Софи Кинселла
Я – твой должник

Полная версия

– Здесь она будет в целости и сохранности. А теперь мне и правда пора. У нас семейное торжество, на которое я должна успеть.

– Вы думаете, я пошутил, – говорит он, глядя, как я подхватываю свой стакан чая. – А это не так. Я перед вами действительно в долгу, Фикси Фарр. Помните это.

– Обязательно, – вру я и одариваю его на прощание ослепительной улыбкой. – Непременно запомню.

Глава четвертая

Никакого Райана у нас и в помине нет. И Джейка тоже.

Очутившись дома, я подкрадываюсь к гостиной и осторожно заглядываю в дверь, готовая удрать, если что. Если они здесь, то непременно сидят на диване и дуют пиво. Но их нет. Пронесло.

Я иду на кухню, по дороге миновав Николь. Она фотографирует бумажную гирлянду на стенке. Это, как я понимаю, к празднику, хотя в чем в чем, а в украшениях наш дом не нуждается. Мама годами увешивала каждый уголок семейными фотографиями, коллажами и всякими сувенирами. У мамы художественная жилка, передавшаяся Николь, но меня эта наследственность обошла стороной, с супермодельной внешностью на пару. Зато мы с Джейком переняли от папы темные волосы и глаза, и это можно назвать «яркостью». Но Николь ошеломляюще красива, хотя как следует она так в модельный бизнес и не втянулась. Овал лица, бирюзовые глаза, брови вразлет… В этом есть нечто волшебное. Даже я готова на нее целый день любоваться, хоть она мне и сестра.

– Привет, Николь, – здороваюсь я, и она кивает, глядя в мобильник. Она замужем, но временно живет здесь, потому что Дрю, ее муж, на полгода подался в Абу-Даби: работает там над компьютерной системой для какого-то международного проекта, а Николь уезжать не захотела.

– Абу-Даби? – произнесла она, как будто это было достаточным основанием, чтобы остаться дома. – Абу-Даби?

И подытожила:

– А моя йога?

Так Дрю отбыл в Абу-Даби, квартиру они сдали внаем, и Николь на время вернулась в лоно семьи. Холодильник набит йогуртами с пробиотиками, повсюду раскиданы этнические бусы, и каждое утро я слушаю, как подсознание под музыку флейт убеждает ее, что не надо себя осуждать.

Николь приходится хуже, чем она ожидала: Дрю далеко, и она все время вздыхает над телефоном и рассказывает каждому встречному, как тяжело переносит разлуку. Дрю мне тоже жаль. Он названивает нам на городской, если не может поймать Николь по мобильному, и иногда изливает душу нам с мамой. Я выслушала все об изнурительной жаре, бессоннице и о служебных разборках с каким-то Базом. В последний раз он звонил совсем разбитый, и мы с мамой отправляли ему ссылки на всевозможные нагугленные болезни.

Они с Николь познакомились за год до свадьбы; Дрю пахал в какой-то компьютерной фирме, и до того, как они поженились, я его толком не знала. Но после его отъезда мы достаточно часто говорили по телефону, чтобы я составила о нем представление. У Дрю отличное чувство юмора, и неудивительно, что Николь за него вышла. Но почему она не поехала с ним в Абу-Даби, я тоже понимаю. Они же вроде вместе на йогу ходили?

– Николь, ты мое сообщение получила? – спохватываюсь я. – Мы говорили вчера с Дрю, так вот, это явно не малярия.

– А, хорошо, – рассеянно отзывается Николь. – Прекрасно ведь? – спрашивает она с гораздо большим энтузиазмом и приподнимает гирлянду. – Размещу ее на Пинтересте. Похоже на… на…

Я жду, пока она закончит, и соображаю, что она уже все сказала. С Николь такое бывает: мысли куда-то уплывают, пока ты вежливо дожидаешься продолжения.

– Изумительно, – говорю я. – А где Джейк?

– Не видела.

– Но он часа два назад собирался домой, чтобы помочь маме.

Николь пожимает плечами и делает еще один снимок.

– Так кто помогает маме?

Знаю, что звучит обвинением, но на самом деле я в оборонительной позиции. Надо было идти домой, а не слоняться по магазинам и кофейням.

– Я! – уязвленно отвечает Николь. – Я все украсила.

