Софья Бекас
Приручить Сатану
Глава 2. Чёрная кошка в тёмной комнате
«Очень трудно искать чёрную кошку в тёмной комнате,
особенно, если её там нет».
Радостное весеннее солнце, иногда выглядывающее из-за дымки облаков, напоминало спелое яблоко или персик, неуклюже плывущий по небу. Желтогрудые синицы звонко пели под окнами свою повторяющуюся из года в год песню, и казалось, будто всё в этом мире лениво просыпается от глубокого сна.
Ева стояла на автобусной остановке в прекрасном настроении и смотрела прямо в дымчатое небо, провожая долгим взглядом огромные серые перья, когда вдруг рядом с собой заметила, как она про себя окрестила, «человека в окне». Он вглядывался в даль между домами, словно видел там что-то особенное, и курил, при этом весь дым сносило ветром в сторону Евы. Закашлявшись, девушка отошла от него подальше, однако это не имело никакого результата: ветер словно нарочно поменял направление, и дым всё равно летел в её сторону. Ева зашла за остановку и некоторое время стояла там, пока снова не почувствовала едкий запах табака.
«Человек в окне» тоже решил отойти назад, видимо, чтобы не мешать другим людям, и тогда Ева вернулась обратно, тут же наткнувшись на курящего. Так продолжалось довольно долго, пока терпение Евы не закончилось.
– Простите, пожалуйста, – обратилась она к нему как можно дружелюбнее. Парень лениво повернул голову в ее сторону и молча окинул её взглядом с ног до головы. – Вы не могли бы курить в другом месте? Весь дым сносит в сторону остановки.
Человек странно посмотрел на нее и сухо ответил:
– Я не курю.
– Простите, пожалуйста… – снова пробормотала Ева, но тут подошел автобус, и человек исчез среди толпы пассажиров.
Еву одолевали сомнения. Давно забытые чувства вдруг ожили в ее груди, заметались в ней, как испуганные птицы в клетке, обвили своими стеблями сердце и проросли тонкими колосками в разуме. Страха не было, было что-то другое… Обречённость, что-ли? Она медленно обвела взглядом дома вокруг себя, остановку, людей, куда-то летящие по шоссе машины и саму дорогу, на которой можно было задохнуться. Всё такое знакомое вдруг показалось ей совершенно чужим, как будто она видела это в первый раз, и едкий, удушливый запах гари снова ударил в нос и заполнил легкие. Ева начала задыхаться.
В метро ей стало легче. Метро она вообще любила больше, чем любой другой вид транспорта, по крайней мере, в городе: ей нравились трамваи, поезда, электрички – всё то, что передвигалось по рельсам, уезжало куда-то далеко-далеко в неизведанную страну и забирало ее с собой. Почему-то именно тихий стук колёс о рельсы и быстро сменяющийся пейзаж за окном успокаивал её, убаюкивал покачиванием из стороны в сторону и дарил надежду на лучшее.
К Саваофу Теодоровичу Ева приехала вовремя. Мужчина сразу открыл ей дверь, словно знал о её приходе, хотя девушка даже не успела позвонить.
– Добрый день, Ева, – любезно поздоровался он, приглашая внутрь. – Мы как раз пьём чай. Присоединитесь к нам?
– С удовольствием, – честно ответила Ева, которая ещё не успела поесть.
– Тогда это будет небольшой расплатой за вчерашний день, – шепнул ей Саваоф Теодорович, принимая лёгкое пальто девушки. – Чувствуйте себя как дома.
За столом сидели Ада и пожилая дама, бывшая коллега Саваофа Теодоровича, и пили чай.
– Прошу, – мужчина отодвинул стул рядом с собой, обозначая таким образом место Евы. Дама не обращала на девушку особого внимания, а если и смотрела, то делала это вполне ласково и дружелюбно. Ада тоже слегка улыбнулась и помахала ей рукой. – Вы где-то учитесь, Ева? – спросил Саваоф Теодорович, наливая чай.
