Соман Чайнани
Школа Добра и Зла. Рассвет
Глава 13
Полуодетый Райен ворвался в кабинет.
– Ты не можешь просто взять и перенести бал!
– Уже поздно, – отрезал Рафал, наблюдая, как Сториан рисует его брата, раскрасневшегося и промокшего. – А в чем дело? Мои никогдашники готовы. Неужели твои ученики настолько плохо подготовлены и слабы, что не смогут справиться с простыми танцами?
Добрый Директор взорвался.
– Не прикидывайся дурачком, Рафал! Снежный бал всегда, каждый год, устраивают в один и тот же день, а всегдашникам нужно время выбрать, кого пригласить, танцы порепетировать… Они едва учебу начали! Почти не знают друг друга! Да и вообще, твои никогдашники даже не ходят на Снежный бал. Они только устраивают розыгрыши, хулиганят и действуют всем на нервы. Они вообще не должны получать приглашений!
– Они приглашены, потому что они – неотъемлемая часть этой школы, равно как и я, как бы трудно ни было тебе это признать, – ответил Рафал. – Я решил, что дату нужно изменить, а ты был слишком занят – плавал в пруду…
– Я всегда плаваю в это время…
– …а мне не хотелось ждать, так что я издал эдикт на правах Директора школы – я ведь до сих пор Директор школы, правильно?
Райен шумно вдохнул.
– Ты сделал это только потому, что Аладдин заставил эту девочку снова обратить на него внимание, и, если дать ему больше времени, он заслужит ее любовь и разрушит заклинание. А это значит, ты знаешь, что сказка Сториана закончится тем, что Добро победит, а ты останешься в дураках, какие бы идиотские поступки ты ни совершал, пытаясь испортить историю.
– А ты что, не пытался ее испортить? Ты вмешивался не меньше моего. – Рафал тоже начинал злиться. – Кроме того, как ты и сказал, всегдашники буквально живут ради балов. Так зачем же откладывать? Не вижу никаких причин ждать. Давайте все предадимся духу любви. Ты ведь этого хочешь, да? Чтобы Зло стало больше похоже на Добро. А я – больше похож на тебя.
– Хватит. Дело не в мальчишке и не в бале. Дело в том, что ты попытался доказать, что знаешь больше, чем перо, и тебя проучили. – Райен сердито посмотрел на него, разглаживая на себе рубашку. – Я все отменяю.
Он повернулся к двери…
Оттуда доносился хаос звуков: крики, вопли, раскаты грома.
Братья переглянулись… и стремглав выбежали из кабинета.
Стоя на лестнице, они смотрели, как девочки и мальчики-всегдашники носятся по коридорам, держа в руках стопки тюли, шелка и атласа, врезаясь друг в друга, словно безголовые куры, и крича во все горло:
– Снежный бал! Снежный бал!
Рафал ухмыльнулся брату-близнецу.
– Как я и сказал… уже поздно.
Глава 14
Когда на подготовку к Снежному балу дают всего несколько часов, а не недель или месяцев, приходится идти на жертвы.
Первой жертвой становится мода. Нет времени, как обычно, заказать наряды у знакомых швей; мальчикам и девочкам приходится справляться своими силами, и результат далеко не всегда устраивает профессора Мэйберри. («Это костюм!» – настаивает Руфиус. «Это пижама!» – рявкает Мэйберри.) Страдает и разбиение на пары. Мальчики приглашают не тех девочек, которых хотели бы, потому что девочки начинают паниковать и принимают предложение первой попавшейся особы мужского пола, у которой бьется сердце, поскольку боятся, что их не пригласит больше вообще никто. Слабые и тщедушные мальчики пользуются этой паникой, чтобы заполучить девочек, которые обычно им бы отказали, а более красивые и привлекательные мальчики нервничают, потому что «их» девочек уже разобрали, и уже им приходится приглашать первых попавшихся. В общем и целом выходит, что никто не доволен ни своей парой, ни своей одеждой, ни одеждой партнера, так что парад парочек в направлении танцевального зала – обычно впечатляющее и веселое событие под аккомпанемент оркестра сверчков – на этот раз по настроению больше напоминал групповой поход к зубному.
