Стивен Фрай
Теннисные мячики небес
Пит сунул в ладонь Гордона десять фунтов и похлопал его по плечу, а Порция недовольно закусила губу, между тем как Нед изо всех сил пытался изобразить радость.
– Да, тактика знакомая, – сказал Эшли. – Кстати, если тебе не хочется, тащиться в палату общин вовсе не обязательно. Большинство людей считают ее наиболее точным подобием ада. И я отлично их понимаю.
– А американцев туда пускают?
– Мне достаточно будет помахать вот этим, – ответил Эшли, извлекая свой пропуск и стараясь не выглядеть при этом излишне довольным.
– Думаешь заняться политикой?
– Возможно. Возможно.
– Как Нед?
– Не понял?
– Нед ведь пойдет по стопам отца, верно?
– Вот уж не думаю, – возразил весьма позабавленный Эшли. Ему представился Нед Маддстоун: как он в белом, запачканном травяной зеленью крикетном костюме отбрасывает со лба прядь волос и поднимается с правительственной скамьи, чтобы произнести речь о колебаниях курса валют и процентных ставках. – Политика и Нед не очень-то сочетаются.
– Да? А Порция мне говорила другое.
– И что же?
– Она сказала, что Нед намерен со временем занять в парламенте место отца.
– Что ж, может быть, и займет, – спокойно откликнулся Эшли, но в душе его разгоралась привычная злоба. Неужели Нед всерьез полагает, что место в политике может переходить от отца к сыну, как письменный стол или трость со складным сиденьем? А что, с горечью подумал он, вероятно, может; в конце концов, это ведь Англия. Пока же лето слишком драгоценно для Неда, чтобы тратить его на политику: нужно еще успеть потрахаться, и поиграть в крикет, и потрахаться, и походить под парусом, и потрахаться, и потрахаться, – вот и пусть Эшли, манчестерский ломовик, повкалывает в этом году секретарем, как тебе это, папа, старичок? Успеет еще поразвлечься и после Оксфорда, как по-твоему, папочка, дорогой? А в один прекрасный день, когда я буду «готов войти в дело», я вызову к себе доброго старого Эшли и назначу его своим политическим помощником. Бедняга Эшли, он будет мне так благодарен… пока же пускай получится. Пусть наберется какого ни на есть опыта. Самое милое дело! Давай пригласим его на обед, предложим работу, он будет так благодарен. Да и меня перестанет мучить совесть за то, что я прочел его неприятный дневник, все-таки, надо признать, я поступил нехорошо. Подкинем ему деньжат, и будет он у нас письма печатать да конверты лизать – и даже сказать не успеет: Надменная Сучья Жопа Из Высшего Распроети Его Класса…
– С тобой все в порядке?
– М-м? Да, нормально, нормально… просто задумался. – Эшли рассеянно улыбнулся Гордону, словно пробуждаясь от несколько эксцентричных грез. – Итак, – весело произнес он, – ты, стало быть, впервые увидел великого Неда?
Гордон неуверенно кивнул:
– Великого Неда?
– Прости мне этот всплеск сарказма. Нед очень популярен в школе. Он чрезвычайно одарен, однако… хотя нет, не слушай меня. Все это не мое дело.
– Постой, он встречается с моей кузиной, так что мне нужно знать все, что о нем следует знать, – сказал Гордон. – Порция думает, что у него даже говно не воняет. Но ты же учился с ним в школе. Ты его знаешь дольше, чем она.
– Ну, скажем так: мне бы не понравилось, если бы с ним встречалась моя кузина. Это трудно объяснить. Большинство находит его очаровательным, честным, обладающим всеми качествами, какие делают мужчину привлекательным. Мне же он кажется холодным, надменным и лживым. Ого… – Эшли поднял взгляд на Биг-Бен, начавший отбивать половину часа. – Двенадцать тридцать. Если ты не против, давай заглянем в паб за углом. Я договорился там позавтракать с другом. В палату, коли будет желание, можно заглянуть и потом.
– Погоди. Послушай, если я тебе помешал…
– Ничуть. Руфус тебе понравится. И ты ему. Вернее, твои десять фунтов. На эти деньги можно купить немало выпивки.
– Ну ладно, если…
– Я пошутил. Руфус богат как Крез. Уверен, ты обнаружишь, что у вас много общего.
