Станислав Анатольевич Фетисов
Децл
Вонь паленых волос и пластмассы сдирают с Пашки оцепенение. Он бросается к Децлу, но в месиве горящей плоти разбирает лишь до костей обожженные собачьи морды. Псы визжат, рвутся на свободу. Одна собака перегрызает свой зажатый хвост и вываливается из огненного клубка. Снег шипит под ее поджаренным телом. Псина дымиться, как адовый цербер. Хватает зубами воздух. Она замечает Пашку и перебитой рысью бежит на него. Другая, обойдя огонь, тоже рыпается к Пашке, но ее движения дерганные, рывковые: мешают собственные кишки, якорем цепляющиеся за снежный наст. Еще одна тварь, хрипя от ярости, ползет к Пашке, хватаясь за землю рассеченными лапами. Несвятая троица собачьих мертвяков. Пашка зовет Децла, срывается на вопль. Изогнувшись, словно от рвоты, режет криком горло. Материт Децла. Приказывает ему ответить. Но Децл молчит. Костер горит тихо, подсвечивая недобитые тени, движущиеся к Пашке.
Тогда Пашка бежит. Спотыкается, падает, режется, встает, снова бежит. Пашкин физрук никогда бы не поверил, что тот может так бегать. Пашка под допингом. Пашка выполняет Децлов приказ.
Мертвое отстает, затихает, дохнет. Костер гаснет.
***
Брюс Уиллис:
– Чтобы вы сделали, если бы у вас на глазах свора бродячих собак загрызла вашего соседа?
Диктор:
Нервная система человека по окончании пикового воздействия стресса почти всегда переключается на парасимпатический отдел. Таким способом организм пытается восполнить запасы потраченной им энергии. После пережитой опасности люди чувствуют себя потерянными, дезориентированными, сильно уставшими, буквально валятся с ног.
***
Пашка не помнил, как оказался около своего дома. Он удивленно разглядывал встречавших его людей. Пашкин отец непривычно и как-то неловко приобнимал Пашкину мать. Соседские дед с бабкой, которые в это время обычно спят, теперь ежились у подъездной двери, не по погоде распахнутой настежь. Рядом с ними стояли сельский староста и незнакомый Пашке мужчина без шапки. Безшапочный о чем-то негромко спрашивал стариков, те ему охотно отвечали. Поодаль на лавочке, переминаясь и покачиваясь, сидел юродивый Юрка. Он то и дело косился в сторону оврага, где среди темно-серой размытости, угадывались хлебные очертания уазика. За стеклом "буханки" вспыхивал сигаретный светлячок.
– Сынок, – встревожено улыбнулась Пашкина мама.
Безшапочный замолчал, скользнув по Пашке водянистым взглядом.
– Здарова, Паха, – привстав с лавочки, нервно хихикнул юродивый Юрка.
– Пашка. Сосед, – пояснила бесшапочному бабка, – сын Лены и Кости, – кивнула она головой в сторону Пашкиных родителей.
Бесшапочный что-то хотел спросить, но передумал.
– Тут прописан, – промонотонил староста, – учится в городе, – ответил он молчанию бесшапочного.
Хлопнула дверь уазика. Светлячок полетел в снег. Машина нехотя завелась, высморкавшись из запотевших окон мутно-зеленым светом.
– Ты чего расстеганый, – нахмурилась на Пашку мама, – заболеешь ведь. Бежал что ли?
Пашка кивнул.
– Ладно, мать, ты это, – шагнул к Пашке отец, – потом будешь, – откашлялся он в кулак.
Вдалеке залаяла собака, заразив тявкающей бранью поселковых Бимо-Рэксов.
– Пашка-убегашка, – негромко прыснул юродивый.
Он перестал покачиваться и весело наблюдал за Пашкой.
– Слышь, Юрка, – хрипнул Пашкин отец, – шел бы ты домой. Сегодня наливать не будут.
– Не будут, не буут, неуут. – обиженно забурчал Юрка. – Шел я лесом просеком, – поднимаясь запел он, – нашел манду с волосиком, – кланяясь попятился юродивый, – прогулялся с ней разок, – посмотрел он хитро на Пашку, – кинул в печь и наутек, – в голос рассмеялся Юрка.
Юродивый подмигнул Пашке и пританцовывая пошел прочь.
– Тут малой, это, – отец повел побледневшего Пашку в сторону, – беда вышла со Славкой, с Децлом. Я… В овраге нашем я его нашел, короче, – он посмотрел в сторону уазика. – Я на колодец хотел, – тер отец переносицу, – смотрю, следы с тропинки вбок… – он замолчал. – Я туда, а там… В общем замерз Децл. Кувыркнулся походу пьяный в канаву да там и уснул… Я его поднимать, а он уже ледышка. Метров двадцать до дому не дошел… Ты че дрожишь-то? – поморщился отец. – Права мамка, запахнись давай. – он подтянул Пашке пальто. – Ментов вызвали, – махнул он головой на безшапочного, – погрузили вон Славку в "буханку". Сейчас в город с ними поеду, там надо…
Пашка уже не слушал. Он бежал к машине. Он рывком распахнул задние двери уазика, опорожнив на себя КУДАхтающую ругню водителя. Свет и сигаретный дым ударили Пашке в глаза.
Внутренности "буханки", обшитые коричнево-ржавым потрескавшимся дерматином, были похожи на воспаленное ангиной горло. В центре горла, землистого цвета языком, провисали военные носилки. На носилках лежал человек. Уазиковская пасть жрала человека с головы, поэтому его лицо терялось в глубине буханочной гортани. Пашка скользнул взглядом по советским ватникам, по пятнистому синтетическому бушлату и уперся в заострившийся серый нос. Радиоактивный свет старательно смывал с мертвого лица последние следы жизни. Пороховые точки, еще в детстве застрявшие на щеках от взрыва патрона, теперь расплылись по ним черными кляксами. Никулиновская смешливость обвисла складками кожи, словно надорванная с карниза штора. Ввалившийся рот скалился латунью коронок. Казалось, земля уже всасывает в себя мертвое тело, которое при жизни наплевательски противилось ее гравитации.
