Стася Андриевская
Как целует хулиган
Глава 1
– Девушка, вашей маме зять случайно не нужен?
Девчонка обернулась, встретились взглядами. Мгновенье, другое… Данила закусил губу – ох и красивая же, зараза! А вблизи так ещё лучше! Из всей толпы единственная такая, недаром аж с соседнего перрона заметил.
– Зять? – капризно сморщила она нос. – Это ты про себя что ли? Да боже упаси! – И отвернулась, словно он пустое место!
Задело. Аж за ушами защемило от такой наглости! Крутанул армейскую кепку козырьком назад, нахлобучил поплотнее.
– Эй, дерзкая, как целует хулиган, знаешь?
– Слушай, тебе проблемы нужны? – снова обернулась она. – Сейчас дождёшься!
– Ответ не верный! – довольно ухмыльнулся Данила и зажал девчонку в углу между стеной и сувенирным ларьком.
Она отчаянно трепыхалась, но бесполезно. Её горячие, нежные губы кружили голову и кипятили кровь, заставляя лишь ещё глубже впиваться в их черешневую сладость. Вот она, дембельская свобода – в кураже и беспределе! Разорвав поцелуй, обхватил обалделую мордашку ладонями:
– Ну всё, всё! Не бойся, не обижу! Просто прикол такой – пароль: как целует хулиган? Отзыв: нежно-грубо. Кто отвечает неправильно – торчит поцелуй взасос. Не знала? – Повёл пальцем по её припухшим истерзанным губам, подмигнул: – Повторим?
– Да ты… Ты… – задохнулась девчонка. – Быстро руки свои убрал, козёл! Мой папа тебя в клочья порвёт, ты даже не предста…
Пришлось заткнуть её новым поцелуем. Папа, значит? В клочья? Ну-ну…
– Марина?!
Оборачиваясь на гневный окрик, Данила рефлекторно уклонился, и кулак мужика прошёл мимо. А вот ответный хулиганский прилетел точно в его широкую, чисто выбритую скулу. От удара мужик слегка потерялся, и пока, мотая головой, приходил в себя, Данила втопил в отрыв: смешавшись с толпой, юркнул в узкий проход между двумя корпусами вокзала и, перемахнув через высокий дощатый забор, запрыгал по запретной зоне переплетений железнодорожных путей и стрелок.
Выбравшись на противоположный перрон, направился к выходу в город, но замедлил шаг: за углом, устроившись между парапетом пешеходного ограждения и стеной трансформаторной будки, сидел давний знакомец.
– Здорово, Рыхлый!
Тот полуобернулся, ловко прикрывая игральный стаканчик газетой, и так и замер.
– Не узнаёшь, что ли?
– Уз-знаю, – прогундосил Рыхлый и кинул быстрый взгляд по сторонам. – А т-ты откуда такой н-нарядный?
– Ну не с зоны, точно, – отряхнув штаны от пыли, присел Данила на корточки. – Сыграем на интерес? Ва-банк. Только, чур, я кручу-верчу.
– Т-ты же знаешь, н-не положено так.
– Дембелю можно всё, Рыхлый! – со смешком кинул Данила кости в стаканчик, затряс. – Ну рассказывай, как жизнь на гражданке? Кто нынче за главного на районе?
– Р-рамза́.
– Хмм… Не знаю такого. А Шпик? Живой ещё?
– Он т-теперь при Р-рамзе, ночные клубы к-крышует.
– Ах вон оно что! На повышение, стало быть, пошёл? Ну-ну. Надо бы вестку ему передать, Рыхлый… – Скинул кости на коробку. – Дубль шесть. Ты проиграл.
– Н-наоборот. Д-дубль шесть п-переводит очки на счёт второго и-игрока!
– А я говорю, проиграл! – ухватил его за химо Данила.
– С-совсем к-краёв не чуешь, х-ху-х-ху-ху… – от волнения Рыхлого, как всегда, замкнуло на одном слоге, но деньги послушно отдал.
