Талли
Зов снов: Лабиринты ума и сердца
Shamate
На фабрике каждый новый день похож на предыдущий. Все одеты одинаково и делают одно и то же с 9 утра до 9 вечера шесть дней в неделю. Когда день заканчивается, гудят не только мои ноги.
Глаза щиплет. Кажется, что в них что-то есть, но сколько бы я ни пытался их прочистить, ощущение не проходит, и я учусь его игнорировать.
Мои легкие наполняются камнями. Когда воздух стал таким тяжелым? Кажется, скоро даже сердце придется сжимать и разжимать сознательным усилием воли.
Мозг кажется плотнее и меньше. Может, его часть чем-то заменили? Влажной впитывающей губкой. Или просто пустотой. Теперь она в том месте, где находилась моя личность – любимое блюдо, запах, книга, стихотворение, тень, улыбка – сама моя сущность. Я больше не знаю, кто я или что я. Я просто часть машины, выполняющая свою работу. Мысли замедляются, текут, как лава по долине. День за днём. Месяц за месяцем. Годы проходят незаметно. В этом сером сознании, стало трудно понять, почему я остаюсь там? Здесь. Если мое тело не нуждается во мне для того чтобы функционировать. Меня не существует, я ничего не делаю, но тело продолжает жить.
Почему? Ничего не происходит. Я просто работаю – приезжаю, делаю свои дела, отдаю все силы, иду домой, ем и сплю как убитый. Без снов. Обычная жизнь.
И почему она здесь? Со временем я начал ощущать её затылком. Бездну. Она вызывает у меня смутное беспокойство, чувство опасности. Она затягивает в себя атомы моего тела, один за другим. От этого волосы на шее встают дыбом, что-то темное и густое висит у меня между лопаток. Я оборачиваюсь, но ничего нет. Это не от мира сего, но это не значит, что я для него недосягаем.
Особенно ясно я могу его чувствовать по ночам. Когда не могу заснуть от усталости или рыдаю без причины. А ещё когда я иду по парку в свой выходной день, и волна страха прокатывается по моему телу. Я просто прогуливаюсь. Воздух свеж, парк прекрасен – тогда почему она здесь?
Я не знаю точно, что чувствуют другие работники. Но даже если это лишь моя слабость, я не хочу сдаваться.
Однажды на улице я увидел девушку с большим ярким синим ирокезом. Все смотрят на эту феерию цвета и улыбаются. Она тоже улыбается и уходит. Я с удивлением обнаружил, что тоже улыбаюсь широко и искренне. Впервые за несколько месяцев или даже лет.
Прошло несколько недель, и я встретил парня с таким же стилем. Они с той девушкой выглядели как родственники. Нет, скорее как родственные души. Я не мог оторвать от него глаз. Начес был еще более объемным, а на обесцвеченных волосах было нарисовано оранжевое сердце. Черное сердце, но нарисованное на щеке. Тени для век красные, как и губы. Он выглядит веселым и дружелюбным. Глядя на него, я снова улыбаюсь.
"Почему ты так выглядишь?"
"Потому что мне так нравится. Это шаматэ".
Он рассмеялся, как будто сказал что-то очень умное, и ушел. "Шаматэ". Это слово звучит загадочно и знакомо одновременно. Я поискал в Baidu, и экран телефона залило многоцветие.
"Shamate – это китайское произношение слова smart – "умный", название яркого и аляповатого стиля в прическах, одежде и макияже".
Я посмотрел на себя в глянцевую витрину магазина и увидел свои прямые черные волосы и бледное, исхудавшее лицо.
Через неделю я осознал что ищу их и вот мне повезло. Я заметил в парке целую толпу ярких людей. Такие же молодые, как и я, но они кажутся совсем другими, как внешне, так и по настроению. И меня это не пугало, но привлекло.
Я решил поговорить с ними, и оказалось, что они тоже работают на заводах от звонка будильника утром до звонка от окончании смены вечером и так же стараются не потерять себя в однообразии выживания. Я впервые почувствовал себя в безопасности. Они не знали решения, но также как и я искали его. Мои новые знакомые позвали меня в салон, чтобы поделиться тем что отыскали. Там задали только один вопрос:
"Какой ваш любимый цвет?".
"Фиолетовый" – прошептал я.
