Стефан Анхем
Минус восемнадцать

10

В отделении полиции Хельсингёра Иб Свейструп откинулся на старый скрипучий стул, изучая через грязные очки для чтения распечатанное фото окровавленной женщины на пешеходной улице.

– Да, вид у нее, без сомнения, устрашающий из-за всей этой крови. Кстати, где ты нашла фото?

– На Ютубе, – ответила Дуня. Она четко видела, как ее начальник изо всех сил пытается понять, что такое Ютуб.

– Вот как. Да, именно. Вот оно что. Вся эта новая техника – нечто невероятное. Сам я никогда с этим не расстанусь. – Он отложил распечатку и показал свою старую нокию. – Здесь все, что мне требуется, и немного сверх того. Текстовые сообщения, сигналы и календарь. Все, что только пожелаешь. К тому же телефон никогда не разбивается, а зарядки хватает почти на целую неделю.

Именно последнего стало не хватать Дуне уже через сутки после того, как она сменила своего старого верного помощника на айфон. Но сейчас она хотела поговорить не об этом.

– Как мы будем действовать дальше?

Она посмотрела начальнику в глаза, хотя знала, что он этого не любит.

– Как нам действовать дальше? Да, у вас с Магнусом закончилась утренняя смена, и как только вы напишите рапорт, то можете ехать…

– Я имею в виду расследование. Как мы с ним поступим?

– Именно, ты думаешь о пистолетах, которые она прихватила. Да, хорошего тут мало. Как ты понимаешь, у меня нет другого выбора, кроме как подать заявление, и тогда ваш рапорт, разумеется…

– Естественно, мы составим рапорт. Я думаю о том, что с ней произошло. Откуда вся эта кровь? – Дуня показала пальцем на окровавленную футболку женщины. – Это явно не ее кровь. На женщине не было ни одной раны. Но что-то определенно произошло, так ведь?

– Так. К сожалению, мы должны проработать эту гипотезу. Делом займется следственная группа, и я, конечно, передам им вот это. – Свейструп показал распечатанную фотографию женщины.

– Ты ведь не Сёрена Уссинга с Беттиной Йенсен называешь следственной группой?

– А кого еще мне так называть?

– Иб… – Дуня не смогла сдержать вздох. – Я прекрасно понимаю, что ты несешь ответственность и принимаешь решения. Но если позволишь мне сказать, то…

– Дуня… – Свейструп снял очки, склонил голову набок и достал из запасников свою самую теплую улыбку.

Эта улыбка Дуне обычно нравилась. В отличие от очень многих коллег, Иб Свейструп был теплым и приветливым человеком. Но теперь эта улыбка вызвала у Дуни сильное раздражение, так что у нее зачесалась голова. В этой улыбке виделась лишь снисходительность. Словно начальник – терпеливый отец, а она – капризный ребенок, который клянчит сладкое.

– Я могу понять, почему ты проявляешь такую личную заинтересованность, – продолжил он и кивнул в знак подтверждения своим словам. – Ведь твое табельное оружие сейчас находится неизвестно где.

– Да если бы проблема заключалась только в оружии! Тебе, как и мне, также хорошо известно, что у этих двоих нет опыта в расследовании дел такого рода. Боюсь, что произошло что-то по-настоящему серьезное и…

– Ты немного преувеличиваешь.

– Нет, наоборот. Это не ограбление киоска с мороженым на улице Бростреде. Жаль, что мне приходится это говорить, но…

– Дуня, хватит, – Свейструп вздохнул. – При худшем раскладе и тебе, и Магнусу запретят работать в полиции из-за того, что произошло. Так что нет, ты не будешь участвовать в расследовании только потому, что ты…

– Я не хочу участвовать. Я хочу его вести.

Улыбка исчезла с лица Свейструпа, и теперь он больше напоминал усталого родителя, чей ребенок лежит на полу и кричит, чтобы ему дали сладкое.

– Я знал, что так и будет. Так и знал. Я говорил это, еще когда брал тебя на работу. Помнишь? Когда ты опозорилась на весь Копенгаген и никто из коллег не хотел нанимать тебя ни за какие коврижки.