Нед лежал в постели и смотрел в потолок. Рядом, прижав к щеке кулачок и свернувшись, точно котенок, спала Порция.
Он еще не рассказал ей о ночном кошмаре на борту «Сиротки», о виденной им смерти Падди Леклера. По дороге из Хитроу, в автобусе, они беседовали почти как чужие, Нед старался, чтобы Гордон не чувствовал себя лишним, да и Порция казалась в присутствии кузена странно скованной. Неду не хотелось пугать ее, однако случившееся его потрясло. Он никогда раньше не сталкивался со смертью, ответственностью и страхом лицом к лицу, а тут они свалились на него все сразу.
Возвращаться в Шотландию с мертвецом на борту было занятием малоприятным. Да еще и Руфус Кейд повел себя как-то странно. Представлялось естественным, что именно Нед поведет яхту обратно в Обан, и все, кроме Кейда, согласились с тем, что это правильно и разумно. Нед безо всякого тщеславия сознавал, что он лучший во всей команде моряк, да и разве то, что Леклер доверился ему перед смертью, не доказывало его право командовать судном? Конечно, он не мог поделиться этим секретом ни с Кейдом, ни с кем другим. В течение пяти часов, до самой зари, на всем их печальном обратном пути Кейд угрюмо придирался к каждому решению Неда и при всяком удобном случае из кожи вон лез, стараясь подорвать его авторитет. Прежде с Недом такого не случалось, и потому он чувствовал недоумение и обиду.
И только когда они шли через гавань Оба-на к молу, на котором их ожидали, посверкивая голубыми огнями, машины «скорой помощи» и полиции, Нед понял, в чем дело.
Кейд, смущаясь, подошел к нему.
– Послушай, Маддстоун, извини, – глядя в палубу, сказал он. – Наверное, все это сбило меня с катушек. Я не хотел придираться к тебе. Конечно, ты и должен был нами командовать.
Нед коснулся его руки.
– Да черт с ним, Руфус, забудь об этом. С учетом всех обстоятельств, ты вел себя блестяще.
Весь остальной день прошел как в путаном сне – показания в полиции, телефонные звонки, бесконечное ожидание, – но в конце концов Нед получил разрешение отправиться со всей командой в Глазго, чтобы поспеть на ночной эдинбургский поезд. Быть начальником – дело тяжелое.
Голова Порции шевельнулась на его груди, и Нед обнаружил вдруг, что смотрит ей прямо в глаза.
– Привет, – сказал он.
– Привет.
И они рассмеялись.
Эшли смотрел, как Гордон приканчивает второй свой «Гиннесс».
– Ты же видел ее, Эшли, – сказал Гордон, рыгнув и отерев с губ пену. – Она прекрасна. Ты бы назвал ее прекрасной?
– Безусловно, Гордон, – ответил Эшли, у которого лежало в кейсе несколько старых греческих антологий, представлявшихся ему куда более возбуждающими.
– И вообще, – продолжал Гордон, – в моей стране за чужаков не выходят. Просто не выходят, и все. Не положено, неправильно.
Руфус сидел, хмуро уставясь в пинту «Директора», которую он уже сдобрил тремя тройными виски.
– За чужаков? А кто у вас там чужаки?
– Гордон и Порция евреи, – пояснил Эшли. – Выходить за людей другой веры у них не принято.
– А я католик, – сообщил Руфус. – И у нас то же самое.
– Да она в мою сторону и не смотрит, – пожаловался Гордон. – Ни хера не смотрит. Вы понимаете, о чем я?
– О том, что она на тебя не смотрит? – сказал Руфус.
– Точно. Вот ты понял. Не смотрит, и все.
– Ясно. Тебя это, наверное, чертовски расстраивает.
– Еще бы!
– Я бы тоже расстроился, точно тебе говорю.
Эшли был рад, что Гордон с Руфусом так быстро нашли общий язык, он боялся только, что не сможет справиться с двумя пьяными сразу. Эшли хоть и старался в последнее время узнать о вине все, что о нем следует знать, однако спиртное и уж тем более опьянение – свое или чужое – не доставляло ему никакого удовольствия. Впрочем, он этого не показывал и умел, не производя впечатления чопорного трезвенника, растянуть одну порцию выпивки на срок, за который его собутыльники успевали управиться с несколькими.
– Так что у вас там случилось, Руфус? Говоришь, Леклер умер на обратном пути?
