Степан Бузмаков
История взросления
Часть 1. Егор
За туманной пеленою,
На реке у края,
Он пасет себе ночное,
На рожке играя.
Леший. Сергей Клычков
Егор рассматривал спущенные колёса старой машины. Это была прогнившая, проржавевшая «Лада». Круглый год она стояла на одном месте, глазами-фарами сверлила проходящих мимо людей. Зимой её покрывало одеялом из снега – получался высокий снежный бугор. Весной сугроб таял. «Лада» погружалась в грязь. Летом она сохла под палящим солнцем и омывалась проливными дождями. Осенью покрывалась новым слоем пыли и мёртвой листвой.
– Харэ втыкать! Погнали лучше на пустырь – говорил Данил.
– А чё там? – отвлёкся от машины Егор.
– А тут чё? Не, базара ноль, тебе весело, а мы-то почему аутировать должны? Вон эти двое мяч уже до смерти запинали, – Данил ткнул в сторону пинающих волейбольный мяч, покрытый грыжей и полуспущенный. Рядом, на скамейке Катя и Настя что-то увлечённо высматривали в телефонах.
На том и порешили. Компания из пяти парней и двух девчонок двинулась в сторону выезда из города. Разбитые тротуары, строящиеся пешеходные и велодорожки, шумные автомобили и разношёрстные прохожие – вереница образов мелькала мимо.
Ребята вышли на заброшенные железнодорожные пути. Проржавевшие рельсы, поросшие травой. Кустарник в два-три человеческих роста и рощи деревьев по бокам. Изредка попадались ручьи, облюбованные бобрами.
– Хотите шутку? – спросил Максим. И хотя никто не ответил согласием продолжил – Пациент спрашивает у врача: «А больные у вас в больнице часто умирают?» Врач задумался и говорит: «Нет, что вы! Всего один раз!» С самой шутки никто не посмеялся. А вот смех Максима мог действовать как специализированное отупляющее оружие. Этакая помесь утки, чайки, скрипа велосипедных дисковых тормозов и свистка физрука.
Катя и Настя говорили о своём, хихикали. Парни удивлялись, как Никита умудрился затащить в их компанию двух весьма привлекательных девушек, причём, у него получалось удержать их, когда трио пускающих слюни лоботрясов, раз за разом, косячили. Против никто не был. И Максим, Егор и Данил часто пускали слюни, слушая звонкий девичий смех.
Местами надоедала мелкая серая мошкара. Огромные, живучие слепни норовили оставить деревянный укус. Солнце было ещё высоко. Летние лучи теплом ласкали кожу. Прохладный лёгкий ветерок дополнял их работу. Уроки, школа, зима – далеко-далеко. Сейчас можно с головой окунуться в моменты беззаботного детства.
Железная дорога закончилась. Упёрлась в насыпи гальки, песка, щебня и прочего строительного материала, давно заброшенного, заросшего травой , заваленного мусором.
Пустырь представлял собой останки неизвестного производства, там находились не действующий, полуразрушенный элеватор, котельная, складские помещения с дырявой крышей, двухэтажные здания контрольно-пропускных пунктов, бетонные плиты, битумные пруды, тающие на солнце, заготовки под фундамент… – и прочие постиндустриальные артефакты.
Если знать, куда свернуть, можно найти множество цилиндрических ходов в земле: ржавые скобы, образующие лестницу уходят во тьму подземных, страшных помещений.
Брошенные водонапорные башни царапают небосвод. Угрожающе нависают над пожелтевшей, иссохшей травой.
Вскоре компания подустала и остановилась на привал. Просто так стоять и трепаться было скучно и Данил предложил развести костёр.
Тут же нашли ржавую бочку, деревянный хлам – ошмётки ящиков, сухой травы и бумажной ветоши. Четверть часа промучились с розжигом. Занялось пламя. Удушливый мусорный дым устремился к небу. Вся компания заворожено смотрела на языки пламени.
Максим отошёл от огня раньше всех. Прошёлся вдоль кучи кирпича, бетона и щебня. Его внимание привлекла рыжая купюра. Она была грязная, мятая, рваная и очень дорогая. Пять тысяч рублей. Неслыханное богатство для подростка его круга.
