Ю_ШУТОВА
Пробный шар
Елена Ворон. Представление Маски – Шоу
Крейсер цеуссов был огромен. Черный, с просинью и зелеными вспышками молний на корпусе, угрюмый и неотвратимый, как смерть. Он надвигался, и его острый граненый нос раскалывал звезду за звездой; сверкающие осколки рассыпались мелкими искрами и беспомощно угасали. Каждая грань смертоносного корабля означала одну из доблестей, особо почитаемых на Цеуссе: безжалостность к врагам, стойкость в бою, готовность умереть за родную планету, верность слову… Зеленые молнии носились по граням, свет их дробился на рифленых поверхностях, и корабль выдвигался из тьмы, убивая звезду за звездой.
Неуловимо явились откуда-то пять цеуссов, стали в ряд – черные, как их корабль, тоже как будто граненые. Высокие, узкие, с переливами зеленого на гранях. Загремели гулкие голоса, отдаваясь от сводов:
– Цеусса была великой планетой. Ее неустрашимые флоты достигли дальних окраин галактики, не ведая поражений. Волею случая тебе удалось ее уничтожить, безумный, но ты о том пожалеешь. Цеусса бессмертна, ибо бессмертны ее флотоводцы и воины. Наши флоты соберутся в кулак и ударят, и поразят Лерра-Лер-Лию – колыбель галактического зла. Поправ ее горелые обломки, возродится наша великая родина!
Что-то произошло. Граненые столбы-цеуссы вздрогнули, накренились, задергались, пытаясь сохранить равновесие. Гром голосов оборвался. Звезды потухли, зеленые молнии прозмеились в последний раз и погасли, крейсер утратил величие и сделался неприглядным. Стало заметно, что его корпус сработан грубо и впопыхах. Корабль неловко завалился на бок и пропал из виду. Цеуссы опрокинулись и со стуком покатились в темноту, с глаз долой.
Маски озадаченно повел мордой, отчего колыхнулось все его могучее тело, а задние лапы скребнули когтями пол. Когти были одеты в защитные капсулы и украшены гравировкой в виде боевых кораблей. Двенадцать когтей – двенадцать рисунков.
Главнокомандующий Лерра-Лер-Лии сидел, опираясь на изогнутый длинный хвост, выпятив желто-зеленое, в узорах высоких наград, чешуйчатое брюхо. Каждый корабль, изображенный на защитном колпачке его когтя, по огневой мощи едва ли не превосходил любой из хваленых флотов Цеуссы. Однако главкома смутили слова о бессмертии цеусских флотоводцев и воинов. Что это – фигура речи? Или отчаявшиеся пленники ненароком выболтали бесценную информацию, которую проморгала разведка? Маски доверял разведчикам, но и услышанное от цеуссов взял на заметку.
В черноте, где недавно сверкал зелеными сполохами цеусский крейсер, зародилась полоска розоватого света. Стремительно набрав яркость, она разрослась в восход солнца на Шшиханнушше. Над горизонтом взметнулись красно-желтые облака, похожие на дымные султаны от далеких пожаров. Облака распушились, побежали по небу легкими перьями, прикрывая всплывающее солнце, умеряя его сияние. Потоки жемчужного, розового и золотистого света пролились на каменистую пустыню, и она засверкала сростками разноцветных кристаллов. Коричневые завитки скудных трав отбросили изысканные тени. Над пустыней появился мираж: иссиня-зеленое озеро с чистыми песками по берегам – редкая драгоценность шшиханнушшской пустыни.
Из темноты вереницей выбежали шшиханнушши – белесые многоножки, обитатели глубоких подземелий. В богатом многоцветье восхода их тела казались сделанными из перламутра, каждый сегмент источал собственный нежный свет. Длинные усы были уныло опущены, подслеповатые глаза подернулись дымкой.
Вереница шшиханнушшей остановилась. Пленники разом вскинулись и застыли изогнутыми крючками с бахромой тонких ножек, усеянных капельками яда. Немного не в лад, шшиханнушши застонали, запели:
– Ты обратил в прах, о Маски, прекраснейшую планету, на чью красоту глаза твои недостойны взглянуть, о невежественный вояка, поправший гармонию мира. Ты уничтожил несравненный Шшиханнушш, и погасло животворное око галактики, в котором черпала вдохновение наша Вселенная. Нет прощения злодеянию столь чудовищному, что жалкими словами описать его невозможно. Горе тебе, о жестокосердный Маски! Да не узнаешь покоя ты ни в день славы, ни в годину невзгоды. Да не будет мира в душах потомков твоих, ибо им суждено нести позор твой на спинах своих до скончания века.