С тех пор отражение всегда улыбается мне.
Древнейшее мастерство
Пока она ждала своей очереди, пришло не менее пяти человек. В обшарпанном полутемном коридоре в ряд стояли стулья, а за столом у двери сидела пожилая женщина. Стол был завален книгами, стопками бумаг и вязанием. Казалось, что большая часть этих предметов была здесь в эстетических целях, а также для того, чтобы скрыть старушку от множества ожидающих. Все они сидели тихо и явно скучали, за исключением тех, у кого в этом многослойном бетонном гробу работал Интернет. Тишину нарушало лишь мерное постукивание железных спиц при изготовлении очередного шарфа или свитера. Этот звук мог бы вызывать раздражение, но, к счастью, гости этого места почти всегда были погружены в свои мысли и не обращали внимания на внешние раздражители.
Когда клиент выходил, нового звали не сразу. Поскольку делать было нечего, Анна Петровна, как все называли ее в школе, решила засечь, сколько времени тратят на каждого клиента и как скоро вызывают следующего. Ничего определенного из этого не вышло. Крепкий старик лет шестидесяти вышел через двадцать минут, а девочка лет семнадцати, вошедшая через пять минут, просидела там целый час. Еще через полчаса пришла блондинка лет тридцати пяти, и ее впустили только через полчаса после того, как девочка ушла. Спустя три минуты после ухода блондинки, бабушка снова прервала свое вязание и голосом, слишком чистым и мелодичным для ее возраста, объявила:
– Следующий!
Конечно, ее голос уже не раз звучал подобным образом, но когда что-то говорят специально для тебя, всегда обращаешь больше внимания на детали. И вот Анна Петровна, сорокалетняя учительница начальных классов, направилась к тяжелой металлической двери, чтобы увидеть "нечто невероятное". Как говорила жена ее брата и по совместительству лучшая подруга:
– Она расскажет тебе то, что перевернет твою жизнь и сделает твою душу светлее! – Тоня сияла, загадочно улыбаясь. – Ты должна пойти и послушать.
И она пришла слушать. Потому что в наше время всем нужен свет в душе. Ведь уже много лет даже солнце светит на нее чем-то серым и безрадостным, не говоря уже о лампах накаливания или флуоресцентном свете. Поэтому поиски света привели ее в этот темный коридор, к этой черной двери, потертой, испачканной грязью и пылью. Как здесь может быть свет? Больше похоже на притон или секту. В любом случае взять у нее было нечего. Всё что у нее было с собой – это деньги за сеанс и они уже были у них. В остальном она жила от зарплаты до зарплаты. Готовая ко всему и вся, Анна Петровна вошла в дверь, трещины и пятна на которой она изучала последние пару часов.
Внутри тоже была полутьма, но атмосфера совершенно другая. Свет от ламп под абажурами и свечей в банках наполнял небольшую и немного захламленную комнату теплотой и таинственностью. Слева от входа стояла старомодная вешалка. Она была архаичной, с торчащими вверх рогами, на которые когда-то нанизывали шляпы каждый вечер.
Другие вещи здесь тоже были представителями ушедших эпох. В углу, например, стоял звездный глобус, а на стене висел плакат Боуи; книжные шкафы были завалены сборниками манги Slam Dunk, книгами Брэдбери и Стругацких, романами в мягкой обложке со страстными парочками на обложках, томиками Шекспира и Пушкина, Омар Хайяма и Цветаевой, восточными и китайскими сказками. Проигрыватель медленно ласкал бороздки на пластинке Фрэнка Синатры. И, казалось, в такт мелодии, снизу вверх в странных приспособлениях, расставленных по всей комнате, перекатывались неоновые жидкости. Они напомнили Анне Петровне лампы из фильмов семидесятых годов. Там на вечеринках среди разношерстной пьяной и одурманенной толпы всегда был самый отвязный участник, что сидел и смотрел, как яркие шарики желе перекатываются вверх и вниз в лава лампе.
В центре всего этого, окруженная сиянием семи свечей, сидела дама в широких одеждах и с интересом наблюдала за гостьей. Когда их взгляды встретились, дама жестом предложила сесть перед ней. Затем устремила взгляд на шар из полированного стекла на бархатной подушке.