– Ничегошеньки-себе! – кричал Никита.
Сразу решено было поделить всё поровну: по восемьсот рублей каждому. Сдачу потратить на вкусняшки.
Егор и Данил позавидовали находке друга. Принялись копаться в счастливой куче строительного мусора. Нашли ещё пару купюр. И лучше бы им было этим ограничиться. Но так всегда бывает: лёгкие деньги опьяняют. Максим присоединялся к товарищам, и в какой-то момент наткнулся на что-то твёрдое, необычное. Сначала он решил, что это очередной булыжник, непримечательный камень. Но что-то с этим булыжником было не так.
Когда он покрутил находку в руках, посмотрел на неё повнимательнее, его коленки зажили своей жизнью. Он издал сдавленный выдох, выронил «булыжник».
– Это вообще что за дичь?! – прокричал Никита.
На компанию пустыми глазницами глядел обожённый, чёрный череп.
***
Деньги забрали в качестве вещественного доказательства. Зевак и остальных подростков разогнали. Окрестности промзоны оцепили. Там проводились шумные розыскные мероприятия. Ситуация приобретала всё более зловещие оттенки. Всё новые и новые останки, разной степени разложения попадались то тут, то там. Точное число тел широкой общественности не сообщили, поэтому люди домысливали сами. Количество, характеры повреждения, будоражащие воображение подробности – всё изменялось по мере приложения к народной молве фантазии.
– Я больше из города ни ногой, – говорила Катя. Она нервно поправляла причёску – волнистые, тёмные локоны выглядели прекрасно, переливались приятными глазу оттенками.
– Если на то пошло, то тебя и в городе могут убить, – Вмешалась Настя, – я вот думаю, лучше вообще из дома не выходить. Она скрывала беспокойство раскачиваясь на скрипучих качелях.
– Да хватит гнать! Чё вы в самом деле! Вообще, это нечестно! Что значит: «Случайные свидетели обнаружили страшную находку». Почему вся слава достаётся не нам. А ты, дурачина, зачем вообще родакам рассказал? – спросил Максим у Егора.
– Если бы зарыли тебя, или кого-то из твоих родных, думаю, ты бы хотел, чтобы вас нашли. А заодно и того, кто это сделал. Если бы я промолчал… Многие так и жили бы в неведении. А насчёт «славы»… – Егор задумался, – Если тот, кто убил и прикопал столько народу, так успешно скрывался, пряча СТОЛЬКО людей, увидел бы твоё лицо в новостях, узнал бы, кто конкретно привёл к нему полицию… Думаю, ты бы не обрадовался, – ответил Егор. Вся компания удивлённо на него уставилась – это была самая длинная его речь за всю историю их дружбы. Все знали, что Егор странный, читает огромное количество книжек про маньяков, и смотрит множество тру-крайм фильмов, да и, чего греха таить, и сам, чем-то смахивает на будущего серийного убийцу, но эта его речь заставила всех друзей призадуматься.
Молчание разорвал Никита. Он то ли крякнул, то ли кашлянул – общее внимание перешло к нему. Парень не выдержал испытующего, долгого взгляда и полез в смартфон. Побледнел. Нервно сглотнул. Всех пронзило иглой нехорошего предчувствия.
Егору в голову пришла одна жутковатая мысль. Он, кажется, понял, что именно напугало Никиту. Полез в свой телефон. Вся компания сделала то же самое. Он зашёл на страницу Никиты, поглядел самую популярную, последнюю запись, ругнулся и выдал самое матерное, длинное и звучное слово. Семь с половиной тысяч просмотров. Полторы тысячи лайков. Двести комментариев. Для города с населением в пятьдесят тысяч человек, считай, что все увидели фотографию «с места событий». Егор тут же удалил Никиту из друзей. Вытер вспотевшие ладони о джинсовую рубашку. Удалил свою страницу. Вскоре на аватарках всей компании, вместо пёстрых фотографий и картинок, красовалось серое изображение удалённых страниц. На Никиту было больно смотреть: он чесался, не мог найти место рукам. Всё твердил: «Ребят… Простите, я-ж не думал… Просто фотки выложил, да пару слов написал». В этот момент никто из компании ничего не понял. Ситуация как-то замялась. Перешла в разряд «неприятных», «некомфортных» воспоминаний, которые как правило периодически поднимают адреналин, но подавляющее количество времени не беспокоят. Все напряглись, когда Никита, одним осенним октябрьским днём, не появился в школе. Ещё сильнее напряглись, когда он перестал выходить на связь. Но настоящая паника началась, когда в новостных пабликах появились сообщения о пропаже подростка. Голубоглазый, светловолосый, улыбчивый парень на фотографии, так и просил взглядом, найти его. И ни у кого не нашлось слов, чтобы это прокомментировать. Началась паника.
