Станислав Рем
Двадцатое июля
– Что с ним? – Штауффенберг спрыгнул на землю. Следом за ним спустился Ганс Баур, личный пилот Гитлера, прилетевший вместе с ними в ставку фюрера.
– Перебрал слегка. А вы что за щёку держитесь?
– Зуб. Вторые сутки болит. – Баур поморщился. – Ничего – ничего, а потом как дёрнет! Кошмар.
– Сходите к врачу.
– Да вот, собираюсь. Времени не было. Тут в последние дни занимались усилением охраны. Провели несколько тренировочных диверсионных актов. Проверяли бдительность персонала. Видно там зуб и застудил.
Штауффенберг прижал портфель крепче рукой.
– Может, поедете с нами?
– Да нет, благодарю. Дантист есть и в нашей медчасти.
Пилот махнул рукой в знак приветствия и направился к серому, бетонному сооружению, в котором располагалась служба управления полётами.
Штауффенберг задумчиво проводил того взглядом. Похоже, слухи, или информация о попытке покушения дошли и сюда. Ну, что ж, обратного пути всё равно нет.
Гиммлер лежал на кушетке. Над ним колдовал доктор Керстен, личный врач рейхсфюрера.
– Как вы думаете, Феликс, – Гиммлер говорил с закрытыми глазами, – кто является главным врагом рейха?
– Коммунисты.
– Это не ответ. Вы просто кинули мне слово, даже не подумав. – рейхсфюрер скрестил перед собой руки, устраиваясь поудобнее. – Коммунисты – не враги, а отбросы нации. Настоящие враги – аристократы. Те, кто вроде бы поддерживает нас, а на самом деле ведут себя, как предатели.
– Кого вы имеете в виду?
– Многих. Их сотни, если не тысячи. Они не воюют на фронте, и не сидят в штабах. Они протирают штаны в старых городских корпорациях. В своих имениях, на своих заводах, в компаниях, конторах. После войны мы обязательно проведём тщательную чистку. И посмотрим, кого оставить в рейхе, а кого изгнать, реквизировав, естественно, его капиталы.
Доктор Керстен тщательно втирал специальные масла в вялое тело Гиммлера.
– Но, господин рейхсфюрер, многие из них всё-таки исполняют свой воинский долг на фронте.
– Единицы. И я и не упрекаю тех, кто выдержал проверку на честь и доблесть. – Гиммлер повернулся в сторону врача, – Но мне также известно, что солдаты из этого класса очень неохотно идут в бой. Большая часть офицеров данного сословия настроена против национал – социализма. Предатели, готовые в любую минуту вставить нам нож в спину. Мы пока их терпим, потому, что, вынуждены. Но это недолго. После войны они потеряют право на жизнь.
Гиммлер приподнялся, накинул на себя рубашку.
– Господин рейхсфюрер, – обратился к нему доктор, – Мне нужно с вами поговорить.
– Опять по поводу ваших евреев?
– Да. – Керстен судорожно сглотнул слюну.
– Послушайте, Феликс, я не в состоянии понять, почему вы так заботитесь о них? Думаете, хоть один из этой братии отблагодарит вас?
– Нет, я так не думаю. Точнее, думаю не об этом. Понимаете, мне сообщили из Швейцарии, что в Цюрихе появилась группа людей, далеко не бедных людей, прошу заметить, готовых провести с вами, господин рейхсфюрер, выгодный обмен на заключённых из концлагерей. Их, то есть некоторых заключённых, нужно будет всего лишь переправить под Швейцарию. И всё. И никто не узнает о данной сделке. – Гиммлер принялся ногами нащупывать тапочки. – Я вас умоляю, выслушайте меня.
– Вот что, господин доктор, – Гиммлер прищурился, и Керстен понял, он выбрал не тот момент для беседы. – Вы и я принадлежим абсолютно к разным мирам. Вы восхищаетесь евреями, поднявшими, как опять же вы утверждаете, всемирную науку и торговлю. А мне противно их видеть, разгуливающих по Баварским горам в кожаных шортах. Я же не разгуливаю в кафтане и с пейсами? Всюду, где появляется еврей, он пытается стряпать свои мелкие, но очень выгодные делишки. Я не имею ничего против капитала, как такового, но имею очень многое против его еврейского варианта. Что интересует наших владельцев заводов? Их интересует сначала Германия, а уже после личный интерес. А что интересует еврея? Только личная нажива.
