Стася Андриевская
Потому что (не) люблю
– Давай доживём до завтра, ладно? Надеюсь, утром всё будет понятнее. Погоди, кажется, Влад проснулся… Сейчас я…
Заминка, возня, хныканье, Сашкин голос: «это папа» на фоне, и наконец, заспанное:
– Пливет…
Дыхание застряло комом в горле. А по лицу наоборот – неудержимо расползлась улыбка.
– Привет, чемпион! Ты чего там, заболеть решил?
– Нет.
– Ну как нет, а мама говорит, вы в больнице?
– Да.
– Ну давай тогда так – ты же у нас мужик, да? Ну вот, а настоящие мужики всегда крепкие. Поэтому ты сейчас быстренько выздоравливаешь, и я дарю тебе большую такую, классную тачку, в которой ты сможешь ездить по-настоящему. Идёт?
– Да-а-а… – восторженно выдохнул он, и у меня предательски защипало глаза. Сдерживаясь, прижал к переносице кулак.
Владлен получил свою «настоящую тачку» в четыре года, на день рождения, я и до сих пор помнил его радость: затаённое от восторга дыхание, старательно высунутый язык, когда пытался вписаться в поворот за угол дома, отказы идти есть, купаться, спать, смотреть мульты… Дали бы ему волю, он бы жить в этой машинке остался!
Эта боль, наверное, никогда не пройдёт. И каждый новый этап взросления Владислава снова и снова будет резать меня по живому. Кашлянул, сбрасывая спазм с горла.
– Ну отлично! Какую хочешь? Гоночную?
– Жип!
– Не вопрос! Джип, значит, джип! Ты только давай там, не болей. Договорились?
– А ты утлом плиедешь?
Бросил взгляд на Маринку… Ещё одна моя боль болючая. Мой воздух, мой смысл. Моя нежность. Моя любовь. Как же я перед тобой виноват!
…Вот уже почти два года, стабильно раз в месяц уезжаю на два-три дня на «контроль периферийных объектов», а на самом деле – в соседнюю область, к сыну. И вся эта ситуация давно уже стала для меня хуже смерти. Иногда даже казалось, что лучше бы я действительно сдох в ту ночь, чем вот так… Но, во-первых, Маринка призналась как-то, что тогда и она бы обязательно довела начатое до конца, а во-вторых – тогда не родился бы Влад. И как бы там ни было, а эти две жизни однозначно стоили гораздо больше, чем моя изъеденная виной совесть.
– Да, приеду завтра утром. Только уговор – ты больше не болеешь, да?
В трубке долгая заминка, сопение.
– Влад, слышишь меня?
– А ты какой папа, Алтём или Даня?
Стиснул зубы, выдохнул.
– Я Даня, Владюш. Маме телефон дай, пожалуйста.
Она взяла с задержкой, понимала свой косяк. Впрочем, и я понимал, что сейчас не время качать права.
– Да?
– Скинь мне координаты, я завтра утром буду у вас. Сам поговорю с врачом и разберусь с больницей.
Пока дожидался геометку, перевёл Сашке денег на карту и вернулся за столик.
– Ну что, может по коням? А то мне часа в четыре утра в область надо будет рвануть.
– Случилось что? – удивился Кирей.
Я посмотрел на Маринку. Хоть намёк, хоть тень недовольства или раздражения – и я бы переиграл… Но ей было без разницы, а может, даже, и лучше, если я свалю. И поэтому злился снова я, а она лишь отрешённо разглядывала музыкантов.
– Непредвиденные обстоятельства по работе. Так бывает. Планирую одним днём успеть.
Кирея поселили в гостевой на первом этаже. Маринка сразу ушла наверх, мы с братаном ещё немного задержались поболтать, но разговор не шёл. Я невольно думал о том, что вот уеду, и они останутся тут с Маринкой вдвоём… И не мог справиться с этим грёбанным ядом в душе. Вспоминал как оживилась при братане Маринка, танцы их зажигательные, даже его чудо-«профессию» Опять же – может, если бы Маринка была ему просто левой девчонкой, то и мне было бы поспокойнее, но я-то помнил с чего всё когда-то начиналось, и…
Чёрт. Слышал бы мои мысли Кирей, он бы или поржал, или послал меня на хер. Скорее второе.
