Стефан Анхем
Минус восемнадцать
3
Эйнар Грейде попробовал дымящийся ройбуш, который с утра настаивал в чайнике, чтобы придать чаю тот особый насыщенный вкус, которым отличается только чай со вкусом мадагаскарской ванили. В отделении судмедэкспертизы, находящемся в катакомбах больницы Хельсингборга, пришло время кофе-паузы. И хотя Грейде считал, что кофе-пауза – самое бессмысленное занятие в течение рабочего дня, ему было особенно нечего делать, кроме как готовить прекрасный чай.
Уже была среда, и пока что на этой неделе к нему поступило только три человека, причины смерти которых не вызывали никаких сомнений, так что решение врача о вскрытии было пустой тратой денег налогоплательщиков. Но Эйнар выполнил свою работу по всем правилам искусства и написал в своем отчете заведомо очевидные ответы. К тому же он успел очистить компьютер от старых мейлов, убрать свой кабинет и заменить афиши фестиваля Вудсток на новые яркие фотографии старых фольксвагенов, которые они с Францем купили в Берлине. Вопрос заключался в том, чем ему занять себя два с половиной часа, которые останутся до конца смены после кофе-паузы. Не говоря уж о целом завтрашнем дне и последующей за ним пятнице.
С лета 2010 года не случилось ничего, что могло бы вызвать у него интерес, а ведь прошло уже почти два года. Не потому, что он желал кому-то зла. Наоборот. Но ему было страшно скучно. Он чувствовал себя фитнес-маньяком, которому полгода не дают двигаться. У него ссыхался мозг, грозя совсем скукожиться. Два года тому назад уничтожили почти целый класс, и ему приходилось заплетать так много косичек – одну за каждую жертву – что, в конце концов, он стал выглядеть, как белый близнец Снупа Догга. Теперь он завязал волосы в безжизненный серый хвост и начала всерьез подумывать о том, чтобы подстричься.
Его коллега Арне Грувессон, естественно, уже сбежал с корабля и взял отгулы до конца недели. Он даже не успел толком перекусить – так спешил сделать покупки для какой-то конфирмации или типа того. «Классно, что ты остаешься», – крикнул он из коридора и добавил, что в случае чего ему можно звонить по мобильному.
Словно он будет звонить Арне в случае чего. Словно ему когда-нибудь придет в голову обратиться к этому ничтожеству. Эйнар уже давно оставил надежду разгадать тайну, почему Арне вообще стал патологоанатомом. Мягко говоря, это халатность. Говоря точнее, разгильдяйство. А по-хорошему – полная бездарность.
Грувессон всегда что-то пропускал. Это было скорее правилом, чем исключением. В основном это касалось какой-нибудь маленькой детали, которая все равно не влияла на установление причины смерти. К счастью, не надо быть Эйнштейном, чтобы констатировать тяжелую травму черепа и внутренние кровотечения или вспоротый живот после автомобильный катастрофы, в результате которой произошла трагедия.
Но иногда коллега пропускал гораздо более серьезные вещи. Например, два года тому назад в ходе следствия он предположил, что одна из жертв Торгни Сёльмедаля погибла в обычной автокатастрофе, хотя оба ее глаза оказались сожжены и так повреждены, что это никак не могло быть последствием самой катастрофы. Наоборот, катастрофа произошла из-за повреждения глаз.
Сегодня к ним поступила новая жертва автокатастрофы, которой предшествовала эффектная погоня на автомобиле в центральной части города, окончившаяся на дне моря. По иронии судьбы и словно по мановению дирижерской палочки в Божьих руках, тело, естественно, поручили Грувессону, а Эйнару досталось увлекательнейшее занятие: обследовать покойную Герду Нильссон девяносто четырех лет.
Мысль зрела всю вторую половину дня, но только сейчас расцвела пышным цветом. А почему бы и нет? Ему все равно нечем заняться, и поэтому он допил остывший чай ройбуш и вышел из комнаты отдыха.
В отчете все было предсказуемо. Токсикологический анализ выявил содержание алкоголя в целых 2,75 промилле, что, конечно, подкрепляло версию об управлении транспортным средством в состоянии сильного опьянения, – жертва утонула, ударившись и потеряв сознание, когда машина коснулась поверхности воды. Что подтверждали и сильные повреждения на лице. Вероятно, дело так и обстояло, но, как уже говорилось, Эйнару все равно было нечем заняться.