– Конечно, – осторожно говорю я. – Но я имела в виду готовку, уборку, все такое.

– Но должна же я отвлечься на что-нибудь художественное. Мне нужно дать выход эмоциям, Фикси. – Николь бросает на меня злобный взгляд. – Мой муж на другом конце света, если ты в курсе. У меня сепарационная тревога. Я должна заботиться о себе.

– Я знаю, но…

– Мой учитель йоги говорит, что если я не стану заботиться о себе, то это может подорвать мое душевное здоровье.

Последнюю фразу она выдает как козырную карту.

– Само собой, – после паузы говорю я. – Сочувствую.

Я спешу на кухню и распахиваю дверь. Так я и знала: мама хлопочет над столом. В джинсах и фартуке, с седеющими волосами, собранными в хвост, она кромсает пластиковым ножом розовую сахарную пасту. На мочке уха след от глазури и, как обычно, никакого макияжа.

Выкроила она хоть минутку, чтобы вымыть голову или сделать косметическую маску? Ясное дело, нет. И наверняка еще не решила, что наденет. Самая трудная задача на таких торжествах – заставить маму принарядиться.

– Привет, мам!

Но мама, сосредоточенно насупившись, меня останавливает. Она по-настоящему красива: с высокими скулами и подвижной мимикой. Понятно, в кого пошла Николь.

– Помочь тебе?

– Тш-ш! Подожди.

Она сосредоточенно делает пион из сахарной пасты. Тщательно складывает вырезанный кусочек в форме цветка и украшает листочком зеленого цвета.

– Красиво! – хлопаю я.

– Хорошо получилось, да? – Мама пристраивает пион на покрытый глазурью кекс и похлопывает по пластиковому ножику. – Хороший. И цена в самый раз. Надо бы закупить такие.

Мама никогда не занимается чем-то одним. Вот и сейчас, готовя кексы к собственному дню рождения, она обдумывает, что бы еще сделать для магазина. Мама никогда ничего не закупит, пока лично не убедится, что оно того стоит. Каждая кастрюля, каждый пищевой контейнер и любой кулинарный прибамбас проходят проверку мамой. Работает ли? Стоящее ли? И нужно ли оно покупателям?

– Ванессе понравится, – добавляет она.

– Наверняка, – киваю я, с улыбкой подумав о Ванессе с ее пестрыми жилетами, красным дождевиком и кипучей энергией. Она одна из наших самых постоянных клиенток и член Пирожного клуба, который собирается у нас по вторникам. Морэг показывает, что делать, на демонстрационной кухне, а все остальные стараются за ней повторять. Доска посетителей в магазине увешана фотографиями пирогов, есть специальная страница в Инстаграме. Вот что отличает Фарров: у нас свое сообщество.

– Я доделаю, – говорю я, улучив момент. – А ты готовься.

Мама впервые поднимает голову – и меняется в лице.

– Фикси, что с тобой случилось? Погода не настолько плохая!

Она смотрит на окно, за которым капает легкий летний дождик – начался, пока я добиралась до дома.

– Нет, просто маленькая неприятность приключилась. Все в порядке.

– Жуткий у нее вид, правда? – роняет Николь, вплывая на кухню.

– Мам, – снова начинаю я. – Почему бы тебе собой не заняться? Прими ванну. Отдохни чуток.

– Еще парочку сделаю. – Мама раскатывает новую порцию сахарной пасты.

– Хорошо. А я приведу волосы в порядок, – говорю я. – Пара секунд.

– Может, приготовишь мне кофе, дорогая? – обращается мама к Николь. – Раз ты ничем другим не занята.

– Ой. – Николь с сомнением морщит носик. – Кофе. Ты же знаешь, я в этой технике ничего не понимаю.

Джейк подарил маме кофеварку на прошлое Рождество. Она сложная, но если постараться, то разобраться можно. Но у Николь патологическая неспособность с ней справиться. Она пялится на кофеварку и спрашивает: «А как это – освободить поддон?» Все разжевываешь, объясняешь три раза, но она все равно не въезжает. В конце концов делаешь все сама.

– Я приготовлю, – поспешно говорю я, хватая чашку.

– Привет, мам! – Джейк врывается в кухню, благоухая гелем для душа и пивом. – С днем рождения!

Он целует ее в щеку и вручает пакет от Кристиана Диора.