– Вот и ладушки, – сунув их в карман, поднялся Данила на ноги. – Ты же сам понимаешь, дембель – человек бедный. Ему помощь товарищей нужна, особенно бескорыстная финансовая. – И, мгновенно посерьёзнев, понизил голос: – А Шпику передай, Хулиган вернулся. Теперь пусть либо должок мне по счётчику готовит, либо себе вазелин.
На площади перед вокзалом было как обычно людно и шумно. Наперебой зазывали клиентов бомбилы, что-то кричали в громкоговорители торговцы билетами междугородних автобусов. А ещё повсюду были девчонки! Молодые, зрелые, плоские, грудастые, в поддуваемых ветром юбках, в обтягивающих брючках или коротких, больше похожих на труселя шортиках. Блондинки, брюнетки, рыжие. Данила аж замер, не в силах оторваться от этого разнообразия и предвкушая его сладкое многообразие…
Внимание привлекли вокзальные менты, волокущие под локти бабульку-торговку. Она прижимала к груди зелень и испуганно причитала:
– Миленькие, да за что в милицию-то?.. Да я же первый раз! Да у меня же вот, ну два пучочка всего… Миленькие…
И Данила не выдержал, вмешался. Сторговал её за все деньги отжатые у Рыхлого. Легко пришли, легко ушли – не жалко! Но вот сами менты, принявшие взятку с рутинной простотой сбесили. Волки́ позорные. Ничего за два года не изменилось! Проводил их взглядом, приглушённо выругался.
– Держи, внучок! – сунула ему бабулька здоровенный хрустящий пучок укропа. – Бери-бери! Это же витаминчики! Чтобы здоровье у тебя было крепкое и невеста красавица!
И он взял. Всегда приятно, когда вот так – от души. Даже представил уже, как нажарит сегодня картохи, да покрошит в неё зеленушки, да с сальцом, да на чёрном хлебушке… Но проходя мимо доски почёта железнодорожников, замер: на остановке стояла та дерзкая с перрона – Марина.
Глава 2
– Ну а что дальше-то, Данюш? Надеюсь, учиться теперь пойдёшь?
– Для начала отоспаться хочу, тёть Ир.
– Отоспаться и отожраться! Помню, когда я с армии пришёл, тоже дрыщём был, минус двадцать кэгэ! Эт потом уже наросло, – дядя Серёга похлопал себя по пузу и взялся за стопку. – Давай, Дань. За дембеля!
Намахнули.
– Значит так, завтракать, это как хочешь, – тётя Ира поставила на стол новую порцию котлет, – а обедать и ужинать чтобы к нам, ясно?
– Ага! Ты ему ещё распорядок дня выпиши! Тоже, прапор нашлась! Оставь пацана в покое, имеет право! Дембель! У него сейчас вообще самый смак начнётся: пьянки-гулянки, девочки-припевочки… – подмигнул.
И тут же получил полотенцем по лысине.
– Хоть бы при ребёнке-то постеснялся! Дань, а ты не слушай его! Кушай!
– Да куда ж кушай, он тебе резиновый что ли? Ты ему лучше с собой собери! Щей, вон, в банку налей!
– И правда! – подскочила тётя Ира. – У меня ж такие щи, Дань, ты же знаешь!
Вскоре Данила с дядей Серёгой вышли во двор. Дядька неспешно выкурил сигаретку и кивнул:
– Пойдём.
Первое, что бросилось в глаза в гараже – это новенькая блестящая «пятнаха» серебристый металлик.
– Кирюхина, – хлопнул её по капоту дядя Серёга. – Сам купил.
– На стипендию что ли? – со скрытой завистью хмыкнул Данила.
– Да какой там! За бугор на шабашки иногда ездит, а там баксами платят. Прошлой зимой почти два месяца в Китае прожил, потом по весне ещё в Турцию мотались, а приехал – сразу тачку купил. Сейчас, вот, вернётся, тоже что-нибудь привезёт. Надеюсь.
