Станислав Рем
Двадцатое июля
Деревянная полка давила на рёбра, но Курков старался неудобства не замечать. Вспомнился старик, как он окрестил Глеба Ивановича.
Перед тем, как отправить Шилова на фронт, Старков дал последнюю, подробную инструкцию:
– На передовой пробудешь недели три. Присмотрись что к чему. Припишут к разведчикам. К концу месяца пришлём в часть твоего сокамерника по Саратовскому «сизо» Зеленкова Геннадия Александровича.
– «Зелёнку»?
– Его самого. Кстати, почему ты его тогда избил?
– Это к делу, или из любопытства?
– Лично для меня.
– Буреть начал не по чину.
Старков усмехнулся:
– Логично. Итак, Зеленков тебя опознает. Естественно, начнут проверять. Вот в тот момент тебе и нужно будет уйти к немцам.
– А не слишком сложно? Может, просто перебежать?
– Да нет, Сергей Иванович. Фриц – он не дурак. Проверку обязательно устроит. И, поверь мне, сумеет узнать, что в части происходило. Как не прискорбно признать. Немцам рассказывай о себе всё. Но не сразу. Выдай себя за струсившего командира Красной Армии, за сына репрессированного генерала. Будут мять бока, терпи. Матерись и терпи. А вот когда их проверка выведет тебя на чистую воду и покажет, что ты «зек», вот только тогда сделай вид, будто сломался. Сдавайся с умом. Дави на подставные судимости, на то, что тебя советская власть незаконно арестовывала. Мол, посадили по политическим мотивам. Прижмут личным делом по последнему ограблению, слоиайся вторично. Сделай вид, будто хотел скрыть уголовную сторону своей жизни. Мол, кто уголовнику поверит? После дашь согласие на сотрудничество.
– А если у них дела нет?
– Есть, Сергей Иванович. Есть. – убедительно ответил Глеб Иванович. – Они когда Тетерев взяли, где тебя судили за старика – ювелира, которого вы с подельником убили…
– Вот только не надо обобщать. – перебил тогда Старкова Шилов. – Перо деду вставил Ноздря. Сука, по «мокрому» нас протащил. Земля ему пухом.
– Так вот, – продолжил Старков, – немцы весь архив областного суда вывезли в Германию. Так что, дело лежит теперь где-то в Берлине. После проверки тебя перешлют в лагерь, где пройдёшь обработку власовцами. Теперь запоминай. Тебе нужно попасть к Жиленкову Алексею Николаевичу. Вот его фото.
Перед Шиловым лёг снимок, на котором был запечатлён улыбающийся полный мужчина лет тридцати – тридцати пяти, в белой косоворотке.
– Снимок сделан летом сорокового года, когда Жиленков работал секретарём райкома партии. Сейчас он, конечно, изменился, но, думаю, ты его узнаешь. Так вот, Жиленков сотрудничает с германской разведкой. Точнее, подбирает для неё кадры из наших военнопленных. Нас он интересует, как выход на обер-лейтенанта Грейфе, и его руководителя майора Крауса, руководителя «Особой команды». Хотя, и не они основная цель. Твоя задача: центр подготовки диверсантов, который находится под Берлином, и которым руководит Отто Скорцени. Фотоснимком, к сожалению, не располагаем. Так что, заочного знакомства не состоится. Только личное. Будут предлагать другие условия, отказывайся. Играй. Не поддавайся на провокации. Твоя цель – через Жиленкова к Краусу. А от них – Берлин. Кстати, ты верующий?
Шилов повёл плечами:
– В детстве крестили. А так, атеист.
– Так вот, временно станешь католиком. В Берлине, точнее в его пригороде, есть костёл Святого Иосифа. Когда сможешь самостоятельно передвигаться по городу, посетишь его, оставишь записку вот такого содержания.
Старков написал на листе бумаги: «Молюсь за упокой отца моего и его сестры Берты».
– Положишь перед иконой Плачущей Магдалины. После выйдешь из костёла и прогуляешься по парку, что возле пруда. Посидишь на скамейке. Если всё будет в порядке, к тебе подойдут. Беседу начнёт подошедший. Кроме него ни с кем в контакт не вступай. В первой фразе должно прозвучать слово «Берта» – условный сигнал, что к тебе подошёл наш человек. Заметишь за собой слежку, немедленно покинь парк.