***
ПГТ «Тёмный» встал на уши. Тихая провинциальная жизнь плавилась фотоплёнкой.
Началась охота на ведьм. Все подозревали всех и каждый подозревал каждого. Поисковые, волонтёрские отряды прочёсывали бескрайние поля, бесчисленные лесополосы, заброшенные промзоны. Дети появлялись на улице строго в сопровождении взрослых. И только Егор продолжал ходить в школу в одиночестве. Его мама рано умерла – ему не исполнилось и трёх лет. Отец тяжело работал вахтовым методом – осваивал дальний холодный Север. Поэтому Егор привык заботиться о себе сам. Но сказать, что он не боялся – нагло соврать.
Его страх не обретал осязаемую форму. По ночам ему снились странные кошмары, то про маньяков, то про преступный синдикат, похищающий и убивающий людей, без причины и разбора, то неведомая хтоническая кошмарная сущность, что питалась живыми душами… Почти каждую ночь Егор просыпался, менял сторону одеяла и подушки – те, на которых он засыпал были отвратительно холодными и мерзко-лягушачьими. Но каждая кошмарная ночь заканчивалась. Всегда наступало утро, пускай, зачастую и пасмурное.
Днём Егора успокаивал складной нож, перцовый баллончик и огромный чёрный пёс – помесь немецкой овчарки и добермана, обитавший во дворе частного дома.
До Павла Васильевича – отца Егора – дошли тревожные, зловещие вести, но приехать он не смог.
– Прости, сына. Даже если я сейчас отправлюсь, а возможности у меня нет – к нам из-за погоды не прилететь, не проехать, чудо, что связь вообще есть, я буду через месяц, а то и через два. Так что будь аккуратней, прошу тебя. И ещё раз… Прости – говорил отец, близоруко щурясь в экран ноутбука.
– Ничего, па. Ты там сам, главное не отчаивайся. Чего мне будет-то? – храбрился Егор.
Однако, без внимания сына Павел Васильевич не оставил – стабильно высылал деньги и попросил своего двоюродного брата – дядю Серёжу, приглядывать за парнем.
***
Дядя Сергей работал в лесничестве. Был нелюдим. От него всегда пахло спиртом и дымом. Он месяцами не брился, носил камуфляжный костюм и не выходил из дома – маленькой барачной комнатки на восемнадцать квадртов. При нём всегда была кобура с наградным пистолетом. Из средств гигиены признавал только баню. Жил бедно, аскетично, коллекционировал охотничьи ружья, карабины и ножи. Буквально пропадал на работе: его домик лесника – добротное бревенчатое здание, с небольшим огородом, чистое, прибранное, ухоженное – можно было назвать его настоящим домом. Подобный «лесной» образ жизни отталкивал односельчан, но Егору он нравился. Во время разъездов отца, дядя Серёжа разбавлял одиночество парня: водил на охоту и рыбалку, учил стрелять и ориентироваться в лесу и на пересечённой местности. От своего дядюшки Егор узнал местонахождение всех родников в окрестностях Тёмного и как конкретно нужно бороться с «комерсантской-бизнесменской-браконьерской» нечистью. Многие замысловатые ругательства пополнили лексикон Егора именно в качестве наследства от дяди. А вот суровый ветеранский норов, бесстрашие, абсолютное презрение к жизни и смерти и холодный, расчетливый ум дяди Серёжи Егору только хотелось получить.
Впрочем, дядя Серёжа редко навещал племянника и Егор до новой встречи, зачастую забывал о нём, пока тот не падал из ниоткуда, как снег на голову.
***
Время шло. Безвкусной жвачкой тянулись школьные деньки.