– А когда, говорите, вернётся? Через две недели?
– Да, ровно через две. Так, где тут они у меня… – дядя Серёга полез по банкам с железками. – Мать гордится им, а я, если честно, всё равно думаю, что нормальный мужик не должен по сцене скакать. Нормальный мужик – он же, как фура… Так, я что-то не понял, – почесал в затылке, – куда я их сунул-то? А! Точно! – Полез в ящик на стене. – Мужик, говорю, он как фура: главное в нём не красивая кабина, а надёжная ходовая. Ну и что, что рожей вышел? Ну и что, что данные? Талант, эта, как её… харизма… Тьфу! Да если бы я, как он, яйцами на публику тряс, вместо того чтобы делом заниматься, не было бы у них сейчас ни дома этого, ни машины, ни нового телевизора. Ничего бы не было! И всё, что у них есть – это исключительно благодаря моему трудовому геморрою. Так и запиши!
– Так вы же говорите, сам купил?
– Сам… Вот, держи, – протянул Даниле массивную связку ключей. – Больше назанимал, если честно. Но отдаёт-то, угадай, кто? – Выдержал паузу. – Вот то-то! Сам он, ага…
Данила перебирал ключи, и, стоило пальцам коснуться потемневшего железа, мгновенно вспоминал какой от чего. Сердце тоскливо сжалось.
– Дядь Серёг, как же так случилось-то? Ну, с батей? В голове не укладывается.
– Так бывает, – нахмурился тот, – это жизнь. К тому же, бухал он в последнее время.
– Странно. За ним, вроде, особо не водилось.
– Дурное дело не хитрое. Может, с бабой не склеилось, может, просто вожжа под хвост попала. Не знаю. Ты о себе лучше думай, как будешь теперь. У тебя категория-то какая? А то, давай, может, попробую тебя в напарники к рейсовым дальнобоям пропихнуть?
– Я чёт вообще ничего не понимаю… Как не знаете, вы же друганами были? Брата́ми друг друга называли, полжизни в рейсы вместе ходили?
– Да не работали мы с ним уже года полтора как! – раздражённо вспылил вдруг дядя Серёга. – И я в другую контору подался, и он… Э! Чего там говорить! – Махнул рукой. – Не осталось у нас с ним ничего общего. Разошлись дорожки. Так тоже бывает.
Данила ошарашенно молчал. Для него дружба отца и дяди Серёги была эталоном, с самого рождения на неё смотрел, по её образцу и с Киреем братались. И главное, отец в письмах ни слова, ни полслова о размолвке!
– И ты это, Дань… не дай бог, узнаю, что за старое взялся, так помяни моё слово, – дядя Серёга поднял к его носу кулак, – прибью.
– Да не, я и собирался. Не дурак. А вы это… баблишком не выручите на недельку? Я отдам, чес слово!
– Ларёк грабанёшь, как в старые, добрые?
– Да не, ну правда, завязал я, дядь Серёг! Заработаю, не вопрос, мне просто на первяк перекантоваться… – Запнулся об его изучающий взгляд. – Нет, ну если нет, то и нет… Я тогда у пацанов подогреюсь.
– Я тебе подогреюсь! Дам, и не в долг, а так. Считай, дембельские! Заслужил! Кирюха, вон, за будь здоров каждый день с «пап, дай денег» начинает, и ничего, не заела совесть! – Вздохнул. – К матери-то поедешь?
– А чего мне там делать, на её очередного хахаля смотреть?
– Ты теперь мужик, Дань, – отведя взгляд, потеребил дядька сигарету. – Так что обидки свои пацанячьи давай-ка в сторону, и… Надо, понял? Мать она и есть мать!
Двор встретил Данилу всё той же сонливой тенью высоких тополей и скрипом старых качелей во дворе. Как будто и не уходил никуда на два года! Но когда открывал квартиру, в подъезд выглянула соседка баба Маша. Всплеснула руками:
– Батюшки, Данила, ты что ли? Дед! – позвала мужа. – Дед, смотри, кто вернулся! – и снова Даниле: – А я думаю, кто там шурудит, а это ты!