Анна Петровна не нашла ничего лучшего, как повиноваться. Стараясь не задеть груды пластинок, книг и безделушек, она прошла на расчищенную площадку напротив дамы. Только сейчас поняв что она прошла в уличных туфлях прямо по красному узорчатому ковру, Анна Петровна сняла обувь и села в кресло.
Дама не отрывала глаз от сферы. Найдя чашку на ощупь, она сделала глоток. Наступила тишина. Даже Синатра закончил свою песню и замолчал. Гостья уставилась на даму. Провидица, как Анна Петровна окрестила её, смотрела в кусок стекла, и несколько минут, или мгновений, ничего не происходило. Затем тишина вдруг стала сгущаться, и послышался какой-то далекий рокот. Он доносился откуда-то снизу, из-под земли, наполняя комнату вибрацией, словно каждая частица реальности была больна и билась в ознобе. Раздался голос провидицы. Странным образом резонируя с гулом, он не терялся в нем, а звучал четко и ритмично.
– Твоя подруга рассказала мне о тебе, и сегодня я готова поведать тебе историю. Другие приходят дважды, но ты должна быть готова сейчас. Я начинаю.
После этих слов в комнате стало еще темнее, а по стенам поползли тени причудливых форм. Гудение стало более ритмичным и постепенно превратилось в мелодию флейты и струнных. В воздухе запахло пряностями, и провидица закурила сигарету, выдыхая густой сладковатый дым.
В одной деревне, к западу от Каира, жила добрая женщина. Ее муж умер, не оставив ей детей, и от скуки она проводила все свое свободное время, ухаживая за огромным сливовым деревом в своем саду. Дерево было редким сортом из далекой страны. Его купил и посадил муж женщины, сделав главным сокровищем в доме. Весной сливовое дерево расцветало чудесными светло-розовыми цветами, а в конце лета на нем созревали медовые плоды размером с кулак. Каждый день, закончив работу по дому, женщина садилась у окна и любовалась деревом в любую погоду.
Однажды, когда до сбора урожая оставалось несколько дней, добрая женщина, как обычно, наблюдала за садом из своего окна. Был уже поздний вечер. Она едва могла разглядеть дерево и собиралась лечь спать. Вдруг она услышала, как кто-то забирается по наружной стене в ее сад. Женщина хотела выбежать на улицу и позвать стражу, но увидела, что это всего лишь мальчик лет семи. Неловко спрыгнув с забора внутрь, он тут же подбежал к сливовому дереву и принялся яростно срывать плоды и запихивать их в рот. Вместе с сочными плодами грубо отрывались ветки и листья. Всего за пару минут дерево превратилось из драгоценности сада в полумертвое пугало.
Женщина смотрела на эту сцену, и сердце ее наполнялось слезами. Но она горевала не о своей драгоценной сливе. Ее потрясла жадность, с которой этот ребенок пожирал сливы. Даже некоторые косточки были проглочены. Так она и не сдвинулась с места, пока вор не исчез так же, как и появился.
Утром добрая женщина отправилась к знакомому охраннику и рассказала ему о случившимся вечером. Она попросила его найти мальчика и отдать его ей, а не наказывать. На следующий день преступник уже стоял у изуродованного сливового дерева и хмуро смотрел на женщину. Он был худ и грязен, а его одежда принадлежала кому-то постарше и покрупнее.
Несмотря на его неприветливый вид, мальчик послушно начал работать, выполняя все поручения женщины – копать грядки и сажать растения. Женщина трудилась с ним рядом. Мальчик не поднимал глаз и ни разу не взглянул на нее.
После нескольких часов работы, она принесла еду, и мальчик набросился на нее так же яростно, как ранее набрасывался на сливы. Женщина велела ему остаться, и он не ушел. Каждый день мальчик выполнял работу и брал у женщины еду. Она купила для него одежду, и он, не говоря ни слова, переоделся в нее. Женщина продолжала заботиться о воришке, и он мало-помалу начал преображаться. Его глаза ожили и взгляд смягчился, жесты и движения стали свободнее и естественнее. В тепле и безопасности вина и страх покинули его сердце, уступив место благодарности и доверию. И хотя он по-прежнему почти не разговаривал, засыпая на приготовленной для него постели, он всегда крепко сжимал руку женщины.
