– Ты новость слышала? – Маринка влетела внутрь, игнорируя мою вытянутую рожу.
Когда она принялась звонить в дверь, я отчего-то решила, что это – Костя. Разочарование было горьше, чем лимонная кислота. Я с диким ужасом вспомнила все, что я ему говорила. И как жестоко это должно было прозвучать.
Будто бы он был слабый нежный котеночек, а не взрослый, тридцатитрехлетний мужик!
– Ракетоносителя сегодня арестовали! Полиция, типа, получила инсайд. Он вырывался и орал, что не убивал. Но… Ты же знаешь нашу полицию. Скрутят и не спросят.
Я сморщилась. Костя так следил за моей карьерой. Но ни разу мой арест не упомянул… Если бы я знала его фамилию, я бы непременно загуглила его сегодня в сетях. Даже если у него там закрытый профиль, все равно бы нашла ради любопытства. А он, будучи полицейским, не разу не вбил мое имя в базу?
Он ведь рядом при допросе стоял.
– Ты видела «Мама-мафия»? – без всякого перехода спросила Маринка. – Говорят, классный.
– Классный, – сказала я. – Только немного нудный из-за любовной линии, – я не договорила.
Внутренности словно обварило ледяным пламенем. Господи! Вот, что не давало мне покоя всю нашу ночь. Подспудно билось у меня в подсознании. Там, в этой нудной любовной линии, красавец-полицейский играл с пожившей дамой в любовь, пытаясь подобраться к новоявленной мафиози!
– Я надеялась, ты компанию составишь.
– Семенова позови, – это вылетело так быстро, что я даже не успела прикусить жало.
Маринка осеклась. Застыла с открытым ртом. Потом отвернулась.
– Он меня бросил, когда со мной переспал.
Потом молча встала, как робот прошла к двери и вышла, не сказав мне ни слова.
Устав писать извинительную простынь, я отложила телефон, пытаясь собраться с мыслями. Мысли не собирались. Мысли блуждали вокруг ожидания звонка.
Я удалила все и написала: «Прости, Марина! Я вчера тоже сдуру трахнулась с полицейским… Я не хотела тебя обидеть, ладно?»
«Мой меня младше на целых шесть лет! Он учится в школе!»
«А мой – на десять! Я была его воспиталкой!»
Диалог дрогнул и удалился. Через минуту у меня прозвенел звонок. На пороге стояла Мара с размазанной тушью.
– Да, ну! – выдохнула она. – Который?
Мы выпили ту бутылку, что я принесла из «Винного погребка», затем вторую, которую Маринка прятала от соседки по съему. После того, как кончилась водка, мы уже обе плакали, от обилия чувств.
– Меня никогда, понимаешь, никто в мире не любил! – говорила я.
– Ты хотя бы видела настоящих мужиков, как в «Бригаде»! – рыдала в ответ Маринка, которая недавно посмотрела со мной «Бригаду»! Мои ровесники – тупо соевые куколды! Даже школьник-Семенов выглядит мужественнее!
Я не знала, что ей сказать. Мужиков, как в «Бригаде» я видела только в «Бригаде». Но я молчала. Мы включили «Маму-мафию». Как-то вскользь поговорили про Байконур.
Глупо даже: ненавидишь человека пять лет, желаешь ему поскорее перебраться на радугу… А когда твоя мечта исполняется, тебе просто дела нет. Потому что тебя под это дело как следует отымели. В прямом и переносном смысле.
Отпившись водой и попрощавшись с Маринкой, я съела два куска хлеба и легла спать. Мне снилась бабушка, которую я просила рассказать мне про Костю и участковый, который пялился на мои соски.
После завтрака я достала бабушкины карты. Значения-то я знала, даже расклады делала. Но сама себе давно не гадала. Смысл гадать, если в глубине души сама чувствуешь: обломись. Не для твого Пестика Тычинка сия!
Однако я все равно стала тасовать карты.