– Господи, Эш, я же тебе рассказывал. Он отправил меня за бутылкой сраного «Джейм-сонса», а когда я вернулся, Святой Нед уже баюкал его в своих объятиях, воркуя, как затраханный голубок. Я и охнуть не успел, как он назначил самого себя капитаном. А об меня он вообще разве что ноги не вытирал. Да еще имел наглость сказать потом, что, «с учетом обстоятельств», я вел себя блестяще. Подразумевая, естественно, что это он блестяще вел себя – с учетом обстоятельств. Подонок. Ну, правда, ему-то и пришлось потом возиться с полицией, со «скорой» и со всеми бумагами. Ха! Спорим, об этом он не подумал. – Руфус с трудом поднялся на ноги. – Ну и ладно. Хрен с ним. Еще выпьем?
– Отчего же нет, – согласился Эшли. – То же самое, пожалуйста. Джин с тоником и льдом, но без лимона.
– А эта штука и впрямь до нутра пробирает, – сказал Гордон, протягивая Руфусу пустой стакан. – Только на этот раз, пожалуй, хватит полпинты.
– Полджина, пинту «Гиннесса» и лимон. Без льда, но с тоником. Все понял. – Руфус, пошатываясь, двинулся к бару.
– Он и вполовину не так пьян, как прикидывается, – сказал Эшли. – Отец у него алкоголик, вот он и примеряет на себя эту роль.
Гордон некоторое время смотрел вслед удаляющемуся Руфусу, а затем повернулся к Эшли:
– А тебе нравится видеть людей насквозь, верно?
– Ну, – ответил немного удивленный Эшли, – судя по твоему замечанию, тебе тоже.
– Верно. Туше. Так скажи мне наконец, о ком вы тут толковали?
– В школе он был кем-то вроде инструктора по парусному спорту, – ответил Эшли с таким выражением, словно речь шла о местном ассенизаторе. – Все эти яхтсмены очень любили его – на свой невыносимый манер, друзья-товарищи, обычное дело в яхт-клубах. Он все время организовывал в каникулы плавания для тех, кому они по карману. Или для тех, кому это неописуемо скучное занятие пришлось по душе, – добавил он.
– В Штатах я слышал о случаях, когда эти деятели оказывались извращенцами, – припомнил Гордон. – Ну, знаешь, на яхте со школьниками вокруг Карибских островов. Чего там еще делать-то?
– Да, однако, не думаю, что тут было то же самое. Что бы ты ни читал об английских частных школах, в них подобные вещи случаются крайне редко.
– И куда они отправились?
– Отплыли с запада Шотландии, потом, кажется, обогнули Джайентс-Козуэй и вернулись назад. А в прошлом году… куда вы плавали в прошлом году, Руфус?
Руфус вернулся и, держа в зубах пакетик арахиса, сгружал стаканы на стол.
– М-м?
– В прошлом году. Куда ходили члены парусного клуба?
– Хукин Голод.
– Куда?
– Хук-ван-Холланд[35]. – Руфус разорвал зубами пакетик и подтолкнул его по столу поближе к Гордону. – Из Саутуолда через Северное море на Флашинг. Потом по каналам до Амстердама и тем же манером назад.
– И, насколько я знаю, Леклер никогда к тебе не приставал? Не угрожал нежному цветку твоей девственности?
– Пошел ты!
– Просто пришло вдруг в голову.
– Вообще-то я не прочь вернуться туда, – сказал Руфус. – В Амстердам то есть. У них там девки голые в окнах, а травы больше, чем ты за всю жизнь видел.
– Ты покуриваешь? – спросил у Руфуса Гордон.
– А Папа Римский, по-твоему, срет в лесу? – промурлыкал Эшли, беря арахис.
Гордон понизил голос и взволнованно спросил:
– Слушай, не подкинешь мне немного? Я, как сюда попал, так ни разу и не покурил. Однажды сказал об этом Порции, но она посмотрела на меня, как на кучу дерьма.
– Да на здоровье, – Руфус дружелюбно взмахнул рукой. – Ты чем балуешься, травкой или гашишем?
– Травкой, – ответил Гордон.
