София Брюгге
Ячейка
– Я думаю, Господь указывает вам правильный путь, – осторожно произнесла девушка, чтобы все-таки обойти стороной тему про обаяние и красоту, – Ваша задумка нова. И у людей найдет отклик такое искусство – увидеть в точности запечатленными себя и своих ближних, как в зерцале.
– Аще Господь дал бы терпения начертавати реальность на холсте яко во зерцале… – задумчиво проговорил Иоанн, – Сие то, чего я всею душою возжелал бы досягнути своею работой.
– Возможно, когда-нибудь, – попробовала утешить его ученая, перед внутренним взором которой возникли ряды фотоаппаратов и телефонов ее родного времени, – Когда-нибудь все это станет возможным и для простых смертных благодаря удивительным машинам и механизмам. А для вас-то…
– Сие напоминает мне глаголание некоего Роджера Бекона из позапрошлого столетия, – поспешно пресек Гарс, одергивая коллегу взглядом, – Забавная штука, стоит ваших проречений, кузина. Ккххм… Если попустите, – и он зачитал по памяти, – «Можно построить корабли, что будут двигаться без весел и гребцов, так, что дюжие суда без всякого труда сможет вести по морю или реке один человек, да быстрее, чем любое весельное. Можно построить колесницы, которые будут двигаться без всякого тяглового животного с недоразумеваемым спехом… И летающие машины, внутри которых посредине сидит человек и управляет механизмом, отчего сия машина машет искусственными крылами, как птица»… Вот знаете, кузина, меня всегда интересовало, отнюдуже16 сие чудимые идеи пришли к нему в голову. Как он подобное предвообразил, а?
– Позапрошлый век? – поразилась Хелин.
– Да, Doctor Mirabilis, Чудесный Доктор, – раздался справа от нее голос Иоанна, внимательнейшим образом вникавшего в их обмен фразами, – Я немного учил про него, его труды и споры со схоластами. Умнейший человек.
Теперь дар речи пропал у обоих ученых. Путешественница оторопело откинулась на жесткую спинку своего сиденья.
– Ваши многообразные познания токмо преумножают ваши достоинства, – нашел, наконец, в себе слова консул.
Ян коротко хохотнул.
– Что вы! Брежением моих родителей я получил лише добротное основное образование. Священное писание, елиньскый17 и латинский языки, счет, геометрия, философские трактаты, и тожде химия и ботаника. Всего лагодно18. Но, волею фатума, длань моя потянулась к краскам и полотну.
– А елико времени заимает у вас сделать набросок? – после паузы поинтересовался Гарс, пригубив несколько глотков из бокала.
– Набросок чего? – уточнил художник.
– Ну, скажем, фигуры человека. Или святого. Или – лучше – елико времени у вас ушло, дабы объяти одно из тех лиц, украшающи ваши чудесные свитки?
Ван Эйк зачерпнул пригоршню изюма из тарелки на столе. Хелин, опасаясь опять с чем-нибудь напортачить (и как у нее язык повернулся упомянуть механизмы будущего?), молча сидела и слушала, как беседуют умные люди, не то, что она.
– В нашей мастерской – аки в других – хранятся готовы образцы, по которым можно писати фигуры для разных работ, – признался Иоанн, – Но я писал и с натуры, всяко. Моя сестра, Маргарета, позировала неколико раз, с терпением истинного ангела. Ныне я делаю черновой набросок достаточно быстро. Очерчиваю контуры, а затем, оставшись в уединении, труждаюсь над объемами и полутонами. Инольды, дабы удержати свежесть вдаяния19, я делаю себе знаковины о том, что не хочу упустить послежде. И… работаю, покамест не досягну результата.
Художник повернул голову и посмотрел на Хелин.
– Я мог бы нарисовать вашу семью, – внезапно предложил он с энтузиазмом, – Нашего гостеприимного хозяина, и тожде менеера и фрау ван Асперен.
На лице Гарса промелькнула мимолетная мысль.
– А… возможно ли такое, чтобы вы писали обличие по лиценачертанию20? Если бы я рассказал, как выглядит человек?
Ван Эйк выглядел озадаченным.
