Софья Аллилуева
Сады цветут
ГЛАВА 4
Вот и весна приближалась к концу. Сладостный май, весь пропахший курчавой сиренью, аккуратно склонял в повиновении лету свою ярко-изумрудную голову. В 11 «А» близился выпускной. Уроки были скорее разговорными, нежели поучительными – учителя и ученики уже мысленно прощались друг с другом.
–Вот я, барышни-выпускницы, поступлю в ленинградский институт, да на кого-то там, а на историка! – восклицал Алексей Петров, надевая на себя выдуманную шинель и изображая Наполеона. – И заживу себе там, окруженный книгами о пирамидах, войнах, и, надеюсь, обществом таких же красивых дам!
ПРИМЕЧАНИЕ:
Алексей или, как его чаще называли, Лёшка Петров, столкнется с войной не только на страницах учебника. Более того, с последним ему так и не доведется соприкоснуться: сначала будет фронт, обезглавленная началом войны Родина, путь от сгоревших полей Севастополя до обломков Рейхстага, а после – возвращение домой без глаза и одной руки. Постаревший за четыре года на лет двадцать, Лёшка, тот самый весёлый, никогда не унывающий Лёшка, уйдет под землю не от бесконечных пуль врага, а от одной – своей собственной.
– А ты кем стать хочешь, Вась? Полковником небось? – сказал Лёшка, да так, что в классе раздались смешки.
– Не твое дело, Лёшка. Кем захочу, тем и буду.
– Да небось папаня твой пригрел уже тебе место у себя на службе! – послышалось сзади.
– Брось эту чушь! Никто ничего никому не грел! – резко развернувшись, процедил Василий куда-то в пустоту.
ПРИМЕЧАНИЕ:
После начала боевых действий у Василия, из-за чина его отца, была возможность провести всю войну в безопасных местах эвакуации Татарстана. Но он тайно отправляется на фронт, где доблестно сражается в тылу у врага. По ускоренному обучению стал снайпером разведки. Вернулся с войны в марте тысяча девятьсот сорок пятого
А Наденька молча сидела у окна, подперев лицо рукою: мысли её были где-то там, у стен математической школы, где Юрка со своими товарищами иногда прогуливали уроки в ближайших парках. Но мысль её была не о нём, а о том, что произошло недавно: как его угораздило влюбиться в неё? Ведь он так далёк от её идеала: худощав, довольно меланхоличен, да при этом еще и математик! Что он имеет общего с тем же вечно обремененным страстью Лермонтовым? Или патриотичным Пушкиным? Да, может он и любит Родину, любит её… Но стихов-то он не пишет ни про то, ни про другое! Порой он настолько взбалмошен, что даже кажется, будто он сейчас вот-вот взлетит ввысь из-за своей энергии…А в романах и стихах герои не такие: молчаливы, но героичны, ответственны, а не упрямы. А он что…Впрочем, Надя и сама толком не понимала, что чувствовала к этому «математику до мозга костей», но от звука его имени по телу будто разливалось тепло, но думы её никак не хотели поддерживать такой настойчивый язык тела. А жаль…
Внезапно зашёл учитель. Все споры резко затихли. Он сел, медленно опустив голову на сложенные руки. Взгляд его аккуратно изучал каждого сидящего.
– Ну что, выпускники-новобранцы, готовы покинуть стены школы? Понятное дело, что учить математике теперь вас, граждане, уже нет надобности: уже кончается теория – вступает в свои права практика… Практика жизни.
Все единогласно заключили, что уже готовы. Хоть и на самом деле никому не хотелось расставаться с таким привычным укладом жизни.
– Запомните, – продолжал он – самое главное – это служить Родине и на благо её процветания. Наше государство, знаете ли, всё делает для вас. Просто хочу, чтоб вы знали: щас времена непростые, и даже если и выпадет надобность эдакая сражаться за Отечество – бейте смело врага и всех его отпрысков. Не нужно никого жалеть, если дело касается сохранности нашего государства! – он стукнул кулаком об стол, и щеки его налились румянцем, будто он вот-вот и лопнет.
– А разве жестокость – выход? – проговорила Нина Петрова. – мы ведь подобными врагу становимся.