Пропажа Никиты разобщила друзей: выходить на улицу запрещали родители. И Егор, наспех закончив выполнение домашнего задания, брал на цепь Бутча и шёл слоняться по округе.
В такие моменты он испытывал огромную благодарность к отцу, который лез из кожи вон, чтобы у него был флагманский смартфон с хорошей камерой, лишняя сотня, а то и две сотни рублей на карманные расходы и профицит разнообразной пищи, книг и канцелярских принадлежностей.
Прогулки Егор посвящал коллекционированию фотографий родных мест – отец, в приливе тоски по дому, часто просил снимки, видео и голосовые сообщения, не скупился на тёплые, подбадривающие комментарии с нотками грусти.
Ситуацию с Никитой никто отпустить не мог. Она словно всегда висела в фоновых задачах. То и дело, усталые учителя напоминали посреди урока о необходимости заботиться о своей безопасности. Прогулки за городом и брождения по городу без сопровождения взрослых предлагалось пересечь. А кроме того, угрозу составляли переводные экзамены, мрачными тучами собиравшиеся на горизонте. Егор, хоть и готовился к ним исправно: что в школе, что дома, на самом деле заботился только об одном: девчонки. Множество красивых, прекрасных девчонок. Среди них выделялась одна – Виктория. Он, сам того не желая, часто засматривался на неё на общеклассной фотографиии. Красивые тёмные волосы, с оттенком рыжины, прекрасные ноги, таких Егор ещё не видел, и блестящие глаза, на всё смотревшие с вызовом. Подойти к ней Егор не решался: наблюдал издалека…
И случай был не единственным. Павел Васильевич неоднократно рассказывал своему сыну про особенности возраста, но в силу того, что рассказчик был не из лучших, предостеречь сына от неоднократного разбивания подросткового, влюбчивого сердца не смог. И Егор неоднократно сбегал от своих чаяний и наваждений в чудный, чарующий, волшебный мир массовой культуры.
До чего только не доходили руки и ум молодого парня с кучей свободного времени: научная фантастика? – Да! Комиксы? – Конечно! Музыка? – Как же иначе? Мистика? – Точно! Мультипликация? – Естественно! Видеоигры? – заверните все!
***
– Как думаешь, Некита скоро найдут, – спрашивал Максим, ковыряя вилкой тушеную капусту.
– Чем дольше ищут, тем меньше вероятность, что он в порядке – ответил Егор. Он вылавливал чайной ложкой сухофрукты.
– Стрёмно. Меня батя в дзюдо записал. Говорит, так смогу за себя постоять – без энтузиазма добавил Максим. Он, судя по виду, и сам в это не верил. Драки со сверстниками их компания потянуть могла, а вот гоп-представителей старших классов – увы. Что уж говорить о взрослых…
– Всяко лучше, чем ничего, – отвечал Егор. В младших классах он занимался армейским рукопашным боем, пока секцию не закрыли. А в новую идти было лень.
В этот день шёл дождь. После школы ребята разбрелись по домам. Егор решил не испытывать судьбу и тоже поспешил под крышу. Да и мокнуть жуть как не хотелось. Лавируя между грязными лужами, он добрался до остановки. Минут сорок торчал на ней в ожидании автобуса, ладно хоть у него были «Ивы» Элджернона Блэквуда в мягкой обложке.
Когда пятьдесят четвёртый соизволил приехать, Егор быстро убрал книгу в портфель, и настырно втолкался внутрь автобуса. Народу было много, и если не проявить инициативу и прыть, можно было до глубокого вечера торчать на остановке, поджидая полупустой.
Остановка Егора – конечная. Народу поубавилось. А к моменту, когда подошло время выходить в салоне оставались единицы. Егор, пара старушек, да несколько мужиков. По грязной дороге к дому Егор встретил странного толстого мужика. Тот ехал на горном велосипеде. На спине с помощью камуфляжного рюкзака он закрепил зонт, а к раме была прикреплена здоровенная портативная колонка. Из неё по ушам било странное нечто: туц-тыц-туц-тыц-туц-тыц. Пухляш медленно ехал по лужам, мурлыкал и сопел что-то в такт музыке. Он повеселил Егора, но контактировать с ним не хотелось.
