Ольга Краплак
Фантастический Калейдоскоп: Ктулху фхтагн! Том II

– Ну что, пошли?

– Я кассету достать не могу! – едва сдерживая слезы пожаловался я.

– Эх ты, тютя! – крякнул Горлов, подошел к видику и выдернул из него шнур питания. Подождал с важным видом, и тут же засунул снова. Видеомагнитофон тут же презрительно выплюнул кассету. – Учись, пока я жив!

С помощью Мишки добравшись до антресолей, я засунул кассету за какие-то пыльные стопки исписанных общих тетрадей.

– Все, побежали, пока твои не вернулись! Одевайся!

– У меня нет зимних сапог, – вдруг осознал я, и поделился этим открытием с Горловым.

Вся одежда, бывшая на мне в день, когда я ушел под лед, то ли утонула, то ли оказалась испорчена, а новой мне за ненадобностью – выходить-то все равно нельзя – так и не купили.

– Надевай мои! – благородно предложил Мишка. – Размер должен подойти.

– А ты как?

– Нормально. Тебе ж болеть нельзя!

«Дутые» сапоги действительно сели как влитые, а Мишка, наоборот, намучился с моими ссохшимися в обувнице кожаными кроссовками. Еле-еле он втиснул носок, а пятки – одна с дыркой на носке – так и остались свисать наружу. Вместо зимнего пуховика пришлось надеть друг на друга три свитера и накрыть все это сверху оранжевой ветровкой, отчего я сделался похожим на апельсин на ножках.

– Пойдет! – одобрительно кивнул Горлов. – Айда!

Чавкала слякотью тропинка под ногами. Я видел, как Мишка старательно огибает лужи, но было заметно, что кроссовки уже мокрые насквозь. Держась за стены, мы преодолели покатую наледь, что наморозило в проходе между домами. В гаражный кооператив мы решили войти не через главный вход – там нас мог остановить сторож – а через дырку в заборе. Где-то вдалеке лаяла собака, но мы с Мишкой знали, что Лайда – безобидное брехло, а вот Абхаз – здоровенный сторожевой кобель – вполне мог доставить проблем, но сторож спускал его с цепи только по ночам.

Свежевыкрашенный отцовский гараж вздымался над нами мрачной крепостью, серой громадой. Зеленел обрезок бутылки из-под «Спрайта», накрывавший замок.

– Так, гляди! – Горлов открыл пластиковый ящик, внутри оказались инструменты. Подобрав два более-менее близких по размеру гаечных ключа, один сунул мне в руку. – Берем, упираем с двух сторон и тянем в стороны, как рычаг, понял?

– Понял.

Воткнув под дужку замка по ключу, мы принялись тянуть, каждый в свою сторону. Шло очень туго, от холодного железа пальцы тут же потеряли чувствительность. Замок издевательски ухмылялся изогнутой надписью «Бастион» на корпусе.

– Сильнее тяни! – кряхтел Мишка.

– Да тяну я!

– Еще сильнее!

Вдруг что-то звякнуло, отлетел в сторону кусок дужки, и я повалился вместе с гаечным ключом в слякоть. Тут же насквозь промокла спина.

– Йес-с-с! – обрадовался Горлов. – Ну, милости прошу!

Со скрипом отворилась дверь гаража, изнутри дохнуло смрадом застарелых нечистот и чего-то гнилого, мы оба зажали носы.

– Ты первый! – прогнусавил Мишка сквозь варежку.

– А чего это я? Иди ты!

– Твой гараж! – подтолкнул он меня.

Набрав морозного воздуха в грудь, я шагнул в узкую щель между створками. Внутри было темно и странным образом очень тепло, отчего я тут же взмок в своих свитерах. Где-то впереди зазвенели цепи, заставив меня застыть на месте.

– Ну, что там? – прошипел Мишка.

Ткнулся сбоку, протискиваясь внутрь.

– Темно… – еле слышно, одними губами произнес я.

– Ща… – послышался щелчок, и желтый луч фонарика скользнул по грязным матрасам, заваленному тетрадями верстаку, осветил видеокамеру на штативе – видимо, ту самую, при помощи которой снимали видео – и, едва зацепив чьи-то стопы, тут же метнулся прочь.