Грейде приложил свой пропуск, открыл дверь в морг и вдохнул прохладный сухой воздух, направляясь к стене с холодильными камерами. Он открыл и выдвинул камеру, помеченную Грувессоном надписью «Петер Брисе» и сегодняшней датой. Эйнара сразу же поразило, что обе ноги у покойного согнуты, как у эмбриона. Словно трупное окоченение по-прежнему сковывало члены, хотя холодная вода, наоборот, должна была его ослабить.
К тому же он заметил, что тело не повреждено. Странно – ведь машина наверняка коснулась поверхности воды на довольно высокой скорости. А на левом плече вообще не было следа от ремня безопасности, который всегда остается при сильных столкновениях. Особенно в тех случаях, когда не раскрывается подушка безопасности, что происходит чаще, чем можно подумать. Грувессон, конечно, не удосужился выяснить, как было в этом случае.
В отличие от тела, лицо было настолько поврежденным и распухшим, что опознание пришлось производить другим способом. Повреждений было более чем достаточно, чтобы мужчина, с виду весивший не больше семидесяти пяти килограмм, мог потерять сознание. И точно, как утверждал Грувессон в своем скудном отчете, похоже, самый сильный удар пришелся на левую скулу, где была открытая рана прямо под глазом. Обычно Грувессон совершал классическую ошибку, путая право и лево.
Наоборот… или, может быть, все же нет. Грейде выбросил мысль из головы, наклонился вперед и принялся тщательно рассматривать рану. Она выглядела довольно чистой, крови было совсем немного. В принципе в этом не было ничего удивительного, поскольку тело пролежало в воде час или два. Только странно, что кровь почему-то казалась засохшей.
Эйнар взял скальпель и осторожно поскреб им край раны. Действительно, кровь засохла. Как так могло получиться? Он не находил ответа, но явно почувствовал, как по телу пробежала дрожь. У него уже начала зарождаться идея, но, чтобы удостовериться, ему требовалось сделать несколько анализов. Может быть, тело приняло позу эмбриона вовсе не из-за трупного окоченения.
У Эйнара участился пульс, в крови вскипел адреналин. Вытащив из нагрудного кармана гемостатический пинцет, он направил внимание на нижнюю часть торса, где, несмотря на худобу покойного, имелись жировые запасы. Скальпель легко вошел в плоть, и, сделав несколько хорошо продуманных разрезов, Эйнар пинцетом взял образец ткани величиной с кусок сахара.
Словно его подгоняли, Эйнар поспешил по коридору в лабораторию, где срезал очень тонкий кусок с биопсии, поместил его на середину стекла объектива, положил сверху покровное стекло и включил микроскоп.
Вскоре он убедился, что его подозрения верны. Он установил причину засохшей крови, почти неповрежденного тела и позы эмбриона. Но как это произошло, сказать не мог. Но это и не его дело. И, понятно, ему придется вскрыть грудную клетку и провести основательное обследование легких, прежде чем выйти к народу и забить в литавры. Но он нисколько не беспокоился, а наоборот, не сомневался в том, что Арне Грувессон опять совершил роковую ошибку и сделал неправильный вывод.
Наконец-то… У него словно упала гора с плеч, и он в прямом смысле слова почувствовал, как уголки губ больше не подчиняются закону тяготения. Наконец-то он заплетет свою первую косичку почти за два года.
4
Черно-белая фотография размером 180 на 135 сантиметров изображала джунгли мангровых деревьев, бесчисленные корни которых хаотично извивались по земле. К тому же покрытая свинцом рамка весила гораздо больше, чем казалось. Фабиан Риск мысленно молил, чтобы на этом они закончили, поднимая последнюю из трех фотографий серии и вешая ее на место.
Последний час поясница все больше давала о себе знать, и спазм грозил обернуться настоящим прострелом.
Но Фабиан не хотел портить настроение и говорить об этом Соне. Он здесь ради нее. Он сделал жене сюрприз, отпросившись с работы на весь день, чтобы помочь развесить работы на ее первой большой художественной выставке.
Правда, в самом маленьком из трех выставочных залов в доме культуры Дункера, но тем не менее. Это большое дело. После всех лет работы на износ и мучавших ее сомнений жена, наконец, получила шанс. Если все сложится, это будет настоящим прорывом, и с ее именем станут считаться. Поэтому Фабиану было совсем не трудно понять, как для нее важно, чтобы все было идеально вплоть до малейшей детали.