Но затем двери открываются, и все видят убранство зала – разноцветную Страну Игрушек с огромными оловянными солдатиками, танцующими плюшевыми мишками и украшенный гирляндами рождественский поезд на железной дороге. Волшебный снег падает с крыши и превращается в конфетти на танцполе, а стены поблескивают синим льдом. Поговаривают, что зал украшал лично Добрый Директор, что несколько оживляет обстановку и напоминает всегдашникам, как им повезло оказаться здесь, в школе, где готовят героев, и их долг как знаменосцев Добра – не только выжимать максимум из любой ситуации, но и быть за это благодарными. Их единство лишь крепчает, когда в зал врываются ученики Школы Зла, чтобы устроить традиционный розыгрыш, но он в этот раз выходит слабеньким – они кидают на танцпол стеклянные шарики, но их быстро сметают в сторону зачарованные метлы. Никогдашники убегают – им, как и всегдашникам, явно пришлось планировать буквально на бегу.
А что касается Аладдина и Гефеста… возможно, вы удивились, почему они, эта пара, самая важная для всей истории, еще не были упомянуты, но на самом деле о них сказать еще нечего, потому что они опаздывают.
– С меня штаны сваливаются! – проворчал Аладдин, подтягивая их за пояс в отчаянной попытке поспеть за своим партнером. – Уточнение: твои штаны!
– Как ты вообще поступил в школу без нормальной одежды? – спросил Гефест. Он бежал впереди, одетый в изумрудно-зеленый дублет и идеально подходящие по размеру брюки.
– Меня похитили! Я вообще не должен был тут учиться! – крикнул Аладдин, на ходу застегивая одолженный красный жилет. – Это все глупости. Зачем мы идем на какие-то тупые танцы? Пусть они отплясывают на своем дурацком балу, а в нашем распоряжении будет все остальное здание!
– Говоришь как настоящий никогдашник, – поддразнил его Гефест. – Поторопись!
– Да ладно тебе, Геф. Давай лучше захватим столовую. Я могу уговорить кастрюли приготовить нам картошку с рыбой…
– Если мы не успеем до первого танца, нас превратят в картошку с рыбой! – воскликнул Гефест, ускоряя шаг.
Аладдин вытаращил глаза.
– Первого танца?
Гефест резко свернул за угол и буквально подлетел к залу. Аладдин наконец нагнал его, и ребята распахнули двери…
Мимо них в изящном вальсе скользили парочки. Всегдашники, одетые в зимние цвета, словно бутоны рождественских роз, кружились и вертелись во все стороны.
То был худший кошмар Аладдина, и все стало еще хуже, когда он увидел, с каким восторгом Гефест смотрит на танцующие парочки. Аладдин схватил его за руку и отвел к банкетному столику в углу, ломившемуся от разноцветного сахарного печенья и кувшинов с ароматизированным молоком.
– Неплохой улов у Кимы, – заметил Гефест, по-прежнему не сводя глаз с танцующих. – Абрам – четвертый в очереди на престол Фоксвуда.
Аладдин тоже посмотрел в ту сторону и увидел Киму в малиновом платье с короткими рукавами и шелковыми рюшами. Она танцевала с румяным коренастым светловолосым мальчиком.
– Четвертый в очереди? – пробормотал Аладдин, набив рот печеньем. – Много кому придется помереть, прежде чем он сядет на трон.
Гефест сердито глянул на него.
– По крайней мере, он танцует.
– Танцы – это для обезьян, – мрачно сказал Аладдин и отхлебнул бананового молока.
– Ты только что назвал обезьяной моего брата, – потому что он танцевал со мной по вечерам, репетируя свое выступление на балу, думая, что сюда возьмут его, а не меня, – парировал Гефест. – Давай, Аладдин. Станцуем один танец. Как можно сказать «мы сходили на бал», если мы даже не танцевали друг с другом?
– В тебе говорит заклинание, – фыркнул Аладдин.
– Какое заклинание?
Аладдин, набравшись смелости, посмотрел Гефесту в глаза. Больше врать было нельзя.