– Понятно. Что я должен буду выполнять?
Старков тяжело вздохнул.
– Каждый раз, когда готовлю людей к работе в тылу врага, всегда спрашиваю себя: а что он там будет делать? И не могу ответить на этот вопрос. Каждый действует по обстановке. Знаю одно: тот человек, кто тебя встретит, просил, чтобы мы прислали ему подрывника.
– Дела. – покачал головой Шилов. – А вы не боитесь, что я переметнусь на сторону гитлеровцев? Как – никак, вор.
– Ты словами не балуйся. – Старков закашлялся, промокнул рот платком, который тут же окрасился кровью. – Я тебе не красна девица. Боюсь – не боюсь. Ты два года на фронте немца бил. Под чужим именем, но бил. И из окружения вышел. Захотел бы, давно остался.
– Лёгкие где потеряли? – кивнул на платок Шилов.
– Сначала гражданская. Потом белофины.
– Понятно.
– А раз понятно, работай дальше. Детальный инструктаж проведёт Ким. И вот что, Сергей Иванович, прислушайся хорошенько к тому, что он тебе будет говорить. Наш капитан парень толковый…
Самолёт тряхнуло. Курков приподнялся и выглянул в квадратный иллюминатор. За бортом стояла сплошная чернота. Ни звёздочки. Всё скрывали тучи.
Снова завернувшись в одеяло, Шилов – Курков попытался заснуть. Ничего не выходило. То ли мешал храп обер – лейтенанта на соседней скамье, то ли мысли, будоражащие его…..
Ким, в те последние дни перед отъездом на передовую, на спец. даче, тоже дал ему последние наставления.
– Когда окажешься в Берлине, не торопись. Жди. Они должны в тебя поверить так, чтобы ты мог спокойно ходить по городу. Без сопровождения. Если, после посещения собора, к тебе никто не подойдёт, придёшь ещё раз через две недели.
– А вдруг не отпустят?
– Придётся поработать головой. Придумай что-нибудь. Но в церкви тебе нужно объявиться обязательно. Ты у нас, вроде, как посылка «до востребования». Дальше действуй по обстановке.
– Знаю. Старков говорил.
– А он говорил, как будут проверять? – Ким внимательно посмотрел в глаза собеседника. – И проверку ты должен пройти на «отлично».
– Пройдём. – Шилов не отвёл глаз. После чего хлопнул Кима по плечу, – Да не беспокойся ты. Я всё понял.
– Да нет, брат, ничего ты не понял. Они ведь вербуют по-своему. – Шилов заметил, что Ким как-то странно обмяк.
– Точнее?
– Заставляют расстреливать людей. Наших, таких же, как ты и я, простых советских людей. Может, перед тобой будут стоять красноармейцы. Даже из твоего батальона. А может, старик из соседнего села. Так то вот.
Шилов облизнул пересохшие губы.
– И фоторгафируют. В личное дело.
– Кровью повязывают. – Сергей выматерился. – А если я не смогу стрелять в своих?
– Должен. – теперь капитан ответил на взгляд собеседника своими близорукими глазами, и тот неожиданно почувствовал, что готов немедленно схватить за шею стоящего напротив сопляка, и со всей силы сдавить его горло, так, чтобы там, внутри, что-то хруснуло. А потом хоть в тюрьму. Ким закрыл глаза, как бы подставляясь, и закончил мысль, – Есть такой приказ. Так что будь готов ко всему.
– Ты на что меня толкаешь? – голос прозвучал хрипло, отстранённо.
Рыбак долго молчал, наконец, произнёс:
– У тебя задание. Его нужно выполнить. Будут приказывать стрелять – стреляй. Долго не думай.
– Ну, вы и суки… – Шилов сжал кулаки, – Ты знаешь, что мне потом за это будет?
– Знаю. – сорвался Ким, – Только другого пути к ним попасть у нас нет. Понимаешь? Всех, кто не прошёл такую проверку, отправили в концлагеря. Или поставили к стенке, вместе с теми, кого они отказались расстреливать. А ты нужен в Берлине. Понимаешь, в Берлине, а не в лагере!