– Без проблем. По правде, у меня с собой очень серьезная…
При мысли, что разговор сведется к наркотикам, сердце Эшли упало. Куда забавнее было слушать, как Руфус и Гордон жалуются друг другу на Неда. К сожалению, Неду и наркотикам в одном разговоре встретиться не дано. Если только…
– А пожалуй, занятно было бы посмотреть, – сказал Эшли, чопорно прихлебывая джин, – как Маддстоуна уводят люди из отдела наркотиков. Славненький скандал, немного позора, небольшое такое крушение для нашего святого и его папочки – вам не кажется? И только представьте, как будет шокирована наша милая Порция.
Руфус хихикнул, а у Гордона отвисла челюсть.
– Он ведь собирался отвести ее… как называется это место? Что-то нелепо претенциозное… Найтсбридж-колледж, вот, – мечтательно продолжал Эшли. – Предположим, полиция узнает, что мерзкий торговец наркотиками уже много дней околачивается около колледжа, снабжая студентов запрещенным зельем. Вообразите картину: нашего золотого мальчика уводят в наручниках.
– Да, но как…
– Куртка его осталась висеть внизу, на перилах лестницы. Все, что от нас требуется, – это небольшая ловкость рук.
Стоя голышом у окна своей спальни, Нед смотрел на Лондон. Через час с небольшим придется спуститься вниз, приготовить омлет. Если б не это, разве он не остался бы в спальне до скончания дней? Оба они могли бы остаться здесь навсегда. Да только Порции надо подготовиться к собеседованию. Но после они вернутся сюда и поднимутся прямо к нему в комнату. Конечно, завтра утром в город возвратится отец, к его приезду надо будет привести себя в презентабельный вид, но до завтра еще бездна времени. Он ждет не дождется возможности познакомить Порцию с отцом, и, конечно, они мгновенно подружатся. Череда годов, которые они проведут все вместе, открылась Неду. Порция и папа на Рождество, в родильном доме, на отдыхе. Улыбки, смех, взаимное расположение, любовь… ему хотелось плакать от восторга.
Взгляд его задержался на троице, шагавшей по улице. Эшли и Гордон. И с ними кто-то еще. Нед улыбнулся, узнав неуклюжую походку Руфуса Кейда. Где это они повстречались? В любое другое время он с радостью принял бы их, однако…
Нед, отроду не отличавшийся необщительностью или эгоизмом, подкрался к двери и осторожно повернул ключ в замке. Звук, как ни был он слаб, разбудил Порцию.
– Ты запираешь дверь?
– Боюсь, что так, – прошептал Нед. – Они возвращаются. Думаю, стоит притвориться, что мы уже ушли.
Порция смотрела на приближавшегося к ней Неда, и острое счастье пронизывало ее, как ветер пронизывает траву, она задрожала и покрылась мурашками от наслаждения, показавшегося ей почти болезненным.
– Не покидай меня никогда.
– Не бойся, – прошептал Нед, забираясь в постель.
Снизу донесся голос Эшли:
– Мы вам не помешаем. Я тут позабыл кое-что. А вы, молодые люди, наслаждайтесь обществом друг друга.
Приглушенный смех Гордона и Руфуса показался им упоительным. Как чудесно, когда над тобой посмеиваются!
Нед вздохнул, ощущая полнейшую удовлетворенность и радость. Есть ли во всей вселенной человек, столь неизмеримо везучий? Он молод, здоров, счастлив, и нет у него во всем мире ни горестей, ни врагов.
2
Арест
Нед задрожал и поплотнее завернулся в одеяло.
– Извините, – сказал он. – Как вы думаете, не может ли кто-нибудь принести мою одежду?
Стоявший в дверях полицейский перевел взгляд с потолка на Неда:
– Замерз, что ли?
– Нет, но, видите ли, на мне только…
– Середина лета, так?
– Да, конечно, но…
– Ну и сиди.
Нед смотрел на стол, на свернутую из фольги пепельницу и пытался заставить мозг сосредоточиться на происходящем.
В четыре он отвез Порцию в колледж. Они позвонили у огорчительно заурядной двери на пятом этаже здания, стоящего на узкой улочке на задах «Скоч хаус»[36].
– Я поболтаюсь снаружи, – сказал он, целуя ее на прощанье так, словно они расставались бог весть на какой срок. – Как освободишься, зайдем в «Харродз»[37], отпразднуем мороженым с содовой.
Он провел на тротуаре с полчаса, весело прикидывая, хороший ли это знак, что Порция застряла там так надолго. Будучи оптимистом, Нед, естественно, решил, что хороший.