– Сука! – выругался Мишка.

Немедленно раздалось натужное мычание, будто кто-то пытался кричать сквозь кляп. Вновь луч фонарика несмело пополз вверх – показались грязные, в какой-то налипшей дряни, стопы; бедро с отвратительным влажным кратером; свет стыдливо мазнул по темному треугольнику волос, устремился выше – на странную крышку посреди живота.

Подняв, наконец, фонарик выше, Мишка вновь выругался, а я вскрикнул – лицо женщины было искалечено. Единственный глаз дико оглядывал нас, место второго занимала какая-то затычка, будто винная пробка. Весь лоб опоясывала линия отверстий, точно перфорация на отрывных календарях. Пленница мычала и дергалась в цепях, пытаясь высвободиться.

Первым взял себя в руки Горлов.

– Сейчас мы вас освободим! – сказал он твердо, уверенно, точно какой-нибудь пожарник или спасатель, после чего скомандовал: – Неси гвоздодер и плоскогубцы!

С облегчением я выбежал на улицу и принялся дрожащими руками вынимать из плотных пазов инструменты. Происходящее никак не укладывалось в голове. Там, на кассете, это можно было принять за монтаж, за какой-нибудь розыгрыш, но здесь кошмар обернулся страшной реальностью, с которой мне еще лишь предстояло смириться.

Первым делом мы взялись за ноги. Вернее, Мишка принялся вынимать гвоздодером вбитые в стопы несчастной штыри, а я просто смотрел, не в силах пошевелиться. Каждый раз, когда у Мишки срывался инструмент, несчастная тихонько вскрикивала и дергалась на цепях.

– Есть один! – довольный, Горлов продемонстрировал мне окровавленный гвоздь. Следом с немалым трудом, расшатав, он выкорчевал и второй. – Так, сейчас займемся руками.

Тут все оказалось сложнее. Во-первых, никто из нас не доставал до цепи, пришлось пододвинуть верстак. Тот неохотно полз по бетонному полу с чудовищным скрипом. Вцепившись плоскогубцами в одно из звеньев, мы принялись по очереди плющить и крутить его, надеясь разогнуть.

– Ща все будет! – невозмутимо успокаивал пленницу Горлов. – Ща!

Настала очередь Мишки. Он вновь залез на верстак и принялся тянуть плоскогубцами то вниз, то влево, а я стоял внизу и ждал, пока ноющие от непривычной работы руки хоть немного отдохнут. Не знаю, что тогда было в моей голове. Наверное, я просто хотел убедиться, что не сошел с ума. Взгляд мой зафиксировался на круглой пластиковой крышке посреди живота пленницы. Пальцы сами потянулись к ручке, несмотря на испуганное мычание несчастной женщины. Крутанув, я направил фонарик в открывшийся мне темный тоннель, который никак не мог уместиться в человеческом теле.

– Эй, ты куда светишь? – спросил Мишка, но я не слышал, я орал или даже, скорее, пищал, потому что ужас судорогой сжал мне горло.

Оттуда, из женского брюха в складках плоти на меня смотрело то, чему я не мог найти имени. Это бесцветное лицо объединяло в себе все мои страхи, все самое жуткое, что я видел в жизни – человека без кожи из «Восставшего из ада»; дохлую кошку, обнаруженную за гаражами – всю покрытую беспрестанно копошащимися червями; белую как мел бабушку в гробу с подвязанным ртом; жуткую картинку с хэллоуиновской тыквой из старой детской книжки. Все это сочеталось в кошмарном существе, что медленно ползло по неестественно-глубокому тоннелю из плоти в мою сторону.

Раздался тоненький «дзинь», и женщина повалилась на меня, накрыла меня своей жуткой дырой на животе, выбила фонарик из рук. Я не мог видеть ничего, но слышал влажное шуршание, с которым наружу продвигалось нечто. Где-то позади послышался жуткий скрип, тусклый вечерний свет проник в гараж, и я со странной смесью облегчения и еще большей паники узнал отцовский голос:

– Что вы тут делаете?