Дома Егор полакомился жареной картошкой, заварил растворимый кофе и уселся за книги.
Большая часть программных произведений шла тяжело. А вот «Айвенго» Вальтера Скотта Егору понравился. Именно это произведение задело какие-то никому неведомые струны его души.
Хотя душная, гнилая часть сознания Егора пыталась поснобствовать, уничижительно отогнать удовольствие от чтения толкового, беллетристического произведения, он не без удовольствия осилил добрую половину романа, прежде, чем погрузился в беспокойный подростковый сон.
Проснулся Егор заполночь. Его разбудил рёв мотора и яркий жёлтый дальний свет фар. Обычно в их степи по ночам машины не заезжали – Егор жил в глубоком частном секторе на отшибе. И сейчас нежданная машина рушила гармонию и тишину спального района частного сектора.
Дискомфорт причиняла и острая боль в спине и шее – спать, сидя в кресле – затея не из лучших.
Егор поборол страх ночной улицы, взял наваристую кашу из всего, что оставалось от домашней еды, разве что топора не хватало, и, миновав скрипучую лестницу пристройки, вышел во двор – кормить Бутча.
Пёс был чертовски умным и воспитанным – сказался талант Павла Васильевича к дрессировке, хозяйская любовь, сдобренная затратами времени на занятия и прогулки с самых ранних лет.
Пока Бутч ел, Егор тревожно глядел на лестницу из монтажных скоб, уходящую в темноту чердака. За забором продолжал гудеть автомобиль. Егора не покидало ощущение, что всюду: из чердачной темноты, из-за забора, из неосвещенного дровника за ним кто-то наблюдает. Следит за каждым его действием. Слышит, как стучит сердце, гоняя кровь. Сказались увлечения Егора. Когда-то давно он прочитал «Жребий Салема» Стивена Кинга. И хотя ничего толком оттуда не запомнил, страх перед кровососущими ночными тварями остался.
Но сейчас Егор гнал от себя эти мысли.
Чавканье Бутча, с жадностью пожирающего поздний ужин, успокаивало. Егор ждал, пока тот закончит.
Воображение не отступало. Хотелось бежать в дом, спрятаться, укрыться одеялом и никуда не выходить. «Если не научишься бороться со своими страхами, смотреть на них с вызовом, с холодным расчетом победить, так и останешься трусливым молокососом» – вспоминались ему рассуждения дяди Сергея. И он храбрился: «Страшно должно быть. Страшно должно быть. Должно быть страшно».
Внезапно с улицы раздался крик: «Старина, съеби куда-нибудь, а! Херли ты тут на своём ведре с гайками встал! Мне на работу завтра». Очевидно, Егор не один проснулся от внезапного гостя, вставшего на асфальтовом полотне посреди улицы с включённым двигателем и фарами. Скорее-всего это кричал кто-то из соседей. Внезапно к нему присоединился ещё один голос: «Да хули ты ему объясняешь! Дай-ка я разобью этому мудозвону еблище!» За руганью последовали удары – это вечно пьяный Женька, штыковой лопатой стучал по капоту. Послышался скрип колёс, машина, взревев двигателем, унеслась прочь. Соседи ещё что-то обсудили. А Егор подумал, что ему повезло родиться в месте, где все друг друга знают, а по ночам, кому бы то ни было извне трудно нарушить общественный уклад.
Но оставалась ещё одна жуткая вещь: во тьме чердака и дровника Егор увидел странный блеск. Первая ассоциация – посветить ночью на Бутча фонариком. Глаза сверкнут так же.
– Ну, нет, бля!.. – выругался Егор и сфотографировал со вспышкой чердак, потом дровник. Полистал получившиеся фотографии, сфотографировал ещё раз. Пять-шесть ярких вспышек осветили двор. Звук фотографии – хрустко ломающаяся ветка, резал ночную тишь. И на наборе пикселей на экране смартфона – ничего, кроме обычной, провинциальной действительности. Егор усмехнулся, погладил закончившего есть Бутча, забрал огромную металлическую тарелку и ушёл в дом.
Вечерняя рутина, как всегда перекочевавшая на ночь и сон. Как всегда странный, беспокойный, тревожный.