Гиммлер замолчал, накинул на худенькие, костлявые плечики халат, и уже на выходе, в дверях, закончил мысль:
– Поверьте, доктор, они ещё и вас обвинят, в том, что вы принимали участие в их освобождении. И не просто обвинят. Окунут в дерьмо. Будьте здесь, Феликс, вы мне ещё можете понадобиться.
Через полчаса, сев в машину, рейхсфюрер скомандовал водителю:
– В Биркенвальд. И не торопись. Мы там должны быть в 12 часов.
Совещание началось в 12.30 в только что отстроенном бункере. Первоначально фюрер назначил его проведение на 15.00, но в связи с приездом Муссолини, перенёс на новое время. Об этом Штауффенберг узнал от коменданта «Вольфшанце», когда докладывал о своём прибытии. К тому же, полковнику сообщили, что совещание впервые будет проводиться в только что отстроенном бункере.
По пути в зал совещаний Штауффенберг, проходя по бетонному, узкому коридору, заглянул в комнату стенографистки, под предлогом, будто хочет её поприветствовать. Никто из группы направляющихся на встречу с фюрером лиц, не обратил на поведение полковника никакого внимания.
В комнате, по счастливой случайности, никого не оказалось. Граф поставил портфель на стол, откинул клапан, заглянул вовнутрь и установил часовой механизм на 12.50.
– Ну, что, Карл, нам вас долго ждать? – послышался из-за двери приглушённый голос полковника Брандта, заместителя генерала Хойзингера, тоже прилетевшего на совещание.
– Уже иду. – Штауффенберг закрыл портфель и поспешил за офицерами.
Группа спустилась на третий «уровень», где расположился новый зал совещаний главнокомандующего.
Фюрер с нетерпением притоптывал перед массивным столом с картами.
Штауффенберг быстро оценил обстановку. Справа от Гитлера основательно расположился фельдмаршал Кейтель. О чём можно было судить по блокноту, который тот раскрыл перед собой на карте. Следом за ним по кругу стола встали генерал Хойзингер со своим помощником Брандтом, генерал Кортен, начальник оперативного штаба руководства ВВС, генерал-лейтенант Шмундт, начальник управления личного состава сухопутных войск, генералы Буле, Боденшатц, вице-адмирал Путкамер. Справа, вдоль стены, сидели стенографисты с шифровальными блокнотами.
Штауффенберг пристроился рядом с полковником Брандтом, поставив портфель под стол.
– Мой фюрер, – спросил адъютант Гюнше шёпотом, – А может, всё-таки, перенести совещание в летний барак? Как обычно.
– Нет, будем работать здесь. Фельдгибель решил провести ремонт в летней резиденции. – Гитлер окинул помещение прищуренным взглядом, – Правда и здесь ещё ощущается запах краски, но час можно и потерпеть. Итак, господа, не будем терять время. Я попрошу говорить коротко и по существу. Начнём с обстановки на Восточном фронте.
Доклад начал Хойзингер. Обстановка, как понял Штауфеберг, была критическая.
После июньского наступления русских, восстановить фронт никак не удавалось. Мало того, советские войска начали наступление на Восточную Пруссию. За несколько дней до совещания начались новые бои в районе группы армий «Северная Украина».
Хойзингер начал свой доклад с сообщения о том, что новое наступление развернулось по всему фронту более, чем на 200 километров. Русским удалось вклиниться в оборону немцев и прорвать на всю глубину «позиции принца Ойгена», что находились восточнее Львова.
Гитлер стоял в привычной для себя позе: склонившись всем корпусом над столом и разглядывая карту.
Штауффеберг нащупал концом сапога портфель, придвинул его ближе к фюреру.
– Бои ведутся на подступах ко Львову. – продолжал доклад Хойзингер.
Дверь в зал совещаний приоткрылась. В проёме появилась фигура начальника ставки Гитлера, полковника Фельгибеля, тоже участника заговора. Условным знаком он показал Штауффенбергу, что того срочно вызывают к телефону.
– Простите, – Штауффеберг наклонился к уху Кейтеля, – С вашего разрешения я выйду, нужно сделать звонок генералу Фромму.