– Меня же потом, после победы, за подобные дела к «вышке» приговорят. – Шилов быстро осмотерлся: не дай Бог, кто слышит их разговор.
Ким несколько успокоился:
– Вот я к чему и веду, Серёга. Действуй по обстоятельствам. Старков постарается тебя прикрыть, но сам знаешь, сегодня на коне, а завтра в говне. Служба наша такая. Если мы выживем, то считай, тебе повезло. Будет, кому вступиться. Однако, особо на рассчитывай: сам знаешь, старик болен. Остаюсь только я и Фитин. Если что-то произойдёт с нами, то совет могу дать только один: беги, куда глаза глядят.
Шилов усмехнулся:
– С такими советами за линию фронта не отправляют.
– А если я тебе буду врать, станет легче? Ты не дурак, и так всё понимаешь.
Они замолчали. Шилов упал на спину, посмотрел в небо. Ким присел рядом, на траву. Со стороны кухни донёсся запах пшёной каши. Скоро по времени должен был состояться обед.
– А если тот, к которому вы меня посылаете, – неожиданно спросил Шилов, – хочет сделать провокацию против нас, моими силами? Ведь вы же, насколько я понял, не знаете, что он задумал?
– Вряд ли. – отозвался Рыбак, однако, уверенности в голосе Кима Шилов не расслышал. – Человек, вроде, проверенный. Ни разу нас не подводил. А, если действительно у него на уме нечто собразилось, так на то у тебя своя голова на плечах. Думаю, разберёшься, что к чему.
Шилов перевернулся на бок, лицом к капитану:
– Там Наташка, сестрёнка. Ты же сам говорил. Где она? В каком селе, или городе?
– Понятия не имею. Только, Серёга, в Германии сёл нет. У них фермы. И искать её сейчас не советую. Война закончится, тогда и займёшься поисками. Иначе, и себя угробишь, и её не спасёшь.
– А если её сейчас мордуют? А я рядом, и не помогу?
– А ты вспоминай, о тех, кого расстрелял. Я не бью тебя по больному месту. Просто помни: они отдали свои жизни для того, чтобы ты смог выполнить задание. Начнёшь искать сестру, можешь всё провалить. Тогда их смерть будет неоправданна. Вот так, Серёга.
Ким на некоторое время замолчал, но, наблюдая состояние Шилова, произнёс:
– Главное, чтобы она осталась в живых. А там Бог даст, разберёмся…
Дверь кабины пилота распахнулась:
– Господин обер – лейтенант, Берлин.
Грейфе откинул одеяло, потянулся, и радостно произнёс:
– Господин русский, у вас начинается новая жизнь.
Курков снова выглянул в иллюминатор. Внизу, под ним, в первых солнечных лучах, раскинулись кварталы знаменитого города.
– А какое сегодня число? – Шилов повернулся к обер – лейтенанту.
– Что? – не расслышал из-за рёва моторов Грейфе.
– День какой сегодня?
– Тринадцатое июля. А что?
Шилов прокричал в ответ:
– Неплохое число для начала новой жизни.
– Господин группенфюрер, вот список тех, кто прибыл в Берлин за последние сутки.
Адъютант протянул шефу гестапо Генриху Мюллеру несколько листов бумаги, испещрённых мелким печатным шрифтом.
– И что мне с ними делать?
Адъютант раскрыл, было, рот, но тут же его закрыл и развёл руками.
Кретин, мысленно оскорбил подчинённого шеф гестапо.
– Здесь всё, или только отобранная информация?
– Всё, господин группенфюрер.
– Так что, – не сдержался, таки, Мюллер, – прикажете мне их самому перебирать?
– Нет, господин группенфюрер, просто я решил, что вам…
– Гюнтер, – взгляд поверх очков не предвещал ничего хорошего, – я, и только я, буду в этом кабинете, в этом доме, в этом городе решать, что и кому делать. Вы меня поняли?
– Да, господин группенфюрер! – подчинённый, неожиданно, не по уставу, пристукнув каблуками сапог, развернулся и направился к двери, однако, резкий окрик остановил его:
– Ладно, давайте, ваши чёртовы бумаги. Копии имеются?