– Сия мольба необычна, абаче… – но ученый уже пошел на попятную.
– Приношу извинения, нет, я попустил себе лишнее, – Гарс немного сбился из-за вырвавшихся у него слов, – Да, сие бе лишним… Но, – переключился он, – драгой Иоанн, просить мою кузину попозировать вам мощно21!
Хелин не могла поверить своим ушам.
– Кузен, – девушку раздирали сомнения, – а вы уверены, что…
– Почто бы и нет? – Гарс повернулся к ней, – Мастер Иоанн сделает малый набросок. Не думаю, что вас ежедней рисуют подобные даровитые художники, дорогая Хелин.
– Создание наброска не займет големо времени, – добавил Ян, – И я бех бы рад возможности отточить свои навыки.
Путешественница не знала, как намекнуть.
– Но разве мы вправе… вот так… Вы же понимаете… И супруга моего сейчас с нами нет.
– Мы можем договориться на вечер, – предложил художник.
– Не хотелось бы спужать подобную возможность, – почесал подбородок Гарс, – Давайте попробуем премо сейци. Ежели стварети зарисовку токмо лица кузины, например? Драгая Хелин, у вас пребудет хотение и неколико времени? – видя взволнованный вид девушки, он, смягчившись, наклонился к ее уху и прошептал, – Мы можем сделать такой рисунок. Во все времена черновики и пробы художников исчисляются десятками тысяч, и у ван Эйка их не меньше. И ведь всего пара его рисунков дошли до современности, все – поздние! Тебе не о чем беспокоиться.
«А еще мы в «Ячейке»», – сказала про себя Хелин, – «Ячейка каждый день перезаписывается».
– Кузен, – попробовала еще сопротивляться девушка, – но почему именно я? Пусть мастер Иоанн нарисует вас тоже!
К консулу тут же вернулось хорошее настроение. Однако парному портрету он воспротивился:
– Нет-нет-нет, велелепная Хелин. Я не из тех, кто любит взирати на свое лицо («Вообще-то я тоже», – мысленно парировала ученая).
– Добро! – воскликнул Ян, – С вашего попущения, давайте туде прелучим стул – свет будет удачней низноситися. И, я мню, нужен ощо один светильник.
– Я сделаю необходимые распоряжения, – заверил Гарс.
Хелин толком не успела понять, как это произошло, но она обнаружила себя уже сидящей на стуле, в попытках расправить складки пышной юбки. В голове теснился наказ самой себе держать спину прямо и – не менее важный – улыбаться (путешественница по опыту знала, что очаровательная живость мимики – не ее конек. Позировать всегда было для нее испытанием, граничащим с вызовом. Господи, она вообще сейчас хоть как выглядит? Она имеет право шевельнуться? Встряхнуть плечами? Повернуть голову?).
Ван Эйк облокотил на стол дощечку с закрепленной бумагой и выбирал металлический карандаш из дорожного набора. До девушки долетела фраза консула: «По вознаграждению – мы напоследок стяжем сей вопрос, в накладе не останетесь». Ян в ответ сразу назвал стоимость работы, которая вполне устроила его собеседника, и сосредоточенно развернулся со своими инструментами к модели. Его глаза скользнули по ее положению. Он в задумчивости подошел ближе.
– Хелин, блаже развернитесь на мя. И ничего не бойтесь, – он тепло улыбнулся, и девушка почувствовала, как ее зажатость начинает мелкими шажками сдавать свои позиции. За спиной ван Эйка, угомонившись, Гарс наблюдал за происходящим, опираясь о стол и поглаживая собаку. Ее взгляд вновь перебежал к Яну, который стоял перед ней. Губы уже деревенели.
– Вам не надобно улыбаться, ежели к сему не лежит душа, – читая мысли, заверил ее художник, – Моя сестра, Маргарета – я про нее упоминал, – обычно усаживается прямо холста с неохотой, понеже я ее отнюдь не щажу и извожу одной за другой пробами без конца. Имже ми удается добиться ее согласия, елижды с ее лица все равно не сниит22 самое мрачное выражение, – Ян вернулся к столу и взял еще горсть изюма, – Но ведаете, что тогда я делаю? Нет? Усаживаю ей на колени толстенного откормленного кота Пеппу. Сестрица некогда нашла под дверью котенка, принесла в дом – и сообща с нашим дядюшкой выходила почти до величины пони. Так что, ежели случаем среди моих скромных картин вы иззреете портрет Маргареты с блаженным лицем, належит ведати, что сия заслуга целиком принадлежит не ми, но дерзому кошаре черепахового окраса.