Кейтель утвердительно кивнул.
Гюнше проводил полковника взглядом и продолжил следить за карандашом, который использовал вместо указки Хойзингер.
– Какие меры мы будем предпринимать в районе Львова? – Гитлер, не надевший на этот раз очки, близоруко склонился над картой. – Покажите мне детально, где расположены наши позиции?
Рука генерала скользнула по карте:
– На данном участке фронта….
Взрыв оборвал выступление командующего. Адъютанта Гитлера Гюнше мощной ударной волной отбросило к противоположной стене, где от удара головой о бетонную перегородку, тот потерял сознание. Очнулся он от криков и боли. Приоткрыв глаза, адъютант фюрера сначала увидел темноту. В помещении стоял густой удушающий дым. Лёгкие с трудом находили в нём воздух. Вентиляция не работала. Гюнше, опираясь левой, здоровой, рукой о стену, с трудом поднялся. Ноги не слушались. Правая рука плетью висела вдоль тела. Сломана, – понял адъютант. – Фюрер, где фюрер? Он попытался сделать шаг, закачался. Дышать стоя было невозможно. Да и ничего не видно. Пришлось опуститься к полу. Попытался ползти. Получилось. Вокруг лежали обломки мебели вперемешку с фрагментами человеческих тел. Гюнше стошнило. Дышать стало легче. Откинув чью-то окровавленную ногу в сапоге, кажется полковника Брандта, Гюнше пополз к тому месту, где, как он предполагал, должен был находиться фюрер. Под руками неожиданно зашевелилось и застонало. Адьютанту показалось, что это было тело Кейтеля. Его он узнал по остаткам кителя. Лицо генерала превратилось в грязную маску, то ли от крови, то ли от копоти. Гюнше наклонился к груди офицера. Сердце билось, но глухо и тяжело. Дальше лежало второе тело. Кажется, вице-адмирала. Переползая через него, адъютант фюрера, с силой сжал зубы от боли, дал себе несколько секунд для отдыха, и, превозмогая острые толчки боли, пополз дальше. Следующий обрубок тоже дышал. Гюнше приблизился к нему. По щекам молодого офицера потекли слёзы бессилия.
Перед ним лежало тело Гитлера. Живое. Нервное. Оно дёргалось, конвульсивно распрямляясь, елозя по полу двумя оставшимися пальцами правой руки. Из грудной клетки со свистом, неровными толчками проскакивал воздух. Ниже от груди китель почернел от крови. Тёмные с сединой волосы полностью закрыли глаза.
Гюнше наклонился над фюрером и в ужасе прикусил губу.
Взрывом Гитлеру оторвало левую руку, из обрубка толчками хлестала кровь, закрашивая осколки ослепительно белой кости. Опустив взгляд ниже, адъютант увидел, что у фюрера нет и обеих ног. Гюнше, всхлипывая от слёз, прибрал волосы на голове Гитлера. Теперь можно было рассмотреть и другие ранения. Мягкую часть лица с левой стороны иссекло осколками, выбив глаз. Повреждённой также оказались челюсть и гортань. Судя по всему, осколками бомбы повредило и брюшную полость фюрера. Всё тело Гитлера буквально плавало в крови. Правый глаз, не отрываясь, смотрел на Гюнше, и от этого взгляда адъютант цепенел. Его тошнило. Голова налилась тяжестью и вот-вот готова была разорваться от боли.
Неожиданно потянуло свежим воздухом. Видимо, сумели открыть заклинившую при взрыве дверь. Наконец-то, – подумал Гюнше, и потерял сознание.
Едва Штауффенберг, Хефтель и Фельгибель покинули бункер, внутри бетонного саркофага раздался гулкий, мощный взрыв. Земля под ногами заговорщиков содрогнулась. Тут же послышался тревожный визг сирены.
– Дело сделано. – граф кивнул в сторону автомобиля, – Пора возвращаться в Берлин. Полковник, – на ходу обратился к начальнику ставки, – Как только что-то прояснится, немедленно дайте знать. Но в том случае, если Гитлер мёртв. Если остался жив, не выдавайте себя. Связь только в экстренном случае.
Офицеры вскочили в машину, которая через две минуты остановилась у офицерского караула. Хефтель нервно смотрел по сторонам.