– Так точно!
– Работайте.
Адъютант вышел, оставив шефа гестапо одного. Мюллер быстро пробежал взглядом списки. Знакомых фамилий вроде бы не встретилось. Впрочем, нет, на чём-то глаз споткнулся. Нужно просмотреть ещё раз.
Гестапо – Мюллер, как его называли сослуживцы, положил документы на стол, снял китель, аккуратно повесил на спинку стула, несколько раз присел, сделал круговые движения руками – полегчало. В который раз пришла мысль, о том, что напрасно не перетерпел тяжёлые дни девятнадцатого – двадцатого годов. Глядишь, остался бы в авиации – не занимался всяким отребьем. Убийства, заговоры, измены – всё в одну кучу. И за всё отвечать ему. Одному.
Снова взял список в руки. Кажется, на второй странице. Не то, не то…Вот оно. Точно! Ганс Берндт. Ганс Берндт. Очень, очень знакомо. Мюллер улыбнулся. Память не подвела. Птенцы Канариса слетаются в Берлин.
Итак, Ганс Берндт Гизевиус. В документах по прибытии не указал своего полного имени. Думал, не заметят. Ай-ай, господин Гизевиус. Нехорошо так поступать человеку с дипломатическим паспортом, тем более сотруднику абвера.
Мюллер подошёл к, встроенному в стену, сейфу, открыл его, пересмотрел документы, выбрал из них тонкую папку, раскрыл её.
«…. В мае – начале июня американских поданных, проживающих в особняке Херренгассе, Цюрих, Швейцария, трижды посетил Ганс Берндт Гизевиус, сотрудник абвера (дипломатическая неприкосновенность). Характер беседы между Г. Б. Г. и А. Д. / Аленом Даллесом / представлял собой диалог, по поводу будущего Германии после открытия «второго фронта». «Валет», позывной Г. Б. Г., интересовался, будет ли правительство Рузвельта вести переговоры с Адольфом Гитлером? Если да, то, на каких условиях. Если нет, то с кем из Белого дома следует установить контакт? А. Д. В свою очередь зондировал, кого представляет А. Б. Г. Последний дал ответ, будто работает в интересах абвера, точнее адмирала Вильгельма Канариса. Однако, несмотря на то, что фигура В. К. является одной из ключевых в руководстве рейха, А. Д. предложил перенести переговоры на более поздний срок, с тем, чтобы Г. Б. Г. увеличил круг заинтересованных в этих переговорах лиц….».
Мюллер захлопнул папку. Вот она, та ниточка, которая поможет распутать клубок. Только каков он будет…. За свою долгую карьеру сыщика, Мюллер неоднократно сталкивался с тем, что власть имущие, как только им приходилось сталкиваться с законом, находили все рычаги давления на полицию и суды. В результате чего приходилось точно так же, как эту папку, захлопывать их дела и прятать в самые удалённые места. Два месяца назад Мюллер отложил бы дело в сторону и даже не брал его к рассмотрению. Но сейчас, когда Канариса сместили, а все бразды передали Шелленбергу, картина резко изменилась.
– Гюнтер! – Мюллер приоткрыл дверь и крикнул в коридор. Через мгновение адъютант стоял перед ним. – Вот вам фотография. Этого человека нужно найти. До девятнадцати часов информация о нём должна быть у меня. – Мюллер также протянул несколько листов из папки, – Здесь имена и адреса его друзей и знакомых. Вполне возможно, он у них.
– Какой состав оперативных работников разрешите задействовать, господин группенфюрер?
– Шесть человек. Всю группу Шольца.
– Можно идти?
– Да, Гюнтер. И ещё, предупредите Шольца, пусть его ребята действуют осторожно, не спугнут клиента. Простая слежка: где живёт, куда ходит, с кем встречается. Обязательно фотографии. И никакой самодеятельности.
– Господа, – генерал-полковник Людвиг фон Бек вывел вперёд уверенного в себе, дружелюбно улыбающегося человека, – Тем, кто не знаком с нашим другом, разрешите представить представителя абвера, точнее преданного человека адмирала Канариса, Ганса Бернда Гизевиуса.