– Здорова, армия! – хрипанул из-за её спины пропитой голос деда Вити. – С возвращением! Это надо обмыть! Традиция такая!
– Так, пошёл отсюдова! – тут же вскинулась баба Маша. – Тебе лишь бы повод! – и, выскочив в подъезд, захлопнула дверь перед его носом. Деловито осмотрела Данилу. – Ну, с прибытием, с прибытием! Кот ваш, кстати, уж полгода, как у меня гостюет. Заберёшь?
Барс – полосатая наглая морда, первое время ходил по квартире, осторожно принюхиваясь, как будто не был здесь лет десять. Но уже через пару минут Данила застал его метящим стену в коридоре. Схватил за шкирку:
– Ещё раз увижу, яйца отрежу, понял?
Кот смотрел на него невозмутимо, как на дурака. Данила усмехнулся – ну да, а сам-то он с чего начал? Отжать бабло у вокзального каталы – это так-то беспредел, по которому надо будет ответить. Но зато и до Шпика теперь точно дойдёт весточка, что Хулиган вернулся.
Нового кресла-кровати, на котором он раньше спал, в квартире больше не было. Не было и импортного цветного телевизора, который отец купил перед уходом Данилы в армию. И старинного дубового стола на массивной фигурной ножке, доставшегося отцу от бабушки, и новой лакированной «стенки», а вещи – одежда, книги, посуда и прочий хлам, теперь были просто свалены кучей в углу. Словом, всего, что представляло хоть какую-то значимую ценность, не было. Даже холодильника. И это было так же странно, как и смерть отца.
Усталость с дороги и дяди Серёгина самогонка сделали своё – силы кончились. Даже навязчивая идея фикс пойти вечером по бабам, и та отпустила. К тому же, Кирея не оказалось в городе, а одному – не так куражно. Засыпая, Данила вспомнил вдруг дерзкую девчонку. Как зажал её в первый раз на вокзале, и как успел тиснуть во второй раз, когда отозвал за доску почёта. Правда, тут же получил укропом по морде, но, блин…
Улыбаясь, провёл языком по припухшему следу от укуса на губе. Главное, что она подошла, а значит, была не так уж и против! Может, судьба? Только хрен его знает, как и где её теперь искать.
Глава 3
В гаражах всё было так же, как два года назад – засыпанные битым кирпичом дорожные ямы на въезде, вечно переполненные всяким хламом баки, стая прикормленных собак на территории. Их старенький жигулёнок покрылся пылью. Отец, хотя считай всю жизнь и провёл за рулём фуры и зарабатывал вроде неплохо – но за крутой тачкой в быту никогда не гнался. А жигулёнок это так, как он говорил: «Если вдруг что – чтобы не пешком»
В нём, говорят, и угорел. Просто закрылся в гараже изнутри, пустил движок на холостые и…
Зачем, бать? Зачем?
Осмотрелся: в углу навалены старые батареи, обрезки металлических балок, арматуры и прочего чёрного лома – значит, отец продолжал заниматься металлом. В другом углу высилась гора прорезиненной оболочки от силовых кабелей. Значит, промышлял и цветметом.
После гаража поехал на вокзал. Купил на входе огромную шаурму, надвинул пониже козырёк бейсболки и пошёл искать Рыхлого. Проходя мимо сувенирного ларька, там, где зажимал вчера девчонку, замедлил шаг. А неплохо они, должно быть, смотрелись-то со стороны! Прям парочка: он дембель, а она, типа, встречает. Страсть, все дела. Ухмыляясь, лизнул укус на губе.
Если честно, в армии он втихую завидовал пацанам, которых дома ждали девчонки. Вот это всё: фоточки, письмишки… Романтика! Но, правда, и на тех, кого не дождались, тоже насмотрелся. Один такой даже повеситься пытался, потом всем отрядом из-за него сутки на плацу по стойке смирно стояли. Не, ну их на хрен, этих баб напостоянку! Что у них в башке – не понятно, а заморочек – мама не горюй! То ли дело случайный съём – тут тебе и азарт, и новизна, и никаких обязательств. Но, правда, иногда и укропом по морде… Но так даже интереснее.