А ещё – я ведь ему слегка сбрехал. И если в своей клятве верности я был уверен, то в Маринкиной… с переменным успехом. Уже четыре месяца как.
Стыдно признаться, но по началу я так люто параноил от её заморозки, что даже озадачил своего безопасника поводить её незаметно, посмотреть, где бывает, с кем общается. Был почти уверен, что дело в любовнике, но у неё всё неизменно оказывалось чинно – дом-работа, дом-работа. Правда, был там, в «Птицах», один типок, который меня интуитивно напряг – некий иностранчик двадцати семи лет отроду, без регистрации и вида на жительство, человек из ниоткуда, который появился в Центре почти сразу после Маринкиного возвращения из Минвод. Но, во-первых, такие мутные типы появлялись в «Птицах» с завидным постоянством – на то они и жертвы жизненных обстоятельств, что сам чёрт ногу сломит в их личных историях. А во-вторых, когда я на эмоциях всё-таки предъявил это подозрительное совпадение Маринке – получил спокойный ответ, что это вовсе не совпадение, а она действительно познакомилась с ним в лечебнице на Минводах и сама же предложила помощь в «Птицах», и это, если уж мне так интересно, не тайна, а информация, официально записанная в его клиентской карте. «А что, что-то не так?» – как ни в чём не бывало добавила тогда она. А я не стал отвечать, но про себя понял – да не так. Я просто настолько забрехался сам, что невольно начал проецировать это и на неё. Довольно мерзкое ощущение. И тогда оно худо-бедно отступило, а вот теперь…
– Ладно, давай по койкам, – через силу зевнул я. – Четыре часа спать осталось.
– А куда конкретно едешь-то? Может, вместе сгоняем? У меня водительское с собой, будем меняться за рулём, если что.
Твою мать. Вот это и называется – загнать себя в угол!
– Не братан, спасибо, но в этом нет смысла. Ты лучше тут… за Маринкой пригляди.
Когда поднялся в спальню, Маринка вроде спала. Дышала ровно и тихо, как всегда, отодвинувшись от середины кровати на самый край – подальше от меня и отвернувшись. Я тоже лёг на свою половину, лицом к ней. Подпер голову рукой, заскользил взглядом: призрачно белеющие руки… Тонкая чёрная лямочка ночной сорочки – так и просится, чтобы её спустили с плеча… Волосы, размётанные по подушке. Манящий, раздражающе закутанный в покрывало, крутой изгиб от бёдер к талии. И надо всем этим, полупрозрачной вуалью, аромат её любимых духов. Наших любимых.
Коснулся её плеча – теплая, манящая, знакомая от первой до последней родинки, до мельчайшей чёрточки на ладони… Но такая вдруг чужая и непонятная. Медленно повёл по её руке – до кисти и обратно. Спит или нет?
Пальцами под волосы, по шее, по спине. Поддел эту чёртову дразнящую лямочку, сдвинул… И, не сдержавшись, припал губами к основанию шеи. Аромат любимой женщины – уже не духи, а она сама, её кожа, тепло, характер, нежность и острота – ударили в голову, зарождая бурю. Зарылся лицом в волосы, рукой – по изгибу талии, покрывало в кулак – и к чёртовой матери… Ладонью по бедру, под шёлк сорочки…
Маринка вздрогнула, выдавая себя. Не спит. Тем лучше!
Поцелуями по спине, пальцами под трусики – мимолётно, и снова по бедру – с нажимом, до дрожи дурея от голода и желания. Бёдра на внутренней поверхности, там, где ноги сомкнуты с уже заметным, неслучайным сопротивлением, теплые, манящие. Ладонью, с усилием, между ними – а в памяти всплывает запах и вкус, нежная влажность и…
Маринка забилась, пытаясь сбросить мою руку.
– Не надо. Я не хочу!
А я сгрёб её поперёк живота, рванул на себя, навалился. Слышал я уже всё это. Не хочу, голова болит, настроения нет… И, самое козырное: «Я не резиновая Зина, чтобы терпеть без желания» Терпеть, видите ли! Всё это, вкупе с её отстранённой холодностью, пугало, бесило, обижало, выбивало из колеи… Но сегодня в клубе я вдруг снова увидел свою Маринку. Ту самую, настоящую, словно выглянувшую из норки. И я, чёрт возьми, разозлился!