В комнате, помимо генерал – полковника, находилось восемь человек. Генерал пропустил Гизевиуса вперёд, и, указав рукой, представил первого из присутствующих:
– Знакомьтесь. Карл Гердлер, наш верный советник. – Гизевиус тут же вспомнил, что представленный ему человек действительно являлся советником, в самом прямом смысле слова. С 1937 года Карл Гердлер работал советником концерна «Бош АГ».
Людвиг фон Бек тем временем продолжал:
– Начальник управления генерального штаба Фридрих Ольбрехт. – имя представленного офицера иногда проскальзывало в беседах с руководителем абвера. По данным Канариса, он стал противником режима ещё в тридцать восьмом году. – Полковник, граф фон Штауффенберг, представитель генерального штаба.
Высокий мужчина в полевой военной форме, стоящий к нему левым боком, не поворачиваясь, кивнул головой. Гизевиус заметил чёрную повязку, скрывающую пустую глазницу.
– И, наконец, наш друг, журналист «Фелькишер беобахтер», Карл Штольц. С остальными, насколько мне известно, вы знакомы.
Худощавый, сутулый молодой мужчина протянул Гизевиусу руку для приветствия.
Генерал – полковник пригласил всех сесть:
– Итак, господа. Наш гость только что прибыл из Швейцарии.
– Из Франции. – уточнил гость.
– Да, прошу прощения. И ему есть, что нам сообщить. – генерал – полковник кивнул в сторону гостя, – Мы вас слушаем, господин Гизевиус.
Гость поднялся:
– Благодарю вас, господа, за то, что вы собрались. Я действительно буквально недавно прибыл из Парижа, где имел встречу с генералом фон Клюге и фельдмаршалом Роммелем. У нас с ними была продолжительная беседа по поводу будущего устройства нашей Германии. Конечно, не во всём мы нашли общие точки соприкасновения. Но в одном пришли к общему соглашению. Они поддерживают наше решение о смещении фюрера с поста главы государства.
– О смещении, каким путём идёт речь? – Гизевиус обернулся к перебившему его человеку. Им оказался полковник – инвалид.
– Мирным путём, господин Штауффенберг. Только мирным.
Гизевиус хотел, было, продолжить говорить, но инвалид его перебил:
– Нам такой путь не подходит. – полковник тоже поднялся и вышел из-за стола. Газевиусу бросилось в глаза, что у него нет правой руки: пустой рукав был аккуратно спрятан в карман кителя. – Мирный путь – путь самообмана. Мы неоднократно призывали фюрера к переоценке наших сил и возможностей. Но если его непонимание было терпимым до начала лета, то со вступлением англо – американцев в войну оно становится не только нетерпимым, но и преступным. Вести войну на два фронта мы не в состоянии. Впрочем, вся наша военная компания оказалась сплошной ошибкой с самого начала.
Гизевиус не ожидал такого напора.
– Я с вами отчасти согласен. Но, война есть, как говорят господа атеисты, реальность, данная в ощущение. И в данной ситуации нам следует найти выход из создавшегося положения. Арест, или физическая ликвидация, а насколько я понял, речь идёт именно об этом, только накалят обстановку. Особенно на фронтах. Фюрер должен сам подать в отставку. Только таким путём мы сохраним единство в рядах партии и рейха.
– О каком единстве вы говорите? – в словах Штауффенберга послышался сарказм, – Рейх потерял его, когда вступил в ненужную, бесперспективную войну с Россией. А партия лишилось сего атрибута и того раньше.
– Имеете в виду «ночь длинных ножей»?
– Именно. Единственное, что нас ещё может спасти, перемирие с англичанами и американцами. Необходимо создать все возможные предпосылки, для скорейшего заключения мира. Но подобное возможно лишь при физическом устранении Гитлера, и замене настоящего режима временной военной диктатурой, которая, в свою очередь, обязана подготовить почву для создания демократического государства.
– Ого, – вскинулся журналист Карл Штольц, – Хотите полностью изменить строй? А как же тысячелетний рейх? Что с нашей национальной идеей? Или вы предлагаете миллионам арийцев сказать, что они шли неправильным путём? И все жертвы, павшие в боях, напрасны? Боюсь, господин полковник, та старушка, которая стоит сегодня в очереди за водой, и у которой сын погиб где-то под Смоленском, первая плюнет вам в лицо.