– Успокойся. – Штауффенберг похлопал заговорщика по колену и выглянул в окно, – Что случилось, капитан? – как можно более спокойным тоном обратился к начальнику контрольно – пропусконого пункта.
– Пока не знаю. – офицер недоумённо развёл руками, – Похоже был взрыв.
– Опять, наверное, тренировочные диверсии? Не надоело ещё?
– В общем, да. – смущённо отозвался капитан, и тут же испуганно посмотрел на Штауфенберга.
– Послушайте, капитан, у нас срочный вызов. Нужно незамедлительно вылететь в Берлин. Если у вас имеются вопросы, свяжитесь с ротмистром Меллендорфом. Он вам подтвердит наше разрешение.
Через десять минут Штауффенберг и Хефтель садились в самолёт.
Гиммлер, облокотившись о подоконник, не отрываясь, смотрел на озеро, находившееся неподалёку от его ставки Мауэрзее. Сейчас он стремился достигнуть одного: не думать о том, что происходит в ставке фюрера. Что сделать было довольно трудно.
Гиммлер специально вылетел в Мауэрзее, до совещания, чтобы находиться как можно ближе к Гитлеру: ставка рейхсминистра расположилась всего в ста километрах от «Вольфшанце». Три часа пути. И возможность собственноручно повлиять на происходящие события, если они начнут выходить из-под контроля.
Неожиданно в памяти Гиммлера всплыл недавний разговор с Керстеном.
А может доктор действительно прав, – подумал рейхсфюрер, – и наше поражение не за горами? А через этих грязных евреев можно навести существенные мосты с верхушкой нейтралов. Американцы, по непонятной причине, на переговоры идут неохотно. Или неохотно идут только с ним? Шелленберг утверждает, будто союзники все равно сдадут свои позиции. Но когда? На Восточном фронте творится, чёрт знает что. А на Западном никаких перемен. Все в ожидании.
– Мой рейхсфюрер, – личный водитель Гиммлера, штурмбаннфюрер Лукас, пробежал метров пятнадцать от узла связи до спального вагона рейхсфюрера, ворвался в помещение и вытянулся перед начальством, прервав тем самым размышления шефа, – Телефонировали из ставки. На фюрера совершено покушение.
Гиммлер еле сдержал эмоции:
– Фюрер жив? – задал сорвавшимся голосом самый главный вопрос Гиммлер.
– Пока да, но в очень тяжёлом состоянии.
– Что с ним?
– Подробности не сообщили. Просили, чтобы вы срочно явились в ставку.
Вот он, момент истины.
– Приготовьте машину и свяжитесь с Кальтенбрунером. Пусть вышлет криминалистов. Срочно.
Доктор Керстен узнал о покушении одним из первых, опять же благодаря Лукасу. Он тут же накинул на себя пиджак и прошёл в кабинет Гиммлера.
Рейхсфюрер стоял у стола, и нервно, как догадался доктор, просматривал какие-то бумаги. Одни рейхсминистр безопасности тут же рвал на мелкие клочки и бросал в огонь камина, расположенного в глубине кабинета. Другие складывал в отдельную стопку. Сейчас грозный Гиммлер напоминал, скорее, не одного из лидеров рейха и партии, а заговорщика, которому только что сообщили о том, что его планы раскрыты и нужно срочно «прятать концы в воду».
– Что-то произошло, господин рейхсфюрер? – доктор произнёс первое, что пришло на ум.
Гиммлер, не отрываясь от занятия, ответил:
– На фюрера совершено покушение.
– Он жив?
– Да. Но в крайне тяжёлом состоянии.
– Кто совершил нападение?
– Пока неизвестно.
– И что же теперь будет?
– Вы меня удивляеете, доктор. Я схвачу всю эту банду реакционеров. Соответствующий приказ будет отдан в ближайшие полчаса.
– Но кого вы собираетесь арестовывать? Вы уверены, что знаете преступников? Надеюсь, вы не схватите невиновных?
Гиммлер упаковал оставшиеся бумаги в одну папку, засунул её в свой портфель:
– Послушайте, доктор. Перестаньте печься о судьбах всего человечества. Подумайте о себе.