Презрительно усмехнувшись, учитель проголосил:
– Ну Ниночка, куда Вы лезете, милочка? Вам, женщинам, в такие сложные дела, как война, лезть и вовсе не стоит. Вы меня извините за мою некомпетентность, но «не бабское это дело», как говорится. А потому и смысла говорить с Вами нет.
– Протестую, Иван Михайлович! Женщина испокон веков воевала наравне с мужчиной! Я и сама бы пошла воевать, если б на кону лежали моя Родина и моя семья!
– И верите ли вы в эти сказки? Да Вы знаете, на что женщина на войне годится?! Только на… – вскинув руки, пробурчал раскрасневшийся учитель математики, едва ли не упав со стула, пока не раздался звонок.
Вера потускнела, взгляд её разочарованно опустился в пол. Прежде весёлая, её было не узнать. Взяв свой ранец, она выбежала из класса. Надежда рванула за ней.
– Ну чего ты ревёшь, дурёха? Ты же знаешь, что он всегда такой… резкий. – пробормотала Наденька, мягко обняв подругу рукой.
– Неправда это, слышишь! Я, ты, мы все… Мы ведь тоже смелые, ни грязной, ни самой чёрной работы не боимся, так почему о нас такое мнение?
– Да потому что мы с тобой, Нинка, умалчиваем об этом, мол сделано да и сделано, а война то… Мало ли что люди подумают.
– В этом и горькая наша правда…– опустив голову, прощебетала Нина, ещё не зная, что ближайшее будущее позволит ей сдержать своё слово, сказанное перед учителем.
«…Вы наплюйте на сплетников, девочки!
Мы сведем с ними счеты потом.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Что идете войной наугад…
До свидания, девочки!
Девочки,
Постарайтесь вернуться назад.»
Б.Окуджава.
ГЛАВА 5
А ведь уже было лето – знойное лето тысяча девятьсот сорок первого. Но знойным его сделает не жара, которая так характерна для этой поры, а нечто более сильное, нечто, с чем наши герои ещё никогда не сталкивались, но в один момент станут жить с этим рука об руку тяжёлые и тернистые четыре года…
А тем временем Юра сидел на лавке и курил неумело скрученную папиросу: на душе его было гадко, даже так, что выражение «кошки скребутся» казалось слишком щадящим для его положения. Ну а что с этим сделаешь? Любовь не имеет особого возраста, времени или политического положения. Она всегда приходит нежданно.
И Она тоже.
В его кладези русых колосьев, названных головою, было много формул и теорем, объявлений о работе, но особое место занимала она – она, словно забытая кем-то игла, стремглав стремилась к сердцу. Воспоминания о ней были так дороги израненному молодому сердцу, будто кто-то их вот-вот заберёт у него. А потому он прокручивал частенько один и тот же эпизод из его жизни.
Отрывок воспоминанья Юры :
«Помнится мне, Наденька, будто только недавно мы совсем ребятки – лет так двенадцать. И сидели мы в том же саду подле текстильного завода, помнишь? Там еще тропинка была совсем не вытоптана, будто туда никто прежде и не заглядывал. А сад такой красивый: зелени настолько, что аж глаза болели, марши чистотела и ромашек, а бабочек сколько… Ты наверняка не заметила, как много их там было. Я, главное, приметил гусеницу, сидящую на яблоке, да такую пушистую, будто сейчас ветер поднимет её, и она станет первой гусеницей-лётчиком, не прошедшей испытательный срок куколкой. А главное какие у тебя тогда были бантики на волосах! Большие и синие, словно ты одолжила несколько лент у небесной лазури. Мы ещё тогда, главное, нашли самое красивое дерево, и ты предложила нацарапать свои инициалы. Получилось что-то вроде аббревиатуры «ЮН». «А кто юн?» – спрашиваю я. А ты в ответ: «Каждый, кто не в зеркало вначале дня заглядывает, а в свою душу.» – что-то вроде этого.
Мы поклялись каждое лето приходить туда, но в пятый раз, насколько я понимаю, нам уже не удастся туда вернуться. Благо воспоминания живы. Благо хоть они…»
Он ещё некоторое время простоял, понурив голову, а позже затушил папиросу и зашёл в здание школы, ведь совсем скоро должен был состояться выпускной.