Потускнел, выцветая, мираж, начал гаснуть свет восходящего солнца. Белесые шшиханнушши мелко дергали ножками, роняли с них капли яда, тянули свой плач о погибшей планете.
Главнокомандующий Лерра-Лер-Лии остался доволен. Узор наград на объемистом брюхе заблестел ярче: окрашенные чешуйки его брони слегка повернулись и отразили свет под другим углом. Морда с водянистыми шарами выкаченных глаз потянулась к гостю.
– Господин Шоу, что скажете? – спросил Маски на общегалакте.
Военный атташе на Лерра-Лер-Лие, суровый кеннец Шоу поставил торчком усики на голове и сменил цвет фасеточных глаз с красного на оранжевый. Прозрачные крылья жестко скрипнули, когда Шоу приподнялся на гостевом ложе, выказывая уважение главнокомандующему.
– С вашего позволения, господин Маски, я бы посмотрел, что там дальше, – ответил он на общегалактическом с чрезвычайной учтивостью, свойственной обитателям Кенна. А про себя добавил на языке, который ему особенно нравился: «Чтоб ты сдох, индюк надутый!»
Шоу понятия не имел, что такое индюк и как его надувают, но звучало красиво.
Военному атташе было от чего ругаться. Цивилизация Лерра-Лер-Лии – мощная, воинственная и успешная, уже захватившая половину галактики (если быть честным, ее бóльшую половину). Лерра-лер-лийцы едва не сожрали и его родной Кенн; счастье, что удалось заключить договор о союзничестве. Неизвестно, что это было: то ли недосмотр и халатность чиновников Лерра-Лер-Лии, то ли исключительная ловкость кеннских дипломатов, то ли просто случилось чудо.
А нынче Шоу порядком встревожила затея главнокомандующего с представлением планет. Кажется, неуемная Лерра-Лер-Лия вновь распахнула свою жадную пасть и готовится проглотить очередной жирный кусок. И ведь не подавится, вот что печально.
К тому же атташе полагал, что офицеру не пристало глумиться над пленниками. Для чего, спрашивается, главкому этот спектакль? Самолюбие потешить? Или Маски хочет лучше понять психологию возможного противника?
Прозрачная переборка отделяла «зрительскую ложу» от превращенного в театральную сцену ангара. Во тьме за переборкой сменились декорации. Засветился символ Айрена – ниспадающие фиолетовые лепестки цветка-водопадника. Лепестки колыхались, струились, поблескивали – точь-в-точь водопад, окутанный лиловыми сумерками и обласканный светом луны. Перед цветком закружили серебристые облачка – обитатели не участвующей в космических войнах, беззащитной планеты. С неожиданной силой грянули гневные голоса айренцев, обрушили на голову Маски самые страшные проклятья, какие только нашлись в языке галактического общения.
Главнокомандующий слушал, прикрыв складчатыми веками выпученные глаза. Он блаженно покачивался на своем упругом хвосте, и задние лапы елозили туда-сюда, скребли когтями пол. Защитные капсулы с рисунками боевых кораблей на когтях надоедно скрипели, и в этом скрипе угадывался победный марш завоевателей.
Гвардейцы охраны застыли позади Маски с Шоу. Военный атташе явственно различал их отражения в переборке, за которой шло представление. Главкома охраняли не могучие лерра-лер-лийцы, как можно было бы ожидать, а невысокие, поджарые ниттинаты.
Наемники часто оказываются надежней своих: недругам высокопоставленного лица гораздо проще сговориться с представителями собственной расы, чем с чужаками. Свои подоверчивей, пожаднее. Да и семьи их здесь же, под боком; найдется, чем припугнуть бравых воинов, если желаешь склонить их к предательству. К чужаку подступиться сложнее. Тем более – к надменному и злому ниттинату. А к их женщинам и подавно с «деловыми» предложениями не подкатишь.
Шоу мысленно усмехнулся. Ниттинаты – превосходные охранницы, только зря их заставляют стоять навытяжку. В отражениях видно: задранные полосатые хвосты трепещут от напряжения, на загривках шерсть вздыблена, желтые глаза вот-вот полезут вон из головы, как у Маски. Тяжко приходится девочкам. Не жалеют их лерра-лер-лийцы – а напрасно. Ох, напрасно.