– Так… слушай. Помнишь волшебную лампу, которую я принес на церемонию Приветствия? Ну, это… – Он глубоко вздохнул. – Я украл ее обратно из кабинета декана Хамбурга, вызвал джинна и пожелал, чтобы Кима влюбилась в меня, но джинн был проклят и заставил тебя переключиться на меня. Так что все твои чувства ко мне ненастоящие.
Он испуганно отступил в угол, ожидая мщения.
Гефест с любопытством посмотрел на него, потом пожал плечами.
Аладдин застонал.
– Геф, ты меня даже не знаешь.
– Я знаю, что ты прикусываешь губу, когда пытаешься блефовать в покере, – ответил Гефест. – Я знаю, что ты всегда оставляешь от сэндвича с сыром маленький кусочек, даже если потом начинаешь есть следующий. Я знаю, что ты слишком много ходишь на цыпочках, и когда ты бегаешь, это выглядит особенно забавно. Я знаю, что ты предпочитаешь перезрелые бананы, слишком крепкий чай и слишком низеньких девчонок, потому что, если рядом нет Кимы, ты заглядываешься на Фарину, а она ростом с эльфа. Еще я знаю, что тебе не нравится мой смех, потому что ты вздрагиваешь каждый раз, когда я начинаю смеяться. Наконец я знаю, что ты любишь танцевать, потому что ты в гостиной сделал шимми[6], когда мы с ребятами дурачились, играя на литаврах. Ну да, совсем я тебя не знаю, ага.
Аладдин уставился на Гефеста, на его губах налип сахар. Он поднял вверх палец.
– Я бегаю не забавно.
– Я не могу понять, на кого ты больше похож: на балерину или на грабителя, который пытается тайком сбежать из банка.
– И что с того, что мне нравятся невысокие девочки? Ты вообще первый за Кимой приударил! – Аладдин оперся о стену и покраснел. – Все то хорошее, что вы видишь во мне… Когда проклятие снимут, ты вообще не захочешь иметь со мной ничего общего, не говоря уж о дружбе. Все это исчезнет.
Гефест задумался над его словами.
– Ну, если ты действительно наложил на меня чары, то ты, наверное, прав. Первое, что я сделаю, – врежу тебе прямо по твоему красивому лицу. Так что лучше надейся, что заклинание будет действовать вечно.
Аладдин смог лишь улыбнуться в ответ.
Сверчки заиграли оживленное рондо, и Аладдин сам не заметил, как начал притопывать и подергивать плечами в такт. Гефест внимательно разглядывал его.
Аладдин застонал.
– О боже. Ладно. Ладно! Но только потому, что ты репетировал…
Гефест схватил его за руку и вытащил на танцпол. Аладдин пытался следовать за ним, крутясь то в одну, то в другую сторону, но каждый второй шаг оказывался невпопад.
– Я вообще не понимаю, что делаю! – крикнул Аладдин.
– Ты танцуешь! – засмеялся Гефест.
– Ты прав. Мне действительно не нравится твой смех! – сказал Аладдин.
От этого Гефест засмеялся еще громче.
Вскоре начал смеяться и Аладдин, безуспешно пытаясь поспеть за другими парами, скакавшими по залу. Сверчки играли все быстрее и быстрее, движения Гефеста были плавными и уверенными, а Аладдин выглядел как еле ковыляющий дурачок, но чем хуже он танцевал, тем шире улыбался, чувствуя себя в полной безопасности рядом с лучшим другом. И лишь когда музыка закончилась слишком рано, и вся скорость и волнение исчезли в трелях флейт, и они с Гефестом остановились, он понял, что все остальные пары остановились и смотрят на них.
Тишина становилась все пронзительнее. Под ногами хрустели снежные конфетти. Всегдашники разглядывали Аладдина. И впервые в их взглядах не было ни подозрительности, ни превосходства – только искреннее восхищение, словно он только что доказал, что достоин не просто учиться в Школе Добра, но и стать ее заслуженным лидером.
Кима выбралась из толпы, даже не оглянувшись на Абрама.
Она подошла к Аладдину и протянула ему руку.
– Можно станцевать с тобой следующий танец? – спросила она.
Аладдин улыбнулся и посмотрел на Гефеста.
Тот по-дружески сжал его руку, потом отошел.