Сколько было музыки, смеха, белых бантиков в хвостиков и косичках, нежно-розовых платьиц и одолженных у подружек туфелек. Сколько было нудной и напутствующей болтовни учителей, вызывавших иногда зевки. Но все же вот было оно – новая жизнь. Казалось бы, экзамены ведь все сданы, да ещё и успешно! Ну, правда, кроме Лёньки, но он-то и не питал особых надежд на образование. Самое главное, что вот оно – свобода от школы и вечных уроков! Инженеры, врачи, архитекторы, хорошие матери и примерные отцы – что же ждёт каждого? Если человека и пугает неизвестность, то эта была не такой: она была несильно ноющей, но манящей раскрыть эту большую, но такую маленькую тайну.
Эта тайна была Жизнью.
А завтра была Она…
Какой же шумной была её тишина, каким спокойным было то ненастное летнее утро. Небо разразилось салютами, вальсирующими со взрывами ракет. Но на земле разразился он – строгий голос Левитана, оповещавший о Ней. Несмотря на догадки многих, те, кто стояли выше, до последнего не хотели верить в угрозу. Но вот Она теперь здесь. И для разрушения этой завесы потребуется не один бой и не одна жизнь, а тысяча четыреста восемнадцать тернистых дней и более двадцати шести миллионов жизней. Такова цена расплаты. Такова цикличность истории и людское неумение учиться на ошибках. Такова цена жизни.
Надя и Юра узнали об Её приходе от своих родителей, разбудивших недавних выпускников. Только вчера виднелась вдалеке новая жизнь, а сегодня пришла Она и откинула эту жизнь на многие километры назад. Как гнусно и бесчувственно. Теперь жизнь и вправду никогда не будет прежней: она теперь не будет так цепко держаться за руки своего владельца, а отступать, обессиленно разжимая по каждому пальцу. Нить жизни будет держаться, словно брошенный в пустыне, на одной вере. Сколько веры, залегшей на дне юных сердец, вспыхнуло в тот момент. Но сначала был страх. Именно та неизвестность, от которой стынет кровь, от которой невозможно убежать.
– Что же это делается, доченька? – тихо прошептала мать Нади, опустившись на стул с таким опустошенным взглядом, с которым Надя никогда её и не видела прежде.
– Да не переживай ты так – это временно, вот увидишь! – сказала девушка, сама до конца не веря в сказанное.
А за окном было тихо. Некогда шумный город погрузился в тревожную тишину. Она была равносильна пытке в то время: когда шумно, ты знаешь, что происходит, знаешь рёв ракет или зениток. А когда тишина – это неизвестность, такая мучительная неизвестность. Ведь никогда наперёд не знаешь, когда Она придет снова, когда будет настолько близко, что Её дыхание будет тяжело тянуться у твоего затылка.
Ко всему можно привыкнуть. И даже к Её условиям. Но когда Она только пришла, то многие были словно сбиты с ног: а что дальше? – вертелось на умах многих. Но только не на её – Нины, Нинки Петровой. Узнав в войне, она вместе со своим братом одной из первых просилась на фронт. По поддельным датам рождения, сделанным в удостоверении, ей все же удалось добиться своего. И хотя надобности в женском составе на войне пока не было, её всё же отправили в места боевых действий, но работать на заводе, что ей не было по душе. Работая по двенадцать часов в сутки без продыху, она все равно горела желанием попасть туда, где горело пепелище боевых полей. И, спустя некоторое время, ей удалось ненароком пробраться в качестве добровольческой армии, где судьба уже ей была предписана… При первом же своем бое, не страшась оружий и падающих тел, Нинка увидела реалии того мира, того самого мира, о существовании которого не подозревала ранее: жестокого, не обременённого законом, где человек мог делать, что душа желает. Но по року судьбы он возжелал именно крови и власти, а не жизни и мира. Иногда разум не соразмерен душе и её напору, а потому и сковал шок и бред Нину. Сидя в полных грязи и орудий окопах, ей вдруг вспомнилось детство: недавнее, но уже такое далёкое. Как она бежит по бескрайнему полю, пока дедушка кормит лошадь. Поле казалось таким чистым и бесконечным, что она не смогла вообразить, что оно станет самым грязным и кровавым местом на земле. Почему звук шелеста золотых колосьев сменился заревом пуль и взрывов?