– Да, уже четвёртый курс.
– И на кого?
– Искусствовед.
– Интересно, – хмыкнул он, словно это было что-то действительно необычное. – В религиях, наверное, разбираетесь?
– Есть такое, – Ева робко улыбнулась, не совсем понимая, похвала это или нет.
– И в христианстве? – Саваоф Теодорович лукаво улыбнулся и слегка прищурил глаза.
– Да, конечно.
– И как, по-вашему? Правдоподобно?
– Простите?..
– Видите ли, я тоже неплохо разбираюсь в этой сфере, – Саваоф Теодорович издал странный смешок, вовсе не соответствующий сказанному, – и могу дополнить некоторые Ваши знания. Библия верна, спору нет, но и в неё вместилось… не всё: существуют притчи и легенды, о которых мало кто знает. Могу рассказать потом. Если Вам интересно, разумеется…
– Что Вы, очень интересно! – улыбнулась Ева в ответ на его заинтересованный взгляд. – Я с удовольствием Вас послушаю.
– Приятно слышать… – протянул Саваоф Теодорович и переключился на разговор с женщиной.
Ева долго вслушивалась в их речь, стараясь понять язык, но попытки оказались тщетны. Это был явно язык не южной или восточной страны, какой-то европейский. Создавалось впечатление, будто Ева его знала, но никак не могла догадаться, какой именно. Заметив настороженность девушки, собеседники тут же замолкли и уставились на неё.
– Я пыталась понять язык, – неловко оправдалась уличённая Ева под строгим взором Саваофа Теодоровича. Тот тихо усмехнулся и отпил из своей кружки.
– Зря стараетесь. Это латынь.
– Латынь?.. – Ева переводила округлившиеся глаза с одного на другую. – Но ведь это…
– Мёртвый язык.
Дальше они продолжили беседу, словно разговаривать на латыни в современном мире – совершенно обычное дело, а Ева стала задумчиво разглядывать содержимое чашки. Латынь… Почему латынь? Красивый язык, безусловно… Язык медицины… Язык католической церкви… Но всё же мертвый язык. Очнулась она, только когда Саваоф Теодорович и женщина поднялись из-за стола, явно закончив чаепитие.
– Простите, пожалуйста, – тихо обратилась девушка к Саваофу Теодоровичу, когда тот собирал со стола чашки, – как мне лучше к ней обращаться?
Саваоф Теодорович на пару мгновений задумался.
– Зовите её… М… Как бы лучше перевести, – совсем тихо пробормотал он, однако Ева услышала. – Обращайтесь к ней просто Мария, но, я думаю, Вам это ничего не даст.
– Мария? – почему-то переспросила Ева, посмотрев на женщину. Имя «Мария» подходило ей меньше всего.
Вдруг послышался треск лопающейся лампы: в доме пропал свет, и всё мгновенно погрузилось в темноту.
– О, простите, пожалуйста! Сейчас я всё исправлю… – послышался откуда-то голос Саваофа Теодоровича.
Потом наступила тишина.
«Почему так темно? – подумала Ева, пытаясь нащупать руками мебель. – День же за окном… Опять ты играешь со мной, да, разум? Надеюсь, что нет… Ты молчал четыре года, с чего бы тебе начать говорить? Не думаешь ли ты, что это плохая идея?»
Казалось, Ева прошла уже четыре гостиных и три кухни, но всё вокруг как будто вдруг куда-то исчезло: не было ни мебели, ни людей, ни стен – ничего.
– Саваоф Теодорович!.. – крикнула она в темноту.
– Да-да, я здесь. Одну секунду, Ева, – ответил ей где-то совсем рядом мужской голос. Ева, вытянув руки, пошла вперёд, но никого не нашла.
– Где Вы? – снова позвала она, но вокруг будто была не красиво обустроенная кухонька, а бескрайний космос. Где-то справа послышался частый цокот копыт о бетонный пол и звук настраиваемого баяна.