Дуня должна была предвидеть, что разговор примет именно такой оборот. Как к хронической боли, она привыкла к преследовавшей ее истории о том, как она подделала подпись своего бывшего начальника Кима Слейзнера. С тех пор прошло уже почти два года, но это явно не имело значения.

Нельзя сказать, что она сожалела о своем поступке. Ни капельки. Тогда она прекрасно понимала, что Слейзнер уволит ее при первой возможности. И плевать, что она помогла шведской полиции раскрыть одно из самых сложных дел об убийстве в наше время. Ее начальника интересовало только одно.

Месть.

Но в глубине души Дуня все же рассчитывала, что, вышвырнув ее из отдела, он оставит ее в покое. Что после такого унижения все закончится, и их пути никогда больше не пересекутся. Теперь, задним числом, она поняла, какой же была наивной. Как будто слизняк Слейзнер будет довольствоваться тем, что уволит ее, когда на самом деле это только начало террора.

В каком-то смысле на нее даже произвело впечатление, как у него это хорошо получалось. Как ему удалось распространить споры плесени на многие километры и внедрить их во всю полицейскую организацию, что теперь позволяло ему использовать свою власть без малейших последствий.

Полтора года Дуня искала работу во всех отделениях полиции в Копенгагене и за его пределами. Работу, для которой она создана. Но ее везде встречали только уклончивые отговорки – мол, должность уже заняли или сократили.

И только когда она дошла до отделения Север в Хельсингёре, пошел клев. Конечно, на работу в качестве следователя рассчитывать было нельзя, и ей снова пришлось надеть форму. Но все лучше, чем унизительно маленькое пособие по безработице.

– Это Слейзнер, так ведь? – спросила она в конце концов, прекрасно понимая, что идет по тонкому льду.

– Что?

– Ким гребаный Слейзнер. Это его рук дело?

Свейструп фыркнул.

– Тебе прекрасно известно мое мнение об этом человеке. Он, может быть, лает громче всех дворняжек в Копенгагене. Но сюда его поводок не дотянется.

– Тогда в чем проблема? Помимо того, что ты хочешь домой к жене и к вечернему джину с тоником.

Чашка с кофе опрокинулась от удара кулаком по столу, и кофе залил фото окровавленной женщины.

– Ты не имеешь права говорить о том, что я хочу, а чего не хочу. Ты прекрасно знаешь, в чем причина.

Дуня перешла грань, и у начальника были все основания выйти из себя.

– Иб, я знаю, что меня взяли в полицию по охране общественного порядка, и я должна всем мозолить глаза в моей красивой форме.

Что сделано, то сделано, и теперь ей только оставалось продолжать гнуть свою линию.

– Хорошо! Тогда так и делай! Твоя следующая смена завтра в первой половине дня. Так что если хочешь до этого взять оружие напрокат, ты должна как можно скорее написать рапорт.

Независимо от того, что Иб, Магнус или кто-то другой думает об этом.

11

Когда Хампус, бойфренд Ирен Лильи, спросил ее, не хочет ли она прооперировать грудь, она сначала рассмеялась. Потом страшно рассердилась и прочла ему целую лекцию о том, как это дешево и пошло, а также лишний раз доказывает, что неравенство между полами заставляет женщину угождать мужчине.

Все это переросло в грандиозную ссору, после которой они неделю не разговаривали.

Но сейчас, сидя напротив Ильвы Фриден в ресторане на площади Марии, Лилья не могла оторвать глаз от ее декольте, пытаясь вычислить, силикон там или нет. Лилье редко доводилось видеть грудь такой красоты.

– Ты знаешь, что будешь заказывать? – спросила Ирен, решив взять баранью колбаску на гриле и французский картофельный салат.

– Да, я возьму только салат дня, – ответила Ильва.

По-хорошему, ей надо бы тоже заказать один салат, но ей нравились бараньи колбаски, и она решила наплевать на то, что ей надо. Просто эти проклятые груди внушали ей неуверенность.