Но полицейские сирены, эхо которых раздалось между фасадами домов на Портовой площади, когда Фабиан вносил последние экспонаты, никак не оставляло его в покое, что красноречиво говорило о том, как спокойно было у него на работе. С помощью мобильного телефона он прослушал местные новости, которые передавали по радиостанции из Мальмё. В новостях рассказывали о безумной погоне по центру Хельсингборга, окончившейся тем, что один из водителей съехал с набережной в Северной гавани прямо в воду.
Когда спустя час была обнародована личность погибшего водителя, новость быстро добралась до вещающей на всю страну радиостанции «Эхо». Петер Брисе был, без сомнения, одной из самых ярких звезд на небосклоне компьютерных технологий. За последний год оборот его фирмы «Ка-Чинг» увеличился в несколько раз, и фирме предсказывали блестящее будущее, из-за чего Фабиану все произошедшее показалось еще более странным. К тому же он не мог понять, почему ни слова не сказали о водителе другой машины.
– Небольшой перекос в правую сторону.
Фабиан очнулся от Сониного голоса и поправил раму буквально на миллиметр.
– Нет, подожди, теперь слишком много.
Едва он успел дотронуться до рамы, как Соня воскликнула, что все превосходно, и отошла на середину выставочного зала. Там она сделала глубокий вдох и обвела взглядом всю экспозицию, так медленно, что Фабиан несколько раз сумел произнести свою молитву. Она оценивала развеску работ и различные энергетические поля далеко не в первый раз.
– К сожалению, так не годится. – Она в отчаянии развела руками. – Серия мангровых деревьев недостаточно контрастирует со снимками Эресунна. Я думаю, их лучше оставить в покое в углу вместе с напольными скульптурами.
– Ты хочешь сказать, что нам надо все перевесить. Снова. – Фабиан сразу же понял, что сказал не то, и хотел взять свои слова обратно, заменив их простым «о’кей» и, возможно, «конечно, все так и сделаем».
– Вот как. И? – произнесла Соня. По ее тону стало совершенно ясно, что он все испортил. – Ты можешь предложить что-нибудь лучше?
Конечно, может. А именно – абсолютно то же самое, что и последние три раза, когда она заставляла его начать все сначала. Но сейчас он не собирался произносить это вслух, хотя, возможно, именно так и надо поступить. Может быть, на самом деле она ждала именно этого.
Фабиан решил, что либо пан, либо пропал, но тут у него в кармане ожил мобильный. Звонил Эйнар Грейде из отдела судмедэкспертизы. То, что Эйнар звонит именно ему, могло означать только одно.
– Привет, Коса.
Что-то случилось. Что-то, выходящее за рамки обычного.
– Я по поводу жертвы в машине.
– Ты о том человеке, который съехал с набережной в Северной гавани?
– О ком еще я могу говорить?
– Коса, ты меня извини, но я сегодня выходной и знаю только то, что передали в новостях. Я даже толком не знаю, кто такой этот Брисе, или как там его.
– Ты никогда не слышал о Murder Snails?
– Нет. А что, должен был?
– Мутированные улитки-убийцы, которые едят даже домашних животных. Ты вообще-то с какой планеты? – Коса так громко вздохнул, что его вздох наверняка услышала Соня, которая взяла дело в свои руки и начала снимать самые маленькие экспонаты. – Самое популярное мобильное приложение этого года. Если хочешь знать мое мнение, это совершенно гениальная игра. Но сейчас не об этом. Дело в том, что тело Брисе поступило к нам несколько часов назад. Точнее, к Арне Грувессону, который сделал вывод, что это обычная жертва ДТП.
– О’кей, но ты можешь говорить по существу? Мне надо обратно…
– И сейчас Арне снова это сделал.
– Сделал что? – спросил Фабиан, но уже через секунду понял, что все и так ясно.
– Схалтурил! – выкрикнул Коса с таким презрением, что Фабиан буквально почувствовал, как мобильный брызжет слюной. – Я осмотрел тело, и оказалось, что Петер Брисе умер вовсе не сегодня, а примерно два месяца тому назад.
– Что? Какие два месяца? Разве в машине сидел не он?
– Да, это был он, хотя когда машина наполнялась водой, он был заморожен.
– Заморожен? – переспросил Фабиан, почувствовав себя глупым попугаем. – Что значит заморожен?