– Погодите немного, Ева. Пробки, наверное, выбило. Я сейчас всё сделаю, не волнуйтесь.
Девушка медленно, слепо вглядываясь в темноту, нашарила руками пол и осторожно опустилась вниз. Под её ногами был голый, холодный, сырой бетон.
«Пробки выбило, – повторила про себя Ева, обнимая руками колени. – Что это значит? Без понятия. Разве пробки может выбить? Почему пробки, и зачем их выбивать? – её мысли начали путаться, но она этого не замечала. Где-то закапала вода. – А… Наверное, пробки из-под шампанского… Они тоже… Вылетают… Но не выбивают же. Зато с таким же звуком, как лопается лампочка. А ведь, если неудачно открыть бутылку, вылетевшая пробка может разбить лампу. Тогда свет тоже погаснет…»
Время шло, но ничего не происходило.
– Саваоф Теодорович! – крикнула девушка, и в её голосе послышались нотки страха.
– Буквально минуту, Ева! – снова ответил мужской голос. – Скоро уже дадут электричество…
Послышался приближающийся цокот копыт. «Цок-цок, цок-цок, цок-цок», – почти бежал к ней кто-то, скрытый темнотой. «Судя по звуку, животное небольшое, – подумала Ева, пытаясь найти во мгле источник звука. – Баран или козёл… Правда, почему-то складывается ощущение, будто он идёт на двух ногах, а не на четырёх».
В правом ухе вдруг кто-то громко заиграл на баяне, отчего Ева дёрнулась всем телом. Она никого не видела. Музыка, вначале задорная и весёлая, всё ускорялась и ускорялась, пока не превратилась в ужасный набор звуков: кто-то уже не играл, а просто в каком-то странном остервенении раздувал меха. Хотелось, чтобы всё оказалось страшным сном.
Прошло ещё некоторое время, прежде чем послышался звук чиркающей спички, и зажжённая свеча осветила чьё-то жуткое, чахоточное лицо. В отдалении стоял «человек в окне», и пламя рисовало глубокие чёрные впадины на его и без того худом лице. Он смотрел на Еву пронзительным, немигающим взглядом; казалось, будто в воздухе парила только одна голова, а тела вовсе не существовало, однако, когда глаза немного привыкли к полумраку, Ева разглядела его фигуру.
Паренёк опирался локтями на стол и рассматривал девушку со спокойным любопытством во взгляде, если так можно было сказать про его смотрящие в разные стороны глаза. Несмотря на жёлтый свет, его лицо было таким же мертвенно-бледным, как в первый раз, а глаза, пусть и не вселяли прежнего страха, жили собственной жизнью.
– Я слушаю Вас.
Голос глухой, надтреснутый.
– Как Вы здесь оказались?
– Я тут живу.
– Но тут только что были другие люди.
– Это не мешает мне сейчас, в данный момент времени здесь находиться.
Ева хотела было подняться, но потом передумала.
– Я не слышала, когда Вы пришли.
– А я никуда и не уходил. Я всегда рядом – в ливне, снегопаде, грозе, – даже если Вы этого не видите.
– Где Саваоф Теодорович?
На лице «человека в окне» отразилось искреннее недоумение.
– Где… кто?
– Саваоф Теодорович. Вряд ли Вы его не знаете, раз тут живёте.
– Отчего же? В нашем доме много жильцов, всех не упомнить.
– Каких жильцов? – теперь уже была очередь Евы удивляться. – Это частный дом.
– В таком случае, Вы ошиблись адресом, девушка. Тут тысячи квартир, и с каждой смертью их количество растёт. Откуда уж мне знать, в какой квартире живёт… Как Вы сказали?
– Забудьте, – Ева зябко поёжилась, потому что становилось прохладно. – Кто играл на баяне?
– О, вот это я знаю, – улыбнулся «человек в окне», обнажив ряд неровных зубов. – Это мой сосед, козёл.