Женщина вдруг вскочила, нависла надо мной с диким выражением лица, в руке она сжимала отвертку. Я загородился руками, ожидая, что та собирается мне жестоко отомстить за то, что я открыл крышку, за то, что я – сын маньяка, а может быть просто за то, как несправедливо обошлась с ней судьба. Но пленница, выпучив единственный глаз, смотрела туда, где должен был стоять отец.

– Ме-е-едленно опусти отвертку! – увещевал он у меня за спиной.

Женщина замотала головой, слипшиеся светлые барашки на ее голове пришли в движение. Размахнувшись, пленница всадила отвертку в свой оставшийся глаз, свет вдруг сменился тьмой, и я умер.

***

В тот день я очнулся у себя дома в кровати с сильным ознобом и долго не мог говорить. Мать поила меня горячим молоком и постоянно измеряла температуру, отец же беспокойно мерил шагами комнату, то и дело заглядывая мне в глаза. Оказывается, Мишка все-таки принес к нам домой какую-то инфекцию, и я заболел. Все эти странные кассеты и женщины в гаражах, по словам родителей, оказались лишь горячечным бредом, а Мишка воспользовался ситуацией.

Они рассказали мне, что Мишка придумал какую-то глупую сказку и заманил меня в гараж, чтобы там что-нибудь украсть. Соседи нередко запрещали своим чадам приглашать Мишку, потому что после него якобы пропадали вещи. Теперь и у моих родителей Мишка впал в немилость – общаться с ним мне строжайше запретили.

Дома я просидел еще полгода. Ключи от квартиры у меня теперь благоразумно отобрали, так что нарушить запрет не получилось бы при всем на то желании. Когда я, по мнению родителей, достаточно окреп, чтобы выйти на улицу, выяснилось, что Горловы куда-то переехали, не оставив для связи ни телефона, ни адреса.

О том, что на самом деле произошло с Мишкой, я узнал лишь тринадцать лет спустя, когда у отца диагностировали неоперабельную опухоль. В тот день я вернулся из института, зашел домой и понял сразу – что-то не так. Мать тихонько плакала на кухне, на любые вопросы отвечать отказывалась, а отец схватил меня за плечо, отвел в гостиную и усадил в кресло. Вместо серебристого DVD-плеера под телевизором вновь стоял видеомагнитофон «Грюндиг», а рядом – картонная коробка с кассетами.

– Пришло время, сынок, тебе кое-что узнать.

Первым делом он сунул мне в руки какую-то ветхую мутно заламинированную бумажку. Заголовок гласил «Справка о смерти». Дата – десятое декабря тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Ниже – мои имя-фамилия-отчество. Еще ниже – причина смерти: «Случайное аспирационное утопление». И большая круглая печать из морга.

Отец все объяснил. Объяснил, что больше всего на свете боялся меня потерять. Объяснил, что ни он, ни мать этого бы не пережили. Поэтому, когда им выдали мое белое холодное тело, в его голове уже был готов план. За день он оборудовал гараж под свои нужды, в качестве жертвы выбрал совершенно случайную женщину – подъехал на машине, сказал, что ребенку нужна помощь. Та доверчиво подошла, заглянула в заднюю дверь, а отец затолкал ее внутрь и оглушил.

– Понимаешь, сынок, жертва должна быть жива, чтобы ритуал работал. Стоит ему прерваться – и договор будет расторгнут… – в течение всего разговора он нервно поправлял очки. – Кассеты… я боялся, что если со мной что-то случится, ты не поверишь, не поймешь. Это было доказательство.

Отец рассказал мне, как работал над переводами коптских текстов, обнаруженных близ Наг-Хаммади, где и описывались древние гностические ритуалы, позволяющие контактировать с тем, что обитает на самом дне древней хтонической тьмы.

– Видишь ли, то, что сейчас рассказывают в школе – про Бога, Библию… Это все очень хорошо и правильно, но упрощенно. Бог – это здесь, на Земле, в небесах, да. Он… как бы тебе объяснить? Он создал маленький кукольный домик, поселил нас внутрь и никого не хочет пускать. А вокруг – дети постарше и посильнее. Им тоже хочется играть с куклами… Ну, по-своему. А в кукольный домик попасть они не могут.