– Рассказывай. Что случилось? – спросила она, наливая им из графина воды, в которой плавали огуречные дольки.

– Если совершенно честно, я даже не уверена, что на самом деле что-то случилось.

– Что ты хочешь этим сказать? – Лилья отставила графин.

– Я хочу сказать, что на твоем месте я бы не раздувала эту историю. Просто моя коллега по салону убеждена, что надо заявить в полицию.

– Это правда, что твой муж исчез в понедельник?

– Сожитель. Он всего лишь сожитель.

– О’кей, твой сожитель. И ты до сих пор не знаешь, где он находится?

– Нет, но… – Ильва Фриден вздохнула и посмотрела в окно. – Значит, в воскресенье… Не спрашивай, почему, но по какой-то причине мы стали ругаться. Мы выпили несколько бокалов, и наверняка виновата была я. Стоит мне немного принять, как я начинаю закатывать истерики… – Она отпила воды. – Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг рассвирепела и стала разбрасывать вещи.

– А из-за чего вы ругались?

– Наверное, из-за секса, обычно из-за этого. Последнее время он стал таким скучным. Или из-за денег. На самом деле я не помню. Как бы там ни было, в понедельник он не вернулся домой после работы. Хотя тогда я не придала этому значения.

– Почему?

– Я подумала, что он остался ночевать у Стефана. Он так всегда делает, когда мы ссоримся. Это его лучший приятель.

Ильва вздохнула и покачала головой. Тем временем им принесли еду.

– Но ты связалась с этим Стефаном?

– Да, вчера. И тогда оказалось, что он вовсе не там, как я думала. – Ильва Фриден пожала плечами и начала ковыряться в салате. – Возможно, он у Кристины.

– А кто такая Кристина? – спросила Лилья и почувствовала, что скоро у нее кончится терпение.

– Его бывшая. Если он не у Стефана, то всегда сбегает к ней. Очень жалкое зрелище.

Фриден запустила вилку в салат и положила салат в рот.

– И что сказала Кристина, когда ты к ней обратилась?

– Зачем мне к ней обращаться? Именно этого он и добивается. Заставить меня признать свою ошибку, встать перед ним на колени и попросить у него прощение. – Она фыркнула. – На этот раз ошибку призна́ет он.

– О’кей, на самом деле все именно так, как обычно происходит.

Лилья услышала раздражение в собственном голосе. Сидевшая напротив нее женщина страшно выводила ее из себя. Лилья не знала, чем именно – то ли тем, что отнимает у нее время, то ли этой своей явно прооперированной грудью. Но какая разница, с нее достаточно.

– Ильва, ты выпила лишнего, у тебя началась истерика, и ты сказала то, что не следовало говорить. В конце концов, ему это надоело, и он ушел.

Она ожидала возражений, но вместо этого получила в ответ спокойный задумчивый кивок.

– Ты наверняка права. Пожалуй, мне вообще не надо было тебя беспокоить. – Ильва отложила вилку и посмотрела ей в глаза. – Но когда сегодня утром позвонили с его работы и спросили, где он находился целую неделю, я представила себе, что он навсегда ушел от меня.

– Значит, его не было на работе?

– По крайней мере, с утра понедельника. – Ильва пожала плечами. – Не удивлюсь, если он куда-нибудь уехал с Кристиной. – Она презрительно фыркнула. – Страшное ребячество. Особенно учитывая, что его начальник вчера фактически разбился насмерть на автомобиле. Положим, он не хочет связываться со мной, но он должен был как минимум…

– Как так разбился насмерть? – Лилья почувствовала, как земля качнулась у нее под ногами. – Ты же не хочешь сказать, что твой сожитель работает в «Ка-Чинге»?

Ильва Фриден кивнула, словно это само собой разумеется.

12

Квартира Петера Брисе находилась на Садовой улице, дом 5, напротив Городского парка, в одном из старых фешенебельных домов в самом центре Хельсингборга, на которые Фабиан в детстве и юности не обращал никакого внимания. Только теперь, когда он повернул ключ в замке, открыл парадную дверь и вошел в подъезд, его поразило, как здесь все красиво и дорого.