– Такой же холодный и твердый, как разделанная баранья туша в моей кладовке.
5
На первый взгляд это был совершенно обычный весенний день на тихой пешеходной улице Хельсингёра по другую сторону пролива. Солнце в первой половине дня сияло, словно уже наступило лето и можно уходить в отпуск. По булыжной мостовой прогуливались не чующие беды пешеходы, переходя из магазина в магазин.
Но что-то было не так, и хотя большинство понятия не имело, в чем дело, подсознательное беспокойство распространилось по пешеходной улице, как холодный ветер. Ребенок выронил свое мороженое и начал кричать и плакать. Пожилой женщине показалось, что проходящий мимо мужчина украл у нее кошелек, и она с криком бросилась за ним. Мать оглядывалась по сторонам в поисках своей дочки, которая только что скрылась из виду. Хотя никто не мог точно назвать причину, но атмосферу как подменили.
И только около магазина фирмы Телиа напротив фахверкового дома люди собственными глазами могли видеть, что случилось. От увиденного они инстинктивно отходили в стороны и прижимались к стенам домов. Подобно морю, которое расступилось, прогуливающиеся по улице люди образовали коридор.
И тут появилась она.
Некогда белая футболка теперь была заляпана засохшей кровью. Кровь была и на лице, и на руках вплоть до покрытых ранами предплечий. Ее взгляд все время блуждал по сторонам, словно она хотела удостовериться, что все держатся на расстоянии, пока она идет вперед.
Именно это люди и делали. Некоторые даже спрятались в боковых улицах, другие теснились к фасадам домов. Маленькая группа стала шутить и смеяться, одновременно оглядываясь в поисках скрытых камер. Но камер не было.
Что бы ни происходило, это было всерьез.
6
– Был заморожен два месяца назад? – Утес сделал гримасу, словно с круассаном, который он только что запихнул в рот, было что-то не так. – Ты шутишь?
– Не шучу, если верить Косе. – Фабиан встал и сжал бедра, пытаясь смягчить боль в копчике. Весь вчерашний день он считал, что это вполне приемлемая плата за то, чтобы показать Соне, что он действительно хочет ей помочь. Теперь он не был полностью уверен. Правда, жена, в конце концов, осталась довольна и даже угостила его пиццей в качестве благодарности за помощь, но за этим ничего не последовало.
– О’кей, объясните кто-нибудь, я совершенно ничего не понимаю. – Утес потянулся к хлебной корзинке с круассанами. Но Хуго Эльвин, как минимум такой же круглый, как Утес, хотя на две головы ниже коллеги, успел первым и отставил корзинку.
– Может быть, кто-то еще захочет.
– Извини, я думал, что все уже взяли. – Утес поднял руки в знак извинения.
– Так и есть. Но никто не съел столько, сколько ты, – сказал Эльвин и демонстративно взял один круассан, прежде чем поставить корзинку на место.
– О’кей, – сказал Утес, пытаясь игнорировать нападки. – Так на чем я остановился?
– На том, что ты ничего не понимаешь, – напомнил Эльвин, жуя круассан.
– Именно. Я хочу сказать, что Петер Брисе никак не мог быть мертв. Ведь он же, черт возьми, сам сидел за рулем. Или я совсем не прав?
– Нет, я тоже не знаю, – сказал криминалист Ингвар Муландер и покачал головой. – Должен сказать, что все это действительно крайне странно.
– Ой, это на тебя не похоже, Ингвар, – отозвалась Ирен Лилья, садясь за овальный стол для совещаний и вынимая из сумки папку с записями. – У тебя обычно всегда есть наготове хорошее объяснение.
– А где доказательства того, что за рулем не сидел другой человек? – спросил Фабиан, глядя в панорамное окно вниз на приземистые строения промзоны – северного въезда в Хельсингборг. Непостижимо уродливые ворота города, в целом такого красивого.
– Я связывался с водолазами. По их словам, когда они его нашли, он сидел на водительском сиденье, – сказал Муландер.
– К тому же на набережной было полно свидетелей, которые видели, как машина ушла под воду, – заметил Утес и отхлебнул дымящийся кофе. – И если верить им и полицейским, которые находились на месте, никто не всплыл на поверхность. Иными словами, в машине был не кто иной, как Петер Брисе.