К двери подошла компания молодых не то испанцев, не то итальянцев (точно сказать Нед не мог). Они уже возились с замком, когда Нед, повинуясь внезапному порыву, решил войти вместе с ними. Вид респектабельно одетого спутника вполне мог склонить чашу весов в пользу Порции.
– Простите, – сказал он, – вы не будете против, если я войду с вами?
Молодые люди в замешательстве уставились на него. Если таков средний уровень знания английского здешними студентами, Порции придется здорово потрудиться.
– Я… ПРОСТО… СПРАШИВАЮ… НЕ… МОГЛИ… БЫ… ВЫ… – начал он, но не успел еще договорить, как все и случилось. Появившись словно бы ниоткуда, двое мужчин схватили Неда под руки и потащили к машине. Последнее, что услышал слишком изумленный, чтобы вымолвить хоть слово, Нед, когда его заталкивали на заднее сиденье, – это хриплый хохот каких-то людей, стоявших в тускло освещенных дверях ближайшего паба.
– Ч-что вы делаете? – спросил он. – Что вы делаете?
– Ты бы лучше спросил себя, что ты наделал, – ответил, когда машина, взвизгнув покрышками, рванулась с места, один из мужчин. Пошарив в кармане Недовой куртки, он вытащил оттуда сложенный из фольги пакетик.
В полицейском участке его обыскали с большей доскональностью. Все, кроме трусов, унесли на проверку, а Неда оставили в этой вот комнате, где он и сидел уже больше получаса, пытаясь понять, что же могло произойти. Когда дверь наконец отворится и кто-нибудь придет сюда, решил Нед, он настоит на телефонном звонке отцу. Полицейские ведь не знают, что имеют дело с сыном члена кабинета министров. Сэр Чарльз был человеком мягким, неизменно вежливым, однако во время войны он командовал бригадой, а после шесть лет руководил небольшой, но все-таки частью Империи. В Судане ему приходилось выносить смертные приговоры и присутствовать при их исполнении. Занимая пост министра по делам Северной Ирландии, он увеличил срок интернирования без суда и санкционировал применение разного рода крайних мер. «Сильная инфекция требует сильнодействующих средств», – сказал он однажды Неду, не вдаваясь, впрочем, в подробности. С таким человеком шутки плохи. Неду стало почти жалко полицейских. Нет, он, конечно, заверит отца, что обходились с ним хорошо и обиды он ни на кого не держит.
И вот дверь комнаты для допросов наконец-то отворилась.
– Привет, сынок.
– Здравствуйте, сэр.
– Я сержант уголовной полиции Флойд.
– Если вы не против, я хотел бы позвонить…
– Сигарету?
Флойд подтянул стул, уронил на стол пачку «Бенсон энд Хеджез», зажигалку и сел напротив Неда.
– Нет, спасибо. Я не курю.
– Не куришь?
– Нет.
– Пол-унции травки в кармане – и ты не куришь?
– Простите?
– Поздновато для «простите», ты не находишь? Таскать наркоту для собственного удовольствия – это одно, а вот толкать иностранным студентам… Судье это не понравится.
– Я не понимаю.
– Ну конечно, не понимаешь. Сколько тебе лет?
– Семнадцать с половиной.
– Семнадцать с половиной? С целой половиной?
Стоявший у двери полицейский присоединился к веселью.
– Ну да… – сказал Нед, чувствуя, как в глазах копятся слезы. Что уж он такого особенного сказал? Ведь это правда.
Флойд посерьезнел, закусил губу.
– Ладно, забудем о наркотиках. Скажи-ка мне, что для тебя означают слова «внутри, внутри, внутри»?
Нед беспомощно смотрел на него:
– Простите?
– Не такой уж и трудный вопрос. «Внутри, внутри, внутри». Объясни, что это такое.
– Я не понимаю, о чем вы говорите. – Неду казалось, что он тонет. – Прошу вас, я хочу позвонить отцу.
– Хорошо, начнем с начала. Имя?
– Так, все замолчали, вот и умницы.
Нед и сержант обернулись, как один человек. В дверях стоял, ласково улыбаясь, одетый со скромным изяществом мужчина лет двадцати с небольшим.
– А вы, черт возьми, кто такой? – разгневанно осведомился Флойд.
– На пару слов, сержант, – сказал, поманив его пальцем, молодой человек.