Полковник спокойно отреагировал на всплеск эмоций молодого человека.
– Господин журналист, вас устраивает то, что происходит сейчас? Тотальная слежка? Концлагеря? Эрзац – кофе? Полная разруха?
– А как иначе, господин полковник? Война. И не мне рассказывать вам, чем она сопровождается.
Во время спора никто не заметил, как хозяин дома покинул гостей и вернулся с новым гостем тайного собрания:
– О, господи, Ганс. – прибывший, начальник разведки генерального штаба Рудольф Ганзен, приобнял Газевиуса, – Не думал вас встретить здесь, в Берлине. Неужели в Цюрихе для вас закончилась работа?
– Никак нет, господин полковник. Наоборот, дел прибавилось. И я прибыл не из Цюриха, а из Парижа. Но об этом чуть позже.
– Что нового вы нам можете сообщить? – поинтересовался хозяин.
Ганзен многозначительно оглядел присутствующих:
– Добрый вечер, господа. Представьте, новости есть. И довольно неутешительные. На центральном фронте мы потеряли более двадцати полнокровных дивизий. Говорю неопределённо, потому что точных данных пока нет. – Ганзен сделал паузу и продолжил, – Девятой и Четвёртой армий больше не существует. Обе окружены, в районе Бобруйска… Отдан Минск. Русские продвинули фронт на несколько сот километров в глубь наших территорий. Там мясорубка.
В зале установилась тишина. Карл Штольц выложил портсигар на стол и похлопывал по нему кончиками пальцев, выбивая незамысловатую дробь. Людвиг фон Бек оглядел присутствующих:
– И каковы действия генерального штаба? Что думает фюрер?
– Действия нашего руководства я бы охарактеризовал одним словом: бездействие. – Ганзен сплёл пальцы в нервный клубок. – А фюрер запрещает отступать. Понимаете, он просто запретил отступать… В войсках усилили дисциплинарные наказания. За малейшее непослушание – расстрел. Страхом держат солдат на оборонных позициях. Однако, положение от этого лучше не становится. Русские продолжают наступление. А наши войска отходят к старой советской границе.
Фридрих Ольбрехт перекрестился:
– Боже, храни Германию.
Гизевиус тут же воспользовался паузой:
– Положение на Восточном и Центральном фронтах можно спасти только одним: немедленно прекратить сопротивление на Западе, и заключить мир с Эйзенхауэром.
– Мир, в понимании американцев, есть сдача всего того, что завоевала Германия, начиная с тридцать девятого года. Фюрер на это не пойдёт. – высказал своё мнение Бек.
– И не только это. – вставил Ганзен, – В одной из речей Рузвельт произнёс фразу о «беззаговорочной капитуляции Германии».
– Выходит, оккупация неизбежна. – задумчиво произнёс Карл Гердлер. – Вопрос в том, кто нас оккупирует? Лично я предпочитаю англичан.
– А я считаю, об оккупации ещё рано говорить. – полковник Штауффенберг с силой хлопнул ладонью по столу, – Если мы успеем сменить лидера нации, если докажем перед западными правителями, что по прежнему сильны, и курс Германии меняется в корне в сторону Запада, тогда возможен вариант сохранения страны в едином целом. Американцы и англичане пошли на союзнические отношения с Россией только потому, что их не устраивала политика Адольфа Гитлера. Я думаю, с устранением фюрера, их отношение к нам кардинально изменится.
– Господин полковник, напрасно вы думаете, будто Рузвельта или Черчилля устроит простая смена лидера. – вставил реплику Карл Штольц, – Они сейчас находятся в начале пути захвата Германии, и, зная этих господ, могу сказать, они не остановятся ни перед чем, когда впереди маячит лакомый кусок.
– В таком случае, господин журналист, – вставил Ольбрехт, – я разделяю мнение господина Гердлера. Лучше без боя отдать Германию цивилизованным англичанам и американцам, чем капитуляция перед варваром Сталиным.