– Значит, ты считаешь, что это всего лишь несчастный случай и что он был в живых не далее, как сегодня утром, когда машина попала в воду и утонула, – резюмировал Фабиан и понял, что тоже не может объяснить, как все это связано.
– Да, – Утес кивнул. – И если я не ошибаюсь, у него в крови было довольно много промилле. Не знаю, что вы считаете, но, по-моему, это вполне приемлемое объяснение. – Он взял еще один круассан, многозначительно улыбнувшись Эльвину. – И если бы мои слова сейчас слышал Коса, он наверняка бы привязал меня голым к тотемному столбу и содрал с меня кожу. – Утес оглядел своих коллег. – Я действительно не вижу никаких вариантов, кроме того, что Эйнар в виде исключения ошибся. – Он поднес чашку ко рту и выпил кофе.
В совещательной комнате воцарилась странная тишина. Если обычно коллеги приводили контраргументы и возражения, то сейчас все молчали. И не потому что были того же мнения. Скорее, наоборот. Никто из них не верил, что Коса ошибся, считая, что Петера Брисе заморозили больше двух месяцев назад. Даже сам Утес. И тем не менее, никто не выдвинул новую версию и не подал идею для размышления.
Фабиан нашел этому объяснение: вероятно, все испытывали то же самое, что и он сам. Они еще толком не проснулись после того, как непонятная поездка Брисе по городу со смертельным исходом подняла их с мягких постелей. Вместо того чтобы изо дня в день просто отсиживаться на работе, теперь им придется снова начать думать. Им надо будет подвергать сомнению, анализировать и рассматривать с разных сторон каждую маленькую зацепку.
Этот случай радикально отличается от рутинного дела, которое раскрывается одной левой с девяти до пяти. Все уже почувствовали, что впереди их ждут поздние вечера, плохой кофе и изредка ночевки на работе. Это щекотало нервы, поскольку в глубине души им этого не хватало, даже если они никогда в этом не признаются.
А тут еще розовый слон, сидящий на стуле Астрид Тувессон. Все обратили внимание, что стул пуст. И тем не менее, никто ничего не сказал, даже не намекнул. Не потому, что они не знали. Подчиненные были в курсе, что их начальница пьет и что после развода с Гуннаром осенью стало гораздо хуже. Она стала беспрерывно жевать жвачку и при любой возможности закрывать дверь в свой кабинет. А последнее время стала без конца брать больничные.
Но, вместо того чтобы обсудить это и, может быть, даже вызвать Тувессон на разговор, они делали вид, что проблемы не существует, надеясь, что все решится само собой. Кончилось тем, что они медленно, но верно стали все меньше считаться с ней. Если начальница была на месте, она, как обычно, руководила работой. Если нет, они помогали друг другу заполнить пустое пространство.
В группе не было явного лидера. На бумаге руководство перешло бы к Утесу, и иногда он делал слабые попытки взять штурвал в свои руки, хотя ни он сам, ни другие члены команды не воспринимали его попытки всерьез.
Пока что никаких особых проблем по работе не возникало, главным образом потому, что расследования, мягко говоря, носили элементарный характер. Но если Фабиан не ошибался в своих предчувствиях, скоро ситуация станет невыносимой.
В конце концов Лилья нарушила молчание.
– О’кей, пока мы еще с головой не погрузились в Брисе, хочу сказать, что у меня есть срочное дело. Ничего особенного, но поскольку последнее время у нас было не так много работы, я обещала встретиться с одной женщиной. В понедельник у нее пропал муж.
– Есть подозрения в преступлении? – спросил Эльвин.
– Это я и попытаюсь выяснить. Вероятно, найдется какая-то вполне естественная причина. Ее зовут Ильва Фриде́н, а его – Пер Кранс. Никто их случайно не знает?
Эльвин и остальные покачали головами.
– O’кей, тогда вопрос в том, как нам двигаться дальше, – сказал Фабиан, решив попытаться взять руководство в свои руки. – Она уже опоздала на пятнадцать минут. Никто не знает: Тувессон скоро будет?
Коллеги покачали головами и переглянулись, словно думали то же самое.
– Тогда предлагаю начать без нее. – Фабиан подошел к доске во всю стену и стер все – начиная от нарисованных Утесом человечков и напоминаний о том, чья очередь покупать хлеб к кофе-паузе, до результатов рождественской викторины пятимесячной давности. – Петер Брисе. Что мы знаем о нем помимо того, что он страшно разбогател на этой игре «Улитки-убийцы»?