Утро встретило Егора ещё более мерзкой погодой. Ночная морось не высохла. Ударил заморозок. Грязь и слякоть покрылись тонкой коркой льда. Тело ещё помнило летнее тепло и осенние минус два по цельсию против вчерашних шестнадцати-семнадцати показались слишком резкими.
Егор торопился на автобус. Опаздывать не хотелось. Елена Ивановна – классный руководитель (с подросткового определения: «Можете называть меня просто – Язва») будет не в восторге от опозданий. Её итак беспокоило спорное положение подопечного – где это видано: ребёнок живёт, предоставленный сам себе. Будь у неё побольше времени, побольше зарплаты и поменьше паршивой работы, она, наверняка, испортила бы это положение дел. Причинила всеобъемлющее добро. Но пока, ограничивалась бесконечными разговорами, нотациями и замечаниями. Поэтому давать повод проявить внимание не хотелось совсем. И Егор, не завтракав, одевшись как придётся, бежал на автобус, разгоняя кровь.
Десять минут ожидания. Трамбовка. Дыхание общими лёгкими. Давка и балансирование. Полчаса прекрасной поездки. И Егор выпорхнул из-за скрипучей двери автобуса, с другими счастливчиками.
Ещё двадцать минут пешком и можно приветствовать свой второй дом. Железные, вечно хлопающие двери. Недовольный охранник, недовольные учителя, недовольные ученики. Классный час. Химия. Физика. Литература. Русский язык. Две математики к ряду. И Егор свободен.
– Серов! Останься, надо поговорить – закончила урок Лидия Николаевна – учительница математики, моложавая старушка, с тяжким чувством юмора, и сводом строгих правил на доске. Узкие очки, напальчники для шитья – чтобы не портить руки мелом, испорченные краской волосы «под блонд». Глаза цепляются от одной детали к другой.
У Егора внутри что-то рухнуло. Он только подумал о «Лесе мёртвых» Блэквуда, ожидающем прочтения, как нужно было погрузиться в дивный мир алгебры и геометрии.
– Меня очень беспокоит твоя успеваемость. Тебе стоит остаться на урок-другой и переписать позавчерашнюю работу. Я настоятельно рекомендую тебе это сделать, – в высоком, писклявом голосе читалась явственно: сделай, или сдохни.
– Хорошо, – сказал Егор. Взял лист А4 со старой работой и сел за свободную третью парту.
На белой бумаге было три цвета: чёрный – текст самостоятельной работы, синий – корявый почерк Егора и истеричный красный – замечания и отметки Лидии Николаевны.
Второй лист с вопросами и разлиновкой для ответов:
1) Какие бывают многоугольники? Чем они отличаются?
2) Перечислите свойства выпуклых многоугольников.
3) Чему равна сумма углов выпуклого n-угольника? Подумайте, верно ли это для невыпуклого многоугольника.
4) Какой многоугольник называется правильным?
5) Как построить правильный многоугольник?
6) С какими правильными многоугольниками вы уже знакомы?
7) Какими свойствами обладают правильные многоугольники?
8) Любой ли правильный многоугольник строится циркулем и линейкой?
9) Что называется многоугольной фигурой?
10) Является ли многоугольник многоугольной фигурой? Любая ли многоугольная фигура является многоугольником?
11) Что значит, что многоугольная фигура разбита на многоугольные фигуры?
А-А-А-А-А-А! – подумал Егор. Подсознание добавило: «А-А-А-А-А-А… Блять!»
Через два урока вымученного чтения учебника и оформления изысканий в виде написания новой самостоятельной работы Егор был свободен. Сколько всего творилось внутри. Он корил себя за тупость. Планировал. Мысленно исправлялся. «Приду домой, приготовлю еды, поставлю стирку, и сразу за учебники! Больше я не останусь после уроков. Хрена с два!» – думал Егор начисто переписывая ответы на лист А4.
На выходе из школы, у стальных ворот забора стояла гоп-компания. Хриплый, Дух и Гвоздь. Троицу сопровождала компания девчушек. Старших, симпатичных пацанок.
Егор надеялся прошмыгнуть мимо. Но компашка явно рассчитывала на его деньги.