И тогда те из нас, кто знает о существовании… назовем их «старшими»; те из нас, кто знают, они могут осторожно, чтобы никто не заметил, пустить их к нам. Даже не целиком, а… на полпальца. А эти старшие в благодарность могут оказать услугу. В конце концов, мы для них всего лишь ничтожные куклы…

Отец еще долго и увлеченно распространялся о гностических верованиях, жестоких жертвоприношениях каинитов, тайных убежищах недобитых манихейских жрецов и глубоких пещерах, где поклонялись сущностям и стихиям, у которых нет имен на человеческом языке.

– Главное, сынок, что ты должен уяснить: раны – это врата. Через них они ходят в наш мир. Боль призывает их. Раны имеют свойство затягиваться, гнить, зарастать – тогда врата перестают работать, поэтому отверстия нужно обновлять. Поначалу я использовал для этого дрель, но такие раны быстро закрываются – бывало, ты падал замертво по несколько раз за день. Мой тебе совет – создай несколько действительно крупных отверстий на теле и открывай их по очереди. Если следить за чистотой ран – это совсем не опасно, человек может так прожить долгие годы, даже десятилетия. И помни – ты жив, пока целы врата.

Я долго не хотел принимать сказанное, клял родителей последними словами, мотал головой, но… эти люди подарили мне жизнь. Дважды. И от таких подарков не отказываются. В тот день отец передал мне все свои записи, ящик с кассетами и торжественно вручил длинный, с гвоздь-сотку размером, ключ.

***

Дверь у гаража теперь была двойная. Закрыв за спиной внешнюю – скрипучую и металлическую, я открыл ключом внутреннюю, обитую с внутренней стороны студийным поролоном. Впрочем, в нем уже давно не было нужды. Мишка если и заметил мое появление, то виду не подал. Большую часть времени он лежал на больничной кушетке в позе эмбриона, как и сейчас. Сбросив куртку, я накинул медицинский халат, застегнул на все пуговицы – когда рядом открытые раны, приходится всегда быть настороже.

После смерти отца я многое здесь переоборудовал. Верстак заменил на многофункциональный стол, на котором хранились мои инструменты. Никаких молотков, гвоздей и дрелей – только чистейшая хирургическая сталь.

Обработав руки пахучим антисептиком, я подошел к Мишке и осторожно погладил его по торчащим ребрам, подхватил бережно под живот и перевернул – чтобы не было пролежней. Горлов, почувствовав прикосновение, тихонько заскулил, направил на меня резиновые пробки, заменившие ему глаза. Глазницы – естественные отверстия, и было бы глупо ими не воспользоваться.

Я старался каждый день чередовать раны, чтобы те не слишком заветривались – это могло привести к некрозу и попаданию инфекции. Сегодня нужно было закрыть живот и открыть голову – трепанацию я провел самостоятельно. Красный диплом по специализации «врач-хирург» мне выдали вовсе не за красивые глаза.

Конечно, Мишка Горлов ни за что бы не бросил меня, не оставив ни адреса, ни телефона. Тогда я поверил и в горячечные галлюцинации, и в то, что Мишка хотел нас обворовать, но в то, что он меня так цинично предал – ни на секунду. Все-таки, он – мой лучший друг. И каждый день с того дня он спасает мою жизнь ценой собственной.

Теперь Мишка, конечно, мало напоминал того храброго и суетливого мальчишку из моего детства. Сейчас это был обтянутый кожей скелетик с дебиловатым лицом и запущенной мышечной атрофией. Питался Мишка жидкими витаминными смесями. Макдональдс в нашем городе появился, и даже не один, но чизбургер моему другу детства попробовать так и не довелось.

Отец говорил, что Мишка орал как резаный каждый раз, когда он вынимал кляп. Я не стал издеваться над другом детства – посадил его на седативные, и с тех пор он ни разу не слезал с препарата. Боль он все еще чувствовал, но теперь реагировал вяло – мычал, стонал и временами начинал скрести ногтями по простыне. Привязывать его больше было не нужно – даже если искалеченное Мишкино сознание когда-нибудь очнется от тягучего фармацевтического сна, то дистрофичные конечности вряд ли смогут поднять это тело с кушетки.