– Дорогой! – Глаза мамы лезут на лоб при виде блестящего пакета. – Не надо было!

Обычно, когда говорят «не надо было», имеют в виду «надо, надо». Но это не мамин случай. Она не выносит, когда на нее тратятся, особенно дети. Она, конечно, тронута, но и расстроена – потому что считает такую трату напрасной.

Мама считает ненужным очень многое в мире. Она редко пользуется косметикой. Никогда не ездит за границу. Даже выходные редко берет. Не читает газеты. Я даже не уверена, что она голосует (говорит, что да, но это, по-моему, просто чтобы мы не лезли с поучениями).

Единственные сайты, которые она посещает, – это всякое рукоделие, товары для кухни и тому подобные штучки. Она смотрит «Жителей Ист-Энда», руководит «Фаррз» и занимается зумбой – все. Иногда я предлагаю ей съездить за границу или сходить на спа-процедуры. Но она только мягко улыбается в ответ: «Это все не для меня, дорогая».

О другом мужчине и говорить нечего. После папиной смерти она никого не замечала и ни с кем не встречалась. Говорит, что папа по-прежнему рядом, говорит с ней и никто другой ей не нужен. А когда Джейк заикнулся о какой-то программе знакомств «Серебряные годы», мама просто вскипела, чего за ней обычно не водится.

– Джейк, давай ты маме кофе сделаешь, – говорит Николь. – А где Лейла?

– Я ее за пивом послал, – бросает Джейк, и я представляю бедняжку Лейлу, которая тащит с десяток упаковок своими тонкими ручками.

Я ни о чем не собиралась спрашивать, слова вылетели сами собой:

– Райан здесь?

Голос звучит хрипло, и я багровею, когда все оборачиваются на меня. Я бы и не заикнулась о Райане, просто не по себе стало: вдруг он возьмет да появится прямо в кухне. У меня волосы еще не высохли, и джинсы рабочие – хоть в холодильник прячься.

– Нет еще. – Джейк меряет меня взглядом. – Это ты для вечеринки хорьком-утопленником вырядилась?

Николь разражается смехом.

– Ой, Фикси, и правда: хорек-утопленник!

– На меня упал потолок! – ощетиниваюсь я. – Я не виновата.

– Дорогая, ступай наверх, прими душ, и все будет в порядке, – говорит мама успокаивающим тоном. Успокаивающим, но с металлическими нотками – как предостережение Джейку и Николь.

Мама у нас вроде жокея. Чуть-чуть изменится голос – и мы живенько меняем курс, точно лошади на скачках. Даже Джейк.

– Ты как, Фикси? – смешавшись, спрашивает Николь. – Прости, я же не знала.

– Я не хотел тебя обидеть, Фикси, – говорит Джейк. – Иди, переоденься. Не торопись. Я здесь все сделаю.

Он такой милый, что я прямо таю. Брат умеет быть лапочкой, когда захочет.

– Хорошо. – Я подхватываю сумку с заколками. – Приму душ. Мама, может, заодно тебе наряд выберем?

– Минуточку, – говорит мама, сворачивая очередной пион.

Я решаю, что маму будет легче уговорить, когда я себя приведу в порядок. Бегу наверх, стаскиваю влажные джинсы и майку и лезу в душ в нашей старомодной ванной.

Я не всегда жила дома – одно время мы устроились вместе с Ханной. Она купила квартиру в Хаммерсмите и объявила, что я просто обязана там пожить, а ренту она со своим крутым заработком берет на себя. Но потом у них заладилось с Тимом, и мне стало неловко ныкаться по углам каждый вечер.

Потом провалилась моя затея с кейтерингом, и все пришлось менять. Это именно мама сказала: «Дорогая, многие девушки в твоем возрасте живут в родном доме» – и мне не было стыдно вернуться. Положа руку на сердце, я только обрадовалась.

Я заворачиваюсь в полотенце и выхожу на лестничную площадку, чтобы высушить волосы: там и просторней, и зеркало больше. И замираю, расслышав через шум фена какие-то звуки снизу. Это разговаривает Джейк.

Дом у нас небольшой, полы и стены тонкие. И хотя я не могу разобрать слов, тон слышен очень хорошо. Он говорит и говорит, и никто его не останавливает, и это кажется подозрительным. Как была, в полотенце, я спешу вниз.