Громогласные облачка-айренцы поперхнулись своими проклятьями, съежились, потускнели. Фиолетовые лепестки водопадника оборвались и улетели прочь мятой тряпкой; впрочем, тряпкой они и были – или чем-то похожим, из чего там айренцы их сделали. Ангар снова наполнился тьмой. Из «ложи» сквозь переборку лился свет, но он терялся на черном шелке, которым был застлан пол ангара и сцена, где инопланетные пленники разыгрывали свои представления.
Смена декораций. Маски, довольный собой, ждал выхода следующей «труппы». Качался на хвосте, поскрипывал когтями, надувал брюхо с узором наград.
Откуда-то донесся низкий прерывистый рев. Охранницы насторожились; задранные хвосты перестали дрожать, а кисточки на ушах резко вздернулись. Атташе предпочел не оглядываться – ему хватало и отражений. Горящий взгляд ниттинаты способен остудить самые горячие головы, задавить самые дерзкие помыслы… Лучше уж не смотреть.
Он пошевелился, выгнулся на гостевом ложе. Жесткие крылья высвободились из-под длинного, с тонкой талией, тела и с хрустом развернулись, похожие на пластины блестящего льда. Фасеточные глаза на хищной морде стали зелеными, цвета нетерпеливого любопытства. Осознав собственную оплошность, Шоу одернул себя и вернул глазам оранжевый цвет легкой скуки.
Далекий рев оборвался. Старшая ниттината подала знак: отбой тревоги. Кисточки на ушах охранниц опустились, а хвосты один за другим опять затрепетали от напряжения.
– Что там такое? – осведомился главнокомандующий.
– Смех чужаков, – отозвался военный атташе, наклоном усов-антенн выражая неодобрение.
Маски истолковал это как порицание пленников и согласно покачал передней лапой, словно пригибал побежденных, заставляя их распластаться у своих победоносных когтей.
«Солдафон, – подумал Шоу на языке, который ему нравился больше других, – напыщенный самовлюбленный солдафон, не способный разглядеть даже кончик собственного хвоста».
Священный нектар свидетель, дурное дело затеял главком Лерра-Лер-Лии. По его приказу похватали с чужих планет жителей, объявили: дескать, их родины больше нет; затем пленникам выдали кое-какой реквизит и велели представить свою «уничтоженную» планету так, чтобы Маски пожалел о содеянном. И что дальше? Кто заставит сильней пожалеть, тех на самом деле не тронут? Или, наоборот, против них двинут ударный флот в первую очередь? С главкома станется атаковать и самого сильного, и самого жалкого из противников.
Снова раздался прерывистый, угрожающий рев. Ну, что пленникам не молчится? Встревожили бдительных ниттинатт, да и лерра-лер-лийцев кругом полно. Как-никак, тут ставка главнокомандующего, а не заброшенная база на краю галактики. Лупанет кто-нибудь сдуру, чтобы утихли – чужаки на крыло больше ни в жизнь не поднимутся… Глядя на отражения застывших гвардейских хвостов, Шоу прислушивался. Сквозь хохот пленников различил негромкое, родное жужжание собственной охраны. Парни где-то неподалеку; однако не за дверью «зрительской ложи», где им полагалось бы находиться.
– Отчего они веселятся, хотел бы я знать, – промолвил Маски, подбирая выпяченное брюхо.
«Хорошо смеется тот, кто смеется последним», – подумал не на шутку обеспокоенный атташе. Обычно мысли на любимом чужом языке его успокаивали – но не сегодня.
За прозрачной переборкой было темно. Декорациям давно пора бы смениться, да и где чужаки-лицедеи? Три группы пленников уже прошли перед взорами Маски и Шоу, осталась последняя.
Обостренный слух вновь уловил жужжание – короткое, злое. С таким звуком кеннец снимает вражеских часовых – и неизбежно этим себя выдает. Атташе мысленно взмолился, чтобы гвардейцы охраны ненадолго оглохли.
Просьба не помогла. Старшая ниттината коротко взвыла: тревога! Охранницы дружно припали к полу, готовые отразить нападение.