Сначала она слабо сопротивлялась, но я не сдавался – зацеловывал, пьянея от вкуса её губ, прогибая её настойчивой нежностью, тычась стояком куда-то в её бедро, пытаясь протиснуть колено между судорожно сведёнными ногами, выглаживая ладонями каждый изгиб такого любимого, такого желанного тела… И Маринка сдалась, перестала пихаться. Я возликовал… и в этот миг почувствовал на губах слёзы. Её слёзы.
Замер. Отпрянул. И она тут же сжалась в комок, потянула на себя покрывало.
– В чём дело? – в злом отчаянии зарычал я. – Ну что опять не так?
Она молчит.
– В чём дело, ты можешь сказать по-человечески?! – уже почти в голос, почти крича.
Но она молчит и дрожит.
Рыкнув, отшвырнул подушку и вскочил. Бестолково постоял возле кровати ещё пару мгновений и позорно ретировался из комнаты.
Сначала курил одну за другой на балконе, пытаясь собрать мысли в кучу. О сне больше нечего было и думать, ложиться теперь – лишь зря потратить время. Набрал хлопчика из службы безопасности, который остался «высиживать» ту дуру с гвоздём.
– Толь, ну чего там?
– Глухарь. Она если что и говорит, то только язвит и матерится. Я таких дерзких ещё не встречал, такое ощущение, что её конкретно крышует кто-то, поэтому она и прёт буром.
– А вообще, как ведёт себя?
– Да так же, как и говорит! Дерзко! Прошлось даже связать и рот заткнуть.
– Так, Толь, – повысил я голос, – вы мне там не жестите! Не хватало ещё из-за этой дуры проблем с журналюгами.
– Не-не, у меня всё под контролем, Данила Александрович! Просто она тут посуду бить начала и стульями швыряться. Я её чисто для профилактики приструнил. Можно?
– Смотри, чтобы без телесных.
– Обижаете.
– Кормили?
– Вот ещё. Я ей сразу сказал, что кормёжка только в обмен на информацию.
– Воды хоть дайте. Она ж хотя и дура, а ребёнок ещё.
– Ага, ребёнок! Давали мы ей воды, а она этим стаканом чуть бошку Ваське не пробила. Говорю же – вообще краёв не чует. Нет страха у неё! Обычная шмара так себя не ведёт, точно вам говорю! Её бы прям прижать. Ну пугануть так чтобы её блатная крыша показалась ей фиговым листочком. Когда почувствует себя на грани, тогда точно заговорит.
– Что ты называешь гранью? Пытки? Толь, ещё раз говорю – без жести. Ясно? А вообще знаешь, я сейчас сам подъеду.
Перед отъездом хотел заглянуть к Маринке, убедиться, что там без истерик, но она мирно спала. А может, и притворялась опять – кто знает? Я уже ничего не знаю, это факт.
«Хата» – снаружи простенький кирпичный домик советской ещё постройки, а внутри – вполне себе современный коттедж, располагалась на отшибе дачного массива. Местечко чтобы пересидеть, если что, «бурю» или перетереть дела, если надо по-тихому. Ну и просто типа резервного жилищного фонда для моих сотрудников «особого назначения» Природа, тишина. Благодать. Дерзкая должна бы оценить условия, но вместо этого я ещё в прихожке наткнулся на кучу осколков на полу – зеркало. У стены валяется табурет, которым, судя по всему, это зеркало и разбили. В центральной комнате – осколки посуды.
– Толь, ну… – многозначительно кивнул я в сторону побоища, и открыл дверь в спальню.
Девчонка лежала на кровати, руки связаны за спиной – аккуратно, не верёвкой, не наручниками, а скрученной в жгут простынёй. Бережно, но надёжно. Во рту самый настоящий кожаный шарик, какими развлекаются БДСМщики в порнушке. Даже знать не хотелось откуда он здесь взялся, главное – тоже безопасно и не оставляет следов.
– Ну привет. – Хозяйски уселся на стул напротив неё. Похоже на нём же беседы беседовал и Толик. – Соскучилась?