Теперь хорошо слышно, как Джейк тянет в своей обычной вальяжной манере:

– Я же сказал, нам выпала прекрасная возможность. У этих масел мировой вкус. Но я не хочу грузить тебя подробностями, у тебя и так дел хватает. Давай я просто сделаю заказ? Бутылок десять?

Что?

Я свешиваюсь через перила, задыхаясь от негодования. Нарочно меня отослал, выбрал момент, когда мамины мысли другим заняты!

Черт. Я роняю полотенце.

Я снова второпях наматываю его на себя и направляюсь к кухне.

– Мама! – Я врываюсь к ним, грудь вздымается от гнева. – Насчет оливкового масла…

Вокруг роится воронье, но мне без разницы.

– Я уже говорила об этом с Джейком… и я правда не думаю…

Черт. Голос дрожит. Выдохлась моя храбрость. Ненавижу себя!

– Тебя это не касается, Фикси. – Джейк бросает свирепый взгляд в мою сторону.

– Касается! – Я отвечаю ему таким же взглядом.

– Джейк. Фикси, – раздается мамин спокойный голос. – Вы же знаете, что я никогда не закажу новый продукт, не узнав подробностей. Покажи мне бумаги, Джейк.

– Это твой праздник! – восклицает Джейк с нарочитой веселостью. – Ты же не будешь сейчас с этим возиться.

– Буду, – мягко сообщает она. – Дай сюда.

– Ну хорошо, – произносит Джейк наконец.

Он протягивает маме стопку бумаг, и мы ждем, пока она их просматривает. Наконец она доходит до прайс-листа, и глаза у нее лезут на лоб.

– Слишком дорого, милый, – говорит она, возвращая бумаги Джейку. – Несоизмеримо дорого. Это не для нас.

– Но это для притязательного покупателя! – заводит свое Джейк. – Это совершенно другой тип продуктов!

Но мама качает головой.

– Для амбициозных у нас пищевые красители с блестками. Но не такое.

– Мам, ну не надо так себя недооценивать, – ноет Джейк. – Прекрасно такое покупают! Правда! В «Хэрродз»…

– Может, в «Хэрродз» они это и сбывают, – спокойно обрывает его мама. – Но выставить у нас на полке оливковое масло за сотню фунтов – мало того, что мы его не продадим. Мы расстроим людей. Они будут задеты.

До меня доходит, что она права. Представляю, как Ванесса проносится по магазину, потрясая бутылкой масла. «Сто фунтов за это?! Да это грабеж средь бела дня!»

– Но…

– Нет, Джейк, – мама прерывает его так же решительно, как в десять лет, когда он нахватался взрослых грубых словечек. – Довольно. Мой ответ – нет. Папа сказал бы то же самое.

Раз речь зашла о папе, обсуждать больше нечего. Джейк косится на меня так, словно это я во всем виновата, но мне наплевать. У меня камень упал с души. Ну и дурочка же я! Поверила, будто Джейк запудрит маме мозги. Да это же мама! Она рулит.

– Пойду причешусь, – говорю я, и мама поднимает глаза. Оглядывает с ног до головы и – уж не знаю, что она во мне увидела, – улыбается, по-особенному, ободряюще и мягко.

Когда мама улыбается, на ее лице появляются морщинки. Солнечными лучиками разбегаются от глаз, покрывают щеки, глубокими бороздами пересекают лоб. Их изрядно добавило горе. Я сама заметила. И пусть другим они кажутся уродством – я вижу в них жизнь и любовь.

– Может, попросим Николь сделать тебе особую укладку? – спрашивает она и оглядывается на сестру.

– А? – Николь отрывает рассеянный взгляд от телефона. – Прекрасно, сделаю, конечно. Пошли наверх.

Знаю, маме хотелось бы, чтобы мы с Николь были ближе друг к другу. Как сестры в кино: вечно обнимаются, секретничают вместе, все такое.

Я бы и рада. Но это так же просто, как если бы масло захотело быть поближе к воде. Мы просто несовместимы.

– И Джейк, – говорит мама, когда он лезет в холодильник за пивом. – Может, сначала поможешь мне расставить кексы? Только не задень глазурь.

– Конечно, – без энтузиазма отвечает Джейк и ставит пиво на место, а я подавляю улыбку. Никто не оторвет моего братца от пива, чтобы расставить кексы. Никто, кроме мамы.

