, и вообще по эту сторону от Чикаго.
Автомобиль, стоивший семь тысяч сто семьдесят долларов, был, естественно, черным, обтекаемой формы и сверкал массивными бамперами, серебристой радиаторной решеткой и боками покрышек. Он носил гордое название «Флитвуд-таункар, серия 75» – неоспоримый флагман «Кадиллака». Его V-образный 16-цилиндровый двигатель имел объем 346 кубических дюймов; форма темного щегольского капота говорила об устремленности не только вперед, но и в будущее. Автомобиль подплыл прямо к почетному месту, и к нему тут же подбежали двое чернокожих в ливреях, спешивших открыть дверь для мистера Мэддокса.
– Теперь самое время для Перри Комо, – сказал Ди-Эй.
Оуни вышел, потянулся всем телом и втянул дым сигареты, вставленной в мундштук, а левой рукой пригладил зачесанные назад волосы. Он был одет в светло-кремовый смокинг.
– Он вовсе не выглядит крутым, – отметил Эрл. – Скорее просто модником.
– А вы знаете, что он англичанин? Или вроде англичанина. Он прибыл в эту страну, когда ему было тринадцать, а теперь выпендривается и называет всех «старина», «дорогой дружище» и так далее, в духе Рональда Колмена[11]. Но это всего лишь маска. В пятнадцать лет он заправлял уличной бандой в Ист-Сайде. За ним числится с дюжину убийств. Он гнусный беспредельщик, вот что я вам скажу.
Эрл не сразу убедил себя в том, что это описание относится к богатому вертопраху, низкорослому лощеному типу, уделяющему столько внимания своей внешности.
Оуни благовоспитанно наклонился, протянул ладонь, взял за кончики пальцев изящную женскую руку, обтянутую серебристым рукавом, и помог ее обладательнице выбраться из автомобиля. Дама сделала реверанс и выпрямилась, представ во всей красе.
– Ну вот, теперь появилась дама, – сказал Эрл. – Ведь это дама?
– Дама, конечно, – ответил Ди-Эй. – Ну разве не чертовщина?! Эту даму я знаю и готов держать пари, что знаю и нашего следующего гостя.
Женщина отступила в сторону и широко улыбнулась, заполнив ночь блеском своих зубов. Она обладала редкостной привлекательностью. Именно такой хотели стать все девочки (но это почти никому не удавалось), именно с такой мечтали спать все парни. Темно-рыжие, мягкие, как музыка, волосы ниспадали на плечи.
– И какова же ее история? – спросил Эрл.
– Имя – Вирджиния Хилл. Что называется, из деловых. Ее знают и любят в Чикаго, где она сдружилась с кое-кем из итальяшек, которые держат в руках город. Они называют ее «Фламинго», потому что она длинная и красивая. Но пусть ее внешность не вводит вас в заблуждение. Это крутая штучка из сталелитейных городов Алабамы. Она прошла нелегкий путь, повидала виды. Когда хочет, живет с кем-нибудь, а когда хочет – одна. Ей двадцать восемь, но опыта у нее на все шестьдесят. А вот и последний игрок. Хотя он, возможно, не настолько интересен.
Пожалуй, так оно и было. Третий человек, вышедший из автомобиля, оказался загорелым до смуглоты, как бывает у футболистов или других профессиональных спортсменов. Одет он был не в смокинг, а в коричневый парусиновый костюм с двубортным пиджаком, из кармашка которого торчал желтый носовой платок; на ногах – белые туфли. Сорочка под пиджаком была ярко-синей, а на голове сидела белая мягкая шляпа. В зубах он держал сигару, и даже с противоположной стороны улицы на его скулах можно было разглядеть желваки, говорившие об изрядной силе. От него исходили флюиды не то непреклонности, не то себялюбия или самоуверенности, но в целом окружавший его ореол был не тем, которым мог бы похвастаться нормальный богатый человек.
– А это что за тип? – спросил Эрл.
– Бенджамин Сайджел. Больше известен как Багси[12], но в лицо его так не называют. Этакий психованный красавчик из нью-йоркского Ист-Сайда, имеющий крепкие связи с самой верхушкой. За два-три года до начала войны его отправили в Лос-Анджелес, где он руководил рэкетирами и водил дружбу с кинозвездами. Но все это чертовски интересно. Какого дьявола он делает здесь, в гостях у Оуни Мэддокса? Что за яйцо собрались снести и высидеть эти две пташки? Уверяю вас, Багси приехал сюда не для того, чтобы греть задницу в минеральной воде.
Три знаменитости тем временем немного постояли на тротуаре, обменялись несколькими фразами, беззаботно посмеялись чему-то, не обращая внимания на зевак, привлеченных мощью их обаяния. Потом они плечом к плечу поднялись по ступенькам и направились в ночной клуб.
Эрл проводил их глазами и заерзал на скамейке, чувствуя себя удрученным. Ему казалось, что это совершенно неправильно: столько прекрасных парней отдали свои жизни на говенных рифах Tихого океана «ради Америки», и вот перед ним эта самая Америка, место, где гангстеры в смокингах водят под ручку самых красивых женщин, владеют самыми шикарными клубами и вообще ведут жизнь, какой позавидовал бы махараджа. Все это – Оуни Мэддокс, Багси Сайджел – терзало его душу до крови, до боли.
– На мой вкус, – сказал он, немного помолчав, – они одеваются чересчур уж хорошо. Неплохо было бы малость извалять их в грязи, верно?
– Это наша работа, – ответил старик. – Ваша и моя, сынок. Только думаю, что в тюрьме им позволят носить смокинги.