– Господин рейхсфюрер, – Керстен загородил собой дверь, – Помните, полтора года назад вы показали мне отчёт о болезни фюрера. Вы же как никто другой знаете положение вещей. А потому нет ничего лучше, чтобы он погиб. Гитлер – живой труп. Взгляните на происшедшее под этим углом, прежде чем запустить машину по уничтожению тех людей, которых вы называете предателями.
Гиммлер оттолкнул доктора:
– Керстен, единственное, в чём вы правы, так в том, что фюрер сейчас действительно живой труп. И кто-то за это должен ответить. Так что, то, о чём вы меня просите, остановить невозможно. Машина, как вы выразились, запущена. Теперь ваша задача не попасть под её шестерёнки.
И всё-таки Мюллер напился. Стресс дал о себе знать. Впрочем, по его внешнему виду это было незаметно.
Всё утро к нему в кабинет поступали звонки о том, что происходит в Берлине. В целом картина оставалась спокойной. Единственное, что могло беспокоить, обстановка на Бендлерштрассе. Впрочем, и она находилась под контролем.
В двенадцать часов дня к нему заглянул Кальтенбрунер. Любимец Гиммлера молча устроился в кресле напротив группенфюрера, и попытался сконцентрировать осоловевший взгляд на галстуке подчинённого.
Опять набрался, – догадался Мюллер.
– Хайль Гитлер, группенфюрер. – действительно, язык с трудом подчинялся руководителю службы безопастности.
– Хайль. – Мюллер не стал называть своего непосредственного шефа по званию. Посчитал, с того достаточно и приветствия.
– Я не вижу на вашем галстуке «Железного Креста». – Кальтенбрунер попытался указать на нужное место в костюме пальцем, но рука ослабела, и упала на стол. – Честно заработанного вами Креста.
– Я не папуас, чтобы носить безделушки на шее.
– Высший орден рейха для вас безделушка? Мюллер, я вам завидую. Такие речи может себе позволить произносить только человек из касты неприкасаемых. Группенфюрер, вы уже стали неприкасаемым? Ах, да, вы же теперь вхожи в кабинет рейхсфюрера. А там гляди, и в кабинет самого фюрера нащупаете дорожку.
– Вы пьяны. И несёте полную чушь.
– Да, я пьян, а вы карьерист. Мюллер. – Кальтенбрунер замолчал. Группенфюрер решил, что на этом разговор закончился, но шеф неожиданно продолжил, – А ведь вы ненавидите нас, национал – социалистов. Ненавидите. И пытаетесь скрывать это. Только неумело. Я то вас раскусил. Я, конечно, не Гейдрих, который привёл вас в РСХА, но и не глупый телёнок, как вам кажется. – Кальтенбрунер наклонился через стол, и Мюллер чуть не задохнулся от перегара, – Мне нужно всего месяц, чтобы вас раскусить. Запомните, Мюллер, месяц.
Шеф службы безопасности, с трудом передвигая ноги, покинул кабинет.
Мюллер с отвращением посмотрел на то место, где только что располагался собеседник, отодвинул ящик стола, и снова достал водку.
Чёрт, – подумал он и перекрестился, – Нужно было придумать себе алиби. Взяться за какое-нибудь дело, провести утро на допросах. Спросят, чем занимался гестапо – Мюллер, что ответят? Сидел всё утро и хлестал спиртное? Хорошее алиби. Почему нет сообщений?
Мюллер с отвращением посмотрел на бутылку и кинул её назад, в стол. Дверь снова распахнулась, и на пороге опять возник Кальтенбрунер.
– Вы мне что-то не успели договорить? – съязвил Мюллер.
– Бросьте. Только что звонил Гиммлер. На фюрера совершено покушение. Прямо в ставке. Во время совещания взорвалась бомба. Убито пять человек. Фюрер в очень тяжёлом состоянии. Я вылетаю в Растенбург. Вы остаётесь вместо меня. До особого, личного распоряжения рейхсфюрера, приказано соблюдать молчание. Всё.
Дверь захлопнулась. Мюллер прикрыл глаза: началось. Он вновь достал бутылку, но на этот раз, поднёс её горлышко к губам. Задержал руку:
– За что пьём, папаша Мюллер? – группенфюрер посмотрел в зеркало, – За будущее, гестапо – Мюллер. Каким бы оно не стало.