Флойд открыл рот, намереваясь что-то сказать, но нечто в ласковом выражении лица молодого человека заставило его передумать.
Дверь снова закрылась. Нед слышал, как в коридоре сержант Флойд воскликнул с почти неуправляемым гневом:
– При всем моем уважении, сэр, я не вижу необходимости…
– При всем моем уважении, Флойд, таков порядок. Уважение. Вот что нам действительно нужно. Так, а это я, с вашего разрешения, заберу. Бумаги получите позже.
Еще раз открылась дверь, молодой человек заглянул в нее и сказал:
– Вы не могли бы пройти со мной, старина?
Нед вскочил и последовал за ним по коридору, мимо разгневанного сержанта Флойда.
– Можно я позвоню? – спросил Нед.
– Какая глупость с их стороны, – словно не слыша вопроса, сказал молодой человек, – раздеть вас почти догола. А, вот и мистер Гейн.
Он указал на широкоплечего мужчину в хлопчатобумажной куртке, прислонившегося к пожарной двери в конце коридора. В руках мужчина держал кипу аккуратно сложенной одежды, поверх нее лежали подошвами вверх туфли.
– Это мои вещи! – сказал Нед.
– Верно. Только, боюсь, сейчас у нас нет времени на туалет. Все улажено, мистер Гейн?
Широкоплечий кивнул и толкнул решетчатую дверь. Молодой человек спустился вместе с Недом по нескольким ступенькам во двор и повел его к стоящему в углу, на самом солнцепеке, зеленому «роверу».
– Давайте забирайтесь на заднее сиденье. Мы с вами устроимся там, а мистер Гейн пусть ведет машину, хорошо?
Нед поморщился, когда его голые ляжки коснулись обшивки сиденья.
– Немного жжется? Сожалею, – весело произнес молодой человек. – Надо нам было оставить машину в тени, а, мистер Гейн? Ну да ладно, замки на автоматику, мистер Гейн. Нечего нам тут мешкать.
– Куда мы едем? – спросил Нед, накрываясь одеялом, чтобы защитить и ноги, и собственное достоинство.
– Моя фамилия Дельфт, – услышал он в ответ. – Как у производителя этой кошмарной бело-голубой плитки. Оливер Дельфт, – он протянул Неду руку. – А вы?..
– Эдвард Маддстоун.
– Эдвард? Вас и дома называют Эдвардом? Или как-то по-другому – Эд, Эдди, Тед или Тедди?
– Обычно – Недом.
– Нед. Совсем неплохо. Тогда и я буду звать вас Недом, а вы зовите меня Оливером.
– Так куда же мы едем?
– Ну, нам ведь нужно многое обсудить, не так ли? Вот я и подумал, что лучше выбрать для этого приятное, тихое место.
– Да, но понимаете, моя девушка… она не знает, где я. И отец…
– Боюсь, дорога нам предстоит дальняя. Я бы на вашем месте подремал немного. Определенно подремал бы, – посоветовал Дельфт, откидываясь на спинку сиденья.
– Она будет волноваться…
Однако Дельфт, похоже мгновенно заснувший, ничего не ответил.
После ночной вахты на «Сиротке», а затем и хлопотливого дня Нед так и не смог уснуть в тряском поезде Глазго-Лондон. На следующий день, то есть сегодня – неужели вправду сегодня? – ему пришлось ехать в аэропорт, а оттуда назад на Кэтрин-стрит. Там-то он провел некоторое время в постели, однако поспать не поспал. Порция подремала немного, но Нед был слишком счастлив, чтобы заснуть.
И вот теперь, несмотря на странность происходящего, на Неда напала зевота. Последним, что он увидел, прежде чем заснуть, было зеркальце заднего обзора и следящие за ним холодные глаза мистера Гейна.
– Вам придется простить мне столь топорное обхождение с яйцами, – сказал Оливер Дельфт. – Я начал мою карьеру с омлета aux fines herbes[38], но теперь, боюсь, скатился к присыпанной зеленью болтунье. Зато не подгорает! Это, если хотите знать, самое точное ее описание. – Улыбаясь, он пододвинул тарелку к Неду.
– Спасибо. – Нед принялся уплетать яичницу, сам удивляясь тому, насколько он голоден. – Очень вкусно.
– Польщен. Пока вы едите, давайте поговорим.