На мраморном полу с шахматным рисунком лежал темно-красный ковер, который также покрывал покатую каменную лестницу. Ковер прижимали к лестнице узкие медные рейки, начищенные до блеска. Напротив освещенного бюста в стенной нише висела доска в рамке. Золотые буквы на красном фоне сообщали, что Брисе живет на третьем, самом верхнем, этаже. Всего три этажа, значит, высота потолков в квартирах – метра четыре, а то и пять.

О том, что это роскошный дом, сообщал и его запах. Здесь пахло стариной и сияющей чистотой, что обычно встречается только в музеях.

Фабиан открыл выкрашенную в зеленый цвет дверь лифта, потянул решетку, которая без малейшего скрипа отодвинулась в сторону, и нажал на самую верхнюю кнопку из черной пластмассы. Лифт тронулся и бесшумно заскользил вверх. Фабиан заметил, что лампочку накаливания на потолке не стали менять на кошмарную энергосберегающую лампу.

Дверь в квартиру Брисе на самом деле состояла из двух высоких дверей с латунными вставками и свинцовым стеклом. Ключ без проблем вошел в замок. Фабиан отпер замок и открыл. Сначала дверь, а потом решетку безопасности.

Из холла белого цвета почти во все стороны вели зеркальные двери. Иными словами, квартира была огромной. Ничего другого Фабиан в принципе и не ожидал, хотя был поражен, как здесь пусто. Конечно, ничего удивительного не было в том, что Брисе оказался приверженцем минимализма и изысканности. Но тут крылось что-то совсем другое.

Фабиан вошел в одну из соседних комнат, такую большую, что ее скорее можно назвать залом. Комната тоже была оформлена в белых тонах, а ее окна выходили и на улицу Бруксгатан, и на Городской парк, зелень которого в это время года закрывала вид на городскую библиотеку.

Здесь также было пусто. Выкрашенные в белый цвет стены с такой же белой панельной обшивкой и паркетом елочкой, скрипевшим под ногами. Везде было пусто. Или точнее, из помещения вынесли все вещи. То же самое в следующей комнате, и в следующей – ничего, за исключением нескольких белых табуреток вдоль стены.

Фабиан прошел дальше на кухню – холодильник и морозильник были отключены, а их дверцы приоткрыты. Повсюду царила такая пустота и чистота, что трудно было представить себе, что здесь когда-либо готовили. Он обогнул кухонный островок и стал осматривать холодильник изнутри. Нет, сюда вряд ли можно засунуть человека и закрыть дверцу.

Если Брисе вообще убили здесь. В этом расследовании нет ничего само собой разумеющегося. Но если верить статистике, сомнений быть не должно. По иронии судьбы человек больше всего рискует подвергнуться нападению как раз в том месте, где чувствует себя наиболее защищенным, то есть в собственном доме.

Там, где люди наиболее уязвимы и одиноки, по большей части может произойти что угодно, и никто из посторонних этого не увидит. И, вопреки расхожему мнению, соседи редко приходят на помощь. В тех случаях, когда сквозь стены слышны звуки насилия и побоев, большинство скорее запрут двери на еще один замок и задернут шторы, чем осмелятся позвонить в дверь и спросить, что происходит. Совсем другое дело, когда соседи включают музыку на полную громкость.

Фабиан пошел обратно к входу, который, несмотря на зарешеченную дверь и все замки, с точки зрения безопасности представлял собой самое слабое звено в доме: подавляющее большинство людей, заслышав звонок, открывают дверь не имея ни малейшего понятия, кто это может быть. Даже если есть дверной глазок, люди младше шестидесяти пяти им почти не пользуются. Иными словами, обычно в квартиру проникнуть очень просто.

Эффект неожиданности нельзя переоценить, и часто достаточно одного хорошо направленного удара, чтобы перевес стал реальностью. По мнению Косы, у Петера Брисе сильно повреждено лицо. Кровь по краям ран засохла, и получается, что повреждения не имели никакого отношения к погоне на автомобиле, а появились значительно раньше, когда он еще был в живых.