А эта зараза даже с заткнутым ртом умудрилась скорчить такую презрительную рожу, что я чуть не рассмеялся. Что дерзкая, то дерзкая. Как кошонок двухмесячный, который нападает на здоровенного пса. И, самое интересное, пёс предпочитает не связываться. Вот и я смотрел на неё и думал – ну дура дурой ведь. Её жизнь ещё не раз накажет за безмозглость, а я кто такой? На хрена мне это? …А вот тот, кто заказал этот беспредел похоже, хорошо меня знает. Либо совсем отмороженный, раз пихнул под поезд вчерашнюю школоту.
Просто сидел и рассматривал её: большие глаза, вздёрнутый, усыпанный веснушками нос, губы даже в натянутом на шарик виде пухлые. Сама по-юношески тонкая, даже костлявая, но сиськи имеются завлекательные. Симпатичная. Даже жаль, что дура, могла бы нормальную жизнь строить. Семья, там, дети, все дела.
За спиной скрипнула дверь, и у стены молча встал Толик с ремнём в руке. Молодец, грамотно работает.
Ещё минут десять просто прессовали её молчанием. Потом я полуобернулся к Толику:
– А щипцы есть?
– Пассатижи.
– Если к обеду не заговорит, начинайте с ногтей. На ногах. Руки я тогда сам, ближе к вечеру. Если не заговорит, конечно.
– Заговорит, – уверенно хмыкнул Толик. – У меня ещё ни один клиент больше трёх ногтей не выдерживал. Про зубы вообще молчу.
– Ну и хорошо. – Я поднялся, и, склонившись над дурочкой, потрепал её по щеке. – Ну давай, не скучай тут, дерзкая. А если что – зови этого дяденьку, он развлечёт.
В её глазах мелькнул, но тут же утонул в злобе страх. Промычала что-то в ответ, готов поспорить – что-нибудь матерное, но я уже, не оборачиваясь, выходил из комнаты. Следом Толик. Осколки посуды и зеркала оказались уже убраны, мебель расставлена по местам. На крыльце я остановился, в задумчивости помял в пальцах сигарету.
– Видите? – заговорил за спиной Толик. – Вообще краёв не чует! Поэтому и говорю, что надо прижимать. Хотя после вашего приезда, может, и сама заговорит. А если нет – ещё парней подтяну, попугаем поплотнее.
Я домял сигарету в труху и отшвырнул в темноту.
– Если к утру не заговорит, отпусти её на хрен.
– В смысле?
– В прямом.
– Вы уверены?
– Нет, но чуйка шепчет, что сама девка ноль без палки, и только что и может – огрызаться. Тот, кто её нанял, скорее всего этого и хотел – чтобы мы время на неё впустую тратили. На отвлекающий манёвр смахивает. А по факту окажется, что всё что она знает – это какой-нибудь невнятной наружности посредник по имени Иванов Иван Иваныч, которого мы хрен, когда найдём. К чёрту её. Мне интереснее, что будет после того, как отпустим.
*** *** ***
Когда Данила вышел из комнаты, я ещё долго не могла начать нормально дышать. Всё внутри переворачивалось, дрожала каждая поджилочка, в груди болезненным колючим шаром ширилась боль. Та самая, от которой нет спасения. Опять.
А на коже – тающие следы его прикосновений. Вкус его поцелуя на губах. Его запах по венам. Его тяжесть, сила и страсть – всё ещё на мне. Не думала, что всё ещё помню его, что всё ещё реагирую. Думала, стёрлось. Надеялась на это. Но сегодня что-то пошло не так. То ли Кирилл разбередил своим появлением, то ли… Я не знаю. Но оказалось, что чёртова любовь всё ещё здесь. А с нею и боль.
Прислушалась – Данила через холл второго этажа вышел на балкон. Схватилась за телефон:
«Мне плохо!»
В ответ тишина. Минута, другая…
«Густав, пожалуйста, ответь!»
Он, наверное, спит. Уже так поздно, а он всегда ложится по расписанию. Швед, что с него взять… Но экран вдруг вспыхнул:
«Извини, не сразу услышал сигнал сообщения. У тебя что-то случилось?»
И едва только мои глаза побежали по буквам, как в голове зазвучал и голос – спокойный, мягкий, с забавным акцентом и едва уловимой вопросительной интонацией в конце каждой фразы. И мне сразу стало легче. Даже тремор в руках пошёл на убыль и присмирела аритмия.
