Станислав Гагарин
Три лица Януса

3

Второй день над городом висели низкие тучи, и самолет долго скользил вниз, заходя на посадку, пока вдруг не показалась в чахлых перелесках земля. Последние обрывки облаков, словно клочья ваты, рванулись вверх, исчезли, и майор Климов облегченно вздохнул.

Двухмоторный «Дуглас» подвернул влево, резко «притормозил», так что пассажиров, сидящих на металлических скамейках, бросило вперед, качнулся из стороны в сторону, зазвенело пустое ведро в хвосте, мягко коснулся земли и побежал полосой, разбрызгивая лужи.

Климов думал, что его встретят, но машины из управления не было видно. Подошла «санитарка», забрала восьмерых раненых. Четверо летчиков, прибывших пассажирами, подхватили свои вещички и, весело галдя, подались к низкому строению аэродромного штаба. Майор достал было папироску, потом вспомнил, что курить здесь нельзя, и положил ее обратно в портсигар. Забросил на плечи рюкзак и хотел идти вслед за парнями, позвонить или вообще что узнать, но услышал шум мотора и повернулся.

Черная «эмка» затормозила рядом с ним. Открылась передняя дверца, и сидящий рядом с солдатом-шофером человек в кожаной, военного образца фуражке, черной, без погон куртке быстро спросил:

– Майор Климов?

– Да…

– Мы за вами приехали. Садитесь в машину.

…Худощавый, среднего роста человек с редкими блестками седины в темно-русых волосах вышел из-за большого письменного стола и шагнул Климову навстречу с протянутой рукой.

– Здравствуйте, подполковник. Удивлены? Да, майора Климова больше нет. Приказ о присвоении вам очередного звания подписан сегодня. Поздравляю. И благодарю за отличное выполнение задания.

Климов ответил на приветствие и продолжал стоять, не опуская руки и растерянно глядя на хозяина кабинета.

– Простите, – запинаясь, начал он, – но я вас видел уже… Не может быть… Вы ведь товарищ Ян? Ян Милич?

Климов теперь окончательно узнал в этом человеке тяжело раненного советника Испанской республиканской армии. Его привезли на рыбацкой шхуне к борту парохода, где находился Климов, уже получивший сообщение с приказом забрать человека по имени Ян Милич и доставить его в Советский Союз. Только перед Одессой Ян Милич пришел в себя. Климов не раз заходил к нему в каюту, но пассажир был очень плох, и разговаривать им не пришлось.

В порту Яна Милича встретили товарищи из одесского управления НКВД и бережно, на руках, перенесли в санитарную машину. Потом Климов получил благодарность командования и больше с тем человеком не встречался. Это было в тридцать девятом году…

– Откуда вы знаете Милича? – спросил генерал.

– Помните пароход «Красный Крым»? Я принимал вас на борт у тех берегов…

– Так это был ты? Спасибо, родной…

Генерал подошел к Климову и крепко обнял его.

– Значит, я должник твой, Климов.

Потом он усадил Климова в кресло и, взяв стул, сел напротив.

– Житейскими делами займешься позднее. Подробный отчет напишешь завтра. Жилье для тебя приготовлено. Обедом покормили?

– Так точно, товарищ генерал.

– Меня зовут Арвид Янович. Кури.

Он протянул Климову пачку папирос.

– Надо бы тебе отдохнуть с дороги, да уж никак нельзя. Собственно, дело даже не в тебе, а в том товарище, который завтра рано утром должен уехать. Пейте с ним крепкий чай: работать придется всю ночь. Примешь у него дела. Для этого мы и вызвали тебя так срочно.

Арвид Янович отложил в сторону коробок со спичками.

– Так вот, Алексей Николаевич, решено оставить вас в Центре, – сказал, снова переходя на «вы», Арвид Янович. – Возглавите отделение по Восточной Пруссии. Ваш главный объект – Кёнигсберг. Участок трудный, предупреждаю, весьма трудный, но интересный… Подойдите сюда.

Генерал подошел к стене, где висели закрытые шторками карты, и отодвинул одну из них.

– Вот Кёнигсберг, – сказал он. – Оплот и твердыня пруссачества. Плацдарм для нападения на славянские земли, «железная перчатка к горлу России».

– И «пистолет, приставленный к виску России», – подхватил Климов.