– Слыш, мелюзга! Стой, кому говорю! – Остановил его Дух. Егор вышел за закрытые ворота, встал спиной к стали, чтобы никто не зашёл за спину. Строго говоря, затея так себе – ворота и забор были из стальных прутьев, при желании можно было через них его придушить. Но Егору было спокойнее от мыслей о какой-никакой защите.
– Деньги есть? Вопрос риторический, видел, что у тебя ещё сотка от обедов осталась.
«Конечно, видел он» – подумал Егор, – «Ты вообще знаешь, что такое «риторический», мудила?».
– Займи, ну чисто до завтра, – скалился Дух. На самом деле, его звали Дима Ухов из одиннадцатого «В». Ему в этом учебном году сдавать экзамены, а он только и делает, что слоняется по подворотням, щемит мелких, бухает, да деньги стреляет. Но он был на две головы выше Егора, играл в баскетбол, и руки у него были длинные. Егор подумал, как было бы здорово, оттоптать кисть этого самодовольного, тупого барана. Двое других – Саша Хрипов – одноклассник Димы Ухова, и Гвоздь – Андрей Гвоздёв, первокурсник местного техникума, стояли и сверлили взглядом жертву. Девчонки смеялись чему-то и делали вид, что они не здесь.
– Херли завис! Займёшь не? – Продолжал Дима.
Егор мысленно подумывал, кого бить первым, и куда бежать. Руки вспотели. Правая сжимала складной нож в кармане ветровки. Левая – перцовый баллончик. Он продолжал молчать, выигрывая время.
– Алё, лунатик! – Дух помахал ладонью перед глазами Егора, это был удачный момент. Егор схватил его за большой палец, с силой вывернул кисть, правой рукой достал нож. Лезвие блеснуло в свете солнца. Эффект неожиданности сработал как нужно. Дима взвыл, когда Егор полоснул его по лицу. Думать о том, что за такое ему светит не два-три урока после обязательных, а колония, он не хотел. Вообще думать было некогда. «Как только видишь врага, не думай, о его мотивах, не думай о последствиях. Бей. Грызи. Пинай. Калечь. Пускай пожалеет, что вообще к тебе сунулся» – говорил в голове дядя Серёжа. И Егор не думал. Он пнул Диму в живот. Наставил нож на метнувшихся к нему других парней. И резанул Духа по предплечью. Силы у него было маловато, поэтому парень больше испугался, чем пострадал. Порез на лбу заливал глаза. Голое предплечье сочилось кровью. Её вид, вид лезвия, немного отрезвили двух нападавших. Те, мысленно прикидывали, как бы подобраться к слишком настырному восьмикласснику.
Егор понимал, что время уходит. Он корил себя за то, что спалил нож. Теперь с ним придётся распрощаться, а на новый нет ни денег, ни возможности его купить – так случилось, что ножи с определённого момента в местных магазинах перестали продавать без паспорта. С каждой минутой промедления он рисковал лишиться не только ценностей, но и товарного вида. За забором столпились школьники. Кто-то орал, кто-то взывал к скорейшей расправе. Компашке публика была ни к чему. Все итак знали, что они отморозки. А вот от тихого Егора подобных закидонов никто не ожидал. Максим шутил, что он когда-нибудь притащит в школу чехол от гитары и споёт им «лебединую песнь». Но это были только дерьмовые шутки.
Сейчас, Дима, оправившись, преодолев шок, зло скалился, зажимал рану и орал бессвязные, тупые ругательства. Кровь продолжала заливать ему глаза. Приходилось смахивать её здоровым предплечьем.
Его товарищи не спешили мстить за друга. А народу на школьном дворе прибывало.
– Что у вас здесь происходит! – раздался властный, мужской голос. То был охранник, отвлёкшийся от кроссвордов. Как-никак, а школьная территория – его зона ответственности, – рассосались! Бегом!
Компания сразу встала на лыжи.
– Ходи, оглядывайся! – кричал разворачиваясь на сто восемьдесят градусов Дима. Егор подумал, что с этого дня, наверняка, стоило бы.
Он на ходу вытер нож о бумажный носовой платок. Сложил его и убрал в карман. Оборачиваться было нельзя. Того и гляди, будешь в кабинете директора слушать лекции о своём будущем. Он припустил на остановку. Быстрая ходьба, то и дело переходящая в бег, помогала бороться с адреналином. Егора лихорадило. Руки тряслись. Он потел. Со стороны, наверное, казалось, что ему поплохело после урока физкультуры.