– Это ваш дом?
– Это дом, в который я иногда наезжаю, – сказал Дельфт. Он стоял со стаканом вина в руке, прислонясь к кухонной плите «Ага».
– Вы полицейский?
– Полицейский? Нет-нет. Боюсь, ничего столь волнующего. Всего лишь скромный труженик из низших эшелонов правительства. Работа у меня скучная. Мы здесь для того, чтобы внести полную ясность в один-два вопроса.
– Если вы о наркотиках, которые нашла у меня полиция, то, клянусь, я ничего о них не знаю.
Дельфт снова улыбнулся. Улыбка давалась ему с трудом. Он смертельно скучал, да и необходимость находиться здесь вызывала у него раздражение. От долгого приятного уикэнда, который он предвкушал, остались рожки да ножки.
Пять минут… пять проклятых минут – вот что встряло между Оливером и свободой. Он уже запер стол, уже расписался в журнале прихода и ухода, когда в комнату влетела Морин, взволнованно лепеча что-то о срочной депеше из полицейского управления в Уэст-Энде.
– А разве Степлтон не пришел? Мне уже пора сдавать смену.
– Нет, мистер Дельфт. Капитан Степлтон еще не появился. Кроме вас, здесь никого.
– Вот сволочь, – от всей души выругался Оливер. – Ну ладно, дайте взглянуть.
Он взял у Морин бумажную ленту и внимательно прочитал все, что было на ней напечатано.
– Так. Кто из костоломов у нас нынче дежурит?
– Мистер Гейн, сэр.
– Пусть греет двигатель. Буду через три минуты.
Хоть тут повезло. Мистер Гейн был из числа подчиненных Оливера, он, по крайности, не станет осложнять жизнь, попусту хорохорясь и наступая на чувствительные мозоли.
Кого Оливер совсем уж не ожидал обнаружить в полицейском участке на Савил-роу, так это испуганного школьника. Все происшедшее выглядело полной нелепицей. Явная ошибка, сказал он себе, едва увидев жалкое, недоумевающее лицо всклокоченного юнца, подергивавшего – вверх-вниз – коленом под столом комнаты для допросов. Дельфту и самому-то было всего двадцать шесть, но он успел повидать достаточно, чтобы сразу понять: Нед Маддстоун невинен, как новорожденный цыпленок. Новорожденный почтовый голубь, подумал он. Хорошее выражение, надо будет использовать его в отчете. Начальство Оливера было достаточно старомодным, чтобы получать удовольствие от ловко ввернутого словца.
Теперь он смотрел через стол на этого ребенка.
Нед сидел за кухонным столом, все еще подергивая упирающейся пальцами в пол ногой, все еще храня умоляющее выражение на невинном лице.
– Честное слово, – говорил он. – Готов поклясться на чем угодно. Хоть на Священном Писании!
– Успокойся, – сказал Оливер. – Не думаю, что нам понадобится Писание. Да в этом доме греха оно навряд ли сыщется, – прибавил он, оглядывая кухню с таким видом, словно та находилась не в английском загородном доме, а в луизианском борделе. – Можешь, если тебе это доставит удовольствие, поклясться на «Иллюстрированной кулинарии» Маргариты Паттен, однако особой необходимости я в этом не вижу.
– Так вы мне верите?
– Разумеется, верю, дурачок. Все это какая-то идиотская ошибка. Однако, раз уж мы здесь, почему бы тебе не объяснить, что означают слова «внутри, внутри, внутри».
– Да не знаю я! – воскликнул Нед. – Вот и полицейский спрашивал о том же, а я этих слов никогда и не слышал. Нет, слово «внутри» я, конечно, слышал и раньше, но…
– Ну вот, в этом мы и попытаемся разобраться, – сказал Оливер. – И как только все выяснится, ты вернешься к своей жизни, а я к своей, чего нам обоим и хочется.
Нед с силой покивал:
– Абсолютно! Но…
– И отлично. Теперь давай-ка взглянем на это, ладно?
Оливер подошел к столу и положил на него листок бумаги.
Нед озадаченно уставился на листок. На нем был отпечатан список имен и адресов. Нед сразу узнал имена министра внутренних дел, лорда-канцлера и министра обороны; за ними шли другие, тоже смутно знакомые. Внизу листка были заглавными буквами написаны от руки слова:
ВНУТРИ ВНУТРИ ВНУТРИ
– Что это значит? – спросил он.