– Ну что, старый друг, ты готов?

Горлов, конечно же, не ответил. Потянув за крышку, я открыл на Мишкиной голове черную дырку размером с кулак. Мозга за ней не было – лишь бесконечный тоннель из плоти, по которому карабкалось наружу то самое нечто, взглянувшее на меня из живота пленницы. Когда-то оно меня пугало, но теперь я частенько с любопытством рассматривал существ, что вылезают из Мишкиных отверстий в наш мир. У этого, кажется, было мое лицо.

Знамение Гаала
Вадим Вербицкий

Я набивал свою пенковую трубку табаком, готовясь насладиться длительным, неспешным курением, чтобы после этого отправиться в постель, как вдруг позвонили в дверь. Перед тем, как повернуть замок, я посмотрел в глазок, недоумевая, кто мог прийти в столь поздний час, и увидел искаженное линзой лицо Талбота, моего соседа, проживающего этажом выше. Недолго думая, я открыл ему и сразу опешил, поскольку он, не церемонясь, скользнул внутрь, оказавшись в моей квартире раньше, чем я успел что-либо сообразить.

Заметив его необычайную взволнованность, я подумал, что должна быть достаточно веская причина, чтобы вести себя таким образом. С некоторым сомнением я закрыл дверь, предполагая, что случилось что-то очень серьезное и Талботу, по всей видимости, нужна помощь.

Его тяжелый подбородок нервно подрагивал, толстые губы странно кривились, волосы его были всклокочены и завитками налипли на лоб. По виду, Талбот является характерным провинциалом, с крупными, грубоватыми чертами на почти квадратном лице, с маленькими глазами, над которыми топорщатся густые брови; такая же грубость явствует в его крепком, коренастом сложении. Я отметил, что его бесцветные глубоко посаженные глаза в сочетании с бледностью кожи придают ему трупный вид.

Я предложил ему воды и он, буквально вырвав стакан из моей руки, быстро и лихорадочно его осушил. Затем он извлек из кармана платок и вытер им губы и вспотевший лоб. Когда с лестничной клетки послышался шум, – кто-то из жильцов громко хлопнул дверью своей квартиры – Талбот вздрогнул, испуганно всматриваясь в темноту прихожей.

Я не спешил с вопросами, давая ему возможность отдышаться. Широко раскрыв глаза, он с нервозной подозрительностью осмотрел комнату, будто опасаясь найти в ней причину своего страха, при этом сцепив пальцы обеих рук, словно в мольбе. В тот момент я заприметил кровоподтеки на его левой кисти.

Я призвал своего соседа взять себя в руки, пододвинул ему кресло, глядя, как мечется его взгляд. Спустя несколько минут Талбот, наконец, опустился в кресло, обхватив голову руками, и выдал сбивчивую, нечленораздельную речь, из которой я с трудом сумел разобрать лишь несколько фраз, прозвучавших, словно лихорадочный бред: «Мы вызвали… у нас получилось вызвать его… моя Лилиана! Нет… нет!»

Затем он надрывисто всхлипнул и, уставившись в пустоту, произнес:

– Он забрал ее. Мы не верили, что у нас из этого что-то выйдет, но все получилось, точно так, как описано в книге… будь она проклята!

– Что за книга? – резко спросил я.

И тут, мой испуганный сосед одарил меня взглядом, в котором одновременно читались и страх, и стыд. Когда он, запинаясь, продолжил, я уже открывал стеклянную дверцу своего книжного шкафа. Но пустое место в верхнем ряду, там, где должна была стоять книга, я заметил прежде, чем коснулся блестящей фурнитуры. В ужасе и негодовании я посмотрел на бледного, оправдывающегося соседа.

– Прости, – писклявым голосом сказал он, – я лишь хотел одолжить ее… на время. Вещи, о которых ты рассказал нам с Лилианой тем вечером, все эти будоражащие воображение, пробирающие до мурашек, мифы и легенды, эти твои рассказы…

– Ты совсем рехнулся? – прошипел я в ярости. – Ты стащил мою книгу? Ты, будучи у меня в гостях!

