Пашка смотрел на Децла, как смотрят на постаревших актеров кино. Это все еще был он, дядя Слава. Пашкин сосед. Кореш. Веселый алкоголик-жизнефил, который ради соседского пацана, умер в этот вечер дважды.
– Паха! Па-ха, – тащил отец Пашку от машины, – ты чего так? А? – встряхивал он сына за плечи, – ты это, ну-ка, успокойся давай, – он вел его к подъезду. – Нормально все. Че ты? Все там будем, – притянул он сына к себе. – Давай в дом. Умойся там, чаю попей, а я пока в город мотанусь. Хорошо? – отец заглянул Пашке в глаза.
Пашка кивнул.
– Ну вот и отлично, – обрадовался отец, – и это, – залез он рукой в карман, – я когда Децла-то поднимал, – тащил он из кармана кулак, – выпало у него, – разжал отец пальцы, – твоя же? – протянул он Пашке ладонь.
Пашка несколько раз моргнул, но предмет никуда не исчез. Среди трещин отцовских мазолей, виляя лакончно-насмешлевым хвостом гравировки, лежала Пашкина неЗипа "ПАШВАСЬ".
***
Весна. Вторая декада овнорождения. Пахнет скорой Пасхой и паленой травой.
Два велосипедиста взбираются на горку. Под конец подъема парень и девушка спешиваются. Они оставляют велосипеды у забора и идут меж разлинееных оградками клумб. У изгороди видны свежие грядки. Их зерна еще не проросли цветами, земля вынуждена прикрываться пластиковой бутафорией. Каждая клумба подписана, у каждой есть хозяин. Парень знает дорогу, он не читает надписей.
Они идут недолго. Нужная насыпь недалеко.
– Здарова, Децл, – Пашка смотрит на крест.
– Привет, Папа, – улыбается могиле Вера.
***
памяти Цветкова Вячеслава Павловича