Кто-то с левой стороны от Гизевиуса неожиданно выкрикнул:
– Господа, наступление русских стремительно. А что будет с Восточной Пруссией, с польским генерал – губернаторством?
Гизевиус обернулся на голос:
– Если будем бездействовать, случится самое худшее. Следует срочно провести переговоры с тем же Эйзенхауэром, с Монтгомери. В конце концов, можно выйти и на другие структуры: американский сенат, управление стратегических служб. С ними нам в любом случае придётся вступать в контакт.
– Опять переговоры… – граф фон Штауфенберг закурил, – Время, господа, мы теряем время. От чьего имени будут вестись переговоры? Вот в чём вопрос. И пока мы на него не ответим, никто с нами на контакт не пойдёт.
Гизевиус чуть не крикнул: как не пойдёт? Пойдёт, уже пошёл. Но, в таком случае, следовало открыться, а как его воспримут в качестве агента УСС, «Валета», он не знал.
– Господа, – Штауффенберг задумчиво покрутил сигарету, – я ненавижу раусских. Вы прекрасно знаете моё отношение к их Совдепии. Но, сегодня они ближе к Берлину, чем американцы. А потому у меня появились некоторые соображения: что если нам начать переговоры с ними?
Бек даже руками развёл:
– Полковник, от кого угодно, но от вас я не ожидал подобного измышления.
– А что, – неожиданно поддержал графа Гердлер, – Мысль недурна. Насколько я понял господина полковника, нам нужно оттянуть время. И такой тактический ход был бы уместен. Вопрос в другом: пойдут ли русские на переговоры?
– Пойдут. – уверенно ответил Штауффенберг и затушил окурок. – Если мы устраним Гитлера.
«Валет» мысленно зло выругался: вот тебе и результат встречи. Вся работа псу под хвост.
Сталин мягкой кошачьей походкой вышагивал по ковру за спинами Берии, Фитина и Старкова. Никто из них не смел оглянуться. В кабинете висела тяжёлая, давящая тишина. Прошло минут двадцать. Старков чувствовал, как внутри у него всё напряглось, тело превратилось в одну сильно натянутую струну.
– Товарищ Фитин, – голос Сталина звучал глухо и хрипло. Наверное, выпил что-то холодное, – подумал Старков. – То, что вы нам только что рассказали, есть факты, или ваши размышления?
Двадцать минут назад Фитин «выложил» непроверенную информацию: в скором времени на Адольфа Гитлера будет совершено покушение. Теперь данное предположение следовало доказать.
Фитин поднялся со своего места:
– Это мои размышления на основе донесений наших корреспондентов, товарищ Сталин.
– И что, ваши корреспонденты все в один голос утверждают, будто Адольфа Гитлера хотят убить? И даже не коммунисты, а его генералы?
– Так точно, товарищ Сталин. Информацию постоянно просеиваем. Источники берём из Германии, её сателлитов и от наших союзников. В заговоре против Гитлера принимают участие не только генералитет, верхушка вермахта, но и промышленники, некоторые представители остатков социал-демократии. Именно последние установили контакт с полковником Штауффенбергом. Я предполагаю, именно они оказали решающее влияние на мировоззрение графа. К сожалению, наши товарищи из коммунистической партии Германии в данном процессе принять участия не в состоянии. В связи с тем, что…
– Понятно. – Сталин остановил выступление Фитина небрежным жестом руки.
– И не удивительно. – вставил слово Лаврентий Павлович Берия. – Фашисты в первую очередь обрушили свою ненависть на коммунистов. Социалистов тронули слегка, практически не причинив им вреда. А напрасно. Я бы их, за то, что пропустили Гитлера к власти, первыми поставил к стенке.
Старков спрятал взгляд. По данному поводу, будь у него такая возможность, он бы с удовольствием поспорил с руководителем госбезопасности.
В тот роковой тридцать третий год, когда на выборах в Бундестаг Гитлер набрал сорок три процента голосов, коммунисты, вместе с социал-демократами, набрали сорок девять. Оставалось лишь объединиться. Не на словах, на деле. Социал-демократы открыто заявили о своей готовности подписать договор о сотрудничестве. На попятную пошёл Тельман, глава немецких коммунистов. Побывав перед тем в Советском Союзе. И блок, способный ликвидировать НСДАП как партию, не состоялся. Гитлер прошёл в высшие эшелоны власти. Конечно, Берия на тот момент ещё не был тем, кем стал сейчас. Но Глеб Иванович то в те времена уже работал в «немецком отделе», и прекрасно знал, что тогда происходило в Германии.