– Ну ежели только кот меня и спасет, – со смешком заметила Хелин, – Боюсь, я не слишком привычна к подобной роли. Хотя, – поспешила она добавить, – сей опыт мне крайне интересен.
– Мне видится, вы для сего созданы, – возразил Ян со все той же прямодушной манерой, – Поверьте, я не каждому человеку явленно предложу позировать для рисунка. И не всем просящим о сем дам положительный ответ.
Дело было даже не в комплиментах, к которым путешественница не привыкла, а в том, как они подавались, – честно, без заискивания, и немного авторитетно. И все это в совокупности выбивало землю из-под ног. Когда Хелин в самых смелых мечтах воображала, что подтвердит свою догадку о ван Эйке и – о Боже – заведет с ним разговор, она и помыслить не могла, что разговор способен повернуться в такую сторону.
– Друзья, давайте приступим, – поторопил Гарс, спуская ученую с небес на землю, – Кузина, у вас ощо беша23 некоторые планы, я не ошибаюсь?
– Ох, да! – не сразу поняв, о чем речь, спохватилась девушка, – А сколько сейчас времени?
– Било половину третьего. Сейци без двадцати, – подсчитал консул, – Вы успеваете?
Хелин вздохнула.
– Значит, у меня есть двадцать минут.
– Сего достаточно, – заверил Иоанн, усаживаясь на стул перед ней, – А таже вы оставите наше общество?
– С крайней неохотой, – призналась путешественница, стараясь держаться под его рассекающим взглядом.
Приступив к работе, ван Эйк совершенно преобразился. Хитрый блеск в глазах уступил место сконцентрированному прищуру, брови сошлись, лицо, красиво очерченное тюрбаном, неуловимо изменилось. Он нанес первые общие штрихи на бумагу, аккуратные, без особого нажима, и снова впился острым взглядом в ее лицо, пробежал по нему сверху вниз, от ее невысокого широкого лба, выбивающихся из-под грима медных колечек волос, и до линии подбородка под бледными губами. Другой штрих лег, дополнив предыдущие. Хелин смотрела то на художника, то на свиток поверх деревянной дощечки, то снова на Иоанна. На листе размера А4 постепенно разрастался рисунок, но девушка видела лишь самый край. Ван Эйк чуть задержался, прокладывая линию скул, которая не ложилась так, как он хотел. Затем перешел к шее и общим деталям платья, которое старательно воспроизводила мефрау Вандербек в своем ателье шестью столетиями позднее.
Гарс не вмешивался, предпочтя находиться в стороне, запустив руку в шерсть Бруно. Взгляд консула был обращен в пустоту, выражение лица не проглядывалось. Откуда-то с улицы доносились звуки музыки. Прерывистая игривая песенка, перекликающаяся с хохотом и выкриками. Поверх этого наслаивался далекий тягучий гул колокола. Ян покрывал лист все новыми линиями, периодически сверяясь с оригиналом, иногда его рука зависала в воздухе, а затем точно, шустро, плавно падала на бумагу, обтачивая овал лица. По спине Хелин пробежал холодок, она коротко дышала и ощущала отстук своего сердца. Во рту пересохло. Она смотрела на свиток и тихонько шуршащий по нему карандаш. Штрих. Штрих. Еще штрих. Пауза. Ян вглядывался в свою работу, вносил дополнения. Наконец карандаш замер. Художник на несколько секунд позволил взгляду застрять на ее лице… – а потом вдруг улыбнулся, возвращаясь к своему первоначальному образу. Путешественница все еще сидела, не шевелясь. Гарс оттолкнулся от стола, подошел и стал рассматривать готовый набросок. Он шумно втянул носом воздух, приоткрыл рот, но не произнес ни слова.