Колода, словно обрадовавшись вниманию, радостно выплюнула в меня Туз Кубков – истинную любовь, Десятку Кубков, – прям синергию истинности и Двойку Кубков – союз, которому быть. Чуть обалдев, я стала собирать карты.
Пальцы слегка гудели. Словно колода в самом деле была живая и хотела поговорить.
– Ну, что ты хочешь сказать мне? – спросила я ласково, как делала бабушка и вытащила три карты.
Рыцарь Кубков спешил в мою жизнь, обгоняя Влюбленных на Колеснице… К Колеснице прилипла еще одна карта. Я аккуратно отделила ее и остолбенела, увидав Смерть.
Похоже, Рыцаря Кубков интересовало расследование!
Я снова перемешала карты, но потом плюнула, сунула их в коробку и убрала.
Любить меня, он может быть и любил! Вот только в его душе я, скорее всего, осталась семнадцатилетней и пахла не водкой, а духами «Жадор». Расследование же меня не интересовало.
В трамвае я думала о превратностях злой судьбы. Видимо, от них не уйдешь. В мое окно даже птица счастья влетает больничной «уткой». Ну, встретил он меня разомлел. Я, наверное, с самого начала все чувствовала, потому и сопротивлялась внутренне. Или, что логичнее, он меня услышал. Ушами! Без всяких там шестых чувств. Понял, что его любовь не нужна и ушел подальше.
Расследование расследовать.
Вон, последнего Пилота арестовал.
В блоге появилась новая запись, – о том, что все мои читатели были правы. Только не в том, что касалось моей квартиры. В том, что я ему не нужна.
Читатели принялись утешать бедную неумную женщину. Шеф, проходивший мимо нашего офиса, ненадолго остановился:
– Вот можешь же, Масленко! Как ты их крутишь-вертишь! Тебе бы в самом деле в газете работать. За деньги, не то, что тут…
Он ушел, проклиная вполголоса Интернет и смерть печатных изданий.
Я была с ним согласна. Бабушка, конечно, оставила мне приличную сумму, да я и сама, помогая ей инвестировать, неплохо вкладывала сама. Вот только с тридцати пяти тысяч особо не вложишься. Я бы сама уже начала гадать, но Ютуб отменил России аккредитацию, а чиновники собирались приняться за ведьм, как только покончат с блогерами.
Я не хотела вкладываться в развития бизнеса, за который меня могут посадить.
Задумавшись о способах заработка, я не заметила, как прошел день.
За стеной слышалась возня, плач, ссоры и грохот мебели. Безутешные родственники делили имущество Байконура. Я надела наушники и встала к плите. Слушать на «Дзене» карточные расклады на тему «Что он обо мне думает?»
«Дзен» меня не любил и всю жизнь блокировал, поэтому мне было больно от одной мысли, что я помогаю им собственными просмотрами. Однако, мне очень хотелось знать правду. Гадалки пели слаще, чем дрозды по весне. И красавица я была, и умница, и сексбомба. Да вот не чувствует мужчина себя достойным…
Я выключила в страхе: еще немного и у меня начнет развиваться диабет!
Прозвенел звонок домофона.
Сердце радостно дрогнуло.
– Да? – равнодушно спросила я.
– Откройте, пожалуйста! – заканючил мальчишечий голос. – Я ключ забыл!
Я прикусила руку, оставив на коже синие отпечатки зубов.
Еле передвигая ноги, пошла на кухню.
Бабы не потому дуры, что дуры. А потому, что бабы! Если бы он продолжал доставать меня, я бы его вышвырнула. Костя обыграл меня, ушел сам и тем уничтожил. Я подошла к окну и увидела полицейскую машину. Сердце вновь екнуло. Я все же выругалась, – но сама на себя.
Эта женщина в самом деле мое проклятие! Даже мертвая продолжает мучить меня. Не будь ее, я бы никогда не встретилась с Костей. В дверь позвонили.
– Полиция!
– Что случилось? – спросила я, ненавидя всех их только за то, что они – не Костя.
– Нужно задать несколько вопросов.