– Всё-таки козёл, – пробормотала себе под нос Ева, даже не удивившись ответу. «Человек в окне» весело хмыкнул.
– А Вы думали, кто?
– Я думала баран.
– Нет-нет, у нас только волк и козёл. Баранов в чистом виде нет.
– Что значит…
Ева хотела спросить, что значит фраза «баранов в чистом виде нет», как вдруг справа, там, откуда слышался цокот копыт, зажёгся прожектор и осветил фигуру огромного чёрного козла, стоящего на задних ногах, с баяном в лапах. Козёл стоял неподвижно и смотрел жёлтыми, неприятными глазами с горизонтальными зрачками прямо на замершую Еву. Козёл сделал один шаг, другой. «Цок. Цок», – отразились они эхом от голого бетонного пола. «Ну же, давай, – почему-то подумала Ева, глядя на козла. – Сыграй мне…»
И тут козёл начал быстро-быстро раздувать меха, словно хотел сломать баян, а не сыграть давно знакомую, родную мелодию. Ева вздрогнула от резкого звука и отползла назад.
– Тебе страшно? – кровожадно улыбнувшись, спросил «человек в окне». – Прямо как тогда?
– Да, – прошептала севшим от страха голосом Ева. – Прямо как тогда.
– Значит, мы угадали с программой! – весело воскликнул «человек в окне» и хлопнул в ладоши. – Мы благодарим за выступление господина козла, но теперь нам бы хотелось послушать мистера волка…
Прожектор погас, и всё снова погрузилось во тьму. Даже свеча куда-то пропала.
– Саваоф Теодорович?.. – прошептала Ева, оглядываясь по сторонам. Всё было тихо.
– Его здесь нет, – ответил из темноты чей-то низкий, на первый взгляд добродушный голос. – Не ищи его, это бесполезно: он растворяется в темноте. Он и есть тьма.
– Кто Вы?
– Я?.. М… Я всего лишь бедный музыкант, живущий по соседству с козлом.
Его речь прервал странный звук, как будто кто-то резко провёл смычком по струнам.
Еву передёрнуло.
– Где Вы?
– Слушайте внимательнее, и, может быть, в шелесте листвы Вы услышите пароль – конечно, если у Вас богатое воображение. Вам бы стоило понять логику этого места: чем раньше её поймёте, тем проще Вам будет. Вокруг Вас темнота, Вы ничего не видите, а потому и меня не существует. Но стоит Вам пролить хоть капельку света, как она создаст меня, и я стану реальностью.
Где-то щёлкнул прожектор, и поток яркого белого света упал на огромную фигуру волка, сидящего на стуле. На нём был чёрно-белый концертный костюм с большой бабочкой, повязанной на толстой шее; в одной руке он держал смычок, а второй придерживал за гриф виолончель.
– Да здравствует Ева, наш новый герой! – начал волк, между слов проводя смычком по змееобразным струнам совсем не под настроение читаемых им строчек. – В фате королева, в вуали король! Как шахматы, будут на поле они: рука игрока их от смерти хранит!
Свет снова погас, и всё погрузилось в темноту.
«В фате королева, в вуали король… – повторила про себя Ева, слепо шаря рукой впереди себя. – Пешка, которая становится ферзём… И ставит королю мат».
Вдруг вдали замаячило большое пятно света. Постепенно приближаясь к нему, Ева разглядела каминную решётку, а потом и кирпичную кладку вокруг, но больше ничего.
– Добрый вечер, Ева.
Мужчина сидел в высоком кресле боком к пламени и слегка щурился, рассматривая прибывшую гостью. Вокруг всё было совсем темно.
– Где мы?
– А это имеет значение? – спросил Саваоф Теодорович, закрывая лежащую на коленях книгу. В свете огня его зелёный глаз переливался из мохового в жёлто-салатовый.
Ева обвела взглядом темноту вокруг и даже опустилась на колени, чтобы потрогать её руками. На ощупь она была похожа на ковёр с очень мягким ворсом.