Глава пятая

Комната Николь выглядит так, словно воплотилась в жизнь страничка Инстаграма. Повсюду ее фотографии, картинки с цитатами или стильными аксессуарами. Я задерживаюсь перед черно-белым коллажем со свадебными снимками и невольно вздыхаю: надо же быть такой хорошенькой без всяких усилий. Каково это – просто проснуться поутру и быть Николь?

На всех снимках Дрю смотрит на Николь так, словно не может поверить в свою удачу. Он высок и хорош собой, с густыми темными волосами и приятным открытым лицом, но они с Николь не очень-то подходят друг другу. Это даже его мать признавала. Я смотрю на снимок, который они рассылали нам вместе с благодарственными открытками. Они стоят под деревом, и у Дрю вид совершенно одуревший от любви, а Николь смотрит…

Скажем, с нежностью. Да, точно. Она смотрит с нежностью.

Я никогда не вникала в тонкости отношений Дрю и Николь, и это неудивительно. Сестра о таких вещах не распространяется. Она не откровенничает ни с кем, даже с мамой. Если кто-нибудь начинает наседать или докапываться, она просто меняет тему разговора или смотрит с отсутствующим видом.

С Дрю ее познакомил кто-то из друзей, и сначала он должен был помочь ей с разработкой нового цифрового стиля. Их встречи принимали все более оживленный характер, и мы гадали, чем это кончится. К затее с новым оформлением Николь остыла, но с Дрю у них уже все наладилось, и вскоре они объявили о помолвке. Маму, кажется, беспокоило, что все произошло слишком быстро, но, с другой стороны, Дрю был таким милым, успешным и благонадежным… и свадьба получилась просто загляденье.

Я отвожу взгляд от коллажа и смотрю на новые подушки, разбросанные по кровати. На них вышиты фразочки: «Люби себя», «Мое время», а на самой большой – «Из пустой чашки не глотнешь – сначала позаботься о себе».

Николь зажигает ароматические свечи в стеклянных подсвечниках, тоже с надписями: «Любовь. Душа. Сострадание».

– Сейчас я преисполнена сострадания, – серьезно объясняет Николь, заметив, куда я смотрю. – Сострадание совершенствует душу. Оно делает нас человечными.

Я изумленно хлопаю глазами. Сострадание? В жизни от нее такого не слыхала.

– Полностью согласна! – пылко соглашаюсь я, пока она лезет в ящик комода за плойкой. – Знаешь, я иногда подумываю, что мы могли бы больше делать для людей в нашем магазине. Кулинарную группу для пожилых, например, или еще что-нибудь?

Может, мы могли бы стать ближе как сестры, думаю я. Начнем новый проект, который объединит нас… Но тут Николь поворачивается и устремляет на меня отсутствующий взгляд.

– Я не об этом дурацком магазине, – жалостливо бросает она. – Вечно вы с мамой только о нем и думаете.

О дурацком магазине?! Меня охватывает негодование. А не этот дурацкий магазин дает ей крышу над головой? Не оттуда ли взялись деньги на ее свадьбу?

Вслух я ничего этого не говорю: стараюсь быть позитивной и участливой.

– Это сострадание к себе, – мудро изрекает Николь. – Это твой поиск. Обрести свой свет и заставить его сиять.

– Конечно, – бормочу я, слегка сбитая с толку. – Просто я подумала, что некоторым из наших клиентов бывает одиноко…

И понимаю, что Николь меня не слушает.

– Сострадание – очень важный принцип буддизма, – сообщает она, включая плойку разогреваться. – И если сострадание не распространяется на тебя самого, то оно несовершенно. Это из высказываний Будды. Тебе бы заняться этим, Фикси. Это как…

Я жду, как что же это окажется, и наконец понимаю, что она уже все сказала.

– Может, когда-нибудь, – киваю я. – Наверняка.

– Моя преподавательница йоги, Анита, говорит, что мне сейчас надо избегать категоричных заявлений, – добавляет Николь. – Мне сейчас надо разгонять эндорфины, потому что в отсутствие Дрю я совершенно уязвима.

Она окидывает меня серьезным взглядом.

– Я могу завить спиралью.

– Хорошо, – быстро говорю я. – Просто ужасно. Бедняжка.