Прикрутив суп на плите, я еще раз им объяснила, что ничего не знаю, не слышала и не видела. Нож капитан Охотников, – боже, как я могла забыть его простую фамилию, – нашел без меня. Нет, я не знаю, где был гражданин Онуфриев, – видимо, водитель, – когда его автомобиль жгли. Да, я была на работе. Нет, я не блогер в Инсте, я – копирайтер на информационном портале… Нет, там нет моих фото в купальнике! А статья за сексуальные домогательства в РФ уже есть?
Я все еще кипела наперегонки с супом, когда домофон опять зазвонил.
– Да что еще?! – выругалась я.
Промаршировала к двери, рявкнула:
– Кто там?
– Я, – сказал Костин голос. – Можно зайти?
Все мое существо прокричало: «ДА!», но я, как истинная женщина, крикнула: «Иди на…!»
Я никогда не плакала из-за мужика.
Даже если меня бросали редкие любовники, я находила в себе силы понять: случившееся было лишь сбоем в Матрице. Не будет меня любить такой важный мэн и отпускала почти спокойно… Ну, разве пара проклятий в спину.
Так было раньше.
Теперь я плакала. Плакала в свежий суп, потому что вчера мы с Маринкой все выпили, а в магазин идти не хотелось. Костя зашел в подъезд, но в квартиру я его не впустила. Просто высказала, что думала через дверь и велела расследовать дела башкой, а не членом. Лично я все время так делала, пока работала журналистом.
Очень успешно!
Костя ушел и я плакала в суп. Как какая-то малолетняя дурочка. Лучше бы мне его никогда не знать. В дверь опять позвонили. Я выглянула в глазок и отпрянула при виде гражданина Онуфриева.
– Че надо? – спросила я, решив, что соболезнования в наше время – не главное.
– Что ты там про меня наговорила ментам?
– Я?! – спросила я. – Ментам здесь шепчет брат твой дохлой шлюхи! Я лично, в чужие дела не лезу. Так что вали отсюда, иначе я сама ментам позвоню!
Вместо того, чтоб уйти, овдовевший осеменитель принялся биться в стальную дверь, угрожая мне самыми извращенными половыми практиками. Дверь бы выдержала, но у нас был смежный балкон и мужик, при желании, мог перелезть на мой и разбить окно. Ошалев от страха, я схватилась за телефон.
Полиция прибыла через две минуты. Соседа снова скрутили и увели, а совсем еще молодой мальчишка-патрульный остался выслушивать мои показания. Когда я перечитывала свои же признания, в дверь без разрешения вошел Костя в штатском.
Мальчик распрямился и поздоровался.
Костя пробежал взглядом показания и я с затаенным восторгом подумала, как он нравится мне таким: жестким. Не потому ли все мои отношения разваливались, как крылья Икара? Потому что любой, кто пытался меня любить, вызывал лишь неловкое глухое недоумение.
Я молчала, пока он провожал ребят до двери.
Молчала, пока он сидел напротив меня, избегая встречаться со мной глазами. Лишь когда он прокашлялся, собираясь заговорить, слегка повернула голову.
– Ты… Ты…
Молчание.
Что за дурь? Что я мнусь, как томная малолетка?
– Кость, я в эти дни поняла, что ненавижу тебя за то, как ты меня со мной обошелся. Этого достаточно? Или ты подозреваешь, что я не все сказала твоим друзьям?
Он, наконец-то, посмотрел на меня. Я пожалела, что не подумала, как упомянуть вопрос про фото в купальнике.
– Лен, ты мне всеми способами дала понять, что я тебя утомил. И собой, и своими признаниями. Я дал тебе «воздух».
– Я не просила воздуха! Я просто честно сказала, что для меня твое пришествие – шок! Если бы я хотела, чтоб ты ушел, я бы прямо тебе сказала! Я была счастлива, мать твою! Просто не в силах еще это осознать! Ты не понимаешь?
Он пожевал губами, посмотрел на плиту.
– Понимаю. Покормишь?
Я покорно кивнула.