Сверчки заиграли медленный таинственный вальс, Аладдин положил руку на талию Кимы и попытался вести ее в танце, как мог, а остальные пары вращались вокруг них. Киму, похоже, не волновало ни то, что он никак не может попасть в ритм, ни то, что он периодически наступает ей на ноги. Ее темные глаза смотрели прямо в его глаза.
– Ты впечатлил меня, Аладдин из Шазабы, – сказала Кима.
– Потому что я танцую с тобой, одетый в штаны твоего парня? – спросил Аладдин.
– Потому что ты не стесняешься признать свою неправоту.
– Я не мог позволить Гефесту умереть от голода.
– Расскажи мне о чем-нибудь, что тебя в нем удивило. Что-нибудь, чего не знаю я.
– Он раскладывает одежду в шкафу по цветам.
– Это… неожиданно. Расскажи что-нибудь еще.
– У него есть собственная корзинка с мылом, которым он пользуется вместо школьного. Говорит, что у него очень чувствительный нос, и свое мыло нравится ему больше.
– А как оно пахнет?
– Да так же, как школьное.
Кима засмеялась.
– Если бы ты был собой, когда мы познакомились, а не пытался выпендриться своей дурацкой лампой, между нами все было бы куда проще.
– А так твой истинный возлюбленный не смотрит на тебя, – ответил Аладдин.
Кима огляделась, чтобы убедиться, что Гефеста нет поблизости.
– Он не мой истинный возлюбленный, – сказала она. – И дело не только в этом. Ты сумел выпутаться из невозможной ситуации. А еще ты, в отличие от других мальчиков, готов к любым неожиданностям. Гефест вел себя словно он уже мой парень, даже до того, как мы познакомились. Словно нас вместе свела судьба. А Абрам после одного-единственного танца уже говорит о свадьбе, потому что союз принцессы Мейденвейла и принца Фоксвуда – хороший повод заключить союз между нашими королевствами. У Добра есть привычка – заранее предполагать, как все должно пойти. Именно поэтому Зло в половине случаев побеждает. Мы слишком заняты предвкушением «жили они долго и счастливо» и из-за этого промахиваемся мимо хороших концовок.
Аладдин улыбнулся.
– Если бы я знал, что эта история закончится тем, что Гефест станет моим лучшим другом, а тебя я буду обнимать в танце, то попросил бы у этого фальшивого джинна больше желаний.
– Твое желание ведь исполнилось? – спросила Кима.
– Не могу сказать, – ответил Аладдин. – Это секрет.
Глаза Кимы заблестели.
– Ну, тогда мне надо убедиться самой.
Она встала на цыпочки и приблизила свои губы к его губам…
ХЛОП! В зале сверкнула молния, снег вдруг завихрился и превратился в странную темную маску, которая насмешливо посмотрела на юную парочку. А потом, словно дракон, выдохнула поток морозного воздуха, поваливший всегдашников на пол.
Когда Аладдин пришел в себя и кое-как поднялся на колени, он увидел, как рождественский поезд, окруженный трещащими молниями, сошел с рельсов и понесся прямо на…
Киму.
Но она еще сидела на полу, оглушенная, не понимавшая, что происходит.
Аладдин вскочил на ноги и со всех ног бросился к ней. Его принцесса повернулась и увидела, как он летит на нее, отбрасывает ее с дороги…
Поезд врезался в Аладдина, отбросил его к стене. Он ускорялся, все быстрее и быстрее, готовый раздавить его в лепешку в углу…
Луч золотого света ворвался в зал и ухватил поезд, словно арканом, отшвырнув непокорное транспортное средство высоко в воздух. Освещенный золотым ореолом, укрощенный поезд завис над ничего не понимающими всегдашниками… а потом с грохотом рухнул назад на рельсы. «Рождественский экспресс» продолжил свой веселый путь, а потом его музыка смолкла, и он рухнул на бок, словно маленький ребенок, который слишком долго бегал и веселился.
Все бросились к Аладдину. Мальчик, истекая кровью, лежал у стены. Кима, растолкав толпу, бросилась к нему…
– Аладдин! – закричала она.
Он приоткрыл глаза и сумел слабо улыбнуться.
Кима вздохнула с облегчением.
– Ты в порядке?