Голос стих. Видение рассеялось. Дама и ее гостья снова стали частью реального мира. Анна Петровна обнаружила, что ее щеки мокрые от слез.
– Спасибо.
Это все, что она сказала, стоя на пороге. Пройдя через эту дверь, она вернется к своей прежней, привычной жизни, но уже другим человеком. В ее сердце затаился кусочек света, который будет расти и распространяться. День за днем он будет менять разум и душу Анны Петровны.
Дверь за клиенткой закрылась. Дама смочила пальцы слюной, погасила свечи и оказалась во мраке, но ненадолго. В следующий момент раздался щелчок, и в соседней комнате зажегся свет. Из темноты выделился силуэт двери со стеклянной вставкой. Женщина энергично вскочила и направилась к островку яркого света.
Она оказалась в обычной кухне размером пять на пять метров, с обоями в цветочек и серовато-белой мебелью. Повсюду были разбросаны книги, блокноты, клочки бумаги, карандаши и ручки, а также стандартная коллекция посуды, вилок, ложек и кастрюль. На низком кофейном столике лежала дюжина пультов дистанционного управления и инструкции по их использованию. Осторожно маневрируя в небольшом пространстве, женщина добралась до табуретки и неловко плюхнулась на неё. Несколько секунд она шарила руками по столу, пока наконец не нашла свой мобильный телефон. Быстро набрав сообщение "15м перерыв", она отправила его на номер матери, сидевшей в коридоре. Мама, заметив слабое свечение в рукаве, безучастно посмотрела на экран и продолжила вязать.
Женщина называла себя сказителем, но людям было трудно понять, что это значит. Поэтому ей приходилось обходиться привычными терминами: гадалка, провидица, медиум. Проверив список посетителей, она достала из ящика под столом папку. На обложке значилось имя: Максим Каренин. Коллега из компании по продаже бутилированной воды настоятельно рекомендовал ему прийти. Сказительница пролистала “историю болезни”.
Его чрезвычайно тронула история о непостоянстве женщин, навеянная одной из поэм Байрона. Вытащив покрытые рукописным текстом листы, она перечитала новый рассказ, написанный для Максима. В его основе лежала средневековая легенда из Ирландии. Сделав несколько последних правок, Сказительница повернулась к столу с пультами. На каждом из них была надпись: "свет", "звук", "вибрация" или "запах". Сверяясь с записями и беря пульты по одному, она заходила в соседнюю комнату, указывала на скрытые устройства и задавала режимы работы и таймеры.
Через пятнадцать минут приготовления были окончены. Свечи снова были зажжены. Свет на кухне погас. Реальность снова схлопнулась до едва освещенной гостиной. Сказительница уселась на прежнее место, и через десять секунд дверь со скрипом открылась. В нее протиснулся слегка раздраженный мужчина лет тридцати восьми. Под курткой у него был синий рабочий комбинезон с логотипом "Ключевая вода". Новая история началась.
Покинутые
В местах, где нет людей, которые следят за порядком, вещи часто меняют свое местоположение.
Одним из таких мест была старая больница. Она была огромной. А один вид изящной лепнины на фасаде переносил вас на улицы Петербурга. Здание оказалось не по карману ни городу, ни бизнесменам. Так больница и затерялась в самом центре города и была предоставлена самой себе долгие годы.
Поначалу любопытные молодые люди пробирались внутрь через разбитое окно во дворе, но это случалось нечасто и постепенно прекратилось совсем. Благодаря плотно заклеенным окнам снаружи ничего нельзя было разглядеть. Попадая внутрь, посетители не находили ничего, кроме старых массивных столов, стетоскопов и медицинских плакатов. Все это было покрыто толстым слоем пыли и штукатурки, обвалившейся с потолка и стен. Так что, побродив сполчаса среди мусора, незваные гости наносили на стену какую-нибудь умную фразу и разочарованно расходились.