– Тьма привлекательна, не правда ли? – глухо спросил Саваоф Теодорович, наблюдая за действиями Евы. – Она, как и любое живое существо, может быть тёплой и ласковой, а может быть холодной и опасной. Что ты чувствуешь?
– Она тёплая и ласковая. А ещё мягкая и очень пушистая… – ответила Ева, зарываясь пальцами в глубокий ворс.
– Хорошо…
– Кто все эти люди? И люди ли?
– Сложно сказать, – пожал плечами Саваоф Теодорович, неотрывно глядя в одну точку. – Душа есть, а это главное. Не страшно, когда человек умирает телом – страшно, когда мертва душа.
– Где Ада?
– Оставим её пока, – отрезал Саваоф Теодорович и наклонился куда-то за спинку кресла. За ней кто-то тихо мяукнул, и мужчина вдруг достал оттуда пушистую чёрную кошку.
– Какая хорошая! – по-детски воскликнула Ева, глядя на кошку. – Можно?
Саваоф Теодорович брезгливо поморщился, но всё же отдал ей кошку. Ева с некоторым трепетом взяла её на руки, осторожно, чтобы никак не навредить, перехватила поперёк живота и прижала к груди. Саваоф Теодорович погрузился в изучение какой-то другой книги, и так они сидели некоторое время, находясь мыслями в разных измерениях. Наконец, он оторвался от чтения и перевёл взгляд на Еву. Она сидела на коленях перед камином, подставив спину огню, и запускала пальцы в густой чёрный мех, чем-то напоминающий окружающую их темноту. Светлые волнистые волосы отливали жидким золотом, а в нежно-голубых глазах появились оранжевые искорки. Саваоф Теодорович задумчиво пролистал ещё несколько страниц, пробежался по ним глазами, словно знал их содержимое наизусть, и отложил книгу на рядом стоящий маленький столик.
– Ты такая красивая, – вдруг сказал Саваоф Теодорович, смотря пустым взглядом на Еву. – Что ты забыла на земле, маленький ангел? Разве твоё место не среди облаков и лазурных равнин, именуемых небесами? И глаза, и волосы, и душа – всё в тебе прекрасно… Даже портить не хочется. Но знаешь, ты бы стала достойным украшением моего дома. Правда, у меня уже есть одна Ева… Но ничего страшного, пусть будет ещё одна. Ты бы заняла почётное место на полке рядом с Иудой и Каином… Только по другую сторону от меня. Не тебе стоять рядом с предателями и убийцами, не тебе…
Где-то гулко напольные часы пробили двенадцать ударов. Саваоф Теодорович встрепенулся.
– Время не ждёт, и нетерпеливый механизм уже отбивает полночь! Мне пора, маленький ангел. Набирайся сил, ведь нам предстоит не один бой! И ведь тебе потом предстоит превратиться из пешки в королеву…
Саваоф Теодорович поднялся и, лукаво усмехнувшись, ушёл за камин, а через секунду его уже не было: он растворился в темноте.
Всё смолкло, даже камин позади Евы как будто стал тише. Девушка была одна около рыжего весёлого огонька, пляшущего за каминной решёткой, а вокруг неё не было ничего, кроме бесконечной беспросветной тьмы. В её руках мяукнула кошка. Ева опустила глаза вниз и наткнулась на слишком осмысленный и внимательный взгляд ярких зелёных радужек с большими круглыми зрачками. «Какая прелесть, – подумала Ева, ласково прижимая кошку к груди и поглаживая её за ушком. – Какое замечательное, милое животное… Разве может оно приносить несчастья?» Кошка снова мяукнула, и в этот раз ей послышалось чьё-то неразборчивое имя.
– Кого ты зовёшь, котёнок? Уж не меня ли? – кошка ещё раз мяукнула, глядя прямо в лицо Евы. Отчего-то её глаза показались Еве знакомыми.
– Прости, я не знаю, что ты хочешь сказать. Людям не дано понимать язык животных – ну, или животным не дано говорить по-человечески…
– Е… в…
– Ты зовёшь меня? Зачем?..