Рыхлого нашёл на скамеечке возле касс. С наигранной ленцой поглядывая на снующих вокруг пассажиров, он явно выискивал взглядом кого бы нагреть в картишки.
– Вестку передал? – присел рядом Данила.
Рыхлый не ответил.
– Да ладно, хорош дуться! Похулиганил слегка, подумаешь. Держи! – протянул ему деньги. – С компенсацией за моральный ущерб.
– Аг-га, ты п-похулиганил, а мне ответ по н-недостаче д-держать пришлось, – недовольно прогундосил Рыхлый, но деньги взял и тут же сменил гнев на милость. – Ты, Х-хулиган, не больно-то в-выпячивайся, а т-то у нас тут, пока ты ч-чалился, власть переменилась. Р-рамза н-не любит бесп-п-предельщиков, у-у него с ними разговор к-короткий.
– Рамза… Кто такой вообще, откуда взялся?
– А я з-знаю? Г-говорят с-столичный какой-то. Ч-чуть ли не тамошнего п-пахана ставленник. М-может, брешут, м-может нет, н-но в ментовке нашей масть держит б-большую, так что ак-куратней с ним.
Данила помолчал, наблюдая за бегущей строкой на табло объявлений.
– Да я, Рыхлей, завязал. Всё, хватит баловства. Нормальным бизнесом займусь.
– Н-ну да?
– Угу. Со Шпиком вот только разберусь и всё. Ты вестку-то передал?
Рыхлый кивнул.
– С-сегодня ночью, в У-удаче.
Дома ждал оголодавший Барс. По-братски поделившись с ним щами, Данила немного вздремнул. Проснувшись, сунулся на балкон и обнаружил там старый чёрно-белый «Горизонт» с комнатной антенной и снятой задней крышкой. Телек оказался работающим, хотя, один хрен, почти половина экрана засвечена.
Без интереса смотрел какую-то передачку, а сам всё прокручивал в уме нелепую смерть отца. Может, у него проблемы какие-то были – наехал кто, или что-то в этом роде? Например, в долги влез, на счётчик попал?
Постучал к соседке.
– Баб Маш, а зачем отец мебель вывез, не знаете?
– Так это не он. Это уже после, когда схоронили.
– Не понял… Тогда кто?
– Да кто-кто, мать твоя, кто ещё! Сюда-то она, понятное дело даже не заходила, всё грузчики таскали. А она всю дорогу в грузовичке сидела, лицо рукой вот так, знаешь, прикрыла, как будто не хочет, чтобы её узнали. Но я точно видела – она это!
– Что за грузовичок?
– А я знаю? – пожала плечами соседка, но из-за её спины тут же каркнул деда Витя:
– Так это ЗИЛо́к, Дань! Сто тридцатый, тентованный. Крашен под армейского, а сам старый и наскрозь гнилой!
– Ой, да всё ты прям знаешь, гнилой! Прям из окна увидел, ага! – отпихивая его плечом, ругнулась баба Маша.
– А не замечали, отец выпивал последнее время?
– А, это да, что было, то было… Ты как ушёл, так он, немного погодя и начал.
Вернувшись в квартиру, Данила разложил на столе бумагу, селитру, пару десятков спичечных коробков, марганцовку… Дядя Серёга прав – пора завязывать с хулиганкой и начинать серьёзные дела, чтобы уже лет эдак через пять – десять жить где-нибудь в Калифорнии и менять яхты под цвет нижнего белья. Но сначала придётся поднапрячься.
Жизнь игра, и в ней всего два типа игроков: те, кто нагибает, и те, кого нагибают. И если не нагибаешь ты – нагибают тебя. Всё просто. Хулигана ещё никто никогда не сумел нагнуть, даже менты и органы опеки, и к тому моменту, как он, завязав с хулиганской мастью, гордо уйдёт в закат – никто и не нагнёт. Тем более скотина Шпик.