Это была не первая его драка. И не последняя. Но привыкнуть к ним нельзя. «Если ты привык к дракам – считай, что до колонии или до дурки осталось совсем чуть-чуть. Не лезь в дерьмо» – говорил дядя Серёжа. Наверняка, он что-то знал о жизни. По крайней мере, Егор так думал.
В голове лихорадочно мелькали мысли, одна хуже другой. Он думал, как можно было обойтись без крови. Может быть стоило отдать деньги. Или попытаться убежать. Теперь же действительно придётся оглядываться. А что если охранник или кто-то из мелюзги настучит Елене Ивановне или кому-нибудь из завучей? Ой-йой, добра не жди. От конечной остановки до дома Егор пробежал с максимальной скоростью. Прохожие недовольно смотрели на нарушающего покой школьника с тяжеленным портфелем.
Физическая нагрузка помогала создать штиль в голове. Домашние занятия помогали штиль сохранить. Егор наколол дров. Натаскал воды в бак печи. Можно было и набрать из чёрного резинового шланга, но Егор решил набрать усталости. Затопил баню. Вымыл посуду. Нажарил картошки. Делал всё, только бы не думать. Бутч смотрел на хозяина, носился по двору, ругаясь на прохожих. Когда Егор переделал всё, что попалось ему на глаза, в голове остались ещё пара сотен дел на завтра, он, вымывшись и наевшись до отвала, пил чёрный чай и смотрел на вечернюю улицу.
До отца дозвониться не удалось – тот был не в сети, видимо, сигнал пропал окончательно. Такое уже бывало, когда на Севере была плохая погода. Егор представлял метель и буран, смешанные с дождём и ветром. Этакая жуткая буря, сметающая всё и вся. Он чувствовал себя одиноким, запертым в тесной халупе, где-то далеко на отшибе. И никто не придёт за ним. И никто не услышит его криков, если он вдруг решит помирать.
Чтобы отогнать мысли Егор включил телевизор. Музыкальная программа орала попсу. Ботоксный ведущий в чёрных брюках и красном пиджаке пытался шутить. Лощеные приглашённые гости тоже. Егор засел за уроки. Голова быстро загудела от формул. От того, что надо было сделать. И на многие задания Егор быстро забил. Особо сложно ему давалась химия. Новый предмет. Новый учитель. Новый учебник. Ничего не понятно. Ноль наглядности. Сто процентов ненависти к детям. Но делать было нечего. Либо так, либо снова оказаться на ковре в завуческой, выслушивать длиннющую речь про его место в жизни. Терпеть замечания к отцу. Пытаться не заорать на взрослых ещё не сломавшимся, писклявым голосом.
Егор где-то вычитал такую фразу: «Его тошнило от жалости к себе». Он продумывал её к месту и не к месту. И не до конца понимал, понимает ли её.
Когда уроки были наспех сделаны, Егор отвлёкся на фильм. Это был то ли ужастик, то ли социальная драма про неудачливого вора, переквалифицировавшегося в репортёра, нечурающегося создавать опасные ситуации, дабы заснять их на видео и продавать телеканалам. Непонятный фильм. Наверное, подростку не стоило бы такое смотреть, но в программах больше ничего не было. Да и эту духоту Егор выдержал еле-еле. Джилленхол в главной роли, ему в принципе понравился. Его цинизм, холодный взгляд, двуличность, пустота в глазах, маниакальность пугали.
Егор пожарил яиц. Быстро умял их под следующий фильм. В нём Джесси Айзенберг рассказывал закадровым голосом о выживании в постапокалиптическом мире, пожираемом зомби-вирусом. Особенно Егора впечатлили титры, где в слоумо мертвецы пожирали людей, а на фоне Хетфилд из «Металлики» исполнял «For Whom the Bell Tolls» под один из самых запоминающихся гитарных рифов. Это было настоящее откровение. Егору всегда нравились подобные фильмы, не смотря на внутреннего сноба, твердящего о их тупости, бессодержательности, жестокости и деструктивности.