И тогда оставшаяся без человеческого внимания больница наполнялась жизнью. Из стен, из пола, с крыши, из каждого плаката и металлической утки появлялись сознания, давно лишенные плоти. Они бродили, болтали, играли, смеялись, сплетничали и целовались. Мужчина с пышной бородой, выдувая дым из трубки, читал газету. Он сидел в кресле, видимом только ему. Подростки собрались вокруг магнитофона и танцевали под неслышную остальным музыку. Молодой человек в кожаном пальто предлагал дамам в платьях с кринолинами золотые часы, которыми он покрыл свою руку до локтя. Военный в камзоле рассказывал анекдоты паре женщин в облегающих комбинезонах для аэробики. А в самом укромном уголке солдат в камуфляже целовался с девушкой в белой ночной рубашке. Вокруг бегали дети всех возрастов. Было непонятно, во что они играют. Возможно, во все сразу, но им определенно было невероятно весело. Они бегали, врезались друг в друга, рисовали линии на полу, прятались, били по стенам, перекидывались мячом – и все это одновременно и совершенно бессистемно.
Когда хаос достиг апогея из своего укрытия выбрался последний местный обитатель – Татьяна Владимировна. Эта сухонькая старушка и при жизни не слишком любила общество с его пустыми церемониями, разговорами, обязательствами, необходимостью говорить полуправду и отвечать на глупые вопросы. Потому и теперь она с большой не охотой присоединялась к этим по её выражению "клоунам, притворяющимся что ничего не изменилось".
Татьяна Владимировна вытекла из скальпеля брошенного на полу бывшей операционной, огляделась. Присутствующие поприветствовали её. На это она сделала кислую мину, но всё же кивнула. После этого она совершила обход больницы в поисках уединения, но в каждой комнате было по меньшей мере человек двадцать и это ещё без учёта постоянно циркулирующих детей. “Здесь покоя мне не найти” – решила старушка и отправилась во внутренний двор. Но и тут оказалось многолюдно. Внутренний двор в сущности представлял собой парковку для двух автомобилей скорой помощи и зону выгрузки пациентов. Так что обширным назвать его было нельзя. К тому же он весь зарос травой почти с человеческий рост и местные обитатели стали устраивать в нём игры вроде жмурок.
В печали старушка поплелась на крышу. Больница всего в два этажа, но с высокими потолками что давало неплохой вид на округу. на перестроенный порт; на корпуса нескольких университетов, не менее старые чем сама больница; на пустыри и развилки дорог – на жизнь и живых.
На крыше тоже было много людей, но все они молчали и просто смотрели вокруг. Татьяна Владимировна аккуратно пробралась поближе к краю и присела. Время для свободного сознания течет иначе. С этой крыши за мгновения они наблюдали как начинаются и заканчиваются грозы, как встаёт и садится солнце, как изнашиваются стены и стирается разметка на шоссе, как люди проносятся мимо бесконечными вереницами.
Это зрелище ободрило Татьяну Владимировну. Всю свою жизнь она работала в этой больнице. Ей нравилась её работа. Она чувствовала что делает что-то хорошее, помогает людям, да и пустых разговоров совсем не было. Кто будет тратить время на болтовню когда чья-то жизнь на кону каждую минуту? Так она и умерла, на дежурстве, за любимым делом, и совсем ни о чём не жалела. Разве что о том что в этих стенах распрощалось с жизнью столько болтунов и экстравертов.
А время шло и вот кто-то вновь решил навестить забытую больницу. Все мигом это почувствовали и поспешили ретироваться. Стоило Татьяне Владимировне подумать о своём скальпеле как она на огромной скорости тут же влетела в него. Движение вышло резким и скальпель завибрировав сдвинулся вправо почти на сантиметр. Нечто похожее произошло с многими предметами: где-то слетел листок со стола, гвоздик выпал из стенки, плакат покосился, пыль взметнулась, окно скрипнуло. Всё чуточку изменилось, но не существует того кто бы это заметил.
Девушка лет двадцати пяти с дредами и в длинной юбке отодвинула кусок фанеры прикрывающий разбитое окно на первом этаже.
– Это у нас вроде как достопримечательность, – заявила она своим спутникам, парню и девушке, – много всяких историй про это место есть.
Она расчистила путь и пригласила их внутрь. Ребята замешкались, и она пролезла первой.
– Вам понравится! Говорят здесь есть призрак девочки зовущей маму! – слишком энергично для замогильного шепота проговорила она, высовывая голову из окна.
– Да, я уже чувствую здесь мрачную атмосферу, – ответила девушка, – Может всё же не пойдём? – неуверенно спросила она своего парня.
– Как хочешь, а я посмотрю, – ответил парень и начал пробираться в окно.