Фабиан зажег карманный фонарик, сел на корточки под дверью и направил свет на выкрашенный в белый цвет деревянный пол, который, похоже, недавно мыли. Затем достал кусочек ваты, засунул его в щель между паркетными досками и несколько раз осторожно провел им туда-сюда.

Как и ожидалось, вата потемнела и теперь была скорее бурой, чем белой. У Фабиана имелись подозрения, откуда появился этот цвет, но, чтобы полностью удостовериться, требовалось подождать результатов анализа от Косы.

Он положил вату в маленький полиэтиленовый пакетик, открыл ближайшую дверь и пошел по длинному белому коридору с рядом дверей по левую сторону. Окна пустых, чисто убранных комнат выходили во внутренний двор. Фабиан не мог понять, зачем молодому мужчине без семьи так много комнат. Две-три гостевые, кабинет, возможно, тренажерный зал пригодятся. Но зачем все остальное? Они просто пустовали в ожидании того, что… Фабиан отбросил эту мысль и остановился у одной из открытых дверей.

В отличие от других помещений, здесь на полу лежал серый ковролин. Обратив на это внимание, Фабиан остановился, а потом, заметив засохшее и едва заметное пятно крови в самом низу дверной рамы, вошел в комнату.

На одной из белых стен на уровне пояса явственно виднелись царапины, а на ковролине под ними просматривалось четыре углубления, которые вместе образовывали прямоугольник размером примерно метр на два. На этом месте явно стояло что-то тяжелое.

Услышав, как открывается дверь, и кто-то заходит в холл, Фабиан машинально схватился за пистолет в наплечной кобуре, хотя за все годы работы в полиции никогда и нигде не использовал оружие в критической ситуации.

Гордиться тут было нечем. Наоборот. События в Стокгольме зимой 2009 года по-прежнему не оставляли его в покое, и иногда он слышал голоса своих старых коллег, которые до хрипоты звали его на помощь.

Фабиан решил что-то с этим делать и осенью вступил в Стрелковое общество Магнуса Стенбока в промышленном районе Берга, где регулярно тренировался метко стрелять. Уже после нескольких посещений ему стало легче, и теперь неприятное чувство почти исчезло, хотя защищенная среда в тире, конечно, совсем не то, чем реальность, с которой он сейчас столкнулся.

Судя по шагам, вошедший направился дальше по скрипучему паркету и через большой зал пошел в противоположный конец квартиры. Фабиан выскользнул в коридор и поспешил в самый дальний конец, заканчивающийся большой комнатой с несколькими дверями.

Открыв наугад одну из дверей, оказался прямо на кухне, куда с другой стороны вступали чьи-то ботинки. Если бы не сигнал мобильного телефона – какая-то мелодия прошлых лет, – который как раз ожил в руке мужчины, тот уже через метр натолкулся бы на Фабиана. Теперь мужчина остановился спиной к кухне. На нем был костюм, зачесанные назад волосы выглядели так, будто на них ушла целая баночка помады. Он ответил на звонок:

– Это я. Да, выглядит хорошо. Во всяком случае, насколько я могу судить. Я только что вошел. – Он говорил кратко и раздраженно вздохнул, подходя к кухонному островку. Положив на островок портфель, провел указательным пальцем по стеклянной плите. – А теперь выслушай меня. Контракт подписан, и во вторник новый владелец отдал деньги. Так что спокойно. Всё под контролем. – Он глубоко вздохнул, поднял глаза к потолку, чтобы не сорваться, и, подойдя к холодильнику, локтем закрыл дверцу. – Да, я знаю, что он на каждой чертовой обложке. Но что ты от меня хочешь? Что я могу с этим сделать? Шоу, чтоб его, должно продолжаться. – Мужчина опять вздохнул и слил воду в мойке.