Глава 4
– Так это ещё не всё! Ты дальше слушай! – Щёки уже сводило, но прекратить смеяться не было сил. – Короче, папа в ярости и давай там кипешить – вокзальных ментов дёргать, свидетелей собирать, ну короче, как обычно. Слава богу, поезд подошёл! В общем, встретили Оксану с Тёмкой, туда сюда, время как бы упущено, ну и всё. Папа бурчит, конечно, под глазом фингал наливается, но в целом – почти успокоился. Пришли на остановку – автобусов нет. Ну что делать, папа пошёл к таксистам, а мы с Оксанкой ждём. И тут слышу: Марин! А я даже и не туда, что это меня, понимаешь? Опять: Марин! И свистит. Ну я чисто машинально оглянулась, а это он, прикинь! За доской почёта спрятался и подзывает, вот так, знаешь… – загадочно поманила Катьку пальцем.
Та поерзала от нетерпения:
– Ну-ну? А ты?
– А что я, Оксанка-то тоже повернулась! И сразу просекла, что к чему. Говорит – этот тот самый? Я – ну да. Она – ну всё, сейчас ему отец бошку оторвёт… А мне что-то так жалко его стало, думаю, ну придурок, конечно, но так-то прикольный. Ну то есть, как бы, по большому-то счёту не за что его на пятнадцать суток! А Оксанка такая – хочешь, я с ним поговорю, ну, чтобы отстал по-хорошему? А я ей – нет, лучше ты посмотри отца, а с этим я сама разберусь.
– Ой, ой, ой… – захихикала Катька. – Кажется, кто-то просто любит хулиганов…
– Да прям! – смутилась Маринка. – Просто он идиот, который даже не представляет, какими проблемами ему светят тёрки с опером Ивановым. Только поэтому!
– Ага, ага… Конечно, расскажи, ага…
– Короче, – снова расплываясь в неудержимой улыбке, Маринка обняла подтянутые к груди коленки, – подхожу, говорю, типа: «Последний раз предупреждаю, отвали по-хорошему, пока мой отец не вернулся!» А он ржёт, прикинь! Дурак. А потом такой: «Не кипеши, мала́я, я просто извиниться хотел» – и, опа, руку из-за спины вынимает, а в ней укроп!
– Чего?
– Укроп, Кать! Прикинь? Большой такой пучок, а из серединки цветок с клумбы торчит!
И они на пару расхохотались.
– Девочки, – постучалась в закрытую дверь комнаты Катина мама, – мне вообще-то на сутки завтра к шести.
– Да, мам, мы всё уже, ложимся! – крикнула Катька, и перешла на шёпот: – Ну, а ты?
– Ну говорю же – офигела я! И взяла.
– А-а-а, ну всё Иванова, это залёт! – азартно воскликнула Катька. – Цветы взяла – считай, дала! – и тут же спохватившись, прикрыла рот рукой. – А дальше?
– А дальше, этот гад опять полез целоваться, и я ему его же укропом по морде надавала. А потом Оксанка позвала, и я сбежала. Еле вырвалась, прикинь!
– Оу, как романтичненько, – подёргала Катька бровями. – Симпотный хоть?
Маринка пожала плечами.
– Такое ощущение, что я его уже где-то видела. А так – ну… обыкновенный. Кир намного лучше!
– А, ну конечно! Тебя послушать, так твой Круглов прям бог всех богов! – фыркнула Катька. – Хотя, на самом деле, просто рожа смазливая да кубики на прессе и всё. Подумаешь, невидаль! Он даже целуется так себе!
В стену снова постучали:
– Кать, ну я прошу, потише!
– Всё, давай спать, – поднялась она с диванчика, разложенного в гостевой, и кинула него постельное. – Сама застелишь, ладно? Одеяло и подушка в шкафу.