«Да. Мне очень плохо! И я не знаю, как быть»
Галочка «прочитано». Секунда, вторая… Карандашик бегает, набирая сообщение. Скидывает. Набирает – скидывает. И вдруг:
«Можно я тебе позвоню?»
Глава 5
Около пяти месяцев назад. Начало апреля 2018г.
Звонок раздался в самый обыденный момент самого обыденного дня. Лизка, моя шестнадцатилетняя сестрёнка, паковала чемоданы, готовясь к вечернему поезду, я шутила над ней, мол, твою сувенирку нужно вывозить отдельно – транспортной компанией. В открытую форточку санаторного номера врывался напоенный ароматами весны ветерок. Было немного грустно оставаться здесь одной, но сестрёнке нужно было возвращаться к учёбе, она и так здорово загуляла со своих весенних каникул, и Оксана, моя любимая мачеха и Лизкина родная мама, по секрету признавалась, что папа крайне этим обеспокоен. К тому же ещё через неделю должен был на все выходные подъехать Данила, а будние дни у меня были так плотно заполнены лечебными процедурами, что я знала наперёд – время пролетит быстро. И, даст Бог, с толком. Я на это почему-то даже не то, что надеялась, а именно верила.
Со стороны, возможно, покажется глупо, но, когда тебе уже под сорок, твоя жизнь зациклена на попытках сохранить беременность, а организм при этом раз за разом отвергает едва завязавшийся плод – надеяться начинаешь на что угодно. Поэтому наряду с супермодными курортами и дорогими заграничными клиниками я одно время не брезговала и «бабками», гадалками и всякими там другими эзотериками. А вдруг?
Однако все они были плюс-минус одинаковыми, и со временем я и сама, как заправская гадалка, научилась сходу определять кто из них по какой схеме «работает». И разуверилась. Но в этот раз всё было иначе. В тот день, двадцать пятого марта, я пришла на могилку к Владушке. Никого не трогала, даже по сторонам особо не смотрела, когда ко мне подошла вдруг цыганка. На вид ей было около пятидесяти пяти, и она была странная, словно слегка безумная: хихикала, спорила сама с собой, говорила о себе в третьем лице, обращалась к самой себе с вопросами, как будто в голове у неё сидела ещё парочка человек. Но особенно мне запомнились её разноцветные глаза – один зелёный, как бутылочное стекло, другой жгуче-карий. Когда я смотрела в них, сердце отчего-то замирало щемящим чувством дежавю.
– Тамара уже давным-давно знает, о чём болит твоё сердце, девочка! – безо всякого предисловия начала она. – Но рано ещё было. А теперь пора.
Я, если честно, испугалась, даже несмотря на то, что папа милиционер всегда относился к цыганам со спокойной строгой справедливостью, говоря, что они такие же люди, как и остальные, и я помнила это с детства. А вот сейчас обуял вдруг какой-то мистический ужас. Подумала вдруг, что лучше – сразу дать ей денег чтобы отстала или вообще не связываться, а просто сбежать?
– Ты Тамару не бойся, – словно услышав мои мысли, рассмеялась она, – Тамаре всего-то и надо, что подсказать тебе дорогу. На Северный Кавказ поезжай, на минеральные воды. И раз уж решилась, то и умри без сожаления.
По мне колким табуном ринулись мурашки и резко засаднили шрамы на запястьях, и я, захлопнув калитку оградки, едва ли не бегом поспешила прочь.
– Это прошлое твоё, а не тело не принимает дитя! – крикнула мне вслед цыганка. – И пока ты не умрёшь, оно так и будет с тобой!
Я замерла. Медленно обернулась.
– Что ты сказала?
– Всё отсюда, – сжала цыганка виски кулаками. – Давняя твоя беда. Горькая вина за чужую ошибку. Чужой крест несёшь, и ни понять этого, ни скинуть не можешь, слишком давно взвалила.
– Я не понимаю.
Цыганка рассмеялась.
– А Тамара и сама не понимает! Она говорит то, что видит сердце, а сердце видит не так как глаза, потому что глаза говорят с разумом, а сердце – с душой. Сердце говорит Тамаре, что одной маленькой, брошенной девочке нужно поехать на минеральные воды и тогда в её жизни снова появится сын.
И моё глупое сердце тут же заколотилось с удвоенной силой.