В комнате сквозила тишина. Наконец Хелин подалась вперед:
– Можно я…? – и ее вопрос повис в воздухе.
Ян развернул к ней дощечку.
Это была она, это было ее лицо. От светлых бровей, миндалевидных глаз и до широкой линии рта с чуть приподнятой верхней губой и тяжеловатым подбородком. Не настолько поставленная кисть, как в более поздних портретах художника, но достаточно, чтобы безошибочно определить, кто изображен, даже на черновом рисунке. Точно переданный взгляд, но вместе с ним какая-то возвышенность и одухотворенность. Хелин никогда не могла подумать, что кто-то увидит ее так. Она бы даже назвала девушку на портрете красивой.
– Спасибо, – услышала она со стороны свой голос, – Спасибо, – повторила Хелин снова.
Вдалеке пробило три часа. Все в комнате вздрогнули и спешно засобирались. Пес взвился и принялся путаться под ногами, перебегая между людьми и пробуя заходы с разных сторон.
– Кузина, молвите камо24 и я некосненно вас сопровожу, – вызвался консул, неожиданно подавая девушке руку.
– Я… – Хелин смотрела на Иоанна. Придя в себя, она развернулась к ученому, – …Сейчас же должен подойти мой супруг.
Ян собирал свой дорожный набор. Набросок лежал около него на столе.
– Сюда? – Гарс выглядел застигнутым врасплох.
– Ну… да, – удивленно посмотрела на него путешественница, – Сюда. На второй этаж.
– …Как скажите, кузина, – пробормотал консул. Хелин замерла.
Его лицо. Почему он выглядел так, словно слышал эту новость впервые?
Голова наливалась тяжестью. Что-то не так.
Девушку начало затапливать осознание, что что-то происходит неправильно. Слишком много странностей в поведении такого человека как Гарс. Что это было за «как скажите»? Что творится? Внезапно – Хелин почувствовала, что ей не хватает воздуха. Как он может не знать о возвращении Годарта? Следом принялись накатывать другие вопросы. Мелкие детали, которых за все время в комнате скопилось слишком много. Почему он не ждал ее перед входом в гостиную, как они условились? Почему глядел на нее с таким подозрением? Был поникшим и настаивал на создании портрета?
Она побледнела. Гарс смотрел на нее.
Этот человек не имел ни малейшего понятия о том, что консул должен был знать гарантированно.
– Я посижу сде, – вторгся голос Яна, – Благого вечера вам с Божьей помощью. И, фрау ван Асперен, спасибо за утешное общество.
Нужно было остановить это. Все выходило из-под контроля. Что не так с Гарсом? С его настроением и словами? Откуда эти проблемы с памятью? Нехарактерное поведение? Что за человек находится сейчас с ней рядом?
– Иоанн, вы… – в страхе начала девушка, но осеклась.
– Да? – спросил художник, придерживая забитую до отказа сумку.
Она не могла впутывать его в это.
– …Вы необыкновенный человек, – закончила путешественница, – Если мы с вами разминемся и больше не увидимся, обещаю, я буду помнить сегодняшнюю встречу.
Ван Эйк улыбнулся.
– Не пренеможите мой скромный рисунок. Он для вас.
Хелин подошла к пергаменту, лежащему поверх парадной скатерти. Девушка не могла заставить себя отказать просьбе, хотя с жалостью понимала, что не заберет набросок. Все вещи, выносимые из «Ячейки», обращались в прах. Они могли существовать только в этом закольцованном пространстве. Неважно – заберет она портрет, забудет на столе или выбросит из окна – маленькому шедевру оставалось жить считанные минуты.
Для работы ван Эйка это было ужасной несправедливостью.