– Прости, прости! – повторял он, перейдя на крик. – Я очень сожалею о том, что послушал свою жену, а теперь… теперь ее больше нет. – Его лицо исказила безумная гримаса.

– Кого нет? – в бешенстве закричал я.

– Моей жены, моей Лилианы. Он забрал ее, – возопил Талбот, надрывая голос.

Его слова сбили меня с толку. Глядя, как мой сосед рвал на себе волосы и заливался слезами, я вдруг почувствовал, как по спине пробежал холодок, так как внезапно в моем сознании промелькнула, будто молния среди ясного неба, ужасающая догадка. Сглотнув подступивший к горлу комок, я тихо вымолвил то, что пришло мне на ум:

– Вы воспользовались формулой Золгара?

Талбот еле заметно кивнул. Я вскипел от злости и, хотел было, схватить дурака за шиворот, но сдержался и подошел к окну, чтобы взять себя в руки и совладать с разыгравшейся во мне бурей эмоций.

Я поднял взгляд и увидел зрелище, от которого меня вначале передернуло, словно через мое тело пропустили электрический разряд, а потом ощутил, как стынет в жилах кровь. Мне стало дьявольски страшно. Ибо то, что я узрел высоко в ночном небе, там, над крышами многоэтажек, в окнах которых горел свет, где проживали сотни ни о чем не подозревающих жителей города, не описать словами обывателя, к примеру, такого, как Талбот или его легкомысленная жена.

Сначала это было похоже на большую мерцающую зеленым светом звезду. С каждой минутой она росла и разливала свое сияние по небу, затмевая остальные звезды. Я узнал ее, звезду Гаала, предвестницу армагеддона, известную мне со страниц «Культа червей».

– Никаких сомнений, – сказал я, не замечая, что продолжаю произносить свои мысли вслух. Талбот молча за мной наблюдал. – Разрушитель миров! – воскликнул я и снова кинулся к шкафу с книгами.

На верхней полке, между фолиантом с выцветшим корешком «Заклинания мертвых королей» Эрика Блэка и переизданием «Тайн лемурийских подземелий» Эмуса Лайма, я нашел то, что первым пришло мне на ум – «Знамения и пророчества».

Это был каббалистический очерк еврея-мистика XII столетия, Махайма Алефа. Я немедленно отыскал одну из глав, где, как я помнил, речь шла об огненных знаках «Шин». При строгом соблюдении предписанных правил и при условии, что маг детально в них посвящен, эти символы способны послужить ключом к запретным сферам вселенной.

Мне стоило быть осторожней, впуская в квартиру малознакомых мне людей, корил я себя, глядя на тупое выражение лица своего соседа. Он не сводил с меня глаз с момента, когда я метнулся к книжным полкам. Наши взгляды встретились, и он спросил осипшим голосом:

– Могу ли я помочь чем-нибудь?

В ответ я лишь ухмыльнулся, не скрывая своего презрения. Ты уже достаточно сделал, идиот ты этакий, подумал я про себя, хотя и понимал, что винить в случившемся надо было прежде всего себя самого. Моя ужасная непростительная оплошность состояла в том, что я позволил себе хранить две взаимодополняющие друг друга книги, в которых содержались четкие инструкции по призванию страшных космических существ, в одном месте.

А еще я не мог теперь простить себе то, что впустил в свой дом невежественных людей. Даже опытному магу было бы сложно удержать вызванного им демона под властью специальной печати. Что уж говорить о таких жалких профанах как я или, хуже того, этот дурак из соседней квартиры.

Но самое страшное обстоятельство заключалось в следующем: Талбот и его глупая домохозяйка-жена выполнили только одну часть ритуала – ту, где говорилось о словах и знаках для открытия врат между мирами. Эта жалкая парочка решила не заморачиваться относительно закрытия портала. После произнесенных слов проход должен быть снова надежно запечатан, и сущность, призванную из мира иного, должно отправить обратно на ту сторону, откуда она прибыла.