– А… – я чувствовала себя и глупо и в то же время как-то странно собранно, словно говорила не с явно двинутой, а, как минимум, со штатным психологом «Птиц» – А что ты говорила про смерть?
– Смерть – это конец. Конец – это начало. Не затягивай с отъездом, тогда и приедешь быстрее.
Конечно, я рассказала о странном разговоре Даниле, и оказалось, что он знает эту Тамару ещё по юности.
– Она всегда была немного с приветом, а с возрастом, похоже, усугубилось.
– Может и так, но мне без разницы. Я хочу поехать на Минводы.
– Марин, ты серьёзно? Лучшие клиники Израиля и Германии не помогли, а ты на минералочку надеешься?
– А ты нет?
Долгий взгляд глаза в глаза. Ну же, дай мне знать, что ты ещё хоть на что-то надеешься! Я ведь так устала скрывать каждое очередное кровотечение спустя одну-две недели после положительного теста, о котором ты тоже даже не знаешь. Я берегу тебя от этой изнуряющей правды, как могу! В одиночку грею твою веру у самого своего сердца. Так пожалуйста, хотя бы надейся со мной вместе!
Он притянул меня к себе, обнял так нежно, как умеет только он один.
– Господи, Марин, ну о чём речь, конечно, я надеюсь! Но мне не нравятся все эти присказки про концы и начала.
– Почему? Ты же говоришь, что эта Тамара просто с приветом?
– Да, но я всё равно волнуюсь за тебя. Давай поедем вместе, но на майские? Я постараюсь выдрать время.
– Нет, я поеду как можно скорее и лучше останусь там подольше. Мне действительно надо перезагрузиться. К тому же, я давно обещала Оксане подлечить Лизкин гастрит, а у неё как раз каникулы в школе. Всё совпадает, надо ехать.
И вот я здесь уже почти две недели, санаторная жизнь вошла в колею и стала обыденной. И как раз в один из таких обыденных дней и раздался этот звонок.
Вместо цифр входящего звонка, на экране телефона высветилось «Номер не определён» Я сразу подумала на Данилу, он иногда по запарке звонил мне с шифрованных, но в трубке прозвучал женский голос:
– Марина Магницкая?
И вроде ничего не случилось, а сердце отчего-то ухнуло в пятки.
– Да, я.
– Я звоню, чтобы сообщить, что у твоего мужа есть семья на стороне.
Это очень странное ощущение: растерянность и беззащитность, но в то же время злость. Разве я не знала, что вокруг моего мужа вьются толпы охотниц за сладкой жизнью? Разве не смеялась над ними, гордо и спокойно вышагивая рядом со своим львом, уверенная в нём едва ли не больше, чем в себе самой?
А вот сейчас вдруг растерялась, и это пугало и злило.
Мимоходом улыбнувшись Лизе, вышла на лоджию, плотно прикрыла за собой дверь.
– Какая ещё семья?
– Обыкновенная: квартирка, женщина, ребёнок. Сын, если быть точнее. В Воронеже.
…И разве не боялась в глубине души этого самого пресловутого «один на миллион» случая, когда стреляет даже палка?
– Кто вы? Представьтесь.
– Не думаю, что в этом есть смысл.
– В таком случае, смысла нет в этом разговоре в принципе.
– Не веришь? Могу выслать фото и адрес.
– Не утруждайтесь. Мне это не интересно. – И я, едва не выронив из дрожащей руки телефон, первая дала отбой.
Как же меня трясло! Под ложечкой, растекаясь по телу противной слабостью, забилась паника. Вопреки ей и гадливому чувству стыда за то, что посмела допустить даже мысль о том, что всё это может оказаться правдой, набрала единственного, кто мог бы меня успокоить – Данилу. Но он не ответил.
– Марин, мы идём обедать? – позвала из комнаты Лиза, и я взяла себя в руки.
Но кусок в горло не лез. Лизка без умолку тарахтела, совершенно не замечая моего прибитого состояния. Впрочем, сама-то я что замечала в её возрасте, кроме собственных забот?
Бжикнул телефон, я сжала его в ладони. Наверное, если было бы возможно, я бы его просто придушила, чтобы не рвал душу… Но вместо этого всё-таки глянула на экран. Файловое сообщение со скрытого номера. Удалить не глядя, и дело с концом?