– Не считая того, что меня сбил поезд? – спросил Аладдин.
– Не считая этого, да.
– Мне бы не помешал еще один поцелуй.
– Поезду он явно не понравился.
– Он может переезжать меня сколько хочет, если это значит, что ты меня снова поцелуешь.
– Ну хорошо, уговорил. Давай поставим тебя на ноги.
Она вместе с другими всегдашниками помогла ему подняться. Аладдин сумел удержаться на ногах; он не сводил восхищенного взгляда со своей принцессы.
– Подожди-ка, – сказал он. – А где Гефест?
Все медленно развернулись.
Гефест стоял посреди танцпола, его смуглое точеное лицо освещал холодный свет.
– Аладдин, – проговорил он. – Почему на тебе моя одежда?
Он уставился на Киму, стоявшую рядом с Аладдином.
– И почему с тобой моя девушка?
– Ты о чем? – начал было Аладдин.
Но потом он увидел глаза Гефеста.
Свирепые. Гневные.
У него больше не было лучшего друга.
– О нет, – прохрипел Аладдин. – Заклинание. Оно…
Он не успел закончить фразу.
Гефест свалил его на пол ударом кулака.
Глава 15
Золотой луч ворвался в кабинет Директоров школы и опустился на пол, превратившись обратно в своего создателя.
– Пытаешься убить моих учеников после того, как они переиграли тебя в твоей же игре? – закричал Райен. – Это низко даже для тебя. Попытавшись заполучить душу мальчишки, ты растлил свою душу.
Его брат ничего не ответил.
В кабинете повисла тишина. Даже Сториан прекратил свои труды.
Райен разозлился еще больше. Он бросился в спальню.
– Если Зло пытается перейти границы, Добро от этого становится лишь сильнее. Любая твоя попытка навредить моей школе лишь ослабляет твою. Мы не такой договор заключили, когда стали Директорами школы. Наши узы крепче, чем ожесточенное соперничество и стремление к чему-либо, кроме равновесия. Потому что нет никакого иного исхода, кроме равновесия, Рафал. Равновесия, которое поддерживает наша школа. Наша братская любовь. Желать чего-то большего – значит накликать на нас беду…
Он распахнул дверь.
Внутри никого не было. Лишь от задутых свечей поднимался дымок.
А у него за спиной снова заскрипел Сториан.
Райен подошел к перу и увидел, что оно рисует… его самого.
Добрый Директор смотрел в свои собственные глаза. А перо написало две последние строчки, закончив сказку.
Сто лет два брата правили как один.
Но теперь одному пришлось править за двоих.
Райен оглядел опустевшую комнату.
– Рафал? – прошептал он.
Но ответом ему был лишь порыв холодного ветра из окна.
Часть II. Чем заменить любовь
Глава 1
– Выше! – крикнул Райен с земли.
Волки, похоже, были готовы сбросить кирпичи прямо ему на голову. Они посмотрели вниз с лесов и, ворча, начали поднимать на лебедках горы стекол – так высоко, что казалось, они исчезли прямо в солнце. Затем волки вытянули шеи и недовольно посмотрели на Райена.
– Еще выше! – сказал Добрый Директор.
А потом сбежал, прежде чем они успели как-то отреагировать.
Когда он только нанял волков для строительства новой школы, то сказал, что будет просто небольшое улучшение – он слегка подновит школу, пока брата нет. Но Рафал не возвращался, и с каждым новым днем Райен придумывал все новые планы ремонта за́мка, делал его все больше и грандиознее, заставлял волков работать все прилежнее, все быстрее, словно постройка новой школы превратилась в попытку отомстить брату-близнецу. Стройплощадка стала такой огромной, что накрывала своей тенью всю старую школу; ученики по-прежнему ходили туда на занятия, носились по коридорам и настороженно разглядывали новый строящийся за́мок в окна.
Райен вернулся в старый особняк и поднялся по лестнице мимо Аладдина и Кимы; влюбленные даже прервали поцелуй, чтобы учтиво кивнуть Доброму Директору, прежде чем присоединиться к стайке всегдашников, идущих на занятия. После Снежного бала прошло полгода, но маленький воришка и принцесса по-прежнему были вместе – хорошее напоминание, что Сториан неплохо разбирается в сказках о любви. Несколько никогдашников окинули Райена скептическими взглядами – таких же взглядов он удостаивался все предыдущие шесть месяцев, словно это из-за него Злой Директор пропал.