– Анита советует мне ставить себя на первое место, – продолжает Николь. – Позаботиться о себе. И знаешь что? Принято думать о других, но иногда надо сказать: «Пошло оно все, я важнее. Я этого заслуживаю». Садись.

Николь кивает на стул, и я сажусь. Она расчесывает мои волосы, сбрызгивает каким-то средством из пульверизатора, отделяет прядь и накручивает ее.

Я замечаю на туалетном столике книжку «Твоя звериная психологическая сущность», и Николь следует за моим взглядом, делая плойкой тугое колечко.

– Я еще занимаюсь психологическим типированием, – говорит она. – Я стрекоза. Дам тебе вопросник. И ты сможешь организовать свою жизнь в соответствии… – Она умолкает и критически смотрит на следующий завиток. – У тебя ведь волосы не блестят?

– Нет, – подтверждаю я, – не блестят.

Волосы у меня такой же длины, как у Николь, – до лопаток. Но если у нее они ниспадают, сверкая и переливаясь разными оттенками, то мои просто висят. Николь снова обрызгивает мою голову из пульверизатора и натягивает волосы так туго, что на глазах у меня выступают слезы.

– Ты знаешь, что у Райана есть подружка? – спрашивает она. – Ариана. В смысле, я не знаю, Фикси, на что ты рассчитываешь, но…

– Лейла говорит, они расстались, – вставляю я чересчур поспешно.

– В самом деле? – Николь строит недоверчивую гримасу и берется за следующую прядь. – Я подписана на Ариану в Инстаграме. Она изумительна. И тоже склонна к состраданию. Посредством кулинарии.

– Да-да, – с нарочитой небрежностью бросаю я. – Ну, теперь они разошлись, и…

– Вот она, погляди. – И тычет мобильник мне под нос. Я сейчас озверею. – Она такая позитивная. Однажды я прокомментировала ее гранатовый салат, и она мне ответила.

Хочется взвыть: «Убери от меня куда подальше всех девушек Райана, хоть бывших, хоть настоящих, хоть каких!» Но я выдам свою неуверенность, так что рта лучше не открывать. У Николь и в мыслях нет меня мучить: не настолько она думает о других. Она прокручивает фотографии, наверное, ищет свой комментарий. Закрыть бы глаза, но деваться некуда, и я угрюмо пялюсь, как блондинка в калифорнийском антураже занимается йогой, готовит и гоняет на роликах в коротеньких шортах.

Видела я уже ее в Инстаграме. А вы как думали? То подписываюсь на нее, то отписываюсь, потом опять подписываюсь. Она, наверное, чокнутой меня считает, если вообще заметила: у нее 26 600 подписчиков.

– Вот! – Николь останавливается на снимке, где Ариана в розовом топике и легинсах в позе гурии подносит к камере блюдо с салатом.

– Так она готовит или упражнениями занимается? – спрашиваю я наконец.

– И то и другое, – говорит Николь. – Это ее новое хобби. Она готовит и одновременно занимается спортом.

– Ясно. – Я стараюсь не зацикливаться на белоснежных зубах и идеально круглой попке Арианы. – Ну, что ж, молодец.

Едва Николь закручивает очередную прядь, у нее тренькает телефон.

– Ой. – Она хмурится, читая эсэмэску. – Мне надо идти.

Она откладывает плойку и тянется за сумкой.

– Извини, – добавляет она, словно после раздумья. – Джули из нашей группы по йоге ждет в метро. Я обещала ее встретить, а то она здесь не бывала ни разу.

– Ты уходишь? – в ужасе спрашиваю я. – А мои волосы?

– Я начала, – говорит Николь. – Закончить ты можешь сама.

– Нет, не могу!

Смотрюсь в зеркало, и меня в дрожь бросает. Полголовы – завитушки колечками. А остальное висит унылое, как девица, которую не пригласили на танец.

– Доделай, пожалуйста! – умоляю я. – Это же быстро!

– Но Джули ждет! – говорит Николь. – Она здесь!

– Она сама добраться может…

– Но так нельзя! – Николь задета. – Фикси, нельзя быть такой эгоисткой. Помни: мой муж на другом конце света. У меня очень тяжелый период.

Раздается звонок, и она подносит телефон к уху.

– Привет, Дрю! – раздраженно говорит она. – Я занята, понимаешь? Потом перезвоню.