– Да, да. Ведь вы историк философии, Алексей Николаевич. Я просматривал вашу диссертацию об исторических предпосылках двойственной природы философии Канта. Знаете, мне понравилась смелость ваших суждений…

– Читали мою диссертацию? Господи, да я и думать о ней забыл. Представить только: я занимался философией Канта! Гм…

– О Канте в следующий раз, – мягко остановил его Арвид Янович. – Перейдем к делу.

Он посмотрел на часы:

– Сейчас придет ваш предшественник, а я должен еще ввести вас в курс дела, хотя бы в самых общих чертах. Район у вас будет трудный. На местное население рассчитывать, понятное дело, нельзя. Правда, в определенных польских, литовских и белорусских землях это не исключено. Там можно найти друзей нашей страны, хоть какую-то опору. Впрочем, в самой Польше обстановка довольно сложная. Я имею в виду деятельность Армии Крайовой и те надежды, которые возлагают на нее эмигрантское правительство в Лондоне и стоящие за «лондонцами» англичане. Этим занимаются другие товарищи, вам придется работать с ними в контакте. Вопрос с Польшей, как вы понимаете, деликатный.

– Понял вас, Арвид Янович.

– Ну и отлично. Личная ваша задача – Кёнигсберг, промышленные районы Пруссии, порты, секретные военные заводы, оборонительные объекты. Ваши сотрудники там: это, с одной стороны, кадровые, натурализовавшиеся работники Центра. Сюда я включаю и подлинных немцев, привлеченных к сотрудничеству в последнее время. С другой стороны – наши люди среди военнопленных и угнанных из России в Германию на работу. Между теми и другими поддерживается сложная, многоступенчатая связь. Связь надежная, но процесс прохождения сведений следовало бы ускорить. Общая задача: сбор военной и экономической информации, нейтрализация немецкой агентуры, расширение наших связей, организация диверсионной работы в Восточной Пруссии и постоянные контакты с работниками Штаба партизанского движения через отряды, действующие в районах Польши, Литвы и Белоруссии.

– Нас интересуют также, – продолжал Арвид Янович, – любые сведения о деятельности немцев по созданию нового оружия. У нас есть кое-какие данные. Они проверяются, и если подтвердятся – новое оружие по-настоящему опасная вещь…

Когда наши войска пойдут по территории Восточной Пруссии, их встретит ощетинившаяся оружием и укреплениями земля. Ваше отделение и вы сами, конечно, должны сделать все, чтобы облегчить нашим солдатам этот путь. Понимаете?

– Так точно, – сказал Климов. – Понимаю…

– И вот еще что. На конференции глав великих держав в Тегеране решено навсегда уничтожить опасность, которую представляет собой это гнездо германского милитаризма. Поэтому Кёнигсберг и Мемель с прилегающими промышленными районами: Тильзит, Инстербург, Гумбиннен и так далее, отходят к нам. К сожалению, информация уже попала в руки немцев. По каким каналам, вам это должно быть понятно. Впрочем, рано или поздно это стало бы им известно. Так или иначе, но этот фактор в своей работе вы должны учитывать.

Он осторожно закрыл карту шторой и взглянул на часы. Открылась дверь. Вошел высокий, широкоплечий мужчина лет сорока. Светлые волосы, крупный с горбинкой нос и серые выразительные глаза. Отлично сшитый костюм, белая сорочка с тщательно завязанным галстуком придавали ему чуждый военной Москве вид.

– А, полковник, – весело сказал Арвид Янович. – А вот и твоя замена.

– Знакомьтесь, товарищи, – продолжал он. – И за работу. К утру все надо закончить.

Генерал вздохнул:

– Такова наша жизнь… За дело. Времени у вас немного. Желаю успеха.

– Пойдемте, коллега.

Высокий полковник обнял Климова за плечи и легонько повернул к двери.

– Устраивайтесь поудобнее, Алексей Николаевич, – сказал он, когда они вошли в кабинет, – теперь это ваши апартаменты.

Он жестом показал на письменный стол и удобное кресло за ним.

Потом подошел к большому сейфу и, трижды меняя ключи, открыл тяжелую дверцу. Полковник достал оттуда тонкую кожаную папку и положил на стол.