Пытаясь притупить ревность, стремительно сменяющую недавнее веселье, Маринка деловито заправила простынь и натянула пододеяльник на лёгкое летнее одеяло. Но снова это навязчивое ощущение, что происходит что-то не то… Пожалела вдруг, что вообще припёрлась сюда с ночёвкой. Всё теперь раздражало: и чужая комната, и узкий диван, и сама Катька. Особенно Катька!
Не удержалась, стерва, напомнила… Опять. Не слишком ли часто в последнее время? С тех пор, как они переехали сюда, так её прям регулярно распирает! Значит, не так уж она и забыла. Или это она вообще не про тот раз намекает?
Села на диванчик, согнулась, уткнувшись лицом в подушку. Это невыносимо. Невыносимо! Вспомнился Кир: его крышесносная улыбка и харизма, против которой нереально устоять. Шикарное рельефное тело и даже запах… Запах?
Резко разогнулась, глядя на лежащую на коленях подушку. Она была в наволочке – видно с прошлого раза, когда на ней спал кто-то другой… Кто-то другой? Завертела её в руках, принюхиваясь, выискивая зоны, где тонкий, едва уловимый аромат будет чётче… Это же парфюм Кира, разве нет?!
Всё внутри заколотилось. Да. Она знала. Она всегда знала, чувствовала это! Просто прятала голову в песок, дура, но…
Так, спокойно. Это просто мужской парфюм. Может, на подушке спал Катькин брат, или его друг… Снова ткнулась в неё носом, повела руками, разглаживая складки, и нащупала вдруг что-то внутри наволочки. Что-то маленькое, жёсткое, с неровным краем…
С ноги долбанула в дверь Катькиной комнаты:
– Это что?!
Катька испуганно подскочила с пуфика.
– Что это? – потрясая найденной в подушке уликой, угрожающе двинулась на неё Маринка. – Ну ты и гадина… Ну ты… – И схватив подвернувшуюся под руку книгу, швырнул в подругу. – Сука!
– Ты офонарела, Иванова? – увернувшись, пришла та в себя. – Ты чего творишь, истеричка?!
– Что это?
– Да откуда я знаю?!
– Хватит из меня дуру делать, Махонина!
– Да сколько можно?! – заорала за их спинами Катькина мама. Маринка обернулась – та стояла в ночнушке и бигудях и угрожающе упирала руки в бока. – Вы что, русский язык не понимаете? Вы чего орёте, как потерпевшие? – жёстко тряхнула Катьке пальцем: – Чтобы никаких больше подружек с ночёвкой, ясно?! А ты иди туда, где тебе постелили!
Маринка ломанулась мимо неё в прихожку, схватила свои босоножки и сумочку и, от души хлопнув дверью, выскочила во двор. Не обуваясь, кинулась вниз по улице.
Фонари не горели, только, кое-как освещая дорогу, проглядывала сквозь лёгкую дымку облаков луна. Одна за другой начинали брехать взбудораженные шумом собаки. А Маринка рыдала. В голос. И хотела сдохнуть. В кулаке, до боли впиваясь острой гранью в ладонь, лежал кулончик на порванной цепочке – половинка сердца, которую она подарила Киру на полгода их отношений. Которую он потерял незадолго до отъезда в Италию, и которую она нашла теперь в подушке лучшей подруги…
В конце улицы, проходя мимо дома Кирилла, остановилась.
Какой же он гад… Какой же он…
Рванула с шеи вторую половинку сердца и швырнула её в высокие ворота. Кулончик слабо звякнул об них и упал куда-то в траву.
– Пошёл к чёрту, Круглов!
Но в ответ, лишь сонно ругнулся из-за забора Мухтар.
– Козёл… – осев на корточки, уткнулась Маринка лицом в ладони. – Сволочь… Да пошёл ты, гад… – и, вскочив вдруг, снова заорала: – Пошёл ты, понял?! – и, в сердцах плюнув в сторону ворот, кинулась к трассе.