И что, неужели, я настолько боюсь этой лжи?
От первой же фотки зашумело в ушах – Данила с мальчиком на шее. Следом прилетела ещё фотка, и ещё, и ещё – целая серия, которую, судя по всему, снимали вот прямо сейчас.
Дрожащими непослушными пальцами увеличила очередной снимок… Дыхание перехватило – ни вдохнуть, ни выдохнуть, перед глазами поползла тёмная пелена. Недаром Данила так гордился своими «сильными генами» – этот мальчик, которому на вид было около трёх лет, так сильно походил на нашего Владюшку, как может быть похож только родной брат.
«Ну как тебе фотки? Теперь веришь?»
В горле встал ком, глаза наполнились слезами. Я бросила взгляд на сестру – она тоже сидела в телефоне и по-прежнему не замечала моего состояния.
– Лиз, я пойду прилягу…
Нужно было взять себя в руки. Продышаться и разобраться со всем этим досконально. А пока любые выводы преждевременны.
Пока возвращалась в номер, телефон периодически жужжал новыми сообщениями, и мне казалось – он жжёт руку. Больше всего хотелось швырнуть его об стену… Но было уже поздно. Я уже знала то, что знала и не собиралась оставлять это так. Если это всё провокация и наветы, то у них могла быть только одна цель – навредить Даниле, и он должен об этом узнать. А если нет…
Господи, как же это было больно! До удушья и ватных от бессильной паники коленей. Перед глазами стаяли фотографии – как приветики из прошлого, на которых Данила с нашим сыном… Только в роли нашего сына был сейчас другой мальчик, идеально подобранный дублёр, почти двойник.
Может, фотошоп?
Эта мысль вспыхнула в мозгу как озарение. Ну конечно! Господи, ну как я могла повестись на этот бред? Рвётся там, где тонко. Какая-то сволочь просто знает о нашей с Данилой проблеме и поэтому давит именно на это. О чём тут вообще думать, надо звонить мужу!
Но позвонить не успела, потому что погрязла в новых, наваленных доброжелателем фоточках. И ладно бы только фоточках – среди прочей грязи были и короткие видео. На них мой муж безо всякого фотошопа и фильтров возился с мальчуганом, который называл его папой. А мой муж называл его Владькой. Владькой! Это какой-то сюрр или особо изощрённая пытка. Этого просто не может быть!
Но это было, и я словно подсматривала за незамутнённым отцовским счастьем своего мужа в замочную скважину. Из узницы своей боли на волю, куда он, здоровый плодовитый мужик выйти сумел, а я, дефектная, нет.
К вечеру, когда провожала Лизу на вокзал, уже даже она заметила, что со мной что-то не то. Трудно было не заметить зарёванных красных глаз и рассеянного внимания. Но она списала это на свой отъезд и обещала звонить мне каждый день, и я держалась в её присутствии как только могла. Но когда поезд скрылся из виду – сломалась. Сидела на краю какой-то случайной лавки и рыдала навзрыд. Вокруг царила обычная вокзальная суета, ходили люди, встречались, прощались, проживали свои горести и радости, и я потерялась в этой толпе, растворилась в её безразличии и упрямой живучести. А потом зазвонил телефон, и это был Данила. Я смотрела на мигающую зелёную кнопку на экране и не могла найти в себе силы чтобы ответить. Что я ему скажу? Что скажет мне он? Я не знала, мне просто хотелось как в детстве – спрятаться и пусть всё решится как-нибудь само.
Данила перезвонил снова. И снова. И я решилась.
– Привет! Я на вокзале, Лизу провожала, не слышала звонка.
– А что у тебя с голосом? Такое ощущение, что ты плачешь?
– Ну… – слёзы катились по щекам, щекотали горячей горечью губы, – есть немного. Говорю же, Лизу провожала.
– Марин… У тебя там точно всё нормально?
Я закусила губу.
– Да. Всё нормально. А ты где сейчас?
– Работаю, где мне ещё?
– На заводе?
– Нет, в офис заехал. Сейчас уже домой поеду. Соскучился по тебе, просто жуть!
– Так приезжай! Если прямо сейчас выедешь, к утру уже у меня будешь.
Пауза… и он рассмеялся.