В глухой черноте за переборкой мелькнули смутные тени. Почудился блик на знакомом крыле. Отчетливо блеснул ствол боевого излучателя. Рявкнув, ниттинаты взвились с пола и метнулись к Маски, окружили главнокомандующего. Его могучее тело скалой возвышалось над охранницами – не прикроешь. Две ниттинаты запрыгнули главкому на плечи, одна взмыла на голову. Излучатели-малютки – оружие гвардейцев охраны – уставились в разные стороны. Пара стволов смотрела на Шоу.
– Не стрелять! – заорал Шоу на общегалакте, понимая, что ниттинат ничто не остановит, кроме приказа Маски.
– Не стрелять! – гаркнул главком на лерра-лер-лийском, проявив политическую мудрость. Гибель военного атташе, пусть даже случайная, вызовет осложнения в отношениях с галактическими союзниками.
– Не стреля-а-ать!!! – неожиданно взревел ниттинат – разъяренный сержант, намеренный устроить взбучку молодым недотепам, имевшим наглость податься в гвардейцы.
Яростный вой, который в учебке любой ниттинате вбит в уши аж до хвоста, заставил охранниц засомневаться. Излучатели в ход не пошли.
Разгневанный Маски стряхнул с себя охрану; пушистые тела разлетелись по «зрительской ложе», мягко упали и проворно вскочили на лапы.
Сержант-ниттинат завывал – невесть откуда взявшийся, неразличимый в темноте ангара по ту сторону переборки. Отражения гвардейских глаз горели желтым, и казалось, что из черноты глядят такие же горящие глаза – еще более крупные, страшные. Однако это казалось. Сержанта не было, но вой звучал – парализующий волю, подавляющий способность сопротивляться.
«Бедные девочки», – отстраненно подумалось Шоу.
На прозрачной переборке вдруг расцвел крошечный ярко-белый цветок, побежал, оставляя за собой темнеющую линию и быстро тающее облачко дыма. Цветок пробежался по горизонтали, повернул вниз, затем вбок, наверх, снова вниз… Кто-то с ювелирной точностью резал переборку боевым излучателем. Чуть бóльшая мощность – и луч проплавит ее насквозь, пройдется по «зрительской ложе», напластает всех, кто тут есть.
Ниттинаты с визгом бросились к Маски, попытались вытолкать его вон. Как бы не так. Снова стряхнув охранниц, главнокомандующий Лерра-Лер-Лии вскинул передние лапы, вытянул их к переборке. Каждый коготь был готов выплюнуть ответный убийственный луч. Двенадцать когтей. Двенадцать лучей пройдут веером по ангару.
– Не стрелять! – Шоу метнулся вперед, стал между Маски и переборкой, раскинул крылья – заслонил главнокомандующего и охранниц, загородил скрытых темнотой пленников. Ничтожная преграда. Однако ничего лучшего предпринять он не мог.
Нарезая на куски отражения военного атташе, ниттинат и главкома, кто-то полосовал переборку. Бешено ругался Маски, и не умолкал разъяренный сержант… или тот, кто орал за него. Шоу тревожно следил за бегущей ослепительной точкой, рисующей узор из ломаных линий. Если бы пленник хотел, он бы уже убил всех – и Маски, и Шоу, и храбрых девочек. Ниттинаты свирепо визжали, не оставляя попыток увести Маски прочь.
Распахнулась дверь, в «ложу» ворвались офицеры охраны – лерра-лер-лийцы.
– Отставить! – рявкнул главком, сражаясь с визжащим ураганом, в который превратились его гвардейцы. – ВОН!!!
Офицеры попятились, однако не убрались из «ложи» совсем; Шоу видел отражения их озадаченных морд, торчащих в дверном проеме.
Крошечный белый цветок погас, улетел со следа дымок. За расчерченной переборкой показался пленник. Одного роста с Шоу, но двуногий, бескрылый, гораздо шире в плечах и, разумеется, в талии. Свет из «ложи» упал на закрывающую лицо дыхательную маску и на защитные очки, которые вдруг напомнили Шоу фасеточные глаза его собственной расы.
Чужак прижал к переборке ладони. Когтей у него не было, на руках – голая мягкая кожа. Под напором этих беззащитных рук проплавленный монокристалл хрустнул и осыпался. Пленник шагнул в образовавшуюся дыру. Безоружный, в изодранной военной форме, с запекшейся кровью на лбу и в коротких седых волосах. Видать, когда его брали в плен, он без боя не сдался…
Вой сержанта-ниттината сделался громче и жутче.