Через пять минут начальник политической полиции проверил личное оружие, поднял на ноги руководителей отделов, которым приказал объявить полную готовность. На вопрос, о причине сбора, отвечал односложно: быть готовыми ко всему, ждать особых распоряжений.
После того, как ему доложили, что все люди на месте, и готовы к выполнению задания, Мюллер закрылся в своём кабинете и набрал номер телефона рейхслейтера Бормана.
Шталь распахнул дверь тренажёрного зала, прошёл в боксёрский уголок.
Курков, обнажённый по пояс, обрабатывал короткими резкими ударами боксёрскую грушу. Пот струился по его телу, отчего верхняя часть форменных брюк потемнела.
Капитан поморщился:
– Господин Курков, вы в зале один, а ощущение такое, будто вас, русских, здесь с десяток.
Груша молча принимала на себя удары. Ноги пружинисто танцевали перед снарядом. Руки наносили жёсткие удары. Зубы стиснулись, лезвие не просунешь.
– Курков, оставьте мешок в покое, мне нужно с вами поговорить.
– Господин капитан, мне выделено ещё двадцать минут.
– Что ж, я подожду. А вы пока подумайте над ответом на мой вопрос: кто такая Берта?
Курков чуть не пропустил удар.
Левой! Теперь правой! – начал командовать Сергей сам себе, – Откуда он знает о Берте? Последние два дня я не выходил из казармы. А он выходил. Дважды. Значит, он мог вычислить старика. А выбивать признания они умеют.
– Вы, Курков, сейчас думаете, откуда он знает про Берту? Я прав?
– Нет. – русский взял скакалку, – Я сейчас ни о чём не думаю. И вообще стараюсь поменьше думать, в отличии от вас.
– Странный комплемент.
– А это не комплемент. Мне приказывают, я выполняю. А думать прерогатива начальства. Вот вы, капитан, уже выбились в начальники. Так что имеете право думать.
– Перестаньте махать верёвкой. В глазах рябит. – Шталь присел на скамью, – Вы редкая сволочь, Курков. Я то ведь бил вас по лицу рукой, а вы ногой. Как балерина, не по- мужски. Кстати, что вы мне тогда сказали, по-русски?
– Пожелал вам, побыстрее встать на ноги.
– Неправда. – Шталь открыл клапан кармана и принялся что-то доставать из него. – Я не знаю русского, но думаю, вы сказали совсем другую фразу. Зато я знаю немецкий. – лист бумаги развернулся в руке капитана. – И, как выяснилось, русский Курков тоже его хорошо знает.
Шталь опустил взгляд и прочитал:
– Молюсь за упокой отца моего, и его сестры Берты. Я лично для себя нашёл странным несколько моментов. Во-первых, наш русский друг, как, оказалось, великолепно владеет моим родным языком. И не только разговорным. Во-вторых, у него, опять же, как, оказалось, была тётя по имени Берта. А он о данном обстоятельстве забыл упомянуть. В третьих, как только он оставляет записку перед иконой Плачущей Магдалины, к нему подходит незнакомец, и о чём-то разговаривает с ним. Между этими событиями прошёл час. Всего шестьдесят минут. Но, за такое короткое время, как оказалось, можно многое сделать. Не правда ли, господин Курков?
– Не знаю. – русский изобразил усмешку, – Господин капитан, говоря высокопарно, вы сейчас только что оскорбили меня подозрением. Я понимаю ваше состояние: вы ненавидите меня. И потому начинаете выдумывать всякие глупости. Если у вас имеется фактаж, передайте его господину штурмбаннфюреру. Он разберётся.
– Курков, не стройте из себя идиота. Вы прекрасно знаете, Скорцени сейчас находится на пути в Вену, и, естественно, я не могу передать ему свои подозрения. Но имеются и другие люди, которых заинтересует моя информация.
– Вы имеете в виду гестапо?
– Совершенно верно.
Курков положил скакалку, принялся обтираться полотенцем:
– И что вы, господин капитан, сможете им предоставить? Записку? Да, её написал я. Кстати, вы почему-то не обратили внимание на мои занятия немецким языком. Ну, конечно, следить за мной вне казармы значительно интереснее, чем в помещении. А откуда у вас записка? А, понимаю, вы обворовали костёл. Браво! Похвальное занятие для офицера, у которого на пряжке написано: С нами Бог! А тётка у меня действительно была. И звали её Берта. Умерла в тридцать втором. А то, что не указал этого, так ведь не спрашивали. Или вас интересовали покойники?