– Товарищ Старков, – Сталин направился к своему столу, – Каковы у этих, так называемых, заговорщиков шансы на успех?
Старков поднялся вслед за Фитиным.
– Я, товарищ Сталин, могу лишь выдвигать только свою гипотезу…
– А я от вас большего и не требую. Продолжайте.
– Этим летом, в отличие от прошлых лет, в Берлине сложилась наиболее благоприятная обстановка, для исполнения планов генералитета. Во-первых, наше мощное наступление. Самый главный фактор, повлиявший на их решение. Во-вторых, открытие «Второго фронта». В совокупности, оба события способствовали обострению отношений внутри окружения Гитлера. Моральное состояние армии и гражданского населения приближается к критической точке. В подобной атмосфере всё труднее становится работать гестапо. Гаулейтеры на местах теряют инициативу. В сложившейся обстановке, вариант смещения Гитлера насильственным путём возможен и реален.
Сталин раскрыл коробку «Герцеговины Флор», вынул папиросу, задумчиво покрутил её в руке. Старков напрягся: если сейчас Хозяин закурит, он не выдержит и зайдётся в кашле.
– Не волнуйтесь, товарищ Старков. – Сталин положил папиросу обратно, – Я прекрасно помню о состоянии вашего здоровья. Садитесь.
Глеб Иванович опустился на свой стул.
– Гитлер – наш враг. Сильный и жестокий противник. – задумчиво произнёс Сталин, – И с этой позиции я поддерживаю действия против него. Но не стоит забывать, заговорщиками являются те люди, которые активно проявили себя в борьбе с нашим народом. Для нас они такие же враги, как и их лидер. Смещение Гитлера на одного из членов немецкого генерального штаба отношение Германии к Советскому Союзу, так же, как и Советского Союза, к Германии не изменит. Даже наоборот, физическое уничтожение Гитлера может принести вред. И не столько в гитлеровской армии, как в наших войсках и армии союзников. Гитлер для простого, нормального человека ассоциируется с величайшим преступлением, которое нужно в обязательном порядке наказать. Но наказывать будем мы, а не его соратники. Гитлер должен предстать перед судом, и ответить перед законом за те преступления, которые он совершил. Такова наша позиция в данном вопросе. Товарищ Фитин, – Сталин остановился напротив начальника «первого отдела», – что известно о контактах представителей немецкого генералитета с нашими союзниками?
Фитин, продолжая стоять, сделал полуоборот к главнокомандующему.
– В начале лета имели место попытки провести переговоры при посредничестве генералов Эйзенхауэра и Монтгомери. Они закончились провалом. Причина: оба генерала не имели полномочий на проведение действий, подобного рода. Однако в Швейцарии прошёл более продуктивный диалог между представителем Управления Стратегических Служб Алленом Даллесом и сотрудником абвера, доверенным лицом адмирала Канариса Гансом Гизевиусом. Обсуждался вопрос смещения Гитлера законным, мирным путём. Конечно, на данный факт нужно обратить внимание, однако, следует учесть тот факт, что Вильгельм Канарис сейчас отстранён от занимаемой должности. Если Гизевиус работает от имени опального шефа, то данные переговоры обречены.
– Лаврентий, – Сталин повернулся в сторону Берии, – Нужно Молотову дать задание продумать письмо Рузвельту по поводу некорректного поведения его некоторых государственных служащих. В уважительной форме. Недопустимо, чтобы сейчас, когда мы, наконец, объединили усилия, за нашей спиной велась грязная работа. А вы, товарищ Фитин, подумайте, каким образом можно сообщить в ставку Гитлера о готовящемся покушении. Мы готовим в ближайшие дни сокрушительный удар, и намерены к концу сорок четвёртого года дойти до Берлина. И даже дальше. А потому, мы бы хотели видеть на скамье подсудимых всех, кто развязал войну.