Шоу подался назад, не опуская распахнутых крыльев. Не приведи священный нектар, офицерам охраны придет на ум шарахнуть чужака – если не лучом, так когтем, а то и просто тяжелым хвостом. И насмерть.
Сквозь дыру в переборке выбрался второй пленник, следом – третий. Окровавленные и растерзанные, как и первый, в таких же защитных очках, приятно напоминающих обитателей Кенна, однако без дыхательных масок. Лица у них были серые, и обоих шатало. В здешней атмосфере многим чужакам приходится несладко.
Шоу еще отступил, освобождая пленникам место и одновременно прикрывая их от лерра-лер-лийцев. Ниттинаты, подавленные воем сержанта, заботились о главкоме и особой опасности не представляли.
В темноте ангара блеснули крылья воина-кеннца – обернутые вокруг длинного тела, превращенные в своеобразную броню. Против излучателей такая «броня» – ничто, однако вид придает внушительный. В фасеточных глазах плясали озорные огоньки, когда кеннец шагнул из дыры, а за ним – второй, с тем самым боевым излучателем, которым только что резали переборку; он прижимал к себе излучатель стволом вниз.
Торжественно окутанные крыльями, с гордо поставленными стоймя усами-антеннами, честно выполнившие свой долг. Молодцы ребята! Любой лерра-лер-лиец решит: кеннцы обезоружили зарвавшихся пленников, которые вместо представления «уничтоженной» планеты закатили собственный спектакль. А что военный атташе тайно принял участие в судьбе чужаков и отправил им в помощь собственную охрану – вряд ли о том надутые индюки догадаются. И снятый часовой, когда придет в себя, не вспомнит, как чужакам удалось пронести на сцену излучатель и кто их при этом сопровождал.
Пленник в дыхательной маске умолк. Шоу подумалось: без нее изобразить завывания сержанта чужак бы не смог. Вон двое других – еле живы… Хотя именно кто-то из них резал излучателем переборку; у кеннцев сноровки бы не хватило.
Свирепый визг ниттинат пошел на убыль, один главком ревел по-прежнему, изрыгая проклятия.
Пленники встали перед Шоу в ровную линию. Отсалютовали, как у них принято. Чужак в дыхательной маске заговорил на безупречном общегалакте:
– Сэр, от имени Земли я предлагаю Кенну политический союз и военное сотрудничество. Надеюсь, что вместе мы сможем противостоять любому агрессору.
Шоу мысленно улыбнулся. Не зря он сделал ставку на этих парней.
Ниттинаты замолкли, Маски тоже утих, и в наступившей тишине пленник отчетливо продолжал:
– Мы также готовы обсудить возможность заключения мирного договора с Лерра-Лер-Лией.
Чужаки стояли измученные, ободранные, в крови. Несломленные. Плечом к плечу.
Что военному атташе особенно нравилось в землянах, так это их бесстрашие и бесконечная наглость.
Главнокомандующий уселся на хвост и поглядел на пленников с уважением.
– Ну что ж, господа, – проговорил он на общегалакте, поскрипывая когтями. – Я подумаю. Мирный договор? Пожалуй… Пожалуй, в этом есть смысл.
Ольга Вышемирская. Молодильные яблоки
Мне достались молодильные яблоки старой феи. Сижу, смотрю на них. То ли испечь и сразу все съесть, да поди впадешь в детство, как сама фея. То ли засушить и глотать по кусочку всю жизнь. Опять же, обидно будет смотреть, как дряхлеют и умирают сверстники. То ли сделать из них чудесную мазь от бед и неприятностей.
Старой хорошо. Вон, скачет сейчас во дворе на скакалке и совсем не помнит, как десять лет назад похоронила мужа. Глупая история вышла, я вам скажу. Наиглупейшая! Муж ее, как и все мужчины, ничтоже сумняшася, съел то ли пять, то ли десять таких яблок. Его даже на кладбище везти не пришлось, осталась одна одежда и вставная челюсть. Исчез из поля зрения. Возможно, под микроскопом, на предметном стекле его бы и увидели, но по каким сусекам скрести, чтобы его обнаружить, никто не знал.