– Да я бы с удовольствием, ты же знаешь. Но пока не могу вырваться…
Потом он говорил что-то ещё, я что-то отвечала – на автомате, по привычке, а сама думала о другом.
Я ведь изучила те фотки вдоль и поперёк. Геометка указывала на Воронеж, дата – сегодня. При всём желании он не мог бы успеть вернуться оттуда, максимум – находился где-нибудь в пути. Но это не важно, ведь он в любом случае прямо сейчас врал мне. Что мешало ему сказать, что поехал по делам в Воронеж? Или мотается по области? Он ведь регулярно выезжает…
К горлу подступил ком – регулярно, каждый месяц именно в этих числах он уезжает с инспекцией по области… Но куда на самом деле?
– Ну давай, кис, не хандри там! Я к концу недели подъеду. Сейчас до санатория доберёшься обязательно перезвони мне, поняла?
– Конечно. Не переживай.
– Скажешь, тоже – не переживай! Я тут только о тебе и думаю! Целую, малыш! Соскучился жутко!
– И я…
А ещё на тех видео была женщина, которую мальчик называл мамой. Снято было откуда-то со стороны и из-под полы, явно скрытно, разглядеть её лица в подробностях мне не удавалось, но и этого было достаточно, чтобы понять – она примерно моя ровесница, может, чуть моложе. У неё было хорошее настроение, она смелась и подыгрывала забавам моего мужа и… его сына. Их сына. Владьки…
Не помню, как добралась до санатория. Раздирало противоречиями – от послать всё к чёрту, до немедля позвонить Даниле и потребовать объяснений. Закатить скандал, устроить побоище, разметать ошмётки нашей любви по окопам и… Но я не могла. Всё, что у меня было в этой жизни ценного – это Данила и его любовь. И я трусила лишиться этого. Не знала, как смогу без всего этого жить. Не умела.
Сидела на скамейке в парке и не понимала, что теперь.
– Я не помешаю? – раздался рядом голос.
Я глянула на мужчину в форме парковой обслуги, и, не ответив, отвернулась.
– Сегодня так звёздно, – присел он рядом. – Действительно не хочется заходить в дом. Я часто гуляю здесь ночью, хотя вообще-то приучен к режиму. В детстве у меня был очень строгий отец, нам с матерью приходилось слушаться его во всём, и режим – это ещё самое малое что…
– Идите к чёрту! – зло прорычала я. – Не ужели не видно, что вы здесь лишний?
– О… – подскочил он со скамейки. – Я прошу прощения! Я правда думал, что вам скучно. Вы же проводили подругу, вот я и подумал… Извините. – И поспешил прочь по аллейке, но вдруг остановился, сделал пару шагов обратно. – А ещё я хотел сказать, что вы очень красивая. Очень. Я заметил вас ещё в первый день, и… Простите, если помешал. Просто вам не идёт грустить. И я думал, что может…
И я просто поднялась и ушла сама.
К утру я уже знала, что буду делать дальше – собирать информацию, а там – по ситуации. Поэтому сразу после завтрака связалась с начальником юридического отдела «Птиц».
– Никита Сергеевич, дело высшей степени конфиденциальности. Мне нужен самый надёжный человек, который мог бы послужить кем-то вроде частного детектива. Для меня.
– Можете полностью рассчитывать на меня лично, Марина Андреевна.
Никита, мужчина под пятьдесят, до того, как осесть в кресло некоей юридической фирмы, работал и следователем УГРО, и прокурором, потом адвокатом и юрисконсультом и даже пытался наладить частную сыскную практику, но не потянул финансово. Я лично переманила его из той юридической конторы, где он занимался в основном арбитражем, дав руководящую должность в своём центре. А так, как клиенты наши по большей части люди «проблемные», то юр отделу, включающему в себя и службу собственной безопасности, частенько приходилось заниматься негласным сбором информации разного рода. Работа, можно сказать, творческая, и Никита не раз признавался, что наконец-то нашёл свою золотую середину. И когда он, узнав суть дела, не дрогнул ни от щекотливости ситуации, ни от того, что копать придётся под самого Магницкого, формального хозяина «Птиц», то и я убедилась, что не зря доверяла ему на все сто.
Он получил от меня адрес в Воронеже и фото-видео материалы и уже через час выехал на место.