– Нет, Курков, меня интересуют живые. – Шталь поднялся и вплотную подошёл к русскому, – Например, тот старик, который подошёл к вам. Я решил найти его.
– И что вы узнали?
– Ничего. То есть совсем ничего. В берлинском университете никто не знает ботаника Теодора Штольца. Ни единая душа. Как вы объясните этот факт?
– Никак. Меня ботаника не интересует.
– А меня, в последнее время, она очень заинтересовала. Особенно профессора ботаники. И гестапо, думаю, тоже заинтересует.
– Бедный старик. – вот так прокол. Или он берёт «на пушку»? – Достаточно ему было один раз попросить деньги у русского, как тут же попал в немилость. А в целом забавная история. Гестапо она понравится. Только поторопитесь. Скорцени приезжает через два дня. За это время вы должны от меня избавиться. Так сказать, умыть руки.
Шталь выдержал паузу, и, заложив руки за спину, направился к двери.
– Поторопитесь, господин капитан, а то не дай Бог, штурмбаннфюрер появится раньше.
– Заткнитесь. – Шталь резко развернулся на каблуках, – Я дождусь Скорцени, но вы не вздумайте сбежать. Я буду следить за вами. И плевать мне на то, что меня собираются отправить отсюда во Францию. Я задержусь на столько, на сколько посчитаю необходимым.
– Так вот в чём причина, – Курков, хлопнув себя по колену, рассмеялся, – Вы проштрафились.
Шталь сделал шаг навстречу русскому, но в этот момент в дверь ворвался обер – лейтенант Грейфе:
– Господа, общая тревога. На фюрера совершено покушение. Всем получить оружие и собраться на плацу. Капитан, берите на себя командование. Я на вокзал за штурмбаннфюрером. Надеюсь, он не успел покинуть Берлин.
– Не понимаю, чего мы ждём? – Гельдорф, заложив руки за спину, расхаживал вдоль кабинета, искоса поглядывая на остальных участников заговора.
– Мы ждём известий из ставки. – полицейский подошёл к окну и принялся рассеянно рассматривать руины на соседней улице. – Господа, а не плохо бы было, если бы англичане изменили свой график налётов, и прилетели сейчас. Гестапо прячется в бомбоубежищах, мы, воспользовавшись паникой, захватываемгород… Как вам такой вариант?
– Довольно фантазировать. – Гизевиус резко поднялся, оправил костюм, – Я полностью согласен с господином полицей-президентом. Нам следует не дожидаться результатов взрыва, а самим брать Берлин. И немедленно. Господин Гельдорф, у вас карта города имеется?
– Конечно. – глава берлинской полиции вынул из портфеля сложенную вчетверо схему Берлина. – Вот. – развернул её.
– Итак, господа, – все склонились над столом. Гельдорф начал сообщение, – Нам следует блокировать рейхсканцелярию, министерства, блок зданий гестапо. На каждый объект понадобится…
Полицейский задумался. Господи, они думали о чём угодно, но не о том, как разместить войска, поддержавшие их.
– Господин генерал – лейтенант, – видя заминку полицейского, обратился Гизевиус к коменданту Берлина Паулю Хасе, – сколько, по вашему мнению, понадобится сил, чтобы сковать действия СС в столице?
Генерал задумчиво взглянул поверх голов на схему города:
– Будет достаточно три батальона. Но при поддержке танков. Мы связались с училищем в Крампнице, но они прибудут только к вечеру. И ещё, господа, вы напрасно рассматриваете карту. Она стара. И не соответствует действительности. Здесь не отмечены разрушенные объекты, и не указаны маршруты эвакуации и передислокации. Господа, всё-таки, может, давайте ещё раз переговорим с Фроммом. – высказал мнение Хассе. – Он же наш офицер, и его опыт и знания нынешней ситуации в Берлине неоценимы.