Вот так задачу оставила мне любимая тетушка! И попробуй разбери, в какое время и кому их есть. Молодость – мечта всех красавиц мира. А что, если иногда, им захочется стать старой ведьмой, лишь бы оставили в покое? А ну как мужчины-женатики объедятся этих плодов и помолодеют до полной досады своих жен? Это же целое испытание на старости лет: муж-карапуз, которому то титю, то погремушку, то кота за хвост подергать надо. Да и не безопасно это. А вдруг некий Синяя Борода будет избегать расплаты за всех загубленных женщин, благодаря силе и очарованию молодости? Нет, нехорошо это.
Отнести их в дом престарелых что ли? Пусть люди заново жизни обрадуются! Так ведь и строй сменился, и времена такие, что мама не горюй! Порадуются ли? Представляете, всех новоиспеченных карапузов, не разобранных по домам родственниками, сдадут в детдом? Может быть, угостить их маленькими кусочками, сказав, что это витамины? Ну да. Это продлит их жизнь, но не лишит проблемы одиночества.
Ни одной стоящей мысли! Что делать? Вообще, эти яблоки хранятся долго или нет, кто-нибудь в курсе? Их лучше морозить или сушить, варить или сохранять в погребе?
Пахнут вкусно, медком. Даже не думала, что у яблок медовый запах. Значит так, одно испеку, другое заморожу, третье засушу, четвертое натру на терке и добавлю кленовый сироп. Пятое, шестое, седьмое отнесу в погреб. Восьмое съем по частям и запишу результат в дневник. На будущее, чтобы точно знать, чего и сколько надо для вечной молодости.
День первый.
Съела кусочек яблока в один кубический сантиметр. Жду изменений. Пока только настроение хорошее и давление не мое.
День второй.
Съела второй кусочек в один кубический сантиметр. Вспомнила про вишневые конфеты с коньяком. Порадовалась жизни. Почему конфет в коробках всегда мало?
День третий.
Съела еще кусочек в один кубический сантиметр. Обнаружила, что разгладились морщинки около глаз. Похвасталась приятельнице. У той испортилось настроение. Про молодильные яблоки молчу. Зачем раньше времени разглашать, что идет эксперимент!?
День четвертый.
Съела еще один кусочек. Сижу у зеркала, жду изменений. Задумалась, на сколько лет я хотела бы выглядеть. В задумчивости съела еще кусочек и еще…
Чувствую, табурет стал очень жестким. Вещи на мне повисли, как мешки. Оказывается, лишние килограммы испарились и теперь надо искать, где бы раздобыть одежду – дойти до рынка, чтобы на свой размер купить. Печально как-то. Да и 42-ой по нынешним меркам не самый шик. Ну да ладно.
День пятый.
Ищу на рынке вещи на свой возраст и вес. Есть детские, молодежные со стразами, дырками и потертостями. Морально не готова к такому гардеробу. Есть вечерние модели. Но зачем они мне!? Есть спортивный костюм. Придется пока взять его.
День шестой.
Съела еще кусочек. Брыли ушли. Ушки оттопырились, как раньше. Да что же это!? Я разве ушки торчком просила? Плачу. Жалко себя. Осталась без старых вещей и с ушами. Приятельница не разговаривает уже третий день.
День седьмой.
Волосы стали как-то гуще, ресницы длиннее. Ножки тощенькие, с мослами, как в юности. Молодые люди на улицах пристают, норовят познакомиться. Мне стыдно. Говорю, что я им в бабушки гожусь, ржут, как кони.
День восьмой.
На свой страх и риск съела еще кусочек. Позвонила мама, говорит, ее в школу вызывают. Я не поверила. Мало ли сейчас телефонных мошенников!? Позвонили из школы. Говорят, что у меня хвост по алгебре. Про себя послала все школьные заморочки. Отключила телефон, чтоб не звонили одноклассники.
День девятый.
Смотрю на остатки яблока. Выкинуть жалко. Есть опасно. Может, маму накормить, тайно, чтоб скандала не было?
День десятый.
Подсунула маме кусочек. Она говорит, что это угощение для попугаев она есть не будет. Я ей варенья с молодильными яблоками к чаю. Сама вся напряглась, жду, когда маму спасать надо будет, чтобы они с тетей вдвоем не пошли копаться в песочнице. Пьет чай, пару ложек варенья съела и глядит вопросительно:
– Ты чего сама не ешь, ждешь, когда все кончится?
– Жду, – отвечаю и медленно краснею.
Пару ложек варенья это не много. Ну сколько ей надо, чтобы чуть-чуть помолодеть?
День одиннадцатый.