Судя по тому, что происходило за окном, всё могло закончиться самым чудовищным образом. Кто знает, возможно, если бы я вовремя не принял нужных мер, мир захлестнула бы волна апокалиптического кошмара.

Я приказал Талботу сию же минуту вернуть мне книгу, которую он «одолжил» накануне вечером. В то же время сам принялся чертить мелом на полу заклинательные и защитные знаки, заключив их в двойной круг Астарота. К счастью, все инструкции были у меня под рукой. Мне оставалось лишь точно воспроизвести каждую линию и не ошибиться в выборе соответствующих каббалистических символов.

Меня то и дело охватывала паника и отвлекали мысли о непредвиденном конце света, грозящем начаться со двора нашего дома. Все происходило в сумасшедшей спешке. Заковыристые, неудобные для произношения слова и странные пассы рукой, которой я держал свечу…

В небе уже пылало зеленое пламя. Его адский отсвет играл на зданиях высоток. Нездешнее зеленое свечение лилось в мою комнату через западное окно, падая на одутловатое лицо Талбота, оно придавало его глазам странный зловещий блеск и как будто просачивалось сквозь его кожу.

Словно напитавшись им, узкий сморщенный лоб Талбота, его крупный мясистый нос и покрытые оспинами щеки светились теперь изнутри, а сквозь казавшуюся прозрачной кожу с отвратительной четкостью проглядывали тонкие витиеватые сосуды. В потоке этого демонического света лицо соседа приобрело неузнаваемые и даже пугающие очертания.

Неустанно бормоча заклинательные формулы, с опаской и все усиливающимся напряжением, я часто поглядывал на своего соседа, словно ожидая от него внезапного нападения. Время шло, и мне казалось, что внешность человека расположившегося рядом со мной в изображенном на полу круге неотвратимо менялась. Была это только игра этого странного света и теней в комнате, или же мой сосед на самом деле так жутко изменился? Мной овладел такой страх, что свеча в руке задрожала, пламя ее затрепетало. В очередной раз украдкой бросив взгляд на Талбота, я едва не закричал от ужаса.

На лице моего соседа, обезображенной какой-то немыслимой силой, появилась сардоническая улыбка. Зубы его, казалось, истончились под воздействием губительных флюидов звезды, а глаза утонули в двух черных воронках, напоминающих выеденные червями дыры в гнилой тыкве. Зная о возможных последствиях лишения защиты пентакля, я не спешил покидать его пределы. Но и стоять на месте, ожидая, когда существо, которое еще несколько минут назад было моим соседом, набросится на меня, я был не намерен.

В одной руке я держал свечу, воск которой обжигал мне пальцы, а в другой сжимал «Ключи ада». С нее все и началось, с этой запретной ужасной книги. Признавая свою ответственность за то, что этот страшный древний труд попал в руки невежд, для которых вековые тайны были всего лишь предметом развлечений, я решил, что должен довести это дело до конца, чего бы это мне не стоило.

Внезапно существо, внешность которого уже не имела почти ничего общего с Талботом, рассмеялось. И я увидел, как его бока раздались в стороны, послышался звук разрываемой ткани, рубашка, в которую был одет Талбот, лопнула, и из дыр показались отвратительные придатки.

Они извивались, словно слепые черви, скручиваясь с омерзительной гибкостью. На внутренней стороне подрагивающих отростков я заметил ряды бледных влажных присосок; они вытягивались, раскрывая свои маленькие жадные рты, и затем сокращались, издавая тошнотворные чавкающие звуки. Появилась еще пара таких же конечностей, а потом еще…

Тучное тело Талбота, по бокам которого висели клочья изодранной одежды, медленно поднялось, тапочки, в которых он пришлёпал ко мне в эту ночь, слетели с босых пухлых ног. Тварь, в которую обратился мой сосед, упиралась в пол двумя своими чудовищными скользкими щупальцами, еще две пары хаотично метались по воздуху. Безвольно повисшая голова Талбота почти касалась потолка. Один из придатков то и дело задевал люстру, от чего она опасно покачивалась над моей головой.