Хелин слегка подрагивающими пальцами стиснула рисунок, понимая, что видит художника в последние убегающие секунды. Нужно было закончить все правильно, формально, по этикету, и выйти из комнаты с высоко поднятой головой. И остаться наедине с Гарсом – если человек, в обществе которого она находилась, был им. Ученая не знала, что и думать. Да, путешествия во времени – это призвание, в котором она уже немного поднаторела. Да, есть уже установленные законы, которые, как ей казалось, работают. Но на что, в сущности, можно полностью положиться? Вероятности допустимого – одна сплошная терра инкогнита с неизвестным воздействием на суть вещей и психику. Она вдруг поняла, что не может доверять ничему и никому. Ян, Гарс, слуги, прохожие – находясь одна, как она могла гарантировать, что ее не подводят даже собственные глаза и уши? Привычная гостиная консула, в которой девушка была уже много раз, начала давить, и путешественница захотела оказаться дома.
Не стоило разделяться. Тысячу раз – не стоило.
Стоп. Хелин глубоко вздохнула. Прекратить панику. Нужно поговорить с Гарсом. Отставить пустые фантазии. Прекратить. Панику. Немедленно.
Категоричность к самой себе подействовала как пощечина, и ученая оправилась. Нужно разобраться в ситуации, прежде чем пороть горячку.
Иоанн отвесил поклон, а Гарс и Хелин ответили тем же.
– Вы рекли «разминуться»… Аще ли мне не узреть на трапезе вас и вашего супруга, о ком я онолико наслышан? – на прощанье поинтересовался художник, придавая вопросу форму легкомысленной светской болтовни.
Ученая почувствовала, как внутри у нее зазанозило. Возможно – наверняка – она его еще увидит, но как это будет? Если в новой «ячейке», то ван Эйк даже не вспомнит про ее существование. Хелин постаралась улыбнуться.
– Боюсь, нам придется пропустить сегодняшний ужин. Годарта уже пригласили в другом месте, и, надо полагать, я составлю ему компанию.
– Жаль, – Ян, казалось, действительно немного опечалился, – Так или иначе, мы с учителем пробудем в Ди Хагхе ощо неколико дней, и я уповаю хотя бы ненадолго завладеть вашим вниманием. Возможно, нам удастся поустити25 вашего кузена к сеансу позирования, в этом деле я всею душой уповаю именно на вас.
Хелин и Гарс с Бруно вышли из гостиной. Последнее, что видела путешественница – как слуга, похожий на Бена, убирал со стола блюда, отвечая на какой-то вопрос, заданный художником. Ян перевел на нее взгляд и.. -
Дверь захлопнулась.
Коридор был темным, гулял сквозняк, с кухни доносилось клокочущее шипение. Хелин стало страшно. Какое-то дурное предчувствие от того, что сейчас произойдет, комом стояло в горле. Ее спутник тоже насупился, он отбросил обходительные манеры и под метающимся огоньком светильника выглядел суровым и внезапно закрытым. В воздухе зависла тяжесть от всех невысказанных слов. Первым нарушил молчание консул:
– Я думаю, настало время поговорить, – эта банальность упала и покатилась первым камнем перед обвалом. Гарс продолжил, – Встреча на втором этаже? Тогда идем туда, нам не нужны лишние уши.
Девушка предпочла бы сейчас быть где угодно, только не с ученым наедине, но нынешнее их место действительно не подходило для важного разговора. Она задумалась, где сейчас Годарт. Он должен был уже быть на подходе. Возможно, он ждет около спальни консула. Если с ним все в порядке, конечно. …Нет, подобные мысли нужно прекратить. У нее в кольце есть гарнитура для связи. У нее есть медальон. Вспомнив про него, Хелин почувствовала себя под защитой: всегда оставался выход – зажать пальцами комбинацию на боковых клавишах и запустить работу аэтернума, спрятанного за уплотненными стенками. Лучше, конечно, было сделать это с напарником, но, в экстренных ситуациях, она могла активировать его самостоятельно. Если что – она не даст себя в обиду.
Пес не стал следовать за ними. Он пристроился на своей лежанке и с шумным вздохом положил голову на лапы. Гарс и Хелин спустились на пол-этажа с возвышенности коридора, затем поднялись из передней комнаты по винтовой лестнице на пролет выше. На улице продолжалось веселье, но дом как будто враз вымер. Им не встретились ни монахини-цистерцианки, ни Хуберт, который, наверняка, уже спал блаженным праведным сном, ни толстая кухарка Ханна, ни слуги или компаньоны хоть кого-то из проживающих. Гулкий, унылый отзвук шагов рубил, не щадя, по нервам. Хелин перебрасывало то в жар, то в холод.