– Листок принадлежит тебе, – ответил Оливер. – Так что ты мне и скажи.
– Мне? Я его никогда раньше не видел.
– Тогда что он поделывал во внутреннем кармане твоей куртки?
– В карма… Ох! – В голове Неда забрезжила догадка. – А он… он лежал в конверте?
– Именно в конверте! – подтвердил Оливер. – Ты совершенно прав! Вот в этом\
В руках Оливера оказался белый конверт, который в полиции, к его неудовольствию, не долго думая разодрали. Оливер сразу заметил за клапаном конверта маленький волосок – меру предосторожности, позволяющую получателю, в случае, если кто-нибудь сунет нос внутрь, сразу это заметить. Можно, конечно, найти точно такой же конверт и пустить письмо в дело, но неизвестно ведь, какие еще хитрости этого рода сдуру уничтожили полицейские. Собственно, они и не виноваты, признал Оливер. Они проводили рутинный обыск, полагая, что имеют дело всего-навсего с запасом наркотиков, который таскает с собой дрянной мальчишка.
– А почему это так важно? – спросил Нед. – И что это значит?
– Ну-с, поскольку ты признал, что листок твой, думаю, ты и должен ответить на эти вопросы.
Нед неловко поерзал на стуле.
– Но, понимаете, я… мне его дали.
– Н-да. Боюсь, мне нужны кое-какие подробности.
– Один мужчина.
– Ну что же, это исключает из рассмотрения миллиарда два людей или около того, однако нам этого маловато, не так ли? Хорошо бы еще немного сузить зону наших поисков.
– Он умер.
– После чего вручил тебе конверт.
– Нет, он умер только вчера.
– Сделай мне одолжение, Нед, перестань нести чушь. Кто он и как получилось, что он отдал тебе конверт?
«Поклянись этой святой для тебя вещью».
Нед едва не расплакался от огорчения. Ему отчаянно хотелось быть честным. Хотелось порадовать этого милого человека, но ведь слово нужно держать. Нарушив священную клятву, не навлечет ли он на себя ужасные беды?
«Что для тебя дороже всего на свете?»
Какого поступка ждала бы от него Порция?
– А это очень важно, чтобы я вам рассказал? Настолько, чтобы заставить меня нарушить торжественную клятву?
– Послушай меня, юный скаут, – сказал Оливер. – Я тебе кое-что объясню. Тебе этого знать не следует, но я уверен, лишнего болтать ты не станешь. Вина хочешь?
– А молока у вас нет?
– Молока? Сейчас посмотрю. – Оливер склонился над холодильником и заглянул внутрь с такой подозрительностью, будто это был первый холодильник, увиденный им в жизни. – Молоко, молоко, молоко… а, вот оно. Так вот, Нед, – продолжал он, – моя работа требует, среди прочего, чтобы я постарался остановить людей, которые взрывают в нашей стране бомбы. Боюсь, есть только пастеризованное. Да еще и обезжиренное. Подойдет?
– Вполне. Большое спасибо.
– Сам я его на дух не переношу. Сразу начинаю сопливиться. Взрывы бомб, Нед, устраивают, как ты, наверное, читал в газетах, разного рода мерзавцы. Они закладывают их в пивных, в клубах, в офисах, на вокзалах и в магазинах, убивая и калеча простых людей, которые ни на кого зла не держат – разве что на управляющих их банков, начальников и супружниц. Да пей ты прямо из пакета, дружок. Так вот, некоторые из этих бомбистов с удовольствием звонят в полицию или в редакцию какой-нибудь газеты, дабы объявить о своих достижениях, – коли слово «достижения» тут уместно. Или же, если в них еще осталось хоть что-то человеческое и они хотят только разрушить здание, предупреждают полицию о том, что следует убрать с места взрыва людей. Пока понятно?
Нед кивнул, ладонью стирая с лица белые усы.
– Хорошо. Но для того, чтобы помешать первому попавшемуся старому придурку позвонить и оставить ложное предупреждение или просто взять все на себя шутки ради, между нами, правительством, и ними, bona fide[39] террористами, заключено более или менее работающее соглашение. Звоня в полицию или в газету, заложивший бомбу человек произносит кодовую фразу, доказывающую, что он действительно самый что ни на есть террорист. Ты за мной успеваешь?