– Пытались. – генерал Ольбрехт вошёл в кабинет с последними словами коменданта столицы. – Он наотрез отказывается с нами сотрудничать. Мало того, решил сообщить о том, что происходит в штабе всем своим сотрудникам, чтобы те вызвали гестапо. Пришлось его арестовать и закрыть в кабинете.
– А почему не спрятать генерала в камере? – Хассе посмотрел на Ольбрехта. – У вас есть камеры?
– Откуда? – с удивлением воскликнул генерал. – Мы же не тюрьма.
Гизевиус стиснул зубы: во что он ввязался? Они даже в мелочах не готовы. Дипломат резко развернулся и встрял в беседу военных чинов:
– А может пусть начнёт свои действия полиция?
Гельдорф отрицательно покачал головой:
– Ни в коем случае. Сначала вермахт должен захватить намеченные объекты. Следом, в виде зачистки, пойдут мои люди. Раньше никак нельзя.
– Так что же нам делать?
– Ждать, мой друг. Только ждать.
«Копия.
Ставка фюрера.
20.07.1944 год.
От кого: рейхслейтера М. Бормана
Кому: всем гаулейтерам.
Распоряжение № 1
Сверхсрочно!
На фюрера совершено покушение! Одновременно с попыткой покушения некоторые армейские генералы предприняли попытку устроить правительственный переворот, который должен, и будет подавлен всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами.
Сделайте выводы, логически вытекающие из этой ситуации!
Действуйте с предельной осмотрительностью!
Внимание: имеют силу только приказы фюрера и его личного (слово «личного» выделено) окружения. Приказы генералов, которые вызовут у вас сомнение, не имеют никакой силы. Всем гаулейтерам НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО войти в контакт со своими партийными руководителями. Помните: при любых обстоятельствах, вы несёте полную (слово «полную» выделено) отвественность за сохранение контроля в своём районе!
Хайль Гитлер!
М. Борман».
Полковник Фельгибель стоял перед телефонным аппаратом, не зная, как ему поступить. По договорённости, он после покушения, должен был сделать условный звонок в штаб резервистов Фромма, однако его остановило состояние фюрера.
Вот уже полтора часа Гитлер находился в «пограничном состоянии», то есть между жизнью и смертью. И Фельгибель не знал, что сообщать в Берлин: состоялось покушение, или нет? Если бы фюрер остался цел и невредим, то полковник просто не стал бы звонить. В случае положительного результата звонок должен был немедленно оповестить командование резервной армии о смерти Гитлера. Но третьего варианта никто не предвидел.
– Полковник, вы долго будете гипнотизировать аппарат?
Фельгибель обернулся. Он не заметил, как его окружили четыре человека из службы безопасности фюрера.
– Вам нужен телефон?
– Нет. – ответил старший из четвёрки, полковник Хассель, – Нам нужны вы. Пройдёмте, вас ждёт рейхсфюрер.
Полковник снял очки, трясущимися руками принялся протирать их платком:
– В чём заключена причина вызова?
– Не могу знать. – офицер посмотрел в близорукие глаза Фельгибеля, – Но прошу вас поспешить.
– Да, да, – начальник ставки осмотрелся по сторонам, – Куда мне идти?
– Следуйте за нами.
Надо застрелиться. – полковник трясущейся рукой потянулся к кобуре, но следующий позади охранник остановил его движение и обезоружил:
– Без глупостей, полковник. Без глупостей!
Гиммлер разговаривал по телефону, когда в кабинет ввели Фельгибеля.
– Свободны. – кивнул рейхсфюрер охране и указал полковнику на стул. – Подождите одну минуту. Кто вылетел ко мне? – тут же крикнул в телефонную трубку, – Кальтенбрунер? Экспертов с собой взял? Будьте на связи. Я сам перезвоню.
Гиммлер присел на край стола:
– Итак, полковник, кто пронёс бомбу в помещение?
– Я не понимаю, о чём идёт речь. – Фельгибель почувствовал тяжесть во всём теле. Симптом страха.
– Штауффенберг? Вы помогали Штауффенбергу? – Гиммлер сорвался на крик. – Кто ещё был с вами, мразь? Хефтен? Штиф? Кто?
Таким рейхсфюрера полковнику не приходилось видеть. Если бы он знал истинную причину нервного срыва Гиммлера, то ни за что бы в неё не поверил.