На втором этаже Годарта не было.
Гарс проверил, что за ними никто не наблюдает, открыл дверь в свою комнату и мрачно впустил девушку. За прошедшие минуты он весь переменился. Вся его легкость, балагурство растворились, словно их и не было.
Путешественница развернулась посередине комнаты. Она не хотела присаживаться, просто не могла. Гарс возился с дверью.
– Зачем это? – сдавленно спросила ученая, глядя, как он запирает изнутри прочный – усовершенствованный сотрудниками «Аэтернум Трэвел» – засов. Но консул ее как не слышал.
Разобравшись с замком, он повернулся и подошел к ней. Дело принимало скверный оборот. Гарс подошел почти вплотную. Хелин хотела что-нибудь сказать, но здесь и сейчас не знала, кто перед ней – друг или враг, и как к нему обращаться.
– Объясни мне, что происходит, – послышался напряженный голос консула. Он был вполне вежливым. И все равно за фразой почувствовался такой напор, что путешественница немного отпрянула.
Соберись, ну же!
– Я не понимаю тебя, – стараясь говорить ровным голосом, парировала она. Хелин пока не трогала медальон только потому, что Гарс прекрасно знал значение этого жеста. Но девушка напрягла руку наготове.
– Как так-то? – отозвался Гарс. Он хотел что-то добавить, но обреченно вздохнул, покачал головой, и отступил на несколько шагов назад. Хелин выдохнула. Затем ученый бросил на нее новый взгляд, в котором недоверие сменилось чем-то иным, чем-то пугающим. Гарс решал в мозгу какую-то дилемму. Внезапно в его лице промелькнуло озарение.
– В тот момент, когда я тебя увидел, я должен был сразу же прояснить причину твоего возвращения, – путешественница ждала чего угодно, только не такого поворота. Консул настойчиво продолжил, – Но мое открытие все заслонило! Что вообще произошло? Как ты здесь оказалась и почему в одиночку?
Лицо Хелин выражало чувства гораздо лучше ее языка.
– Гарс… – девушка осторожно подбирала слова, разговаривая с ним как с маленьким ребенком и стараясь не зацикливаться на том, что означает фраза «мое открытие», – Мы же с тобой вернулись вместе…
– Куда? – в полном замешательстве вскинул брови ученый.
– К тебе домой.
– Верно, – согласился консул, – Я и вы с Годартом…
– С каким Годартом? – поразилась Хелин, – Гарс, мы вернулись с тобой вдвоем! Годарт остался на площади с Беном!
Едва она произнесла это, как поняла – произошло что-то непоправимое. Выражение лица Гарса переменилось, и он стал очень-очень сосредоточенным.
– Хелин, – он приблизился к ней, – Ты же знаешь…
Что?
– То, что ты говоришь, не может быть правдой.
Девушка попятилась назад. Каждая ее мышца, каждый ее нерв был натянут до предела.
– Ты только что была в гостиной, – продолжил консул.
К горлу подкатывала тошнота. Она не хотела этого слышать.
– …И ты видела Бена своими глазами.
Нет.
– Хелин…
Девушка потянулась к медальону. Нужно было срочно – срочно! – возвращаться на базу.
– Хелин, подожди!
Черт, черт. Пальцы не слушались, пытаясь нащупать верную комбинацию кнопок. Гарса она видела размыто, глаза застилала пелена.
– Хелин, остановись, ты меня слышишь? Не телепортируйся!
Она судорожно зажала кнопки и сделала последний шаг назад. Щелчок. Но в медальоне ничего не изменилось. Пальцы стояли верно. Путешественница нажала еще раз. И еще. Щелчок. Щелчок. Ничего не происходило. Ее медальон не работал. Аэтернум не работал.
Консул возвышался над ней. Она подняла на него взгляд и только сейчас поняла, что по ее щекам бежали слезы.
– Хелин, – мягко произнес Гарс. Самое ужасное заключалось в том, что он был очень, очень заботлив, – Ты же знаешь, что вы с Годартом вернулись отсюда на базу час тому назад?