– Он жил на Садовой улице. – Утес протянул фотопортрет Брисе Фабиану. – А его фирма, как там она называется?
– «Ка-Чинг», – ответил Муландер и покачал головой. – Мог бы придумать название получше.
– Точно. Насколько я знаю, фирма находится в Лунде.
– Я где-то читала, что только за последние полгода число сотрудников выросло в четыре раза, а в начале февраля оборот фирмы был уже равен предполагаемому годовому, – сказала Лилья. – И все за счет маленькой мобильной игры, которая не стоит больше семи крон.
– Которая к тому же страшно скучная, – добавил Муландер.
– Могу сказать, что она вызывает зависимость, перестать в нее играть невозможно.
– Поэтому я и пробовать боюсь, – сказал Утес. – Берит несколько раз пыталась бросить, но уже через несколько часов опять начинает нажимать на экран мобильного, пока на кончиках пальцев не появятся волдыри.
– Да, но почему это так здо́рово, выше моего понимания, – сказал Муландер.
– Но мы все не можем не согласиться с тем, что он сказочно богат, – сказал Эльвин и закатил глаза.
Фабиан мысленно поблагодарил Эльвина, рисуя символ доллара рядом с фотопортретом, на котором Брисе в белой рубашке, с бритой головой и в очках в черной оправе больше напоминал заправского капиталиста, чем компьютерного фаната. – Что еще? У него была семья? Он был женат? Братья, сестры и так далее.
– Не женат, единственный ребенок в семье и, если хотите знать мое мнение, голубой, – сказала Лилья.
– Откуда ты это знаешь? Он о чем-то открыто заявлял?
– Нет, но достаточно сыграть в его игру. Там сколько угодно намеков. Вы бы только видели этих розовых улиток на 33-й дорожке. – Лилья покачала головой.
– Именно, – подтвердил Утес.
– Вот оно что. Значит, ты все же играешь, – Лилья улыбнулась.
– Подождите. – Эльвин откинулся на стуле – одном из двух, которые были приспособлены к его больной спине и, по слухам, обошлись налогоплательщикам в пятизначную сумму. – Вам это не напоминает Юхана Хале́на? Ну, тот, который с год назад отравился газом в своем гараже.
– Ты имеешь в виду сына судовладельца? – спросил Утес. – Того, кто жил рядом с портом в Викене в нескольких шагах от меня. Настоящий дом мечты.
Эльвин кивнул.
– А ты что скажешь. Ингвар? Ты ведь тоже участвовал в расследовании, которое я вел?
– Хватит напоминаний. – Муландер пожал плечами. – Я только помню, что мы так и не нашли потайную комнату секса, которая якобы находилась у него в подвале.
– Что еще за комната секса? – спросил Фабиан.
– Вероятно, это всего лишь слухи, – ответил Эльвин. – Во всяком случае, если верить здешнему эксперту, который не смог ее найти.
– Что ты хочешь этим сказать? – Муландер с возмущением посмотрел на Эльвина.
– Только то, что даже лучшие иногда ошибаются. – Эльвин одарил Муландера улыбкой. – Я хочу сказать, что Хален, как и Брисе, был состоятельным человеком. К тому же оба единственные дети в семье и не женаты.
– О’кей, но если верить Косе, Брисе не лишал себя жизни, – заметил Фабиан.
– Не скажи, – отозвался Утес. – Кто знает, он же вполне мог заморозить самого себя два месяца тому назад и вести машину в виде привидения. – Он засмеялся и покачал головой.
– Ты действительно так уверен, что Коса ошибается? – спросила Лилья.
– Нет, я ни в чем не уверен. Но… – Утес вздохнул. – О’кей, не хочу быть занудой. Давайте считать, что Коса прав и что Брисе убили больше двух месяцев назад. Наверняка найдется столько же мотивов, сколько миллионов на его банковском счете. Но зачем, скажите на милость, держать его замороженным несколько недель, чтобы потом сбросить в воду на глазах у множества свидетелей?
Вопрос остался без ответа, и опять наступила тишина, на этот раз настолько плотная, что шум вентиляции звучал как отдаленный автопоезд на холостом ходу.
Как и все остальные, Фабиан изо всех сил пытался различить какую-то логику в этой странной истории. Но все казалось таким же непостижимым, как кубик Рубика, на котором кто-то упорно поворачивает цветные грани.