Она отсоединяется и возмущенно смотрит на меня.

– Дружеские отношения для меня сейчас жизненно необходимы, чтобы привести в порядок эндорфины. А ты хочешь, чтобы я торчала тут и возилась с твоей прической?

Я сразу осознаю собственную ничтожность.

– Извини, – униженно бормочу я. – Конечно, я сама доделаю. Ты иди.

– Спасибо, – отчеканивает Николь. – И задуй свечи, когда будешь уходить. Или…

И она умолкает в своей обычной манере.

– Я все сделаю, – торопливо говорю я. – Спасибо тебе!

Она выходит из комнаты, а я берусь за плойку. Обматываю вокруг нее прядь, тщетно пытаясь не обжечь пальцы, потом отпускаю и в панике смотрю на волосы.

Каким-то образом я закрутила их назад. Вид идиотский.

Пытаюсь еще раз, снова обжигаю пальцы и сдаюсь. Не могу я сидеть и накручивать кудряшки, пока мама работает. Скреплю волосы заколкой. Отлично будет смотреться.

Я выключаю плойку, задуваю свечи, поправляю табличку, гласящую «Поверь – и ты на полпути к цели», и выхожу из комнаты. Иду в спальню, хватаю одну из новых заколок и скручиваю волосы в узел. Надеваю самое короткое черное платье: однажды Райан сказал, что у меня ноги – отпад. И быстренько крашусь, стараясь не думать, какой унылой британской мышью выгляжу по сравнению с Арианой.

Тут из маминой комнаты слышится шум, и я отрываюсь от зеркала. Хватит с собой нянчиться, там, наверное, помощь нужна.

У мамы всего два стильных платья, и она никогда не ходит за покупками («Дорогая, это не для меня»). Но она такая стройная, что отлично смотрится в простой голубенькой блузке и туфлях из благотворительного магазина. Она сидит за своим изогнутым туалетным столиком, а я забралась на кровать и передаю ей содержимое моей косметички (мама целую вечность ходит с одним и тем же набором, и хороших оттенков там уже не осталось).

– Как день прошел? – спрашивает она, нанося тональный крем на кончики пальцев.

– Очень удачно. Приходила супружеская пара, хотели оснастить свою кухню. Скупили все.

– Превосходно! – В глазах у мамы вспыхивают огоньки, как всегда, когда у нас хорошие продажи.

– Только пришлось Грега турнуть, – говорю я. – Прицепился к ним: часто ли они готовят дома и что делают. Расспрашивал про ризотто. Хотел помочь, но вместо этого напугал их.

– Бедный Грег! – Мама сокрушенно качает головой. – Он так старается.

– А потом Джейк притащил этих, с оливковым маслом. Знаешь, вечно у него грандиозные идеи. – Я снова чувствую, как во мне все сжимается от напряжения. – Он хочет открыть филиал в Ноттинг-Хилле. И переименовать магазин в «Ноттинг-Хилл: семейные деликатесы», представляешь? Откуда у нас деликатесы?

Кажется, маму это должно задеть так же, как меня. Но она только задумчиво кивает со словами:

– Этому никогда не бывать. Ты же знаешь Джейка. Ему нужны грандиозные планы. Он всегда таким был. – Она смотрит на меня и улыбается: – Не переживай, Фикси. Я с ним поговорю.

Она говорит настолько невозмутимо и спокойно, что меня отпускает. Это мамина магия. Она вроде психолога, который знает, на какие точки нужно нажать. Молвила словечко, обняла – и все проходит. Сижу с ней рядом и чувствую, как развеиваются все тревоги. Наш магазин всегда будет носить имя Фарров. И Джейку с его дурацкими амбициями маму не обойти.

– Я слышала, Райан сегодня придет? – спрашивает мама, нанося на веки тени с небрежностью человека, которому совершенно неинтересен результат. Это не значит, будто она не умеет пользоваться косметикой: меня она прекрасно красила перед молодежными соревнованиями по фигурному катанию. И тени, и блеск – все было на месте. Но когда речь заходит о ней самой, она не утруждается.

– Да. – Я стараюсь говорить как можно более небрежно. – Вроде бы. И что это его принесло в Англию?

– Фикси, дорогая… – Мама замялась, сжимая кисточку в руках. – Будь осторожна. Я знаю, он сделал тебе больно в прошлом году.