– Здесь самые общие сведения о наших людях, действующих на подопечной нашему отделению территории, – сказал он. – Личные дела вы посмотрите завтра, в нашем специальном хранилище. Здесь только короткие характеристики сотрудников, находящихся там, их закодированные имена. Я сейчас расскажу вам о каждом из них, поясню их возможности и связи.

– Начнем? – сказал полковник.

Климов согласно кивнул.

– Сначала представлю вам Януса. Прямо скажу: человек это необычный. На него мы возлагаем большие надежды.

…Всю ночь на Москву сыпал мелкий холодный дождь. К утру облака поредели. Поднявшийся ветер вконец изодрал ватное одеяло, которым укрылось небо, и после двух дней сырого сумрачья москвичи снова увидели солнце.

4

– I like this season…

– Indians summer?

– Yes.

– I like too^[3].

…Полчаса назад голубовато-серый «Линкольн» миновал предместье американской столицы, развил скорость семьдесят миль в час, пересек окружную дорогу, свернул на узкий асфальтированный проселок и вскоре остановился. С двух сторон машину теснили красные, в осенней листве, деревья. Солнечные лучи ударялись о ветви столетних вязов и кленов, дробились на тысячи длинных горячих искр и усиливали впечатление пожара, охватившего лес.

Два человека, оба средних лет, в твидовых костюмах, с неприкрытыми головами, стояли у отдыхавшего «Линкольна».

– Чертовски красиво, Джимми, – сказал наконец один. – Я рад, что снова вижу все это.

– Знал, что тебе будет приятно, Эл. Потому и привез сюда для разговора. Надоело просиживать стул в кабинете. Итак?

– Сработано все было чисто. Сам готовил и проводил операцию. Нашему человеку в Кёнигсберге Зероу больше не страшен. Ведь он, этот нынешний труп в Женеве, был единственным, кто знал Ирокеза в лицо, и мог провалить его, стремясь выслужиться перед новым начальством. Хоть мы и успели перевербовать Зероу, но веры в него до конца не было ни у меня, ни у тебя, Джимми. Но теперь Ирокез может спокойно работать в Кёнигсберге. Что же, вовремя исправили наш просчет. Но ты бы посмотрел, какая физиономия была у типа, что пришел на явку к Зероу! Я наблюдал эту комедию из фамильного склепа какого-то часовщика. Пленки проявлены, негативы отменные. Сдать в отдел?

– Давай сюда. Что еще?

В Швейцарии немцы упорно подсылают своих людей к нашим парням. На всякий случай я разрешил завязать ни к чему не обязывающие контакты.

– Молодец, Элвис! Это именно то, что сейчас всем нам так нужно. Можешь рассчитывать на особую благодарность дяди Билла.

– А на премию?

– Разумеется. Ну, остальное в письменном докладе. И готовься к отъезду.

– Слушай, Джимми, я буду жаловаться в профсоюз! Гм, его у нас нет, а надо бы создать… Тогда надежнее станет фирма. Послушай, Джимми, я хочу подышать американским воздухом! Слышишь, Джимми, американским воздухом!..

– Однако ты становишься сентиментальным, Элвис. Но хороший патриотизм и доллары – отличное сочетание. Ты будешь дышать в старой доброй Америке ровно сорок восемь часов после сдачи доклада и всех материалов. И потом… Мы снимаем тебя со Швейцарии, Эл. Дела передашь… Впрочем, об этом дома. Ты полетишь в Москву, Элвис Холидей.

Глава третья. Оборотни рождаются ночью

1

– Вы у нас недавно, гауптман?

– Так точно, экселенц, с начала августа. Прибыл из Рейнской области. Инженер по вооружению одного из заводов Круппа. Подготовку проходил в…

– Достаточно, фон Шлиден. Мне все известно о вас. Подойдите поближе.

Генерал от инфантерии Отто фон Ляш, командующий Первым военным округом Восточной Пруссии, подтянутый, выше среднего роста, начинающий полнеть, но умело скрывающий это мужчина, мягко ступая по ковру, вернулся к столу и взял в руки пакет, запечатанный сургучом.

