Софья Сергеевна Маркелова
Серповница
Ноги еле слушались, и тело все тяжелело и тяжелело с каждым шагом, налитое усталость, как свинцом. Путь до соседней деревни широкой двухколейной лентой убегал вперед, поднимаясь на холмы и исчезая за крутыми поворотами. Идти Егору вдоль этой дороги было далеко, а он уже весь вымок насквозь, так еще и голову нагрело. Вот только спастись от солнца не представлялось возможным – ни деревца в округе не росло, ни куста не было, чтобы под ними укрыться. Только желтая нива волнами вздымалась всюду, куда ни глянь.
«Поле это широкое-преширокое, безбрежное, золотистое, как солнечный свет. Аж переливается все!.. Шумит, колышется трава на нем, будто единая живая душа, скованная летним жаром. Во все стороны пшеница стелется, до самого горизонта, и только чистое небо давит сверху на царство желтизны… Забредет сюда человек – потеряется, заплутает в густых зарослях, что ноги ему опутают стеблями. После ляжет на землю, прислушается к шелесту ветра, да и пропадет. Никому больше отыскать его не удастся. Потому как поле его заберет», – так говорили старики во всех окрестных селениях об этом пшеничном поле, раскинувшемся в долине вдоль речки Каменки.
Да Егор и сам знал – что-то неладное творилось с этим местом: он не раз и не два в детстве блуждал в золотистых волнах, заплутав средь высоких колосьев, или же засыпал прямо там, на примятой траве, хоть и не чувствовал сонливости. Но каждый раз бог его миловал, ничего дурного не происходило. Хоть страшно всегда было там ходить, будто следил кто-то исподтишка.
И потому теперь он ступал по дороге, никуда в сторону не сворачивая, как бы ни манила его желтая нива. Нельзя было подчиняться этому зову.
Нескоро вдали показалось темное пятно, вздымавшееся над золотистыми валами. Высокое старое дерево, расправившее свои длинные спутанные ветви над землей, хорошо было заметно на большом расстоянии. Единственная на километры вокруг яблоня, в корнях которой и зарыл свои деньги Боря, была конечной точкой пути Егора.
Он оглянулся по сторонам и долго смотрел вдаль, куда убегала полоса дороги. Ни единой живой души. От пшеницы, тяжелыми складками раскинувшейся до горизонта, веяло спокойствием. Мягко покачивались колосья, убаюкивая разум. Все поле казалось тихим и безмятежным.
Свернув с дороги в шелестящую траву, мгновенно опутавшую ноги, Егор двинулся напрямую, намереваясь скорее пересечь ниву и добраться до дерева. Пшеница ластилась к телу, гладила руки юноши, манила прилечь на землю и отдохнуть. Делать каждый шаг становилось все тяжелее, то ли из-за того, что приходилось протаптывать тропу, то ли из-за жары. И когда Егор, уверенный, что скоро уже подойдет к яблоне, обернулся, то на мгновение очень удивился – он стоял посреди золотистого моря, и нигде не виднелось ни кромки леса, ни ленты дороги.
Где-то вдали раздался протяжный звонкий крик, медленно сходящий на нет, будто какая-то птица горько плакала. И после наступило глубокое молчание и тишина, ничем не прерываемые. Не было ни ветра, ни иных звуков, даже пшеница не шелестела.
Егор сглотнул и опасливо начал озираться по сторонам. Но он был в после один, как и прежде, хотя теперь в его душе поселился какой-то странный испуг и неясное предчувствие беды. Едва справляясь с собственными ногами, которые стали неподъемными и цеплялись за стебли, путаясь в траве, Егор побрел дальше. Неожиданная усталость погребала его под собой. Земля так и манила прилечь отдохнуть, втянуть терпкий запах злаков, готовых к жатве, и заснуть на несколько часов, пока полуденный зной не исчезнет.
«Нет!» – подумал Егор, резко бросаясь бежать к маячившей впереди яблоне.
Нельзя было останавливаться в этом проклятом поле. Здесь явно что-то было не так: сама почва под ногами будто дышала, а колосья тянулись к юноше. Он упал на колени возле самых корней яблони как подкошенный, тяжело дыша и обливаясь потом. Будто не пересек поле, а вспахал его.
Едва заметный участок вскопанной земли под самым деревом Егор различил сразу же. Вооружившись лопатой, парень с усердием принялся копать, отбрасывая в сторону черные влажные комки земли. Он так торопился скорее добраться до клада и убраться с этого пугающе тихого поля, остервенело раз за разом вспарывая лопатой почву, что забыл о бдительности.