О нет, и мама туда же!

– Ничуть! – невольно вырывается у меня. – Не было мне больно! Просто… побыли вместе и разбежались. Подумаешь!

Похоже, маму мои слова не слишком убедили. Хотя какое мне дело?

– Я знаю, Райан всегда много для тебя значил, – говорит она, нанося хайлайтер. – Мы все его обожали. Но в мире много других мужчин, дорогая.

– Знаю, – отзываюсь я, хотя внутренний голос бунтует: «Таких, как Райан, нет!»

– Он привлекателен внешне, – твердо продолжает мама, – и может пользоваться успехом в Голливуде, но когда дело доходит до чувств, он… – Она умолкает и задумывается. – Совсем голова не работает. Как вы это называете? С жуками?

– С жуками? – Я вытаращиваю глаза, и до меня доходит: – С тараканами?

– С тараканами! – Мама смотрит на меня и хохочет. – Да! С тараканами.

Я не удерживаюсь и тоже хихикаю, а сама думаю: может, и правда Райан бзиканутый. Люди меняются.

– Ладно! – Кажется, нотация закончилась. Мама закрывает хайлайтер и без особого интереса оглядывает себя в зеркале. – Идем?

– А тушь для ресниц? – предлагаю я.

– Дорогая, сколько возни! Это не для меня.

– Привет, Фикси! Привет, Джоанна!

Мы оборачиваемся и видим Ханну в облегающем красном платье. Гардероб у нее самый сексуальный в мире: она говорит, что так компенсирует самую несексуальную работу. Люди, узнав, чем Ханна занимается, вытаращивают глаза и спрашивают: «Что, правда актуарий?»

– Привет! – Я вскакиваю и обнимаю ее. – Я не слышала звонка.

– Я встретила Николь, и она меня впустила, – объясняет Ханна. – Там еще несколько гостей подошли. Они специально пораньше, чтобы помочь.

Похоже на маминых друзей. В некоторых кругах модно опаздывать. В маминой компании принято забегать пораньше и спрашивать, что нужно сделать. Дамы засучивают рукава и спорят, кто будет готовить слоеный пирог. А мужчины пьют пиво, курят и вспоминают, каким славным парнем был Майк.

– Тим в пути, – говорит Ханна, и я быстро отзываюсь:

– Круто!

Когда речь заходит о Тиме, я стараюсь особого энтузиазма не показывать. Он надежный, добрый и преданный парень. У него такой же логический склад ума, как у Ханны. Но чуткости ему не хватает. Запросто может наговорить лишнего и даже не заметить своей бестактности.

В жизни не забуду, как он ляпнул: «Но, Фикси, может, ты просто просмотрела невнимательно?», когда я провалила в школе экзамен по английскому. Кем надо быть, чтобы такое брякнуть? Тимом, конечно.

Но Ханну это устраивает. Она вечно рассказывает, как ценит его прямолинейность и то, что он не из тех, кто играет с людьми (вообще не представляю Тима за играми, разве что в каком-нибудь высоколобом интеллектуальном конкурсе, где он станет то и дело поправлять своего противника).

– Ты взяла себе что-нибудь из напитков, дорогая? – спрашивает мама, и Ханна помахивает стаканом.

– Грейпфрутовый сок.

– Ага, – мама понимающе кивает. Мы обе знаем: Ханна соблюдает режим, чтобы зачать. Они с Тимом стараются уже четвертый месяц, и моя подруга теперь стала специалистом по правам на декретный отпуск и консультациям по грудному вскармливанию. Она проглотила миллион книжек об уходе за детьми и решила, что будет воспитывать своих отпрысков в датско-французских традициях. Тогда они вырастут раскрепощенными, стильными и питаться станут овощами (однажды я заикнулась: а почему бы их в британских традициях не растить? Ханна уставилась на меня и переспросила: «Британскими?!» – так, словно у меня поехала крыша).

– Так чем я могу помочь? – спрашивает она. – Что нужно сделать? Давайте все распределим.

«Давайте распределим» – любимое выражение Ханны. Поручите ей любое дело, от отчета до мытья головы, и она живо разнесет его на этапы. Ее список дел на Рождество включает 926 пунктов, от заказа оберточной бумаги до дня вручения подарков.