– Гауптман фон Шлиден! Я поручаю вам сугубо секретное задание. Вам известно, что русские стоят на границе. Месяц-другой, и они, возможно, будут на нашей территории. Мы с вами солдаты и потому должны трезво оценивать обстановку… По приказу рейхсфюрера Гиммлера в оставляемых нами районах должны быть созданы группы «вервольф». Это будут особые подразделения, если хотите, наши немецкие партизаны. Сейчас формированием «вервольф» занимаются господа из СД, гестапо, партии и гитлерюгенд. Вермахту приказано оказать им всякое содействие и, в частности, выделить необходимое оружие и боеприпасы. Вы, гауптман, старший офицер отдела вооружения и потому сделаете это лучше других.

Ляш протянул фон Шлидену пакет.

– Здесь ваши полномочия, инструкции, списки частей, у которых возьмете оружие. Поступаете в распоряжение оберштурмбаннфюрера Хорста. Это офицер для особых поручений при восточно-прусском начальнике СД. Отправляйтесь немедленно. Хорст ждет в гестапо. У вас есть машина?

– В ремонте, экселенц…

– Возьмите одну из моих.

Он позвонил и сказал вошедшему адъютанту:

– Распорядитесь, Фридрих: машину гауптману. Идите, фон Шлиден.

– Хайлитль!

2

Машина мягко тронулась с места, вывалилась за ворота штаба и, набирая скорость, понеслась через Альтштадт.

Центральная часть Кёнигсберга, превращенная в развалины летними бомбардировками, подавляла обезображенными стенами домов, слепыми окнами и красной кирпичной пылью, словно кровавыми пятнами покрывавшей землю. Вернер фон Шлиден, прибывший в самый разгар бомбардировочного сезона, на себе испытал, что такое тысяча самолетов, которые утюжат небо, по нескольку раз заходя на смертоносный курс.

«Летающие крепости» янки и томми обычно летели на большой высоте, стремясь уйти от огня зенитных батарей. Они летели строем ромба, в каждом из которых было до полусотни огромных машин. За одной эскадрильей шла вторая, третья, четвертая… Однажды Вернер фон Шлиден насчитал двадцать «летающих ромбов».

Бомбы самолеты сбрасывали все разом, когда эскадрилья оказывалась над указанным для бомбометания квадратом. Взрывались они, бомбы, тоже почти одновременно – эффект был ужасающим… Это был один гигантский и как бы растянутый во времени взрыв, после которого вместо городских кварталов возникали пустыри, заваленные битым кирпичом.

Уходили «летающие крепости», и растерзанная земля покрывалась серебристыми полосками из станиоля. Их сбрасывали самолеты, чтобы создавать помехи на экранах радиолокаторов противовоздушной обороны Кёнигсберга. Порой вместе с бомбами на головы жителей столицы Восточной Пруссии падали и подвесные баки из-под запасного горючего, которые английские и американские летчики сбрасывали на землю, израсходовав топливо в них и перейдя на основные запасы…

Сейчас Кёнигсберг получил передышку. Второй фронт застрял в Бельгии. Союзникам было не до Восточной Пруссии, а русские город сейчас беспокоили редко. «Затишье перед бурей», – мрачно говорили товарищи Вернера. Сам Вернер фон Шлиден отмалчивался и лишь иногда таинственно намекал на главный шанс фюрера, который повернет ход событий.

Улицы, заваленные обломками разрушенных зданий, давно уже расчистили, и черный «Мерседес» быстро добрался до площади. Обогнув площадь перед Нордбанхофом^[4], машина повернула в проулок между канареечного цвета зданием криминальной полиции и угрюмой громадой судебных учреждений Восточной Пруссии. Через сотню метров Ганс, здоровенный детина – шофер, ефрейтор из личной охраны командующего округом, резко затормозил у здания Управления имперской безопасности.

– Поедем во двор, господин гауптман?

– Не стоит, Ганс, ждите меня здесь.

Фон Шлиден открыл дверцу, подхватил с сиденья сумку с пакетом и шагнул к подъезду. Навстречу ему шел длинный унтерштурмфюрер^[5] в фуражке с высоченной тульей.

– Гауптман фон Шлиден? – отрывисто спросил он. – Идемте за мной.

Они прошли подъезд с автоматчиками у входа, миновали темный вестибюль, поднялись на второй этаж и долго шли длинными коридорами, заполненными эсэсовскими офицерами в черных мундирах и сотрудниками гестапо в штатских костюмах.

У одной из дверей, обитой черной клеенкой, офицер, сопровождающий гауптмана, знаком предложил Вернеру фон Шлидену остановиться.