У него не было ни малейшего шанса отреагировать: Фабиан крадучись подошел к нему и встал у него за спиной, а потом схватил мужчину за руку и завел ее за спину. Мобильный ударился о плитку. Заваливая мужчину на пол, Фабиан видел, как экран мобильного покрывается паутиной трещин.

– Какого дьявола? – Мужчина лежал на животе. Он брыкался и вертелся, пытаясь вырваться. У него ничего не получилось, и он стал звать на помощь.

– Полиция! – закричал Фабиан и завел обе руки мужчины за спину. – Вам лучше вести себя спокойно.

– Хорошо, хорошо, хорошо…

Фабиан немного ослабил хватку. Убедившись, что мужчина угомонился, выпустил его левую руку, достал свое полицейское удостоверение и поднес его к лицу мужчины. Тот сдержанно кивнул, после чего Фабиан поднялся и помог ему встать на ноги.

– Кто вы такой и что вы здесь делаете? – спросил Фабиан, рукавом пиджака вытирая пот со лба.

– Простите, но кто на кого набросился?

– Или вы отвечаете на мои вопросы здесь и сейчас, или я вызываю вас на настоящий допрос с магнитофоном, длительным ожиданием и плохим кофе. – Фабиан придал своему лицу самое мрачное выражение, хотя вовсе не имел достаточных оснований для задержания этого человека.

– А если я откажусь? Тогда я попаду в тюрьму? – Человек расплылся в довольной улыбке, словно насквозь видел блеф Фабиана.

– Тогда я заявлю на вас за противодействие расследованию согласно восьмой статье тринадцатой главы Уголовного кодекса, а при по-настоящему плохом раскладе это тянет на срок до месяца.

Мужчина сглотнул, и стало ясно, что он понятия не имеет о статье «О противодействии расследованию» Уголовного кодекса.

– Вот что: не знаю, что вы там думаете, но я невиновен.

– Спрашиваю еще раз: кто вы такой и что вы здесь делаете?

– Юхан Хольмгрен. Я только должен проверить, все ли в порядке, до того, как новые владельцы получат доступ к квартире…

– Значит, вы риелтор, – прервал его Фабиан, подчеркивая, что это он решает, когда им закончить разговор.

– Из агентства недвижимости «Резиденция». – Мужчина торопливо достал из нагрудного кармана пиджака визитную карточку. – Теперь, когда мы с этим разобрались, вы можете объяснить мне, что вы здесь делаете и кто будет оплачивать новый экран для моей игрушки? – Наклонившись, он поднял треснувший мобильный.

– А кто поручил вам продать квартиру?

– Конечно, владелец. А кто же еще?

– Вы имеете в виду Петера Брисе, но ведь он мертв.

– Да, это уже ни для кого не секрет. Мне кажется, я начинаю понимать, куда вы клоните и что вынюхиваете. Имущество покойного. Так ведь? – Он направил указательный палец на Фабиана, словно подчеркивая, что он прав. – В принципе, все правильно. Квартира должна быть частью имущества. Но вышло так, что не далее как во вторник он встретился с моими покупателями и подписал с ними контракт. Все чин чином.

– Подождите, кто с кем встречался? – спросил Фабиан, не веря своим ушам. – Вы утверждаете, что позавчера виделись с Петером Брисе?

– Разумеется. Вы что думаете, я позволю покупателю и продавцу встречаться без меня? – Риелтор подошел к кухонному островку, открыл портфель и достал многостраничный контракт. – Вот контракт, подписанный и одобренный обеими сторонами. Но если хотите знать мое мнение, он продешевил. Немного больше хладнокровия, и он мог бы получить на полтора лимона…

Фабиан больше ничего не слышал, только видел, как у мужчины шевелятся губы. Значит, как с самого начала и утверждал Утес, вопреки всем предположениям, Коса ошибся, и Петер Брисе действительно был жив вплоть до вчерашнего дня? Или Коса осмотрел совсем не того человека, и Петер Брисе на самом деле по-прежнему жив? И сидел за рулем в костюме водолаза? Все, чтобы инсценировать свою собственную смерть.

В таком случае почему?

И кто тогда тот мертвый мужчина, который теперь находится в морге?