Мама в приподнятом настроении ушла в гости. Я ищу тетю.
День двенадцатый.
Тетю нашли вместе с соседом дядей Борей. Она, не глядя, скормила ему целое яблоко. Теперь дядя Боря рыдает у дверей своей квартиры, просится домой, но тетя Света настойчиво хочет сдать его полицейским, как потерявшегося ребенка. Мои рассказы про молодильные яблоки ее не впечатляют.
День тринадцатый.
Пришли полицейские. Требуют яблок. Отдали обычные. Ждем повторного визита.
Маме скормила еще два кусочка яблока, пока все по соседям не разошлись. У мамы пропала седина и перестали болеть суставы.
День четырнадцатый.
По случаю чудесного исцеления суставов начали ремонт. Пришли полицейские. Требуют яблок. Отдали обычные. Добавили денег на килограмм в соседней лавке.
Пришла тетя Света. Плачет о муже. Я ей припомнила, как рыдал за порогом маленький дядя Боря.
День пятнадцатый.
В шесть утра пришли опера. Долго извинялись. Перечисляли, у кого какая нужда до яблок. Очень просили поделиться. Тетя Света, услышав, что у нас лица, имеющие отношение к маленькому Борису Моисеевичу, решила не терять времени зря и стала требовать мужа домой. Всем составом группа заинтересованных переместилась в квартиру тети Светы. У нас остался один, успевший угоститься вареньем из рук моей маленькой тети Мили. Теперь одни вдвоем играют в прятки.
День шестнадцатый.
Тетя Света пытается выменять изрядно помолодевшего опера на своего маленького мужа. Торг идет слабо. Полицейских в городе перебор. Приходил директор школы. Долго беседовал с мамой. Так популярны мы еще не были никогда.
День семнадцатый.
Увезли от греха подальше тетю Милю в деревню к бабушке, пока она еще кого-нибудь не накормила чудо-яблоками. В три по полудни приходил маленький дядя Боря, отпрашивал тетю Милю гулять. Тетя Света стояла рядом, утирая слезы.
День восемнадцатый.
Я устала от необходимости доказывать, что я не то, чем кажусь. Закрылась в комнате, никого не пускаю. Мама пьет на кухне корвалол.
День девятнадцатый.
Добавила маме в кашу перетертое яблоко. Папа обрадуется, увидев маму, когда приедет из командировки.
День двадцатый.
Приехал папа. Был жуткий скандал. Он решил, что мы все семейные сбережения спустили на пластических хирургов и косметологов. Отпаивали успокоительным папу. Сказать про яблоки и тетю побоялись.
День двадцать первый.
Бабушка привезла тетю Милю…
Папа слег с сердцем. Вызывали врача. Эксперимент остановила. Яблоки спрятала. Благодаря тете Миле у бабушки нет больше куриц и коровы. Теперь все ее хозяйство – лоток яиц и теленочек маленький, которого еще кормить и кормить. Бабушка даже не ругалась. Втолкнула ее назад и сказала:
–Возвращаю хозяевам! – и дверью хлопнула так, что часы сами решили пойти, хоть, у них уже две недели, как села батарейка.
К слову сказать, на таком заряде часы шли год без каких-либо манипуляций с питающим элементом.
Вы не думайте, я не вру. Папу две недели держали в больнице. Выписали, когда мама ему компот из тетиных яблок принесла. У них после распития этого компота всю палату выписали. Врач сказал, что такого чуда за тридцать лет работы в стационаре ни разу не было.
Теперь отец бегает с мамой по утрам. Старается держать форму.
Тете Миле пришлось сделать новые документы, а моим родителям, по такому случаю, ее удочерить. Дядю Борю официально объявили без вести пропавшим. И теперь маленький муж тети Светы наречен Борисом Борисовичем, а в свидетельстве о рождении его жена записана как мать. Вот такие дела с молодильными яблоками.
Кстати, кому интересно, они не портятся.
Я недавно получила предложение выйти замуж. Не знаю, стоит ли говорить жениху, что с возрастом не все так просто. Дату свадьбы уже назначили.
И да, я посадила все косточки от сказочных яблок в деревне. В какой, не скажу. Иначе, боюсь, народу поубавится. Так что, не грустите. Все только начинается. И на всякий случай будьте осторожны с девочками по имени Миля, особенно, если чем-нибудь угощает. А то, ведь, ее мужа так до сих пор и не нашли.