Райен поднялся в кабинет, который когда-то делил с Рафалом. Закрыв дверь, он прислонился к ней и глубоко вздохнул.
На самом деле пропажа брата беспокоила его не меньше, чем никогдашников.
Сначала, сразу после Снежного бала, Райен решил, что пусть Рафал просто подуется немного, как ребенок, устроивший истерику. Он думал, что Рафал вернется, когда история с Аладдином отойдет в прошлое, и забудет о своем уязвленном самолюбии. Они, конечно же, ссорились и раньше, расходились по разным углам, чтобы зализать раны, но долг – управлять школой и защищать Сториана – сводил их обратно уже через день-другой. Они любили друг друга, и братская любовь была крепче других чувств. Вот почему перо избрало их Директорами школы – они были верны друг другу, а не определённой стороне, вне зависимости от того, что стояло между ними.
Но прошло несколько недель, потом месяц, и Райен начал подозревать, что случившееся было не простой размолвкой. Он сказал учителям и ученикам, что Рафал отправился в экспедицию на поиски душ, чтобы отобрать для будущей учебы самых талантливых никогдашников: Добро одержало целую серию побед, и ее нужно было прервать. Объяснение звучало правдоподобно. Но Райен знал правду. В сказке об Аладдине Сториан опозорил его брата-близнеца на глазах у всех читателей, впервые выбрав определенную сторону.
Рафал мог много чего вынести.
Но не унижение.
Гордость была его слабым местом.
А теперь она стала еще и колючкой в розе их братских чувств.
А это значит, что Райену придется проглотить собственную гордость, чтобы вернуть его.
Он написал письма правителям Всегда и Никогда, спрашивая, не слышали ли они о прибытии Рафала в их земли, но никаких новостей не получил. Тогда он нанял бригаду фей из страны Гилликинов[7], чтобы они обыскали леса и холмы к северу от школы, – но и это оказалось безуспешным. Он даже посетил в Бормочущих Горах ведьму, владевшую всевидящим хрустальным шаром, но Рафал оставался неуловимым, словно растворился в воздухе.
Райен ждал удара от брата: какого-нибудь требования, захвата заложников или мстительного заговора против него самого или Сториана…
Но ничего так и не последовало.
Тогда Райен разозлился. «Что за избалованный, грубый негодник», – подумал он. Бросил брата, бросил своих учеников, бросил Зло в беде, чтобы Добро его спасало… В душе Райена разыгралась настоящая буря. Его вторая половина когда-то была такой предсказуемой, настолько неотделимой частью его самого, а теперь казалась ему совершенно незнакомой. Он не мог уснуть – его будили приступы страха, сжимавшие грудь и заставлявшие колотиться сердце…
Но, может быть, так будет и лучше, пытался убедить себя Райен, пока проходили недели. Рафал в конце концов вернется. Иначе Сториан бы уже наказал их – лишил бессмертия или призвал нового Директора школы им на смену. Братская любовь никуда не делась. Равновесие не нарушилось. Ну а пока Райен будет управлять обеими школами без обычных ссор и провокацией. Может быть, ему даже удастся по-настоящему примирить учеников. Он, конечно, не будет вмешиваться в дела Зла, но под его руководством никогдашники станут лучше, чем раньше. «Просвещенное Зло», – раздумывал Райен. Разве это не заставит и всегдашников подняться на совершенно новый уровень? Две стороны будут усиливать друг друга, обе – в его власти.
Уважение. Прогресс. Баланс.
В руках одного Директора школы, а не двух.
Райен улыбнулся этой мысли, выглянув из окна кабинета на строящийся замок – замок, который, как он уверял себя, строился из лучших побуждений… начать заново… сделать шаг в будущее…
Но постепенно улыбка Доброго Директора увяла, а грудь снова сжало.
Даже все мысли мира не могут приглушить одного чувства.
Чувства, что без злого брата в нем самом чего-то не хватает.
Что без Рафала и он сам утратил равновесие.