Налила ему супа, нарезала хлеб. Костя молча поел, осторожно дуя на ложку. Как-то вскользь, в сторону, чуть ли не извиняясь, сказал:
– Я ничего и никому не рассказывал. Просто сам факт, что я был тут, когда нашли нож…
Я отмахнулась. Это я и сама уже поняла. Он совершенно не походил на бабника, каким его выставлял участковый. Я ничего уже в этой жизни не понимала. Сказала просто.
– Я так ждала тебя, что бросалась на каждый звонок в дверь. Когда ты пришел, у меня просто нервы сдали от ожидания.
Что-то холодное появилось в его глазах. Я в священном ужасе подумала: он такой же! Точно такой, как я. Он любил не саму меня; мечту обо мне. Моя любовь ему не особенно интересна: у него есть своя.
– Ты имеешь какое-то отношение к смерти той девушки?
– Нет, – отрубила я. – Не имею.
– А твой арест? А твои угрозы?
– Я была пьяная…
– И?
– Й!
Он улыбнулся, не сводя с меня глаз.
– Я уже сто раз рассказала. Тайные убийства – не мой конек. Когда я только пыталась, на мои вопли съехались три машины. Ее брат, конечно, здорово мне подгадил своими показаниями, но в принципе да. Я ей угрожала, желала сдохнуть и все такое. Но в день убийства, я была на работе.
– Ее убили в ночи, – прошелестел Костя.
– Откуда ты знаешь? – резко спросила я, начиная подозревать его снова.
– Я – полицейский, любовь моя!
– Больше смахиваешь на психа, который грохнул одну соседку и стал присматриваться к другой.
– Да, точно! Грохать соседок – самое любимое мое занятие, – Костя плавным, неуловимым движением взял лежавший на столе нож.
Я не двинулась с места. Если он собирался убить меня, то прекрасно рассчитал время. Соседа только что увезли в наручниках, никто его не услышит. Соседи, измученные воплями, вызовут полицию, но…
Я осталась сидеть на месте, не сводя с него глаз. Так и застряла мыслью на этом «но», потому что дальше ничего не смогла придумать.
– Ты – подозреваемая, – сообщил Костя. – Так что если ты что-то делала, лучше скажи сейчас. Возможно, я что-нибудь смогу сделать.
– Для начала убери нож, ты меня нервируешь. Хорошо, если ты настаиваешь… Я делала порчу на смерть и молилась, чтобы Боженька прибрал эту тварь!
– Это не смешно, Лена!
– Что я могу поделать? С утра воняло пакетом с обосранными памперсами и тестами на беременность. К вечеру воняло жареной «газелью», фаршированной горелой мандой! – прошипела я, нарочито подбирая самые мерзкие выражения. – Ты не капитан ДПС? Какое тебе дело до этого убийства? Это ты ведь обнаружил нож в тамбуре, уверяя, что не видел его входя. Так что тебя тоже могут назначить подозреваемым.
– Могут, – ответил он. – Уже назначили, если быть совсем честным. Решили, что я это сделал из-за любви к тебе.
– Что именно? Нашел нож? У вас там все дебилы, как Петр Евгеньевич?
– Петр Евгеньевич – далеко не дебил! У него раскрываемость лучше всех в районе! Была…
– Была, – согласилась я. – А знал бы ты, как часто твой Пес Евгеньевич ходил к бабе Шуре, чтобы она ему повысила раскрываемость! Этот лысый хрен даже пачку сигарет не открыл бы без ее помощи!
Костя посмотрел на меня, как на сумасшедшую.
– Такого быть не может!
– Может! – сказала я. – Она была очень сильной гадалкой, практически ясновидящей! Просто старалась не привлекать внимания. Гадала там, да сям на любовь. Не знаю, как он пронюхал, но он пронюхал. Это он свел ее в могилу своими постоянными визитами. Заставлял работать, даже когда бабушка болела!
Я перевела дыхание, прошлась взад-вперед по кухне. Потом снова села и рассказала ему все.