– Входите, гауптман, – сказал он.

За дверью была маленькая приемная с двумя узкими диванчиками и небольшой конторкой, за которой у пишущей машинки сидела молодая женщина в форме шарфюрера СС.

– Оберштурмбаннфюрер у себя? – обратился к ней унтерштурмфюрер.

Она молча повернула голову в сторону двери и пожала плечами.

Унтерштурмфюрер приоткрыл дверь, потом распахнул ее шире и пригласил фон Шлидена войти.

Тот прошел вперед, остановился, щелкнув каблуками и выбросил в приветственном жесте руку.

– Входите, входите, гауптман…

Оберштурмбаннфюрер Хорст поднялся из-за стола и направился к Вернеру.

– Вы привезли пакет от генерала Отто фон Ляша?

– Так точно, оберштурмбаннфюрер!

– Давайте сюда. И можете сесть.

Хозяин кабинета показал ему на кресло, потом вернулся к столу, сломал сургучные печати, вытащил несколько исписанных на машинке листков бумаги, быстро пробежал глазами первый из них, заглянул в последний, отложил все листки на край стола и повернулся к расположившемуся в кресле гауптману.

– Сидите, сидите, – сказал Вильгельм Хорст, увидев, что Вернер попытался вскочить. – Генерал инструктировал вас, фон Шлиден?

– В самых общих чертах, оберштурмбаннфюрер.

– В общих чертах? – Хорст усмехнулся. – Что ж, частности, гауптман, я возьму на себя.

Он уселся за стол, стал внимательно рассматривать листок из пакета. Потом отобрал некоторые из них и звонком вызвал молодую женщину из приемной.

– Зарегистрируйте, Элен, и под расписку передайте этому офицеру.

– Это будут экземпляры для вас, гауптман, – продолжал он. – После операции не забудьте сдать в канцелярию нашего отдела.

– Будет исполнено, оберштурмбаннфюрер! – ответил Вернер.

– А теперь слушайте меня внимательно, – сказал он, когда Элен вышла из кабинета. – Вы, гауптман, поступаете в мое распоряжение на четыре-пять дней, может быть, на неделю. С собой в дорогу ничего не брать. Все приготовлено. Выезжаем немедленно. Вы с машиной?

– Так точно, машина генерала Ляша. И шофер…

– Машину отпустите. Поедете вместе со мной. Подождите в приемной.

– Слушаюсь, оберштурмбаннфюрер.

Вернер поднялся:

– Разрешите идти?

Хорст вместе с ним подошел к двери.

– Гельмут, – сказал он унтерштурмфюреру, вскочившему с диванчика в приемной, – отпустите машину гауптмана. Он едет с нами. И сразу зайдите ко мне.

Вернер сидел в приемной, изредка поглядывая на стучавшую на машинке женщину за конторкой. Она работала очень быстро, не обращая никакого внимания на постороннего офицера. Появился унтерштурмфюрер и молча прошел в кабинет Хорста.

Вернер фон Шлиден разглядывал женщину в эсэсовской форме и старался угадать, что она за человек и какой ключ к ее сердцу подойдет безотказно, если возникнет в этом потребность, хотя гауптман считал, что женщин опасно вовлекать в такие дела, какими занимается он сам. Вернер отнюдь не умалял женских достоинств, но справедливо не доверял преданности, основанной только на чувстве. Это всегда осложняло работу и требовало излишних затрат духовной энергии. А на такую роскошь гауптман не имел права. «И все же надо выяснить, кто она, – подумал он. – И вообще поручение генерала подоспело вовремя…»

Из коридора в приемную вошел высокий, под стать своему шефу, унтерштурмфюрер, которого Хорст назвал Гельмутом.

Потом он еще два раза выходил и входил в кабинет, пока наконец не показался оттуда сам оберштурмбаннфюрер в длинном блестящем плаще. Вернер фон Шлиден встал.

– Едем, гауптман, – сказал Хорст.

Длинными коридорами они проходили быстро. В здании стало безлюдно, словно и не было час назад эсэсовцев в черных мундирах и сотрудников в штатском, которых видел фон Шлиден. Во дворе стоял «Мерседес», похожий на тот, где сидел рыжий солдат в черной форме.