Свеча погасла. Ноги больше меня не держали. Опустившись на колени, завороженный ужасом, я смотрел, как разросшееся вширь и ввысь существо неуклюже перевалилось с одного щупальца на другое и двинулось в мою сторону. Голова Талбота покачивалась, обмякшие руки и ноги болтались как у резиновой куклы. Но восемь ужасных конечностей, блестящих в неестественном зеленом свете, хлестали воздух, проносясь перед моим лицом.

Выронив книгу, я тут же опомнился и снова поднял и пролистал ее на то место, где пестрели ряды заклинательных слов, которые я продолжил зачитывать: «закер… шиванда… кетер… мерариум… бехтура… зор… белим… авадон…»

Мой голос дрожал, но я не прекращал выговаривать древние заклинания.

Не успело чудовище сделать двух шагов, скручивая в кольца свои верхние конечности, как внезапно содрогнулось, пошатнулось и затряслось, и в следующий момент стало медленно опускаться, опираясь на все свои щупальца. Потом оно вздрогнуло еще раз, взвыло запредельным голосом, от которого я едва не лишился чувств, и с влажным хлюпающим звуком повалилось на пол.

Не находя сил и решимости, чтобы подняться на ноги, я отполз к стене и зажег свечу. Меня всего трясло. В ушах звенело, и кровь стучала в висках. Только сейчас я заметил, что во всей комнате воцарился мрак, и свеча теперь являлась единственным источником света.

Наконец, я встал и на подгибающихся ногах приблизился к окну. Небо было усеяно звездами, мерцающее сияние которых приглушал свет электрических огней города. Внизу во дворе застыла толпа, точно загипнотизированных, подавленных космической силой людей. Их лица были обращены к небу, где еще несколько минут назад разливала свой потусторонний свет звезда Гаала. Если бы время было упущено, если бы я не устоял, прервав ритуал, все они, без исключения, разделили бы кошмарную судьбу Талбота, и весь мир захлестнула бы волна невообразимых ужасов.

Тут я вспомнил о чудовище, в которое обратился мой неразумный сосед, и страх охватил меня с новой силой. Я резко обернулся.

Темный бесформенный силуэт был неподвижен. Горячая струйка воска обожгла мне пальцы. Я вздрогнул, представив, какая омерзительная картина откроется мне при ярком свете люстры. И все же я направился к выключателю.

Не успел я сделать шаг, как что-то продолговатое, что я не мог разглядеть в темноте, вцепилось мне в ногу. Я вскрикнул, потерял равновесие и упал. К моему величайшему ужасу свеча опять погасла. Почувствовав, что хватка ослабла, я выдернул ногу и отполз к стене. Тяжелое сдавленное дыхание заполнило темную комнату. Моя дрожащая рука поползла по стене, слепо нащупывая выключатель.

Послышался стон. Мои глаза были неотрывно прикованы к черной массе на полу. Дыхание перехватило, и крик застрял в моем горле. Рука бесконечно долго и беспомощно искала выключатель, но находила лишь гладкую поверхность стены. И вдруг… оно пошевелилось.

Я видел, как черный спутанный клубок, лежавший всего в метре от меня, сдвинулся, скрюченные кольца чудовищных конечностей повалились на бок. Что-то отделилось от общей массы.

Наконец, мне удалось нащупать выключатель. Щелчок – и вспыхнул свет.

Неужели тварь по-прежнему жива? Бежать мне не удастся. Ноги словно приросли к полу, я не смог бы сделать и шага.

Толстые серые кольца приподнялись и опять опали, раздался неприятный чавкающий звук, похожий на плеск рыбы в воде. Страх исказил моё лицо. Оно всё подёргивалось от длительного напряжения. Но тут я увидел то, что заставило меня облегчённо выдохнуть.

Раздвигая отвратительные придатки, на свет показалась конечность, покрытая красной слизью. Рука…

Конечно, вид ее был ужасен, но это была рука Талбота. Он кашлял и, булькая и отплевываясь, что-то невнятно бормотал. Через несколько секунд, окончательно освободившись от чужеродной плоти, он уже стоял на полусогнутых ногах. Его голова качнулась в мою сторону. Потом опять…