– Ева… Ева!
И кошка вдруг стала стремительно принимать человеческие черты, пока окончательно не превратилась в Аду.
– Ева! Проснись!
– Что?.. Что такое?..
Ева медленно поднялась. За окном уже садилось солнце, окрашивая небо в зеленоватый цвет и заливая гостиную рыжим светом.
– Лопнула лампочка, – сказал Саваоф Теодорович, осторожно присаживаясь на край дивана. – Вы потеряли сознание, видимо, от испуга…
– О, простите…
– Не стоит извиняться, главное, что с Вами всё в порядке.
– Это моя вина… Наверное, мне стоило предупредить…
– Пожалуйста, только не волнуйтесь. Давайте я почитаю Вам стихи, и мы закончим этот день на приятной ноте.
Ева большими глазами смотрела на Саваофа Теодоровича, не веря своим ушам. Стихи, словно музыка, обволакивали пространство вокруг и сплетались в единую замысловатую паутину. У Саваофа Теодоровича был приятный, мягкий бас, и его голос постепенно усыплял уставшее от избытка пережитых эмоций сознание. Поэзия слилась в единый монотонный фон, глаза закрылись, а тело, словно тряпичная кукла, полетело в темноту наступающего сна. Находясь где-то на границе между сном и реальностью, Ева лениво наблюдала, как Саваоф Теодорович закрыл книгу, опустил Аду на пол и, подойдя к ней, укрыл сверху тонким пледом.
Еве снилось, будто она шла по вечерней улице и, пританцовывая, тихо напевала мелодию:
– Сможешь найти чёрную кошку в тёмной комнате?
Одного человека в многомиллионном городе?
Иголку в стоге сена? Сказать, что было раньше: курица или яйцо?
Выковать мне из света обручальное кольцо?
Не трудись, я знаю, что это невыносимо сложно,
Я не прошу тебя делать то, что заранее невозможно,
Просто теперь после этих невыполнимых задач
Я не увижу опустившиеся руки и разочарованный плач.
Лёгкий бриз шелестел листьями деревьев, на которых росли разные экзотические фрукты; кипарисы надменно возвышались над небольшой аллеей, уходящей прямо к морю, где далеко-далеко на водной глади виднелась маленькая белая яхта.
– Так вот как для тебя выглядит рай.
Мощёная набережная с оставшимися после короткой летней ночи огоньками извивалась вдоль береговой линии. Большинство встречали на море закат, и лишь немногие видели его в часы рассвета. Сейчас был именно такой момент. Маленькое солнце показалось из-за покрытых тёмным лесом гор, заливая белым золотом ещё не очнувшуюся после глубокого сна морскую пучину. Белый парус на фоне полутёмного неба смотрелся очень свежо, и утренний ветер надувал его новыми бодрящими силами. Морская вода, словно повидло, растёкшееся вдоль причала, так и манила опустить в себя руки.
Еве хотелось взлететь, почувствовать весь вкус утреннего бриза. Она побежала по аллее, окрылённая чувством необыкновенной лёгкости, и вдруг… Действительно взлетела! Ветер ударил в лицо, расправляя за спиной белые крылья, и солнце встретило её широкими объятиями. Некоторое время Ева висела высоко над водой и просто смотрела на этот завораживающий пейзаж. Наконец, она сложила крылья и стрелой полетела навстречу глубокой синеве. Вода сомкнулась над ней, заключая в цепкие путы и увлекая далеко вниз, но Еве было необыкновенно хорошо и спокойно, несмотря на то что свет постепенно отдалялся всё дальше и дальше, пока не стало совсем темно.
Ева проснулась с необъяснимым чувством свежести – ни следа от былой усталости. Часы рядом с кроватью показывали половину первого ночи. Ева осмотрелась вокруг: её комната, залитая тонким лунным светом, была едва видна из-за непривыкшего к темноте зрения.