Рядом стоял уже знакомый Вернеру офицер-эсэсовец.

– Гельмут фон Дитрих, – сказал он, протягивая руку Вернеру. Шлиден назвал себя, и унтерштурмфюрер сел рядом с шофером.

– Садитесь, гауптман, – жестом показал рядом с собой на сиденье Хорст.

«Мерседес» выехал на Гендельштрассе, повернул налево, и Вернер на повороте увидел, что за ними следом идет крытый грузовик.

3

Старый Кранц давно собирался сходить в Ландсберг, чтобы достать табаку у двоюродного брата, державшего небольшую лавку на самом перекрестке дорог, идущих через городок. Днем Кранца совсем одолели хозяйственные заботы. Один мужчина на весь дом, от невесток проку мало, старуха почти не встает, а купить на бирже Арбайтсамт в Кёнигсберге русского или польского батрака и потом содержать его старику Кранцу не по карману. Да и не по душе ему такие работники: мать у Кранца происходила из мазурских славян, поэтому нет-нет да и вспоминал Кранц, что немец он только наполовину. Особенно в последнее время.

Осеннее солнце низко висело над горизонтом, когда он собрался наконец в дорогу. От хутора до Ландсберга добрых восемь километров по шоссе, но, если идти баронским лесом, просекой, останется не больше шести.

– Пойду к Иоганну. Если задержусь, останусь ночевать. Не забудь ночью встать к стельной корове, Луиза, – сказал он старшей невестке, высокой худой женщине с сумрачным лицом и безразличными глазами. Такими стали они после того, как ее Курт, сын Кранца, пропал без вести под Сталинградом.

Кранц прошел те триста метров, что отделяли его дом от шоссе, пересек его и сразу свернул по боковой дороге к лесу, синевшему вдали. Когда он подходил к первым деревьям, словно выбежавшим навстречу, стал накрапывать дождь. Солнце село, лиловые тучи затягивали небо, и старик подумал, что не самый удачный вечер выбрал он для визита к брату. Потом вспомнил, как мучился весь день без табака, и прибавил шагу.

Он подумал еще, что ему совсем не хочется вымокнуть под дождем, и, вступив в лес, свернул с просеки к большой разлапистой ели. Там он стоял с полчаса. Дождь не прекращался. Кранц махнул рукой и вышел на дорогу. Он вспомнил о тропе вдоль озера: она сократила бы его путь в Ландсберг.

Быстро темнело.

Дождь лил не переставая.

Уже на тропе Кранц услышал шум моторов. Сначала он удивился: давно уже никто не пользовался просекой. Потом выругал себя за торопливость. Возможно, машины пошли на Ландсберг, может быть, кто-то и подвез бы его до городка.

Беда пришла неожиданно. Разбухшая от дождя тропа резко свернула вправо и круто пошла вниз. В этом месте и подвернулась нога Кранца, та самая, ее в сентябре четырнадцатого года полоснул штыком какой-то француз из армии генерала Жоффра во время сражения на Марне, когда Кранц и его камрады безуспешно пытались прорваться под Верденом к Парижу.

Старик сполз с тропы на увядшую траву, подобрался к высоченному вязу, сел под ним, вытянул онемевшую ногу и принялся растирать ее.

«Париж, – подумал он, – так и не довелось мне его повидать… Теперь мы снова его потеряли… Многое мы уже потеряли… Что ж, это справедливо. Не кусай хлеб, масло на который намазывали другие».

Совсем уже стемнело, дождь продолжался, и Кранц услышал вдруг человеческие голоса.

Раздался треск сломанной ветки, раздраженное чертыханье, и на тропе показались черные фигуры.

Кранц хотел позвать людей на помощь, но внутренний голос подсказал ему, что на этот раз благоразумнее будет не обнаруживать своего присутствия…

Фигуры приближались, и Кранц различил людей, согнувшихся под тяжестью ящиков и мешков. Впереди шли три человека без ноши. Последний из троих, поравнявшись с деревом Кранца, оглянулся, догнал впереди идущего человека, тронув его за рукав, что-то сказал ему, протягивая руку вперед. Старику показалось, будто он знает, чей это голос. Он стал припоминать, а люди тем временем шли и шли мимо него…

Вот они спустились как раз там, где подвела Кранца нога, двигаясь по направлению к озеру, исчезли.